Текст книги "Мишн-Флэтс"

48

Вега висел в кухне своего небольшого домика. Он использовал электрокабель, который привязал к крючку для люстры. Массивный узел петли наклонил голову вперед. Спереди удавка терялась в складках жира на шее. Стул, на котором он стоял, теперь валялся на полу.

Келли притронулся к руке покойника. Тело качнулось и несколько раз прошлось из стороны в сторону, как маятник.

– Холодный, – констатировал Келли.

Он позвонил в полицию. И началась обычная катавасия. Через полчаса явились все, кому положено – и местные полицейские, и бостонские, и ищейки из отдела по расследованию убийств. Даже самоубийство классифицируется законом как «неестественная смерть» и расследуется по полной программе.

Но, по-моему, смерть Хулио Веги была предельно естественной. Логическое завершение десяти лет опалы в полиции, преждевременного увольнения на пенсию, угрызений совести и пьянства. Вега наконец-то сполна расплатился за свои прегрешения, если таковые имелись. Уйдя из жизни, он избежал вторичного слушания по делу об убийстве Траделла, которые должны были просыпать новую соль на незажившие раны.

Даже сам вид покойного наводил на мысль о естественной смерти. В отличие от трупов Данцигера и Ратлеффа, где все кричало о насилии, Вега, казалось, просто уснул. Правда, в крайне неудобной позе. Однако кому из нас не случалось заснуть в совершенно дурацкой позе?

Гиттенс тоже явился. Он был заметно расстроен.

– Я боялся, что именно так все и кончится. Уж очень жестоко обошлись с Вегой. Он этого не заслужил.

Я хотел было подойти к Гиттенсу и сказать несколько слов утешения, но вовремя одумался. Не те у нас теперь были отношения, чтобы он оценил мое сочувствие.

Келли отвел в сторонку одного из детективов и спросил его мнение.

– Чистое самоубийство. Мы тут единственно для проформы.

Тело все еще висело в центре комнаты – фотографы-криминалисты задерживались на другом происшествии.

В момент, когда рядом с трупом никого не было, Келли подвел меня к Веге и сказал:

– Посмотри на следы на его шее, Бен. Приподними-ка тело.

Сам он приподнял голову Веги, раздвинул складки кожи. Я увидел две сине-красные полосы. Одна полоса кровоподтеков ниже кадыка, вторая – выше.

– Хм, – сказал я, не зная, что бы еще добавить.

Келли осуждающе посмотрел на меня.

– Смотри внимательнее! Замечаешь странность?

Я опять невнятно хмыкнул. Потом сказал:

– Говоря по совести, ничего не замечаю. Это первый повешенный, которого я вижу.

– А я повешенных видел не раз. Хотя впервые вижу человека, который ухитрился повеситься дважды.

Через несколько минут подъехала Кэролайн и с ходу сунула мне в руку бумажку с номером телефона.

– А кому я должен позвонить? – спросил я. – Тут нет фамилии!

– Незачем светить фамилию, – сказала Кэролайн и тихонько добавила: – Это Макс Бек.

49

В Паблик-Гарден на островке посреди пруда разыгрались-раскрякались дикие утки. Особенно волновались селезни – вытягивали головы, гонялись друг за другом, молотили крыльями и с громким всплеском ныряли в воду.

Макс Бек сидел на лавочке у пруда, рассеянно жевал сандвич и наблюдал за шумными кряквами. Фольгу от сандвича он сунул под бедро, чтобы ветер не унес. Здесь, в городском идиллическом уголке природы, Бек казался заурядным раздобревшим мужчиной средних лет. С трудом вспоминалось мое первое впечатление от него – скользкий судейский крючок, один вид которого приводит в отчаяние любого человека, мечтающего о справедливом миропорядке.

– Добрый день, мистер Бек, – сказал я.

– А, шериф Трумэн! Спасибо, что пришли. Садитесь. Желаете бутерброд с тунцом?

Я кивнул и взял бутерброд.

– Молодец, – сказал Бек, – не боишься данайцев, дары приносящих.

– Вы тут часто обедаете? – спросил я для поддержания дружелюбного разговора.

– Нет. Обычно я вообще не обедаю. Или некогда, или совесть не велит. – Он с улыбкой показал на свое брюшко. – А вас я позвал именно сюда потому, что хотел поговорить без посторонних.

Утки опять закрякали, забегали.

– Что-то их беспокоит, – заметил я.

– Просто холодает. Они волнуются, пора улетать в теплые края.

Мы какое-то время молча жевали.

– Кто-нибудь знает, что вы здесь, со мной? – наконец спросил Бек.

– Нет. По телефону мы договорились о конфиденциальной встрече. Кстати, вы уж извините, но встреча с вами – это не то, чем я стал бы хвастаться перед своими друзьями-полицейскими.

– Твои друзья в полиции небось считают, что я принадлежу к плохим парням – только потому, что они платят мне как адвокату.

– Адвокат адвокату рознь, – произнес я. – Есть мнение, что вы слишком уж на стороне плохих парней. Так сказать, поклонник сатаны.

Бек ухмыльнулся. Клеймо сатаниста его не пугало. Сатана и иже с ним щедро платят.

– Как бы то ни было, – сказал Бек, – я благодарен вам, что вы пришли. Не будем засиживаться, чтобы нас никто не застукал вместе. Поэтому к делу. Обычно я договариваюсь напрямую с прокурором. Но сегодняшний случай – особый. Мой клиент хочет не просто сдаться властям. Он хочет сдаться лично вам.

– Мне? Почему лично мне?

– Он вам доверяет.

– И напрасно. Ваш клиент сообщил вам, что сегодня ночью он со своим костоломом вломился ко мне в гостиничный номер и приставил мне пушку ко лбу?

Бек отрицательно помотал головой.

– Возможно, сегодня в полиции я не самый большой благожелатель Брекстона.

– Понимаю ваше раздражение. Но я помню, что вы не стали подавать на Брекстона жалобу за нападение в комнате допросов. А ведь вы тогда могли доставить ему огромные неприятности! Однако вы его пощадили. Это сбрасывать со счетов и забывать нельзя.

Я молчал.

– Харолд сказал, что вы помогли вернуть его дочь.

– А, пустяки.

– Для него не пустяки. Шериф Трумэн, бостонская полиция рвет и мечет – они остервенело ищут Брекстона. Но найти его они не должны. Это очень важно. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Нет, не понимаю. По-моему, важно, чтобы они его наконец нашли. Выписан ордер на его арест. Все законно.

– Я не против закона. Просто нельзя допустить, чтобы Харолд попал в лапы бостонской полиции. В этом случае его жизнь гроша ломаного не стоит. Он либо погибнет в камере при загадочных обстоятельствах, либо белые полицейские пристрелят его как собаку где-нибудь в темном переулке – при попытке бегства или за вооруженное сопротивление при аресте. Задним числом ему что-нибудь да пришьют. В Бостоне моего клиента ждет не судебное разбирательство, а расправа. Мне не понравилась его речь. Белые полицейские! Какого дьявола так обобщать! Я, в конце концов, тоже белый и тоже полицейский!

– Кого я в данный момент слышу, – спросил я, – вас или вашего клиента?

– Мы с моим клиентом говорим одним голосом.

– Ага! И вы хотите отрицать, что вы с дьяволом на дружеской ноге!

Бек нахмурился. Он разломил кусок хлеба и бросил его уткам. Те бесстрашно подбежали совсем близко к его ногам и устроили маленькую драчку вокруг добычи.

– Мой клиент попросил передать вам его просьбу, – другим, более официальным тоном продолжил Бек. – Что я и делаю. Раз существует ордер на его арест, он готов сдаться. Но он выдвигает два условия. Во-первых, он сдается именно вам. Во-вторых, его тут же увозят в Мэн – следствие и процесс должны проходить в вашем штате. Оказаться в руках бостонской полиции он не желает ни на день, ни на час, ни на минуту! В этом пункте он настроен решительно – будет так и не иначе.

– А если я не соглашусь, тогда что?

– Тогда его рано или поздно найдет бостонская полиция. И ей он без боя не сдастся. Кто-то пострадает.

– Возможно, Харолд.

– Да, возможно, Харолд. Шериф Трумэн, вам такой вариант кажется приемлемым?

– Разумеется, нет. Вы за кого меня принимаете! Вы всех копов считаете циниками?

– Некоторые копы не вызывают у меня восторженных чувств.

– Причислять меня к выродкам в форме несправедливо!

– Ладно, извините. Мой клиент считает, что некоторые бостонские полицейские намерены от него избавиться. А теперь позвольте вам показать один интересный документ. Думаю, это вам многое прояснит в ситуации.

Бек достал из своего кейса несколько бланков с шапкой окружного прокурора и протянул их мне. На каждой из четырех страничек стоял штамп «Секретно».

На первом листе была указана тема документа: «Соглашение между стороной обвинения и Харолдом Эллисоном Брекстоном».

Не скрою, я был ошарашен.

– Посмотрите в конец, – сказал Бек, – на подписи.

На последней странице стояли росчерки сразу трех работников прокуратуры, начиная с самого высшего.

Подписали:

генеральный прокурор штата,

окружной прокурор Лауэри,

помощник окружного прокурора Данцигер.

– Харолд просил показать этот документ вам. Вы понимаете, что у вас в руках, шериф Трумэн? Это соглашение о сотрудничестве. Подписано среди прочих и Бобом Данцигером. Вы знали, что Брекстон работал на Данцигера?

– Н-нет.

– В этом свете вам не кажется странным предположение, что Харолд взял да убил человека, который только что обеспечил ему иммунитет? Взгляните-ка на этот пассаж. – Бек указал мне абзац на второй странице. – «Применить принцип неподсудности в отношении к его показаниям касательно событий в ночь с 16 на 17 августа 1987 года, когда был убит Артур Траделл». Вы знаете, что означают слова «применить принцип неподсудности»?

– Да. Что бы он ни сказал, давая показания по данной теме, это не может быть использовано против него. Разве что обвинение сумеет доказать, что оно получило ту же информацию из другого, независимого источника. Короче, формальное обвинение в убийстве Траделла с него не снимают, но все сообщенное Брекстоном не имеют права использовать против него в суде.

– Правильно. Однако это гарантийное письмо имеет второй смысл. Тот факт, что Боб Данцигер пошел на соглашение с Брекстоном, однозначно показывает – Данцигер не считал.

Брекстона убийцей Траделла! Никогда прокурор не подарит убийце полицейского юридической неприкосновенности, даже такой ограниченной, как в данном случае! Следовательно, Данцигер хотел использовать Брекстона как орудие для поиска настоящего убийцы.

– Что-то я не понимаю. Если Брекстон не убивал Арчи Траделла, то что он вообще мог сообщить полиции по данному делу?

– Шериф Трумэн, отношения Харолда с полицией весьма и весьма сложны. Он отнюдь не тот монстр, каким его малюют. Он многим детективам помог, и не раз. В том числе и вашему другу Мартину Гиттенсу.

– Брекстон был шестеркой Гиттенса?

– Давайте будем деликатнее и не станем бросаться нехорошими словами. Брекстон был источником информации Гиттенса. И продолжает быть.

– Не верю!

– Спросите самого Гиттенса. Они оба уже много лет работают в Мишн-Флэтс – каждый в своей сфере. И отлично уживаются. Не скажу, что они друзья-приятели. Это лишь деловое сотрудничество: ты – мне, я – тебе. Гиттенс получает информацию. А Брекстон... – Бек не сразу нашел подходящую деликатную формулировку: – А Брекстон получает свободу маневра.

– Свободу маневра! Ловко сказано. То есть, говоря простым языком, Гиттенс его покрывает. Нет, не могу поверить!

– Уж так сразу и покрывает!.. Гиттенс помогает Брекстону избегать неприятных ситуаций. Если готовится полицейский рейд, Гиттенс может своевременно предупредить. Это, кстати, довольно распространенная практика. Сами понимаете, разведка и контрразведка. Обычный шахер-махер.

Надо думать, Бек угадал по моему виду, насколько я потрясен услышанным. Он замолчал и дал мне время прийти в себя.

Я тупо смотрел, как он бросает кусочки хлеба уткам, как те отгоняют от своего обеда наглых голубей.

Наконец Бек решил продолжить беседу:

– Не стоит так переживать, шериф Трумэн. Мартин Гиттенс на самом деле весьма неплохой полицейский. Он просто выполняет свою работу. И в вопросе, кого вербовать в информаторы, ему не приходится быть разборчивым. Он занимается наркотиками. А кто способен поставлять информацию из мира наркоманов и наркодельцов? Наркоманы или наркодельцы. Да, так устроен мир – о преступниках лучше всего информированы преступники. Значит, надо дружить с одними преступниками против других преступников. Вам кажется это мерзким, мне – забавным. Так или иначе, Гиттенс не худший из полицейских. Я к вашему брату особой любви не испытываю, но Гиттенса более или менее уважаю.

– Значит, Гиттенс «оберегал» Брекстона в момент, когда Траделл и Вега готовили рейд?

– Да, он предупредил Брекстона о грядущем налете полиции. Именно поэтому Харолда не было в квартире во время налета. Но надо отдать должное Гиттенсу – как только возникла версия, что это Брекстон застрелил Траделла, Гиттенс больше никакой поблажки Брекстону не давал – навалился на него с предельной жесткостью. Кстати, как вы помните, именно Гиттенс нашел орудие преступления.

– С отпечатками пальцев Брекстона.

– Отпечатки пальцев были перенесены на пистолет.

– Бросьте чепуху молоть!

– А вы разве не знаете, что отпечатки пальцев можно перенести с одного предмета на другой? Достаточно куска скотча и кой-каких элементарных знаний. А если эти отпечатки будут удостоверять ваши кореши из отдела криминальной экспертизы, тогда и вовсе никаких проблем!

– Стало быть, пресловутый Рауль – это Брекстон?

Бек театрально пожал плечами:

– Кто ж его знает...

– Тогда у меня возникает вопрос: как именно Данцигер намеревался использовать Брекстона? Ясно – как свидетеля. Но что должен был показать Брекстон?

– Он должен был засвидетельствовать под присягой, что Гиттенс предупредил его о готовящемся рейде коллег. Только это. Потому что Брекстон ничего больше не знает относительно той ночи.

Бек заглянул мне в глаза и вкрадчиво продолжил, стараясь выглядеть предельно искренним:

– Шериф Трумэн, Брекстон не убивал Боба Данцигера. Я не говорю, что мой клиент ангел. Но в данном случае он чист как стеклышко!

– Почему я должен верить Брекстону – и вам?

– Да потому что Данцигер верил Брекстону! Он знал, что Харолд не убивал Траделла. И поэтому Данцигер обеспечил моему клиенту иммунитет. Вам остается только выяснить, откуда у Данцигера была эта уверенность, на чем он основывал невиновность Брекстона.

– Его самого я спросить опоздал, – произнес я с печальной улыбкой. – А где искать дальше?

– Что-то должно было остаться. Чьи-то показания, какие-то записки. Могу только гадать. Харолд надеется на ваши способности. Он велел мне показать вам этот документ, чтобы не только он вам, но и вы ему доверяли. Друзьями вы не станете, дело ясное. Но доверять друг другу в трудной ситуации вам просто необходимо. Позвольте ему сдаться.

Я бросил уткам остатки своего сандвича и встал.

– Хорошо. Но как это выглядит практически?

– Мы выберем место вне Бостона, где здешняя полиция не имеет юрисдикции. Харолд сдастся вам добровольно. Вы его арестуете и незамедлительно, напрямую доставите в одну из тюрем штата Мэн. Судебный процесс должен происходить там же, в вашем штате.

– На месте Брекстона я бы не слишком рвался предстать перед судом!

– Шериф Трумэн, будь вы на его месте, опасность предстать перед судом была бы наименьшей из ваших проблем!

50

Мы встретились с Гиттенсом в скверике, который разбит на мысе Бэттери-Пойнт, что выдается в бостонскую гавань на юго-восточном конце Мишн-Флэтс. Здесь некогда стояли английские пушки, охраняющие южные подходы к городу, – так сообщает медная табличка на парапете. За парапетом начинается почти первозданное болото, которое незаметно переходит в залив. Этот район слишком далек от центра, чтобы вкладывать деньги в осушение и строительство, как было сделано в других местах.

– Ну и местечко ты выбрал для встречи, – сказал Гиттенс.

Ветер трепал наши куртки. Здесь, на юру, было неприятно холодно.

– Хотел поговорить без помех, – сказал я.

– Выбрал бы лучше Северный полюс. О чем поговорить-то?

– Мне нужна еще информация по делу Траделла.

– Ах ты Господи, никак не угомонишься!

– Мартин, вам не кажется странным, что все замешанные в этом деле кончают печально: убит Траделл, убит Данцигер, убит Вега.

– Пардон! Вега повесился.

– Нет, его удавили. На шее две полосы. То есть его повесили один раз – он сопротивлялся, выжил. Тогда его повесили вторично.

– Ты фантазер, – возмущенно сказал Гиттенс. – Забудь ты и Вегу, и Траделла. История не стоит выеденного яйца. Все уже ясно: Брекстон застрелил Данцигера без всякой на то особой причины, просто по злобе, желая поквитаться с настырным прокурором-ищейкой.

– А кто Траделла убил?

– Да тот же Брекстон, черт возьми. Нужно тебе огород городить!

– Брекстон не мог убить Траделла. Это исключено.

– Почему же исключено?

– Да потому что Брекстона не было в квартире за красной дверью! Вы его вовремя предупредили о рейде!

Гиттенс несколько секунд молча изучающе смотрел на меня.

– Ты это дерьмо не вздумай больше повторять, Бен, – сказал он. – Я терплю-терплю до поры до времени, но ведь и у меня терпелка не железная! Я Брекстона ни о чем не предупреждал. Кто тебе про это напел?

– Таковы факты из досье Данцигера. Я знаю и кое-что похуже. Данцигер дал Брекстону гарантию иммунитета. Брекстон должен был выступить свидетелем по делу перед большим жюри!

– Бред собачий.

– Нет, не бред. Вот гарантийное письмо. Оно как минимум объясняет тот факт, почему Брекстон оказался в штате Мэн. Он туда поехал не Данцигера убивать, а обговаривать детали сотрудничества. Он намеревался стать звездой на процессе, который готовил Данцигер.

Гиттенс просмотрел письмо. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Поскольку он никак не прокомментировал свое впечатление, то я сказал:

– Мартин, Данцигер знал все.

– Все – это что именно?

– Что Брекстон был твоим информатором. Что ты его оберегал от полиции.

– Ты ни черта не понял. Получал ли я время от времени информацию от Брекстона? Да, конечно, получал. Делал ли я время от времени что-либо взамен? А как же иначе, в чем смысл кооперации? Но называть Брекстона моим информатором – это преувеличение века!

– Вы уведомили Брекстона о том, что Траделл и Вега готовят рейд против него?

– Разумеется, нет!

– Вы когда-либо защищали его от полиции?

– Нет. В том смысле, который ты имеешь в виду, – нет!

– Был ли Брекстон тем самым Раулем?

– Нет. И даже забудь, что ты когда-либо задавал мне этот идиотский вопрос!

Я, отчасти сбитый с толку, молчал.

– Бен, послушай, угомонись наконец. Брекстон убил Траделла, вбей себе это в глупую свою башку!

– Не знаю, концы с концами упрямо не сходятся. Если Харолда предупредили о рейде (не будем спорить, кто именно), то какого черта он делал в квартире?

– Харолд? Какая прелесть! Вы уже с ним по-простому – «Харолд», «Бен»! Стало быть, всю эту дребедень тебе Харолд рассказал?

– И потом, какого дьявола он оставил оружие рядом с местом преступления? Пистолет на пожарной лестнице с отпечатками его пальцев... невероятно, чтоб он мог допустить такой промах! Либо пистолет бы унес, либо стер свои отпечатки!

– Ты спрашиваешь: как могло случиться то, как могло случиться это? Ты забываешь, что в реальной жизни ничего не идет по плану. Все идет наперекосяк. Почему Брекстон оказался в квартире, если его заранее предупредили, что быть ему там ни в коем случае нельзя? Да по сотне разных причин! Вернулся, чтобы взять забытую вещь. Не рассчитал время и задержался дольше, чем следовало. Был пьян и плохо соображал. Рейд начался раньше, чем Брекстон предполагал. И так далее. И так далее. А когда Брекстона блокировали в квартире, он запаниковал. Ему оставалось одно: выпалить и бежать в суматохе. Он не мог вести переговоры с полицией. Во-первых, он дипломат хреновый. Во-вторых, торговаться предмета не было.

– Хорошо, могу согласиться. Ну а пистолет-то с отпечатками зачем ронять?

– Потому что Брекстон – человек. Потому что человеку в горячке свойственно делать страшные глупости. Даже самые великие умники совершают в горячке глупости. Только поэтому мы и ловим всех этих ребят, которые задумывают идеальные убийства, а горят на смешных пустяках! Бен, убийство – не детский утренник. Даже самый матерый гад и тот теряет разум. Убийство – это истерика, это хаос, это бардак! А ты воображаешь себе холодный расчет, трезвую голову. Только в фильмах про лейтенанта Коломбо убийцы педантичны как старые девы и хладнокровны как змеи!

– А что с Раулем?

– Да пошел ты с этим Раулем! Носишься с ним как с писаной торбой! Я тебе сказал: не было никакого Рауля – и была тысяча Раулей! Что в лоб, что по лбу!

Он в сердцах положил руки на каменный парапет и рванул его на себя. Естественно, камень не поддался, но Гиттенс немного разрядился.

– Ни одна на свете загадка не имеет чистенького решения, – сказал он. – Реальный мир неряшливый и сумбурный. Практически ничего не совершается как в книжке. Любое событие люди запутывают, усложняют самым неожиданным образом. Там, где человек, по всем законам разума, должен пройти прямо, он сто раз вильнет вправо и влево. Зачем, почему, какого хрена? А так – вильнулось, и баста. И ты хоть сто лет ищи объяснение, а не найдешь, потому как его не существует вовсе! Душа – такие потемки, что даже сам человек ее толком не знает. А уж со стороны разгадать чужие действия можно только в самых грубых деталях. Сколько ни ломай голову, сколько ни собери улик, все равно чуть-чуть загадки останется. Люди – тайна за семью печатями. Мир – тайна за семью печатями. Мы не можем знать все. Мы знаем только чуточку. И больше нам знать не дано. Только в твоих исторических книжках все все знают и все идет гладко как по нотам. Живая жизнь – она другая. Она неряшливая дура. И в ее жилище ни одна вещь не лежит на своем месте. Вселенная, быть может, прекрасно организованное место, но тот кусок Вселенной, где живет человек, – там черт ногу сломит!

Я молчал, потрясенный его внезапным красноречием.

А ведь Гиттенс и впрямь идеальный полицейский для Мишн-Флэтс. Потому что из всех сумасшедших мест на планете Мишн-Флэтс едва ли не самое сумасшедшее. А Гиттенс как раз и есть марафонский бегун по пересеченной местности. На стадионе с его аккуратными дорожками ему бежать скучно. Они созданы друг для друга – Гиттенс и Мишн-Флэтс.

Если законы не срабатывают, Гиттенс их слегка подогнет под себя. Нельзя же в кривом мире использовать прямые линейки! И это даже хорошо. Без таких Гиттенсов юридическая система в Мишн-Флэтс вообще сдохнет.

Поскольку Гиттенс обставил себя теоретическими оправданиями, к нему сложнее подступиться. То ли дело Фрэнни Бойл! Мой дешевый блеф сразу его расколол. С Гиттенсом я тоже блефовал, но тут я не на того напал. Гиттенс не колется. И даже не потому, что его сложно расколоть. Его практически невозможно расколоть. Ибо у него свои представления о добре и зле. Само понятие вины для него извращено. Он не может проговориться, потому что не чувствует за собой вины.

Я мыслил сумбурно, Однако понимал, что именно в этот момент мне всего понятнее характер Гиттенса.

Мы долго молчали.

Потом Гиттенс спросил:

– Ну и что ты намерен делать... со всеми своими теориями по поводу Траделла?

– Ума не приложу. Кто стрелял в Траделла – я так и не разобрался. Возможно, все-таки Брекстон. А про остальное... не знаю, что и думать. Грязные игры. Но виноват ли кто и в чем – не знаю.

Гиттенс разодрал гарантийное письмо Данцигера и бросил обрывки в воду – туда, где рос камыш. Меня это действие возмутило. Но когда Гиттенс снова заговорил, мне показалось, что он поступил правильно – и мне на благо. Некоторые вещи должны остаться тайной. Закон всеобщего неизбывного бардака требует именно этого.

– Ты вот что, – сказал Гиттенс, – ты осторожнее будь. Есть много людей, которые очень не хотят, чтобы это дело опять всплыло. Много важных персон, которые в этом совсем не заинтересованы.

– Меня уже предупреждали. И не раз. Но остановиться не в моих силах.

– Тут ты не прав, Бен. Умение вовремя остановиться – одно из главных профессиональных качеств хорошего полицейского. Во время следствия нам совсем не обязательно ответить на все возникшие вопросы, проследить до конца каждую ниточку. На это просто нет времени. Наша работа – побыстрее решить в общем и целом одно дело. И тут же браться за следующее. Время не ждет. Поэтому в какой-то момент ты должен сказать себе: хватит, достаточно, сбрасываю в архив. И двигаться дальше.