Текст книги "Лиза из Ламбета. Карусель"

В числе обязанностей Фрэнка на посту ассистента врача было проведение вскрытия пациентов, умерших в больнице. В ходе выполнения этой работы вскоре после Пасхи он подхватил септическое воспаление горла. Как обычно, он не придавал этому значения, пока его наконец не забрали в больницу Святого Луки в ужасной лихорадке и бреду. Больше недели он пролежал там в весьма тяжелом состоянии. Еще две недели Фрэнк ощущал сильную слабость, и хотя сам с досадой восставал против собственной немощи, был вынужден соблюдать постельный режим. Наконец оправившись, он решил отправиться в недолгое путешествие в Ферн близ Теркенбери, где его отец занимался врачебной практикой, потом он собирался остановиться в Джейстоне в Дорсетшире, где Кастиллионы устраивали маленький праздник в загородном доме в Духов день. Ничто не мешало ему взять столь необходимый отпуск сейчас, поскольку из-за отсутствия терапевта, которого он должен был замещать в августе и сентябре, ему предстояло провести самые жаркие месяцы в городе.

Вечером накануне отъезда Фрэнк ужинал с мисс Ли наедине, как нравилось им обоим. За едой, следуя сложившейся традиции, они обсуждали погоду и виды на урожай. Каждый с исключительной нежностью относился к собственным мыслям, чтобы разрешить кому-то перебить себя подношением очередного блюда. Они предпочитали оставлять на потом любую тему, требовавшую дискуссии. Но когда в библиотеку принесли кофе, мисс Ли удобно устроилась на диване, а Фрэнк, расположив ноги на кресле, закурил сигару, они обменялись взглядами, вздохнули с облегчением и заулыбались.

– Вы ведь поедете в Джейстон? – спросил он.

– Не уверена, что смогу это вынести. По мере того как времени остается все меньше, я начинаю чувствовать себя все более несчастной в преддверии этого события. Убеждена, что доведу себя до какой-нибудь опасной болезни к назначенному дню. Не вижу причин, по которым в моем возрасте я должна по собственной воле подвергать себя такому заурядному мероприятию, как вечер в загородном доме. Пол Кастиллион отличается старомодными представлениями о гостеприимстве и каждое утро после завтрака спрашивает гостей, чем они хотели бы заняться. Как будто хоть одна здравомыслящая женщина знает в столь нелепый час, чем захочет заняться днем! Но это лишь формальность, поскольку он уже распланировал твой день и ты вскоре узнаешь, что все развлечения четко расписаны вплоть до минуты. Да и потом меня до смерти утомляет, когда приходится быть милой с людьми, которых я презираю, и вежливой… О, как я ненавижу быть вежливой! После двух дней в гостях я начинаю испытывать острое желание выругаться, как торговка с рынка Биллингзгейт, чтобы хоть как-то нарушить монотонность хороших манер.

Фрэнк улыбнулся, глотнув из своего бокала ликера «Бенедиктин».

– Кстати, раз уж зашла речь о хороших манерах, я говорил вам, что до болезни успел три раза сходить на танцы?

– Я думала, вы их ненавидите.

– Так и есть, но я преследовал определенную цель. Больше всего меня поразило ужасающее воспитание людей. Поздний ужин должны были подать в полночь, и в полдвенадцатого все начали собираться у закрытых дверей столовой. К двенадцати там стояла уже такая толпа, как у входа в партер в театре. А когда открыли двери, люди бросились вперед и принялись толкаться, как дикие звери. Я уверен, скромному зрителю последних рядов далеко до подобной ярости, а они просто напали на столы, как стая голодных волков. Что ж, мне следовало бы вспомнить о том, что люди воспитанные не выказывают чрезмерного беспокойства при виде еды. Подумать только! Они устроили больше шума, чем животные в зоопарке.

– Вы такой bourgeois[59]59
  Буржуа (фр.).


[Закрыть], дорогой Фрэнк, – улыбнулась мисс Ли. – А зачем, вы полагаете, ходят на танцы, если не затем, чтобы плотно поесть, да еще и бесплатно? Но у вас, разумеется, была другая цель.

– Именно. Я пошел туда, потому что решил жениться.

– Боже правый!

– Придя к теоретическому умозаключению, что брак весьма желателен, я принял решение три раза сходить на танцы и посмотреть, удастся ли мне найти женщину, кандидатуру которой я мог бы без отвращения принять с целью провести остаток жизни вместе. Я танцевал и общался с семьюдесятью пятью разными дамами, мисс Ли, от семнадцати до сорока пяти лет, и могу честно сказать, что никогда в жизни не испытывал такой смертельной скуки. Ничего хорошего в этом нет. Я обречен на жизненный путь в одиноком блаженстве. Я и не думал, что испытаю любовь с первого взгляда, однако мне казалось возможным, что хотя бы одна из этих семидесяти пяти дев подарит мне пусть слабое, но волнение. И вот представьте – ни одна ни на секунду не вывела меня из равновесия. Кроме того, большинство из них имели чахоточный, или анемичный, или недоразвитый вид. Среди них не было ни одной, которая казалась бы способной родить здоровых детей.

Они молчали, пока мисс Ли не без изумления раздумывала над фантастической схемой, изобретенной Фрэнком для поиска жены.

– И что же вы собираетесь делать теперь? – осведомилась она.

– Сказать вам? – Он отбросил легкомысленную манеру, которая не позволяла собеседнику понять, говорит он серьезно или специально несет чепуху, и наклонился вперед, уперев квадратный волевой подбородок в руку и устремив ровный взгляд на мисс Ли. – Я думаю, что все брошу.

– И что, скажите на милость, вы имеете в виду?

– Я размышляю над этим уже несколько месяцев и за последние две недели постельного режима сопоставил все «за» и «против». Я отправлюсь домой отчасти для того, чтобы поддержать свою семью. Вы знаете, мой отец трудился год за годом, откладывая каждое пенни, чтобы я мог получить лучшее медицинское образование и тут же заняться консультацией пациентов и не волноваться о заработках на хлеб насущный. Он знал, что я долгое время буду получать совсем мало, но твердо решил дать мне шанс. В Ферне не хватает врачей, и за тридцать лет у него ни разу не было отпуска. Я хочу узнать, переживет ли он, если я скажу ему, что намереваюсь оставить профессию.

– Но, мой дорогой мальчик, вы понимаете, что собираетесь отказаться от блестящей карьеры? – пришла в ужас мисс Ли.

– Я тщательно все обдумал. Полагаю, никто из моих сокурсников на медицинском факультете не получил столь блестящего шанса, как я. Удача всегда была на моей стороне. Я попал на постоянную должность в больнице Святого Луки после смерти человека, стоявшего надо мной, и стал ассистентом терапевта в весьма юном возрасте. У меня есть друзья и связи в свете, так что скоро я приобрету богатых и важных пациентов. Со временем, осмелюсь предположить, если продолжу в том же духе, я смогу зарабатывать от десяти до пятнадцати тысяч в год, получу назначение на должность королевского терапевта и в конце концов даже титул баронета. А потом я умру, и меня похоронят, и я оставлю после себя довольно большое состояние. Вот карьера, которая меня ждет: в будущем я вижу себя тучным и самодовольным человеком, лысоватым, с часами на толстой цепочке, в ладно скроенном сюртуке и с учтивыми манерами модного специалиста. Я буду гордиться своими лошадьми и с удовольствием рассказывать смешные истории о знатных персонах, которых буду лечить от переедания.

Он замолчал, глядя прямо перед собой, словно смотрел на воображаемого сэра Фрэнсиса Харрелла, который напыщенно расхаживал по комнате, холеный и благополучный, купающийся в почестях. Мисс Ли, глубоко тронутая его душевным волнением, проследила за этим его презрительным взглядом.

– Но мне кажется, что в конце концов я могу оглянуться, невыносимо утомленный собственным успехом, и сказать себе: несмотря ни на что, я не жил по-настоящему ни одного дня. Мне сейчас тридцать, и юность уже ускользает: неискушенные студенты-первокурсники думают, что я уже вполне зрелый мужчина, а я еще не пожил. У меня было время лишь на работу… И подумать только! Я работал как дьявол. Пока мои однокурсники проводили вечера на попойках и в варьете, буянили и напивались, или занимались любовью с красивыми распутными женщинами, или играли в покер в предрассветные часы, беспечные и с легким сердцем, я сидел и работал, работал, работал. Теперь они по большей части успокоились и стали трезвыми унылыми врачами общей практики, достойными членами общества и удачно женились.

И глупец сказал бы, что я получил свою награду, поскольку я успешный и даже в некотором роде выдающийся специалист, в то время как они за свой разгульный образ жизни будут расплачиваться до конца дней своих и никогда не смогут оторваться от глупейшей посредственности. Но порой, должно быть, каждый их нерв трепещет, когда они оглядываются на эти славные дни веселья и свободы. А мне нечего вспомнить, кроме постоянной учебы и труда над обретением знаний. О, будь я мудрее, я пустился бы во все тяжкие вместе с ними! Но я был лишь добродетельным занудой. Слишком много работал, был слишком образцово-показателен, а теперь моя молодость уходит, а я так и не познал ни одного из ее глупых удовольствий. Моя кровь кипит от желания устроить восстание, совершить горячий, сумасшедший и безрассудный поступок.

Вся эта медицинская жизнь оказалась не такой, как я воображал, – всеобъемлющей и многосторонней. Она извращена и очень узка. Мы видим лишь одну сторону предметов. Для нас мир – это больница, где есть только нездоровые люди, и мы приучились смотреть на человечество исключительно с точки зрения заболеваний. Однако человек мудрый думает не о смерти, а о жизни и не о болезни, а об укреплении здоровья. Болезнь – по сути, несчастный случай, а как можно вести нормальную жизнь, если постоянно приходится иметь дело с отступлением от нормы? Я чувствую, что не хочу никогда больше видеть больных людей. Не могу ничего с этим поделать: они приводят меня в ужас и вызывают отвращение. Я думал, что смогу углубиться в науку, но и это кажется мне ненужным и утомительным. Учеными должны становиться люди с характером, отличным от моего. Для многих мир и его прелести ничего не значат, но меня раздирают страсти – яростные, жгучие страсти. Мои чувства накалены до предела, и я хочу жить. Жаль, что жизнь – это не какой-нибудь спелый фрукт, тогда я взял бы ее в руки и, разломив на части, съел кусок за куском. Как можно требовать, чтобы я сидел за микроскопом час за часом, когда у меня в венах кипит кровь, а мускулы дрожат в жажде простого ручного труда?

В чрезвычайном возбуждении Фрэнк вскочил и принялся расхаживать по комнате, выдувая облака табачного дыма. Мисс Ли пришла на ум старая басня о стрекозе и муравье, и она подумала, что приближение осени так же повлияло на муравья, когда он принялся разглядывать свои тщательно собранные запасы. Вероятно, он тоже с горечью завидовал стрекозе, которая провела славные дни за ленивым пением, и в душе, несмотря на пустую кладовую собрата и предстоящую холодную зиму, чувствовал, что беззаботная певунья куда лучше провела лето, чем он.

– Думаете, у вас будут такие же мысли после двух целительных недель в деревне? – задумчиво спросила мисс Ли.

Ее поразило, какой эффект произвел этот вопрос, потому что Фрэнк повернулся к ней со злобой, которой она никогда не видела в нем раньше.

– Считаете, я полный дурак, мисс Ли? – воскликнул он. – Считаете, это все праздные фантазии незрелого человека? Я раздумываю над этим уже много месяцев, и болезнь прояснила мои мысли еще больше. Все мы, как привязанные, ходим по кругу, и когда кто-то из нас пытается сбежать, остальные готовы удерживать его ценой любых издевок и насмешек.

– Я не хотела задеть ваших чувств, сын мой, – терпеливо улыбнулась мисс Ли. – Вы же знаете, я питаю к вам кое-какие чувства.

– Прошу прощения. Я не хотел вести себя грубо, – ответил он, мгновенно раскаявшись. – Но я чувствую себя так, словно цепи впиваются в мою плоть, и я хочу освободиться.

– Я всегда думала, что Лондон предлагает возможность вести весьма насыщенную и разнообразную жизнь.

– Лондон не предлагает жизнь, он предлагает культуру. О, они наскучили мне до смерти, эти люди, с которым я встречаюсь! Они вечно говорят об одном и том же и так упиваются самодовольством в своем ограниченном мировоззрении! Только подумайте, что такое культура. Под этим подразумевается, что ты посещаешь премьеры в театре и закрытые просмотры в «Академии». С ума сходишь по Элеоноре Дузе[60]60
  Элеонора Дузе (1858–1924) – известная итальянская актриса.


[Закрыть] и читаешь «Сатердей ревью». Обязательно берешь себе за правило пролистывать последний роман, о котором говорят в Париже, активно обсуждаешь книги, что выходят здесь, и периодически встречаешься за чаем с людьми, которые их пишут. Путешествуешь по изъезженным маршрутам по Италии и Франции, неистово презираешь путеводитель Кука, хотя сам являешься всего лишь заурядным туристом. Тебе очень нравится хвастаться своим плохим французским и немного – итальянским, который ты знаешь еще хуже. Иногда, чтобы поразить чернь, ты соглашаешься посетить смертельно скучный симфонический концерт, еще ты участвуешь в модном воспевании Вагнера, коллекционируешь пряжки с искусственными бриллиантами и выписываешь «Морнинг пост».

– Пощадите меня! – мисс Ли всплеснула руками. – Я узнаю в этом явно нелестном описании себя.

Фрэнк, распалившись, не обратил внимания на ее замечание.

– Вся унылая глупость этого просто душит меня, так что я изнываю по свежему воздуху. Я хочу плавать на кораблях и сражаться с ураганами и штормами. Хочу уехать подальше с теми, кто действительно делает что-то стоящее, и увидеть новые страны – Канаду и Австралию, где люди сообща сражаются с дикой природой. Я жажду кипящего бурления великих городов, где нет учтивых полицейских, которые пекутся о твоей нравственности. Всей душой я тянусь к Востоку – к Египту, Индии и Японии. Хочу познать порочную страстную жизнь малайцев и яркие приключения на островах на юге Тихого океана. Может, я и не получу ключ к загадке жизни там, на просторах мира, но приближусь к нему там больше, чем здесь. Я ничего не могу почерпнуть из книг и достижений цивилизации. Хочу увидеть жизнь, и смерть, и страсти, и добродетели, и пороки людей как они есть. Хочу жить настоящей жизнью, пока еще есть время. Хочу, чтобы в старости мне было что вспомнить.

– Все это звучит очень красиво и романтично, – ответила мисс Ли. – Но где вы собираетесь брать на это деньги?

– Мне не нужны деньги. Я буду зарабатывать где придется. Я поплыву матросом в Америку и буду выполнять на корабле черную работу. Буду скитаться по разным местам и приниматься за любую работу. А когда я пойму, что пришла пора, то сяду на другой корабль, который отвезет меня на Восток. Меня тошнит от вашего светского общества. Я хочу работать с теми, кто знает жизнь изнутри, ее голод и труд, ее исконную любовь и ненависть.

– Это чушь, мой дорогой. Бедность имеет значение гораздо большее, чем все традиции общества, вместе взятые. Осмелюсь предположить, что одно путешествие матросом может показаться интересным и уж точно поможет вам понять, какие преимущества дают солидные средства и какое удобство создают вроде бы бесполезные предметы роскоши. Но помните: как только нечто превращается в рутину, оно перестает быть истиной.

– Это похоже на афоризм, – вставил Фрэнк. – Но может ли это что-то означать?

Мисс Ли, сомневаясь в ответе, быстро продолжила:

– Уверяю вас, никто не может стать свободным, если не избавится от необходимости зарабатывать деньги. Лично я всегда думала, что философы говорят глупости, когда восхваляют свободу человека, который довольствуется малым. Человек, у которого нет музыкального слуха, охотно обойдется без билета в партер на оперу, но скудость здравого смысла не является доказательством мудрости. Никто не может быть по-настоящему свободным, никто не может даже начать вкушать жизнь во всей ее полноте, имея доход меньше чем пять сотен в год.

Фрэнк смотрел прямо перед собой и молчал. Его сметливый ум еще находился в возбуждении, обусловленном перспективами, которые нарисовало воображение. Мисс Ли задумчиво заговорила вновь:

– С другой стороны, доказательством ужасного занудства мне видится пример, когда обладатель солидного состояния посвящает себя какому-нибудь прибыльному делу. И я терпеть не могу людей с деньгами, которые исключительно по привычке или по бедности духовной продолжают заниматься монотонным и омерзительным трудом. Я знаю одного миллионера, который заставляет единственного сына работать по десять часов в день в банке и думает, что дает ему возможность научиться чему-то полезному! Будь моя воля, я велела бы богатым оставить добычу денег тем, кто вынужден каждый день зарабатывать себе на хлеб, а люди обеспеченные пусть посвящают все силы исключительно тому, чтобы эти деньги потратить. Мне бы хотелось создать класс людей беззаботных и процветающих, у которых есть время на искусство и другие проявления прекрасного, в которых можно взращивать цивилизованность, и остроумие, и учтивость манер. Я заставила бы их попытаться провести весьма любопытные жизненные эксперименты, как при дворе Людовика Пятнадцатого, дабы возник легкомысленный и приятный контраст с безнадежным напряжением, в котором по необходимости приходится существовать миру в целом. Сейчас много глупостей говорится о достоинствах труда, но я задаюсь вопросом, хватило ли этим проповедникам и им подобным смелости хоть раз сказать рабочему на фабрике, что в его тяжелом труде есть нечто облагораживающее.

Полагаю, похвала обусловлена тем, что это позволяет людям отвлечься, а глупцы скучают, когда им нечего делать. Для подавляющего большинства работа – лишь средство избежать тоски, но, разумеется, просто абсурдно называть труд благородным только по этой причине. Напротив, вероятно, благородство в большей степени присуще праздности, которая требует многочисленных талантов, самосовершенствования и ума исключительного и тонкого склада.

– И еще, чтобы было перед кем выступить с подобными разглагольствованиями, – с улыбкой добавил Фрэнк.

– Просто в нашей короткой жизни никогда не стоит скучать. Я не придаю обычным занятиям такого значения, чтобы обвинить вас в желании оставить профессию. И что касается меня, ни почести, ни богатство не соблазнили бы меня на карьеру, в которой я оказалась бы в тисках какой бы то ни было привычки, привязанности или рутины. Нет никаких причин, по которым вы должны оставаться доктором, если вас это раздражает, но, Бога ради, не стоит из-за этого презирать бордели Египта. А теперь я хочу сделать предложение. Как вы знаете, мой доход превышает мои потребности, и если вы будете так любезны принять мой дар, я с удовольствием положу вам довольствие в пять тысяч фунтов в год – минимальная сумма, которой, как я вам часто говорила, хватит, чтобы играть в увлекательную игру под названием «Жизнь».

Фрэнк, улыбаясь, покачал головой:

– Очень мило с вашей стороны, но я не могу это принять. Если мой отец смирится с моим решением, я отправлюсь в Ливерпуль и сяду на корабль как обычный матрос. Мне не нужны деньги ни от кого.

Мисс Ли вздохнула:

– Мужчины неизлечимо романтичны.

Фрэнк пожелал ей спокойной ночи и на следующий день отправился в Ферн. Но мисс Ли обдумала его слова и на следующее утро с торжественным видом отправилась к своему солиситору на Ланкастер-Гейт – пожилому румяному джентльмену с бакенбардами.

– Я хочу составить завещание, – заявила она. – Но я и правда не знаю, как поступить с этим свалившимся на меня богатством. Никто особенно на него не претендует. А теперь, когда умер мой брат, мне даже некого позлить тем, что я ничего ему не оставила. Кстати, могу ли я, пока жива, назначить ежегодную выплату человеку против его воли?

– Боюсь, никого нельзя заставить принять деньги, – ответил солиситор со смешком.

– Как мне надоели эти ваши законы!

– Я бы сказал, что они в высшей степени грамотны, поскольку человеку, который отказывается от денег, место в сумасшедшем доме.

Если не считать дом на Олд-Куин-стрит, мисс Ли имела чуть меньше четырех тысяч годового дохода, и необходимость распорядиться им более или менее рационально в последнее время сильно ее беспокоила.

– Думаю, – сказала она, поразмыслив минуту-другую, – что я просто разделю мое состояние на три части. Одну оставлю моей племяннице Берте Крэддок, которая понятия не будет иметь, что с этим делать. Другую – племяннику Джеральду Водри, большому бездельнику, который промотает всю сумму, живя на широкую ногу. И третью – моему другу Фрэнсису Харреллу.

– Прекрасно. Я велю, чтобы завещание составили и отправили вам.

– Какой вздор! Возьмите лист бумаги и напишите все сейчас. Я подожду.

Солиситор со вздохом встретил возмущение вполне оправданными юридическими проволочками, но, осознавая, что его клиентка – натура властная, выполнил ее просьбу и позвал клерка, вместе с которым они засвидетельствовали подлинность ее подписи. Мисс Ли удалилась с чувством исключительного самоудовлетворения, ведь теперь, что бы ни случилось, Фрэнк не будет иметь финансовых проблем. И она не без лукавой усмешки подумала, как же он удивится, когда обнаружит, что после ее кончины станет человеком с солидным состоянием.