Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

4. Методы исследования в этнопсихологии

Метод наблюдения с давних пор часто используется в этнографии и этнопсихологии. При этом его употребление возможно в разных формах. Так, очень широко применяется как включённое, так и стороннее наблюдение. Включённое наблюдение предполагает активное участие исследователя-наблюдателя в жизни этнической группы, установление тесных контактов с её членами и такое «вживание» в жизнь изучаемого народа, при котором представители исследуемого этноса привыкают к ученому и перестают реагировать на его присутствие. Стороннее наблюдение, в отличие от включённого, не предполагает личного участия исследователя в жизни народа, который он анализирует, в тех процессах, которые он только рассматривает.

Этнопсихологическое наблюдение также может быть свободным или стандартизированным. Разница между ними заключается в наличии или отсутствии определённой программы отслеживания. Свободное наблюдение (как следует уже из названия) не имеет жёсткой программы и ученый может по ходу исследования в зависимости от ситуации менять объект и параметры «созерцания» по своему усмотрению. Стандартизированное наблюдение, напротив, ведётся по заранее продуманной, жёстко заданной схеме, от которой ученый не имеет права отклоняться независимо оттого, что происходит в процессе слежения над объектом.

В качестве примера применения метода наблюдения в кросс-культурных исследованиях часто приводят так называемый «Проект шести культур» [4]. Он осуществлялся под руководством профессоров Гарвардского университета, супругов Уайтинг. В составлении программы изучения наряду с этнографами принимали участие и известные психологи – Р. Сиерс и Э. Маккоби.

Предметом рассмотрения в данном проекте было социальное поведение детей в естественных условиях их жизни, особенности их взаимодействия с детьми и взрослыми. Выбирая этнические объекты, Уайтинги остановились на 6 небольших населённых пунктах в разных частях света. Большинство исследуемых семей были крестьянскими, исключение составлял только небольшой городок Очедтаун в США.

Наблюдение проводилось в Японии, Филиппинах, Индии, Кении, Мексике и Соединённых Штатах Америки. За каждой из выбранных общин смотрела (следила) отдельная группа исследователей, которая также выполнила их подробное этнографическое описание, включая образ жизни и типичные способы воспитания детей.

Объектом наблюдения были дети (от 16 до 24 человек на общину), всего 67 девочек и 67 мальчиков от 3 до 11 лет. Они были условно разделены на 4 половозрастные группы: младшие (от 3 до 6 лет) и старшие (от 7 до 11 лет) мальчики и, соответственно, младшие и старшие девочки. Длительность одного периода наблюдения была заранее ограничена пятью минутами. При этом поведение ребёнка фиксировалось не чаще одного раза в день. В общей сложности за каждым ребёнком наблюдали не менее 14 раз (т. е. 70 минут) на протяжении периода: от нескольких месяцев до года.

В протоколе фиксировалось место действия (дом, двор, школа, сад…), взрослый, который принимал участие в ситуации (мать, отец, бабушка…), дети, которые участвовали в этот момент во взаимодействии (члены семьи, соседи, родственники, посторонние…), преобладающий вид деятельности (случайное взаимодействие, игра, труд, учение…), размеры группы, с которой контактировал исследуемый ребёнок, и т. п.

В результате этих наблюдений было зафиксировано около 20 000 актов-интеракций (150 интеракций на ребёнка). Такие интеракции затем группировались, с помощью ЭВМ многоступенчато обобщались и в конечном итоге были сведены к 12 основным типам поведения ребёнка, которые условно назывались так:

1) поступает дружественно;

2) оскорбляет;

3) предлагает помощь;

4) выговаривает, делает замечания;

5) предлагает поддержку;

6) добивается господства, преобладания;

7) ищет помощи;

8) ищет внимания;

9) советует;

10) дружески условно нападает;

11) дотрагивается до другого;

12) нападает.

На первый взгляд, приведенная классификация представляется довольно произвольной, однако необходимо отметить, что каждый из включённых типов поведения подкреплён соответствующим набором эмпирических индикаторов, прошедшим квалифицированную экспертную оценку. Сопоставление выделенных типов с различными демографическими, социально-экономическими и культурными факторами представляло огромный интерес для этнологов и для этнопсихологов.

Анализ полученных в ходе исследования результатов позволил создать шкалы социального поведения детей по двум независимым осям. Шкала «А» была построена на противопоставлении заботливости («предлагает помощь», «предлагает поддержку») и ответственности («ответственно советует»), с одной стороны, зависимости («ищет помощи», «ищет внимания») и поиску доминирующего лидера («ищет господства»), с другой.

Шкала «Б» противопоставляет дружественно-тёплое поведение (преобладание поступков типа «действует дружественно» или «прикасается») авторитарно-агрессивному («выговаривает» или «нападает»). Поведение типа «оскорбляет» исследователям не удалось связать ни с одним из полюсов, поэтому в дальнейшем оно не анализировалось.

Таким образом, выделялось две шкалы:

• шкала «А»: заботливость, ответственность – зависимость, поиск лидера;

• шкала «Б»: дружественно-тёплое – авторитарно-агрессивное поведение.

Изучаемые культуры, в свою очередь, также классифицировались по двум основаниям. Первое основание предполагало деление культур на 2 типа – простые и сложные, в зависимости от степени политической централизации, профессиональной и религиозной специализации, социальной стратификации и дифференциации типов поселений. Простыми обществами, имеющими низкий балл по всем этим индикаторам, оказались общества в Кении, Мексике и Филиппинах, сложными – общества в США, Индии и Японии.

Второе основание предполагало разделение обществ по структуре домохозяйства: в зависимости от того, какая – малая (нуклеарная) или большая – семья доминирует в них. В соответствии с этим параметром оказалось, что малые семьи преобладают в США, Мексике и Филиппинах, а большие – в Японии, Индии и Кении.

Проведение факторного анализа позволило установить, что оба параметра, описывающие особенности культур, значимо соотносятся с выделенными типами социального взаимодействия. Так, дети, выросшие в нуклеарных семьях, демонстрируют дружественно-тёплое

поведение, а дети, выросшие в больших семьях, авторитарно-агрессивный стиль. Иными словами, как выяснилось, наблюдается высокая степень взаимозависимости между структурой домохозяйства и шкалой «Б».

В свою очередь, шкала «А» коррелирует с показателем степени сложности общества: дети, воспитанные в сложных культурах, демонстрируют более высокие показатели по зависимости и поиску лидера, чем дети из простых обществ, которым скорее свойственны проявления заботливости и ответственности.

Одно из возможных объяснений полученных взаимосвязей заключается в том, что поведение детей трактуется как их подготовка к будущим социальным ролям в обществе, поэтому вполне естественной выглядит корреляция между типом семьи и шкалой «Б». Ведь понятно, что глава большой семьи для того, чтобы сохранять власть и не потерять управление многочисленными и разновозрастными её членами, скорее будет прибегать к авторитарно-агрессивному типу поведения, чем в малой семье, где намного меньше возможностей столкновения интересов разных поколений и, соответственно, проще перейти на неформальные дружески тёплые отношения.

Кстати, данная зависимость вовсе не нова. Еще в конце XIX в. А.Я. Ефименко, изучая семейное право, пришла к выводу о том, что семья эволюционировала по направлению от большой семьи к малой. С точки зрения исследовательницы, в Малороссии (Украине) разложение родовой семьи произошло значительно раньше, чем у великороссов (в России). Трансформация родовой семьи в малую требовала совершенно иных принципов разделения труда, ведь там всего два работника – муж и жена. В чём же особенность такого разделения? А.Я. Ефименко отвечает на этот вопрос так:

«… разделение труда есть и в родовой семье, но там женщины лишены всякой самостоятельности: они просто машины для выполнения известных, заранее распределённых и предписанных семьёй работ. Между тем, в малой семье женщины в своей области пользуются почти полной самостоятельностью, так как муж по необходимости должен вверить ей эту область – область домашнего хозяйства, не имея никакой физической возможности в неё вмешиваться» (А. Ефименко, 1884).

А.Я. Ефименко – первая в России женщина-доктор истории – полагала, что разрушение родовой семьи и, соответственно, изменение системы разделения труда было той необходимой социально-экономической предпосылкой, которая способствовала изменению социально-психологического климата в семье. Именно переход к малой семье сыграл, с точки зрения автора, основную роль в процессе освобождения женщин, формируя их независимость (как материальную, так и духовную) и, следовательно, создавая основу для свободной духовной связи между супругами, взаимоуважения, сопереживания и поддержки, т. е. тех дружески тёплых отношений, о которых говорили и Уайтинги.

Вернёмся, однако, к «Проекту 6 культур». Гораздо менее очевидной и аргументированной представляется интерпретация второй корреляционной зависимости. Согласно этой зависимости, в простых обществах, где высоко ценится выполнение обязательств, основанных на родстве и соседской взаимовыручке, альтруистическое «предложение помощи и поддержки» наблюдается чаще, чем в сложных обществах, где родственники и соседи нередко выступают как конкуренты и где чаще проявляются хвастовство и эгоизм. Сложность восприятия данной трактовки объясняется, прежде всего, тем, что сами переменные, между которыми устанавливается корреляционная зависимость, очень неоднозначны. В частности, неоднократно отмечалось [4], что с социологической точки зрения самое уязвимое место работы Уайтингов – классификация обществ на «простые» и «сложные».

В заключение необходимо заметить, что обсервационные методы из-за сложности их организации (большого времени и средств, которые они требуют), а также возможных искажений результатов, вызванных присутствием наблюдателей, в последнее время всё реже используются изолировано. Гораздо чаще их используют в комплексе с другими методами исследования и, прежде всего, с экспериментом.

Опрос является одним из наиболее широко распространенных методов в этнопсихологии. При этом он может использоваться и как основной метод изучения, и как дополнительный в комплексе с другими этнопсихологическими методиками. Более того, в последние годы Г.У. Солдатова поднимала вопрос о том, чтобы метод опроса рассматривался как обязательный компонент программы этнопсихологического исследования, поскольку он, как ни один другой метод, позволяет быстро и удобно выявить наиболее значимые контекстуальные характеристики проводимой работы [10].

При использовании метода опроса испытуемый отвечает на ряд задаваемых ему вопросов. При этом форма опроса может быть различной – устной или письменной, свободной или стандартизованной, индивидуальной или групповой, очной или заочной. Рассмотрим эти формы подробнее.

Устный опрос осуществляется в виде беседы или интервью. Он применяется в тех случаях, когда для исследования важен не только формальный ответ, но и реакции, которыми он сопровождался, тон, поза, интонация, жестикуляция и прочие невербальные компоненты коммуникации. Индивидуальный контакт во время устного опроса позволяет глубже проникнуть в психологическое состояние человека, однако данная форма занимает очень много времени и требует специальных навыков среди проводящих эту работу. Вместе с тем, устные варианты опроса имеют особое значение для этнопсихологии. Их значение велико в тех кросс-культурных исследованиях, в которых среди сопоставляемых этнических групп есть народы, не имеющие письменности. В таких случаях, очевидно, никакие иные виды опрашивания не применимы, кроме устных.

Наиболее распространенной формой письменного опроса является анкета. Поскольку анкетирование может проводиться (и чаще проводится) не в индивидуальных, а в групповых вариантах, данный метод дает возможность опросить большое количество респондентов. Это очень важно для тех этнопсихологических изысканий, которые предполагают последующую статистическую обработку материала. В целом, данный вид опроса встречается в этнопсихологии чаще, чем устный.

Как уже отмечалось, устный и письменный опросы могут существовать в свободной или в стандартизованной форме. Отличие между ними заключается в степени свободы, предоставляемой экспериментатору при его проведении. Понятно, что при стандартизованном опросе исследователь ограничен в своих возможностях, он не имеет права произвольно изменять ни содержание вопросов, ни их последовательность. В то же время именно благодаря однотипности вопросов результаты подобных исследований легче поддаются обработке и интерпретации.

Степень свободы испытуемых при ответах на задаваемые вопросы также может иметь варианты. Она отличается следующими градациями: открытый опрос – когда респондент отвечает в свободной форме; закрытый опрос – когда все возможные варианты ответов заранее предусмотрены и заданы в вопроснике, при этом задача испытуемого сводится только к выбору нужного (нужных) ответов; полузакрытый опрос – когда комбинируются черты обеих предыдущих форм.

В зависимости от способа общения исследователя с респондентом различают также личные (очные) опросы – которые реализуются в форме непосредственного контакта, и заочные – где непосредственный контакт не предусмотрен.

Особенностью метода опроса является то, что источником информации для ученого является словесное высказывание опрашиваемого. В связи с этим продолжает быть актуальной проблема достоверности и надежности полученных результатов, так как реальное поведение и вербальные высказывания о нем у респондентов могут часто не совпадать. Частично эта проблема снимается повышением уровня доверия испытуемого к экспериментатору и повышением степени его информированности о существе заданного вопроса: чем осведомленнее и искреннее будет опрашиваемый, тем выше достоверность получаемой информации. Этот момент необходимо учитывать при проведении опроса, однако даже максимальное доверие и информированность не дают гарантии достоверности ввиду неравнозначности словесных высказываний и реального поведения. Более полно данная проблема освещается в разделе «Естественный эксперимент в этнопсихологии».

Метод интервью как средство вычленения модели этнических ситуаций. Одним из способов устного опроса является интервью. Метод интервью относительно редко используется в психологической практике, скорее, это традиционный инструмент этнографов и антропологов. Психологи чаще всего применяют интервью на предварительных этапах исследований для первоначального, самого общего знакомства с темой изучения. Относительно свободный характер репрезентации материала, сложность его дальнейшей обработки и интерпретации вызывают недоверчивое, осторожное отношение к такому методу и заставляют ученых искать более простые способы получения необходимых данных. Этнопсихология в этом плане не составляет исключения. Вместе с тем, существуют нечастые попытки обращения к интервью как инструменту этнопсихологических исследований. Рассмотрим в качестве примера опыт его применения в работе Томаса ван Дейка – профессора Амстердамского университета, изучавшего проблемы порождения речи на материале этнических ситуаций.

Ван Дейк исходил из тезиса о том, что в основе порождения и понимания текста лежат ситуационные модели, основу которых составляют не абстрактные знания о неких отвлеченных стереотипных событиях, а реальные ситуации из личного опыта слушающего и говорящего. Из этих реальных ситуаций строятся схемы моделей, состоящие из ограниченного числа категорий, находящихся в определённой последовательности и взаимозависимости. Когда кто-либо слушает и старается понять некий текст, интерпретируя его для себя, он тем самым актуализирует свою схему, наполняя её конкретной информацией. В тех случаях, когда текст не ясен или частично опущен, неизвестные куски замещаются за счёт соответствующих аналогичных фрагментов из собственного опыта, и сам текст не теряет присущей ему связности.

Модель, по мнению ван Дейка, есть когнитивный аналог ситуации. Она не остаётся неизменной на протяжении жизни. Из каждой новой ситуации, через которую человек проходит, он извлекает новую информацию о мире, которая аккумулируется в моделях, тем самым постоянно видоизменяя их. Совокупность моделей составляет эпизодическую память. К ситуациям, моделируемым в эпизодической памяти, относятся и те, которые ван Дейк называет «встречами с представителями этнических меньшинств». Построение типовой модели таких ситуаций было задачей исследователя.

Для её решения ван Дейк воспользовался неформализованным интервью, фиксируемым с помощью магнитофона. Респондентами были жители Амстердама, голландцы, которые обычно много и охотно говорят на эту тему. Материал, собранный в ходе интервью, ван Дейк затем анализирует с точки зрения развиваемого им подхода. Тщательно разбирая особенности семантики, стилистики, риторики, разнообразнейших лингвистических и экстралингвистических приёмов, воплощённых в текстах, ученый приходит к выводу, что в разговоре о меньшинствах сталкиваются две основные стратегии. С одной стороны, люди, касающиеся данной темы, хотят выразить своё негативное отношение к этническим меньшинствам (стратегия самовыражения), а с другой стороны – хотят произвести хорошее впечатление, не выглядеть расистами (стратегия самопредставления). Борьба этих стратегий, по ван Дейку, и определяет специфику текста.

Обычно текст строится на основе личностных ситуационных моделей, однако при их отсутствии он может восполняться за счёт общих установок, разделяемых в обществе. Часто именно так и происходит, когда речь идёт об этнических меньшинствах, считает ван Дейк. В результате обработки полученного материала исследователь строит типовую модель этнической ситуации, сформировавшуюся в памяти голландцев (см. схему), выделяет основные её «узлы» – категории, анализирует их последовательность и взаимозависимость.

Схема 2. Пример типовой модели этнической ситуации в памяти

В этой модели, прежде всего, обращает на себя внимание общая негативная окраска всех элементов. Она связана, по ван Дейку, с так называемой «стратегией переноса», которая заключается в том, что отрицательная оценка фона, окружения, событий или действий в этнической ситуации может быть перенесена на её участников.

Типовая модель этнической ситуации лежит в основе любого текста – рассказа об этнических меньшинствах. Каждое такое повествование состоит из ФОНА и ЭПИЗОДА. Последний, в свою очередь, состоит из ЗАВЯЗКИ и РАЗВЯЗКИ. Анализируя тексты интервью, ван Дейк приходит к интересному выводу – в большинстве изложений РАЗВЯЗКА отсутствует. В рассказах содержится больше информации о событиях (как правило, негативных) или о действиях представителей этнического меньшинства, а не о действиях самих рассказчиков. Автор связывает это с тем, что беседы об этнических меньшинствах среди голландцев ведутся не для того, чтобы описать свои позитивные действия в ситуации, похвалить себя, а с тем, чтобы пожаловаться на действия «чужих». Отсюда и основные макротемы: агрессия, ежедневное беспокойство, плохие привычки, девиантное поведение и т. п. При этом представители этнического большинства чаще всего выступают в роли жертвы, а представители этнического меньшинства – в качестве угрозы для существующих норм и ценностей. Налицо оппозиция – «мы – они», чётко фиксируемая ученым в текстах повествований. Апробация данного метода показала, что анализ рассказов, собранных в ходе интервью, действительно даёт исключительно богатую информацию об особенностях этнического сознания.

Ни одно зарубежное руководство по методам кросс-культурных исследований не обходится без описания Региональной картотеки человеческих отношений (HRAF – Human Relations Area Files). Фактически данный метод представляет собой систему хранения и классификации этнографических данных, систематизацию наблюдений и опросов, проведенных поколениями этнографов в разных уголках земного шара. Её автор – Д. Мердок – начал работу над картотекой в конце 1930-х годов. В наше время она представляет собой около полумиллиона страниц печатного текста, в котором содержатся разнообразнейшие сведения о многих сторонах жизни различных народов мира, сгруппированные по двум основаниям – территориально-культурному и предметному. Полный микрофильмированный текст Региональной картотеки человеческих отношений хранится только в четырех странах – США, ФРГ, Франции и Швеции; выдержки из него – в научных библиотеках значительного числа стран мира.

Вариант классификации по территориально-культурному принципу, так называемое «Общее описание культур мира», делит человечество на 8 главных географических регионов, которые затем дробятся на меньшие области, как правило, по политическому признаку. Внутри такого субрегиона выделяются конкретные культурные области, каждой из которых присвоен определённый алфавитно-цифровой код. Например, код FE 12 обозначает лингвистическую группу тви (12), проживающую в Гане (Е), которая находится в Африке (F) [4]. Из нескольких тысяч культур, упомянутых в «Общем описании культур мира» в HRAF обстоятельно представлены свыше 300.

Предметный вариант классификации – «Общее описание культурных материалов» – состоит из 79 разделов, каждый из которых подразделяется на более узкие по тематике категории, обозначаемые цифровым кодом. В общей сложности таких дробных рубрик свыше 700. Например, раздел «Социализация» состоит из следующих подразделов [4]:

86 Социализация

861 Средства внушения

862 Отлучение от груди и кормление

863 Приучение к соблюдению чистоты

864 Половое воспитание

865 Социализация агрессии

866 Обучение независимости

867 Передача культурных норм

868 Передача навыков

869 Передача верований

При работе с Региональной картотекой человеческих отношений учитываются оба параметра – территориально-культурный и предметный. Указав код интересующего вопроса по предметной классификации, исследователь получает ксерокопию или микрофильм всех собранных в картотеке данных по указанной проблеме. В полученных материалах обозначена также фамилия и профессиональная квалификация автора текста; оценка качества источников (по пятибалльной шкале); время проведения полевых исследований, когда получен данный материал; дата их публикации; код культуры по «Общему описанию культурных материалов» и название общества. HRAF используют либо как библиографический указатель оригинальных источников, либо как аккумулятор сырых материалов, которые можно сопоставлять и анализировать.

На основе Региональной картотеки человеческих отношений создан «Этнографический атлас», представляющий собою набор готовых кодифицированных таблиц. Он более доступен для учёных всего мира, поскольку серии этих таблиц периодически публикуются в журнале «Ethnology», начиная с 1962 г. В атласе содержатся сведения более чем по 1000 обществ, закодированные в шкалы, указывающие наличие в определённом обществе того или иного явления (особенно детально в сфере брачных отношений) и степень его выраженности. Понятно, что количество культур, сведения о которых представлены в определённом коде, не охватывает всех этнических групп и всецело зависит от существующих по данному вопросу эмпирических данных.

Количество кросс-культурных исследований, основанных исключительно на статистической обработке данных «Этнографического атласа», с каждым годом возрастает. В то же время их проведение требует от ученых осознания возможностей и границ данного метода, его достоинств и недостатков, на которые неоднократно указывалось в отечественной [4] и зарубежной литературе.

Первое, что обращает на себя внимание при знакомстве с HRAF, это то, что на все варианты рубрикации и кодификации наложили свой отпечаток теоретические воззрения автора. Используемая им система понятий отражает категориальный аппарат того теоретического направления, в рамках которого он работал. С одной стороны, это неизбежно должно было повлечь за собой некоторое искажение исходных данных, поскольку было связано с необходимостью привести их в соответствие с заранее определённой теоретической позицией. С другой стороны, переход к иному понятийному аппарату представляет собой значительные, а зачастую непреодолимые трудности для учёных, работающих в рамках иной парадигмы: исследователь, опирающийся на ранее закодированные данные, может различными способами классифицировать их, но не может выйти за рамки концептуальных представлений кодировщиков.

Следующее ограничение связано с возможными пробелами в картотеке, причиной которых может стать отсутствие эмпирических данных, либо субъективные пристрастия составителей. Так, достаточно сказать, что даже в конце 1960-х гг. все сведения «Этнографического атласа», относящиеся к многомиллионному народу Украины, базировались на неопубликованной рукописи 1930 г. (П. Фридрих «Социальная организация украинской деревни»). Естественно, они не отражали ни социальных отношений города, ни более поздних изменений в системе отношений украинского села. В результате не исключён вариант, когда итоговое обобщение, основанное на неполной или неадекватной выборке, окажется односторонним.

В связи с использованием подобного метода также встаёт проблема надёжности первичной информации. Дело в том, что большая часть представленных в HRAF материалов была собрана людьми, не владевшими современной техникой полевых исследований. Более того, включенные в картотеку материалы часто вообще не входили в круг основных задач полевого исследования, на которых было сконцентрировано внимание учёного. Они могли упоминаться в исследовании только вскользь, оставаясь случайным побочным результатом решаемых проблем. Поэтому, если какое-либо явление не упоминается в картотеке, как существующее в данной культуре (или о нём очень мало сведений), то это может объясняться не только тем, что оно действительно отсутствует или редко встречается, но также и тем, что этнографы, которые собирали полевые материалы по данному вопросу, не заметили его, не придали ему значения или даже умышленно не упоминали о нём. Никакая статистическая техника не может исправить этого недостатка.

Известно, что в Региональной картотеке человеческих отношений и основанных на ней таблицах зафиксированы типичные способы поведения, характерные для того или иного этноса в целом. Но в них не принимаются в расчёт возможные индивидуальные или внутриэтнические вариации, хотя они могут быть даже более выраженными, чем межкультурные различия.

Следует заметить, что само составление Региональной картотеки человеческих отношений основано на предположении о том, что возможно рассматривать (и, соответственно, фиксировать) какую-то особенность из жизни общества как стабильное, устойчивое образование или явление, не подверженное временным изменениям. Между тем, с этим постулатом трудно согласиться. Жизнь любого народа очень динамична, со временем видоизменяются не только различные элементы материальной культуры, но и образцы поведения, духовные ценности, разнообразные индивидуальные и социально-психологические этнические феномены. Однако HRAF этой исторической динамики не учитывает и не отражает.

И, наконец, последнее суждение, касающееся Региональной картотеки человеческих отношений: она в лучшем случае предоставляет только возможности корреляционного анализа, которые сами по себе ограничены. Наличие статистически значимой взаимозависимости между двумя переменными не даёт оснований утверждать, что между ними существует и причинно-следственная связь, тем более характеризовать её содержательно. К сожалению, одной из наиболее распространённых методологических ошибок является перевод корреляционных связей в разряд причинно-следственных, и об этом аспекте всегда нужно помнить.