Текст книги "Антропологические исследования как фундамент смыслоориентированного образования. Учебно-методическое пособие"

2. Ментально-образовательная реформа и ее антропологические основания

Существенной особенностью духовного состояния постперестроечной России является мировоззренческая растерянность практически всех ее граждан. Используя музыкальный аналог, можно сказать, что ансамблевый принцип «исполнения бытия» сменился индивидуально-солирующим, требующим не прежних социально-идеологических скреп предписывающего и репрессивного типа, но сущностно нового мироотношения: мироощущения – его низшего, более простого уровня, связанного со стихией конкретно-эмпирического бытия и общественной психологией, и миропонимания — уровня более или менее систематизированного и концептуально оформленного представления о мире, его сущности, о задачах в нем человека.

Уровень мироощущения имеет «более глубокие ментальные основания, биофизиологические и социально-психологические константы, базируется на традиционных и «вечных» структурах бытия: общении, родственных отношениях, нерефлектируемых видах деятельности и т. п. Изменения, которые этот уровень претерпевает в период резких общественных сдвигов, не столь выражены, и связаны они, в основном, с изменениями в миропонимании.

Само же миропонимание испытывает существенные метаморфозы, вытекающие из смены социально-политической парадигмы общественного сознания. Исторически зафиксированные, относительно устойчивые идеологические формы и структуры бытия распадаются, внося смятение в умы граждан, в том числе и тех, которые профессионально заняты духовно-специализированной деятельностью. В такие времена люди оказываются между двумя «льдинами» – старой, исчезнувшей (исчезающей) идеологией и новой – лишь формирующейся, которые, уже или еще, не в состоянии удовлетворить потребность общественного сознания в понимании принципиально новой бытийной ситуации.

Не случайно мы являемся свидетелями идущих сейчас в России лихорадочных поисков общенациональной идеологии, которая бы «все объяснила», указала «точку», в которой находится общество, пути выхода из кризиса, цели и ресурсы такого движения, наконец, вселила бы уверенность и оптимистический настрой в граждан. Выработка новой общероссийской идеологии затруднена хаотическими процессами в политической, экономической и культурной сферах общества, но отсутствие такой идеологии, в свою очередь, препятствует нормализации жизни в общественных сферах. Как выйти из этого порочного круга? Обратимся к идеологии.

Идеология как определенная система взглядов, идей, теоретических принципов стимулирования и анализа общественной жизнедеятельности отличается прагматической ориентацией, политическим активизмом и, вследствие этого, схематически огрубленным подходом к действительности (к тому же не всей, а, преимущественно, социальной).

Более целостным, системно-универсальным, политически неангажированным типом мироотношения является философия. На уровне социального существования она представлена профессионально-специализированным видом деятельности соответствующе подготовленных для этого людей (философов-исследователей и преподавателей). Второй – более широкий план существования философии в социуме – это философия как всеобщая модальность сознания. В этом своем качестве философия не является принадлежностью, видом занятия определенной группы людей, а образует одну из важнейших духовных координат мироотношения всех людей и каждого индивида в отдельности. В этом аспекте можно говорить об общенациональной (общероссийской) философии как «идеологии» более глубокого и специфического вида.

Идеология возникает на базе этой всеобщей модальности сознания, «кристаллизуя» ее и оформляя в социально и политически санкционированные структуры.

После этого происходит следующий процесс: «свободные радикалы» неспециализированных философем «связываются» идеологическими структурами, и в общественном сознании возникает философский вакуум, заполняемый либо общественно-психологическими предрассудками, «мнениями» и стереотипами, либо философемами и идеоформами, поступающими извне («из прошлого» или «издалека»).

Таким образом, идеология и неспециализированная «общественная философия» сосуществуют, тесня и взаимодополняя друг друга, наподобие жидкости в сообщающихся сосудах, выступая поочередно в роли доминанты и аутсайдера в различные исторические периоды.

Современная российская ситуация интересна тем, что данные духовные структуры, как и все развитие России, находятся в состоянии неустойчивого равновесия синергетического типа, и, следовательно, при их анализе можно использовать представления о неустойчивости как фундаментальной характеристике процессов изменения, о бифуркационных точках ветвления альтернативных путей развития, о становлении порядка через хаос.

Известны следующие синергетические принципы:

1) сложноорганизованным системам нельзя навязывать путь их развития, необходимо способствовать имманентным тенденциям их движения (управляемое развитие должно быть трансформировано в самоуправляемое развитие системы);

2) хаос осуществляет связь разных уровней организации, то есть выступает в качестве созидающего начала новой организации системы;

3) эволюционный путь не единственен, существует несколько альтернативных путей развития, создающих возможность выбора, но, одновременно, и повышающих ответственность за него;

4) даже малый, незначительный фактор (действие одного человека, например) может существенно повлиять на макропроцессы;

5) наличное состояние системы детерминировано не только ее прошлым, но и будущим порядком;

6) согласование частей в целое осуществляется принципиально по-новому, через установление общего темпа развития частей целого и сосуществование разновозрастных структур в одном темпоритме;

7) в оптимизации управления системой главное – не сила, а правильная топологическая конфигурация, архитектура воздействия на сложную систему. Очень эффективны малые, но правильно резонансно-организованные воздействия на сложную систему.

(См. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным) (Вопр. философии, 1992, № 12, с. 4, 5).

Разумеется, принципы синергетики еще сами нуждаются в длительной шлифовке; их эксплуатация во «внешнем» материале, в каких-то практических приложениях требует выделения опосредующих звеньев, однако они, несомненно, обладают эвристической ценностью уже сейчас и непосредственно. Хорошее «рабочее» значение, например, имеет понятие «структура-аттрактор эволюции» – такое целостное образование в процессе, которое заставляет эволюционировать к себе системы, попадающие в поле его притяжения.

Что могло бы стать сегодня, в непростой общественной ситуации, таким аттрактором? Экономические или политические структуры необходимой устойчивостью для этого не обладают. Аттрактор устойчивого развития, очевидно, следовало бы искать среди структур, а) опирающихся на глубокие ментальные слои жизнедеятельности общества, б) способствующих духовно-практической самоидентификации России и выбору своего собственного образа и своей судьбы в мировых контурах бытия.

Можно предположить, что таким аттрактором общественной эволюции должна стать образовательная система России. Эта роль ставит перед ней принципиально новые задачи, требует перестановки основных приоритетов: духовного перед бездуховным (но выгодным), конкретно-идеального перед абстрактно-материальным, целостно-интуитивного перед частно-эмпирическим. Это означает осуществление ментально-образовательной реформы, касающейся не только учреждений просвещения, но и всех общественных структур.

В отличие от социальных реформ, чаще всего лишь меняющих внешние формы жизнедеятельности (по принципу «смены вывесок»), ментально-образовательная реформа должна привести к глубинной мировоззренческой самоидентификации России, и, в отличие от педагогических реформ, она должна разрушить стену между образованием и социализацией, между обучением и воспитанием.

Цели и задачи ментально-образовательной реформы должны исходить не из ситуативно санкционированных норм, образцов и идеалов любого происхождения, а из научно и философски осмысленных представлений о природе, возможностях и назначении человека. Для системы образования это означает ее философизацию, совпадающую, таким образом, с подлинной гуманитаризацией.

Смена основной общественно-образовательной парадигмы, декларативно заявляемой на разных уровнях, должна наконец совершиться, и важную роль здесь сыграет школа. Она «может создать в проекте такой тип общества, который нам хотелось бы осуществить. Влияя на умы в этом направлении, мы постепенно изменили бы и характер взрослого общества» (Дж. Дьюи).

Этимология «ментальности» и «менталитета» коренится в латинском слове «mens» – мышление, ум, образ мысли и душевный склад. Удачным, на наш взгляд, является определение В. П. Визгина, данное им в словаре «Современная западная философия» (М., 1991 г.) менталитет – «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное. Менталитет – совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида, как и социальной группы, действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом. Менталитет (ментальность) формируется в зависимости от традиции, культуры, социальных структур и всей среды обитания человека и сама, в свою очередь, их формирует, выступая как порождающее сознание, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики».

Проблемы менталитета (ментальности) тех или иных социальных групп, этнических общностей и индивидов, включенных в эти группы и общности, находятся сейчас на исследовательском острие. Они не новы, хотя раньше выступали под другими понятийными обличьями: национальный характер, дух народа, характерологические групповые признаки и т. п.

Научная и философская мысль пытается обобщить разнородные и, зачастую, противоречивые черты больших и малых этнических массивов, с тем чтобы после этого, с одной стороны, выявить основания для этнической самоидентификации, а с другой – произвести корректное структурирование всей этносферы Земли по природным, социальным и духовным качествам ее составляющих.

Важный толчок исследованию этнической, групповой и индивидуальной ментальности дала научная и философская антропология. Поиск тотального подхода к человеку как космобиопсихосоциальной целостности велся на пути антропологии биологической, доисторической, лингвистической, социальной, культурной, а затем поднялся на более высокий – интеграционный – уровень.

Чем вызвано такое внимание человека к самому себе? Несомненно, общим цивилизационным и культурным кризисом человеческого сообщества: размыванием тоталитарной идеологической парадигмы в масштабах планеты, крушением западноевропейского идеала рациональности, близоруким природопользованием и распадом биосферных оснований вплоть до генетических. По мнению экзистенциалиста Марселя, мы не обращались бы так часто к идее личности, если бы личность не находилась на пути к исчезновению. Антропологический поворот (обращение к человеку) – ответ на вызов времени, попытка решить задачу обретения человеком утраченной некогда целостности.

В широком смысле философская антропология включает в себя все прошлые и современные концепции, в которых шла речь о человеческой природе, наряду с прочим. Такое понимание, по сути, ставит знак равенства между всей философией и ее антропологическим блоком.

Более четкое значение философская антропология приобретает в узком смысле, охватывающем только те концепции, в которых человек – исходный пункт и главный предмет философствования. Очевидно, такое понимание и может быть положено в основу исследования ментальных структур этнических общностей и индивида.

Первой проблемой, с которой мы сталкиваемся при рассмотрении российского менталитета, является соотношение в нем 1) уже выраженного и отрефлексированного философской, научной и публицистической мыслью, 2) еще не эксплицированного и, наконец, 3) в принципе невыразимого, иррационального.

Об исторических, духовных перипетиях России написано много книг и статей. В чем-то они близки по своим истокам, отправным точкам зрения и оценкам. Еще более очевидны разнобой, разногласия между ними, и касаются они не деталей, а самых главных составляющих жизни России. Вспомним невеселое признание Н. В. Гоголя: «Велико незнанье России посреди России».

И тем не менее работа по осмыслению истории России, ее «идеи», судьбы и перспектив издавна велась. В основу анализа укладывались политика, экономика, право, культура нашей страны со всеми ее темными и светлыми страницами. Поиск интегральных составляющих велся на различных уровнях познания: историческом, географическом, этнографическом, культурологическом, мистико-философском и т. п.

«Клеточкой» России, ее государственных форм и жизненной стихии объявлялись гражданин, община, «собор», народ. От уровня социальности, то есть российской экзистенции – к сущности. Так становились популярны исследования русского и, шире, российского характера. Далее предмет изучения казался уже более не разложимым. Оставалось выяснить, в чем заключается этот характер, каковы его истоки и свойства, как он определяется историей России и сам, в свою очередь, определяет ее судьбу.

Были вскрыты столь присущие русскому национальному характеру амбивалентность и противоречивость его сторон, «не имеющих середины». Были высказаны гипотезы о причинах национального своеобразия: промежуточное евроазиатское положение, огромность территории и плоскостность ландшафта, необходимость собирания земель и отражения внешних набегов, перемешивание генофонда, запоздалое культурное и личностное развитие.

Встали вопросы о динамике национального характера: возможно ли его изменение в принципе, как и какими темпами оно происходит, какие факторы здесь играют решающую роль, каково соотношение общего, особенного и уникального в российском характере в контексте мировой цивилизации и культуры?

Ответы на эти и другие вопросы потребовали поиска глубинных основ народного характера. На вооружение были взяты понятия «ментальности» и «менталитета», которые должны отразить доминантные структуры в «образе мысли и чувствования народа» и которые представляют собой эссенцию образа, стиля жизни россиянина – более глубинную и устойчивую, скрытую, но неизменно проявляющую себя на всех этапах исторического развития.

Здесь мы выходим на проблему субстанциальности менталитета.

Субстанция – это категория, лежащая в основе всех понятий о действительных вещах; схема субстанции есть постоянство реального во времени. Понятие субстанции противоположно понятию «акциденция» – способу существования субстанции. При всех изменениях в мире субстанция остается, акциденции сменяются. Каков же субстанциальный статус менталитета? Включает ли последний свои акциденции? Если ответить на этот вопрос утвердительно, рискуешь утонуть в многочисленных ментальных антиномиях типа «смирение – бунтарство», «самобытность – переимчивость», «народ – нигилист» и «народ – богоносец». Из работы в работу кочуют около 50 подобных антиномий, то есть противоречий разума самому себе, или сочетаний обоюдно противоречивых высказываний о предмете, допускающих одинаково убедительное обоснование. Становится очевидным: на уровне существования, то есть ментальных акциденций, сам менталитет России неуловим. Анализ должен быть переведен на принципиально иной – субстанциальный – уровень, где менталитет – неструктурированная целостность. Это, кстати, соответствует важнейшему герменевтическому принципу – круга, в котором целое должно пониматься и всегда реально понимается прежде частностей, деталей, т. е. проявлений целого как такового. В связи с этим можно выдвинуть гипотезу о том, что архетипические (глубинно-ментальные) структуры у всех членов данной общности в основном тождественны, а рефлексируемые частные – различны. Это еще раз обязывает идти в глубь, в сущность менталитета.

После того, как мы выяснили, что ментальные структуры представляют собой особенное во взаимодействии уникальных и генеральных свойств человеческой природы, надо понять это особенное как целое путем выявления распространенности какого-либо существенного свойства внутри данной этнической совокупности и относительно большей частоты его проявления в ней по сравнению с другими этносами. Это, скажем, частотный подход к исследованию ментальности. Более глубинный, качественный подход связан с анализом происхождения ментальных признаков.

Так, например, о корнях национальных пороков – наиболее деликатной и болезненной области исследования – высказался мало знакомый нам в этом отношении В. Г. Белинский: «Национальные пороки бывают 2-х родов: одни выходят из субстанциального духа… (политическое своекорыстие англичан, религиозный фанатизм испанцев, мстительность и склонный к хитрости характер итальянцев и т. д.), другие являются следствием несчастного исторического развития и внешних, случайных обстоятельств». Первые, по его мнению, не могут нас унизить, а прививные надо искоренять самим, открыто и беспощадно, хотя бы и прилюдно, заявив о них: лень ума, презрение личностного и отличного от себя, привычка «зарывать таланты в землю» и др.

От тех ментальных признаков, которые явились случайным следствием истории, политики, культурных эскапад, трудно ожидать подвохов в достаточно далекой исторической перспективе (хотя в ходе сегодняшних событий они более чем реальны). Основные же и субстанциальные характеристики образа мысли и чувствования представляют собой наибольший интерес в плане философского и научного предвидения этнической судьбы в целом.

Первое, что может быть сказано о них, – это глубина произрастания и нерефлектируемость. Тогда кажется странной попытка экспликации невыразимого в принципе. Памятуя, однако, о важнейшем философско-метафизическом постулате: «Что не поддается познанию, поддается осмысливанию», предложим гипотезу о возможности создания теоретико-методологического аналога «пузырьковой камеры». С ее помощью физика исследует невидимые человеческому глазу параметры движения элементарных частиц. В камеру закачивается перегретая жидкость (опустим технические подробности) и впускается заряженная частица. При ее движении в жидкости образуются ионы, а на ионах – пузырьки пара, дающие видимый след (трек). Такое «слюдяное» окошко в микромир позволяет определить энергию, скорость, массу частицы, наблюдать серию последовательных превращений частицы и вызываемых ею реакций.

Что-то подобное предстоит сделать и в отношении исследований нерефлектируемых уровней ментальности. Задачей номер один, а подобная работа, очевидно, ведется в различных исследовательских центрах мира военного и политического назначения, является создание солидно финансируемой программы изучения нерефлектируемых, субстанциальных ментальных структур этносов. Переоценить значение подобных программ просто невозможно, ибо только они обеспечивают глубокую перспективную проработку политического, социального и культурного движения общества в направлении, нужном не политическим элитам и их руководителям, а судьбе этноса. Многочисленные имиджмейкеры политических фигур занимаются зондированием таких субстанциальных структур и преуспевают в зависимости от своего интуитивного в них проникновения.

Интересно отметить тот факт, что исследователи ментальности остаются заложниками этноструктур, которые составляют их самих, как выросших в данном ментальном поле. Так, западные специалисты в этой области питают надежды на тестовые испытания, в частности, на Миннесотский многофакторный личностный опросник (авторы – амер. Хозевей и Мак-Кинли). Он состоит на сегодня из 500 разнообразных шкал типа «диабетическая предрасположенность», «музыкальность», «сексуальные предпочтения» и т. д. и т. п. Причем, само обилие шкал не дает возможности их сопоставить, «выглядеть достойно»; шкалы имеют прожективно-проективный характер и предполагают выбор тех или иных альтернатив, учитывают и внутриличностные, и поведенческие реакции испытуемого.

Такой путь исследования интересен, но слишком этнически специфичен и не имеет универсального значения (аналог – тест Айзенка). Русская философско-религиозная школа мысли пошла по другому пути, обозначив его так: «Идея нации – не то, что она думает о себе во времени, а то, что Бог думает о ней в вечности». Нам остается только одно: разгадывать эту идею.

Традиционно разгадка шла по блокам: гражданство, религиозность, национальность. Экспликация этих составляющих обычно рождает в сознании знаменитую триаду: самодержавие, православие, народность. Это неудивительно: триипостасность российской ментальности – вещь чуть ли не удостоверенная. При этом, как Троица, каждая из ипостасей «нераздельна», «неслиянна» и «равночестна». Исследовательский подход к российскому менталитету в блоке «гражданство» требует рассмотрения сложнейших исторических и актуальных взаимоотношений личности и государства со всеми социально-психологическими и социально-политическими характеристиками. Здесь также могут быть выделены нерефлектируемые и рефлектируемые пласты. Последние, например, связаны с судьбоносным спором славянофилов и западников, которые, в принципе, сознавали, что делают общее дело, что представляют собой, по меткому выражению Анненкова, две стороны русского патриотизма.

Гораздо труднее браться за нерефлектируемое, выражаемое, в первом приближении, альтернативой: «теплая зависимость» или «холодная свобода». Выбор «теплой зависимости» имеет своим источником веру (не обязательно религиозную, например – веру в царя-батюшку). Если свобода – трезвость, то вера – чудное опьянение, создающее радостное отношение к собственному бытию или, как говорили древние, «амор фати» – любовь к своей судьбе и участи.

До революции у многих семей был духовник, отвечавший перед Богом за членов семьи. Достоевских, например, опекал известный старец Амвросий Оптинский, к которому писатель ездил после смерти сына Алеши и возвратился успокоенным. Кто успокоит нас в наши страшные дни? Вера – это чувство вины и надежда на ее прощение, это просьба о помощи и, несомненно, помощь. Можно ли без этого жить?

Свобода, напротив, холодна, ее второе имя – одиночество, стояние на юру, на вершине под всеми ветрами. Удивительно ли вечное российское стремление духом воспарить, но телом уходить от этого заоблачного края мира к душновато-теплому воздуху равнины? «Все мне дозволено, но не все мне на пользу», – изрек ап. Павел. На пользу – единство с миром, соборность. Как же обрести это единство? Переиначив три арестантские заповеди: «не верь, не бойся и не проси», можно сказать: «верь, бойся и проси» (как тут не вспомнить «чудо, тайну и авторитет»?).

Гражданский блок менталитета пытается уравновесить веру и свободу, «теплоту» и «холод».

Гражданство – это социально, экономически и культурно удостоверенная принадлежность личности к определенной социально-политической общности людей с вытекающим отсюда и конкретно-исторически обусловленным соотношением всех жизненных прав и обязанностей, свобод и их ограничений.

Всегда ли удавалось сохранить бытийное равновесие в России? Нет, маятник качался и продолжает качаться между индивидуальным, приватным и коллективностью – извращенной формой соборности, о которой всегда мечталось.

Наша культура перенасыщена ценностными ориентациями. Это связано с поиском смысла, и любая теория проверялась, прежде всего, «на смысл», который понимался как организация личностных архетипов в единый «гражданский архетип». Соборность и есть идеал, построенный на этом архетипе – «спасаться всем вместе». Личность тогда имеет право именоваться соборной, когда она достойна этого социального целого. Неумение остаться на одной из сторон альтернативы коллективное – индивидуальное привело к качанию между ними, к безосновности идеала соборности и неразвитию личностно-гражданского начала в каждом человеке.

Акцентирование и гипостазирование социального целого приводит к тому, что человеку остается лишь искать свое место в этом целом. Если, к примеру, американцы одобрительно говорят: «он себя сделал сам», то мы предпочитает выражение «он нашел себя». Личные цели включаются в «более интересные» и важные цели целого. Отсюда – космизм и терпение как национальная добродетель. Психология гостя из космоса на этой Земле, где «не нужно собирать сокровища» и обусловливала, и была обусловлена религиозным блоком ментальных структур.

Религиозность – социокультурная, мировоззренческая установка и отношение к миру как к порядку, единство, целесообразность и смысл которого порождены одной персонализированной первосущностью.

Религиозное наполнение менталитета требует большого и особого разговора. Ограничимся пока обозначением некоторых проблем. Как национальный характер повлиял на выбор наиболее представленной в России религии – православия? Какое влияние, напротив, религия оказала на его модусы и трансформации? Каковы взаимоотношения менталитетов субэтносов с другими религиозными направлениями: исламом, буддизмом, с различными христианскими конфессиями? Каково взаимодействие религиозных ментальных структур между собой? Эти вопросы требуют глубокой теоретической проработки. Не менее, если не более, труден анализ «национального» блока: национальности как осознаваемой или неосознаваемой принадлежности к определенной общности людей, называемой нацией. Определений нации множество. Не приводя всем известную марксистскую «пятичленку», отметим только, что доминантными в ней были экономические аспекты. Сейчас на первый план все больше выдвигаются аспекты духовно-психические, типа «общая слава в прошлом и общая воля в настоящем; позади – наследие славы и раскаяние, впереди – общая программа действий» (Ренан). Перевод понимания национальности с природного уровня на социальный и духовный требует выхода и в общекультурное ментальное пространство. Особый аспект исследования менталитета открывает нам художественная литература – традиционно емкий для России «накопитель» и осмыслитель культурем и мифологем народного сознания. Источником анализа менталитета не раз выступали художественные образы, сказки, поэтические и прозаические смысловые структуры и символы. Вполне возможно, что именно здесь найдет свое основание уже упомянутая гипотеза о своеобразной «пузырьковой камере», позволяющей увидеть невидимое, отрефлексировать субстанциальное и неструктурируемое. За художественно-философскими идеями, за «кочующими» сюжетами, за «больными» и вечными вопросами литературы, несомненно, скрываются глубинные архетипы мысли и чувствования народа. Эти аспекты ментальных исследований требуют особого разговора, так же как и сама языковая ткань, соединяющая этнические общности, несущая в себе историческую память о прошлом и взгляд в перспективу этнической судьбы. За привычными выражениями, необычайно емкими словечками стоят целые пакеты ментальных программ. Таковы наши знаменитые на весь мир «авось» и «ничего!». Первое обросло парусами и доплыло до Америки, второе поразило своей многозначностью самого Бисмарка, неоднократно слышавшего его в разных контекстах от русского ямщика.

На первый взгляд, эти слова-восклицанья идентичны и выражают что-то вроде «как-нибудь!». Однако, вдумавшись, понимаешь, что они обозначают начало какого-то дела («авось») и конец («ничего!»). В «авось» мы слышим не только нахальство неподготовленного действия, но и удаль (у-даль), решимость, способность пережить возможный неуспех и посмеяться над собой без потери достоинства… «Ничего!» – выражение такого достойного отступления при неудачном исходе дела; «будет и на нашей улице праздник!» – слышится в этом одном слове…

Итак, поиск универсального интегратора ментальных структур неминуемо приводит нас к языку, к родной речи как собирателей и выразителей Идеи этноса о самом себе. Так, постепенно во времени они приближают саморефлексируемую идею этноса к той идее, которую «думает о нем в вечности Бог». И, возможно, с тем моментом вечности, когда эти идеи сливаются в одно нерасторжимое целое, связано историческое исчезновение этноса как сделавшего свой уникальный путь и ушедшего в бессмертие.

Самоопределяется не только этнос, но, главным образом, сами люди, его составляющие, «образующие» и «образующиеся».