Текст книги "Дубровинский"

Оформился и собрался на свой первый пленум Московский Совет рабочих депутатов. В Совет вошли не только большевики. Были в нем и меньшевики, были и эсеры. Но декларации и практические решения Московского Совета в подавляющей части были большевистскими.

Это признавали даже меньшевики. «Обычно, – писал меньшевик Колокольников, – на заседаниях Совета после небольшого доклада Васильев-Южин (член МК и Московского Совета. – В. П.) оглашал написанные им… резолюции и декларации, которые затем голосовались и принимались почти без прений».

Почти одновременно возникли и районные Советы. Эти Советы ближе стояли к рабочей массе, и они осуществляли практическое руководство революционной борьбой московского пролетариата.

Рогожско-Симоновский районный Совет. Партийным руководителем Симоновки был Иосиф Федорович. И рабочие района тщательно готовились к вооруженной борьбе, к восстанию. Был создан боевой штаб будущего восстания, формировались рабочие дружины. В этой «чертовой слободке», как черносотенцы окрестили Симоновскую слободу, городовые и полиция уже в начале декабря исчезли с улиц.

Иосиф Федорович особое внимание обратил на формирование рабочих дружин. Добровольцев-рабочих было хоть отбавляй, но с оружием дело обстояло из рук вон плохо.

Как ни старались большевики, закупая его большими партиями за границей, особенно в Бельгии, добывая его на Сестрорецком, Тульском, Брянском и других оружейных заводах, – оружия не хватало. В Финляндских шхерах сел на мель и был взорван пароход «Джон Граф-тон», который должен был доставить несколько тысяч винтовок, револьверов, патронов к ним, запасы динамита. История этой экспедиции темная. Пароход снаряжали эсеры и поп Гапон. Но в последний момент они обратились к Ленину, большевикам, предлагая им организовать встречу и разгрузку оружия. Много позже стало известно, что вся эта экспедиция была тонко задуманной провокацией со стороны охранки и Гапона.

Какую-то незначительную часть оружия с погибшего парохода подобрали рыбаки. Максим Максимович Литвинов скупил у них все, что было можно, но это была все-таки капля в море.

Дубровинский хорошо отдавал себе отчет, что произойдет, если в момент восстания московский гарнизон останется верным правительству. С револьверами и самодельными бомбами против винтовок, пулеметов и артиллерии долго не продержишься. Московские большевики делали все, чтобы добыть оружие.

Еще в октябре 1905 года Московский комитет отпустил 7721 рубль на приобретение оружия. В ноябре на закупку оружия истратили 10 530 рублей. Алексей Максимович Горький из личных средств предоставил комитету 15 тысяч рублей. Владелец мебельной фабрики Н. Шмит на свои деньги вооружил дружину этой фабрики и дал, по совету Горького, 20 тысяч рублей Московскому комитету. Средства собирались повсюду, но их не хватало, как и не хватало оружия.

В Рогожском районе на заводе «Динамо» Дубровинский видел, как рабочие выковывали пики, вытачивали ножи, кинжалы, просто острили первые попавшиеся под руку металлические прутья.

Да, московский пролетариат не сомневался: ему предстоят бои.

Московский комитет большевиков понимал, что восстание в Москве еще ничего не решает. Москва может начать, но ее должны поддержать другие промышленные города. И прежде всего Петербург. В конечном итоге там, в столице, и должна решиться судьба восстания. Значит, прежде чем его начинать, необходимо связаться с Центральным Комитетом, с Лениным, получить от них директивы.

30 ноября секретарь Московского комитета и постоянный представитель ЦК в Московской организации Шанцер и член Московского Совета Лядов выехали в Петербург. Там они встретились с Лениным, получили от него указания.

Мартын Лядов вспоминал: «Перед отъездом в Москву Ильич дал нам подробные директивы для МК. Он считал наиболее важной задачей в настоящую минуту во что бы то ни стало добиться через голову меньшевиков единства рабочих… „У вас в Москве, – говорил Ильич, – Московский Совет проводит все то, что решено МК, вы – через Совет проводите влияние Комитета на беспартийные рабочие массы, а у нас в Питере Совет ползет за беспартийными массами, он делает все, чтобы дискредитировать самую идею вооруженного восстания. Вам легко удастся повести за собой рабочих и создать настоящую боевую большевистскую организацию, авторитетную в глазах всех рабочих“».

Из Петербурга в Москву накануне восстания приехал А. М. Горький. Немного позже Ленин туда же, в Москву, послал члена ЦК Любича (Иван Адамович Саммер).

Теперь Московский комитет, имея директивы Ленина, должен был практически решить, когда и как начинать восстание.

4 декабря. Морозно. Воздух застыл, словно огромная, прозрачная сосулька, и даже чуть звенит.

Мыльников переулок. Здание реального училища Фидлера. Здесь поместился штаб боевых дружин Москвы. Здесь под охраной дружинников сегодня состоится закрытое заседание Московского комитета большевиков. Иосифу Федоровичу поручено председательствовать на заседании.

Он, конечно, понимал, какая мера ответственности за принятые решения лежит на председателе заседания. Решения принимаются в прениях голосованием, но к голосу председательствующего прислушиваются особо. От того, как он поведет заседание, на чем будет акцентировать внимание собравшихся, наконец, чью сторону сам изберет, зависит очень многое. А ведь на этом заседании должен решаться ни много, ни мало, а вопрос о вооруженном восстании.

На заседание уже прибыли партийные организаторы районов. Пришел и представитель ЦК Любич.

Это было деловое заседание. Сообщения партийных организаторов о волнениях в гарнизоне и готовности районов к выступлению. Короткие прения. И Московский комитет признал создавшуюся в городе обстановку благоприятной для того, чтобы объявить всеобщую политическую стачку и перевести ее в вооруженное восстание.

Конечно, несколько смущало сообщение Любича об аресте Исполкома Петербургского Совета, о неготовности столицы к восстанию. Но члены комитета были уверены – столичный пролетариат в дни восстания не останется в стороне.

Вечером того же дня должен был состояться третий пленум Московского Совета, на котором ожидалось присутствие большого числа гостей – рабочих с московских заводов и фабрик и по 20 представителей от партий – большевиков, меньшевиков, эсеров.

Пленум высказался за восстание, но меньшевики и эсеры настояли на том, чтобы не принималось никакого решения до тех пор, пока вопрос о вооруженном восстании не будет обсужден непосредственно на предприятиях. Они еще надеялись убедить рабочих в безнадежности восстания.

Пленум согласился обсудить 5 декабря на фабриках и заводах вопрос о стачке и вооруженном восстании, с тем чтобы 6 декабря принять окончательное решение.

Митинги рабочих начались еще вечером 4-го и проходили весь день 5 декабря. Резолюции митингов были равнозначными.

Рабочие городского хозяйства: «Примкнуть к всеобщей политической забастовке с целью добиться освобождения всего русского народа всеми имеющимися в распоряжении пролетариата средствами по первому распоряжению Московского Совета рабочих депутатов».

Рабочие типографии Кушнарева требовали ответить на «вызов правительства всеобщей забастовкой, надеясь, что она может и должна перейти в вооруженное восстание».

И так повсеместно – фабрика за фабрикой, завод за заводом.

Поздний вечер 5 декабря. Снова училище Фидлера. И снова Иосиф Федорович занимает председательствующее место.

Но сегодня в училище уже не закрытое заседание, а общегородская конференция большевиков Москвы. Здесь же присутствуют представители большевистских организаций Подольска, Звенигорода, Волоколамска, Тулы, воинских частей.

Дубровинский говорил первым. Говорил о готовности пролетарской Москвы к восстанию. Москва подвалов и бараков, Москва гулких заводских пролетов ждет призыва.

Мартын Лядов вспоминает: «Я отлично помню эту конференцию. Настроение всех собравшихся было чрезвычайно серьезное. Дружинники тщательно охраняли вход в училище и внимательно проверяли каждый мандат».

Дальше память несколько изменила Лядову. Он пишет: «Марат особенно торжественно открывает собрание кратким вступительным словом…» Но собрание открывал Дубровинский. Как председательствующий, он предоставлял слово и очередным ораторам.

«Говорят не районные организаторы, даже не передовые партийцы-профессионалы, а рабочие от станка – действительные представители с предприятий. И все их речи были совершенно однообразны: вчера или сегодня обсуждался вопрос по цехам, принято было единогласное решение поддержать питерцев, на заводе имеется такое-то количество вооруженных, мастерские готовят пики, кинжалы, полосы железа для нападения; если Московский комитет не объявит восстания, рабочие восстанут сами, ведь их трудно было удержать еще во время восстания Ростовского полка.

Я не помню, сколько было произнесено таких речей (их было много), но, наконец, начали раздаваться голоса, что пора прекратить прения».

Тогда Дубровинский «предлагает дать слово тем, кто хочет высказаться против восстания».

Вопрос о вооруженном восстании ставится на голосование.

И лес рук. Объявить 7 декабря всеобщую забастовку и начать вооруженную борьбу.

«Члены комитета остались на заседание комитета. Все чувствовали, что сейчас принято величайшей важности историческое решение. Ни у кого не было полной уверенности, что мы действительно победим на этот раз, но зато большинство было уверено в том, что, если бы мы не подняли в этот момент перчатки, революция была бы наверняка разбита. Реакция, поддержанная теперь открыто всей буржуазией, уже ни перед чем не остановилась бы, она наглела бы все больше и больше. Наше, даже неудачное, восстание, безусловно, оттянет окончательную победу реакции, даст нам возможность лучше организовать дальнейший ход революции. Поэтому принятое решение было единственно возможным решением. И нужно принять все меры к тому, чтобы провести наилучшим образом московское восстание и чтобы наш ЦК добился поддержки нашего восстания другими местами, в особенности Петербургом и по линиям железных дорог.

…Был принят ряд практических мероприятий: было решено выделить Исполнительную комиссию из трех членов (Марата, Васильева-Южина и меня) и двух кандидатов – Савкова и Лешего (Доссера), всем остальным членам комитета разойтись по своим районам и жить непосредственно в районе все время восстания; Исполнительная комиссия должна у себя сосредоточить все руководство восстанием; все районные дружины должны быть непосредственно подчинены боевому организатору. Было принято решение и насчет того, чтобы подробная информация о сегодняшней конференции была дана в наших газетах „Вперед“ и „Борьба“».

В. И. Ленин. 1897 г., С.-Петербург.

Н. К. Крупская. 1903 г.

ЧЛЕНЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО РАБОЧЕГО КРУЖКА «МОСКОВСКОГО РАБОЧЕГО СОЮЗА».

С. И. Прокофьев.

А. Д. Карпузи

А. И. Хозецкий.

К. Ф. Бойе.

П. С. Мокроусова-Карпузи.

Ф. И. Поляков.

Е. И. Немчинов.

Дом на Немецкой улице (ныне улице Баумана) № 23, в котором собирался Центральный рабочий кружок.

М. И. Ульянова.

А. И. Елизарова.

Д. И. Ульянов.

И. Ф. Дубровинский в 1899 г.

Яранск. В двухэтажном доме (справа) жил И. Ф. Дубровинский (1899–1902).

ДЕЯТЕЛИ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА РСДРП В РЕВОЛЮЦИИ 1905–1907 ГОДОВ.

Р. С. Землячка.

И. И. Скворцов-Степанов.

В. Л. Шанцер.

М.И. Васильев-Южин.

З.Я. Литвин-Седой.

М.Н. Покровский.

Н.А. Рожков

В. В. Воровский—студент Высшего технического училища.

В. П. Ногин в ломжинской тюрьме в 1904 г.

9 января 1905 года у Зимнего дворца. С картины И. А. Владимирова.

Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г. (третий справа в цепи – И. Ф. Дубровинский).

Н. Э. Бауман.

Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г.

Выступление И. Ф. Дубровинского на митинге в Кронштадте 23 октября 1905 г.

Студенческая демонстрация в Петербурге после манифеста 17 октября 1905 г.

Баррикады в Оружейном переулке в Москве в декабре 1905 г.

Баррикады на Малой Бронной в Москве в декабре 1905 г.

И. Ф. Дубровинский в 1909 г.

Могила И.Ф. Дубровинского в Красноярске.

Много лет прошло с той славной поры Московского декабрьского восстания. Его ход многажды описан очевидцами, собраны всевозможные документы, исследователями созданы сотни специальных работ.

И нам нет необходимости повторять давно известные, ставшие хрестоматийными факты героической борьбы московских рабочих 7—18 декабря 1905 года.

Но очевидцы почти не упоминают в связи с этими событиями имени Иннокентия – Дубровинского. Он в Симоновском подрайоне. И это так, вскользь.

А между тем Дубровинский руководил двумя важнейшими заседаниями большевиков. Заседаниями, которые и предрешили начало восстания.

Зная дисциплинированность Иосифа Федоровича, можно утверждать, что он, подчиняясь решению Московского комитета, перебрался в свой Рогожско-Симоновский район, чтобы оставаться там до конца восстания.

В ходе вооруженной борьбы Рогожско-Симоновский район был очень скоро отрезан от центра и других очагов восстания.

Один из активных деятелей Совета Рогожского района, П. Терехов, писал:

«В эти дни районный Совет естественно стал центральной организацией района: к нему стало обращаться со своими нуждами трудящееся население, например, ломовые извозчики, домашняя прислуга. Районному Совету пришлось взять на себя заботу о нуждах рабочих; он вынес постановление об отсрочке взносов квартирной платы; и с этим постановлением считались домовладельцы. Совет запретил повышать цены на продукты и прекращать торговлю в лавках; он предписал торговцам отпускать продукты для рабочих в кредит. Совет имел возможность подкрепить свои постановления реальной силой, опираясь на вооруженные дружины… Так в эти недолгие дни у нас зарождалась власть Совета рабочих депутатов; наш районный Совет, опиравшийся на рабочую массу, фактически являлся зачатком новой, революционной власти».

Бесспорно, все эти мероприятия осуществлялись с ведома, а быть может, и по инициативе партийного организатора района – Иосифа Федоровича Дубровинского.

Но Дубровинский был не только районным партийным руководителем. Он отвечал и за всю редакционно-издательскую работу в Московском комитете.

Правда, Исполнительный комитет Московского Совета постановил закрыть с 7 декабря все газеты, кроме «Известий» – официального органа Московского Совета рабочих депутатов. Была приостановлена и газета «Вперед».

Но редакционная работа комитета продолжалась, ведь и в дни восстания в Москве издавались сотни листовок. И Дубровинский принимает участие в их редактировании.

После ареста 7 декабря Шанцера, Васильева-Южина и некоторых других большевистских руководителей штаб вооруженного восстания был значительно ослаблен. Оставшиеся на свободе члены Московского комитета поделили между собой обязанности, которые до этого выполняли арестованные товарищи.

А круг этих обязанностей был очень широк. Тот же Михаил Иванович Васильев-Южин впоследствии вспоминал о своей «нагрузке» в 1905 году:

«Каждый из немногочисленных ответственных партийцев нагружался бесконечным рядом обязанностей и поручений. Припоминаю для примера о своих обязанностях. Я был членом МК, членом его Исполнительной комиссии, членом Федеративного совета, членом Исполнительного комитета и президиума Совета рабочих депутатов, заведовал агитацией, был ответственным редактором газеты Московского комитета „Вперед“, входил в состав редакции газеты „Борьба“, представительствовал от имени МК в ответственных собраниях (например, на ноябрьском съезде крестьянского союза), писал или редактировал прокламации, выступал в качестве агитатора на рабочих собраниях и т. д. и т. п. В таком же положении были и все ответственные партийные работники. Разумеется, справляться со всей массой этой работы было свыше человеческих сил, и мы частенько работали круглые сутки в условиях нелегального существования, постоянной смены ночевок и т. п.».

Это очень интересное признание. И оно, конечно, целиком относится и к Дубровинскому. Он тоже был «ответственный» и работал, превышая человеческие силы.

Вот это разнообразие обязанностей, видимо, заставляло Иосифа Федоровича не сидеть на одном месте. И, несмотря на баррикадные бои, перестрелку, бывать всюду, где требовался организатор, оратор, редактор, член Московского комитета.

10 декабря Совет рабочих депутатов Симоновки провозгласил «Симоновскую республику». Совет ведал всем, как об этом вспоминал Терехов, но органу восстания – районному Совету – не удалось осуществить главной своей задачи – захватить пороховые склады на Симоновском валу и влить в ряды дружинников солдат Крутицких казарм. Солдаты Крутицких и Александровских казарм были разоружены правительственными войсками.

Уже начиная с 14 декабря московские власти перешли в наступление. Артиллерийским огнем уничтожались баррикады на улицах. Захватив центр, драгуны и посланные им в помощь из Петербурга три полка, артиллерия из Тулы наступали на рабочие окраины.

15 декабря они вошли в «границы» «Симоновской республики». Остатки боевых дружин района прорвались на Пресню, которая продолжала неравную, но беспримерную борьбу.

Пресня опоясалась дымным кольцом пожаров. Артиллерия не умолкала ни на минуту. Но битва была проиграна.

Московский комитет и Совет рабочих депутатов по указанию Ленина приняли решение прекратить сопротивление.

И вот последний приказ штаба пресненских боевых дружин:

«Мы начали. Мы кончаем… Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим. Но это ничего. Будущее за рабочим классом. Поколение за поколением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упорству».

По Москве разошлась 20-тысячным тиражом листовка Московского комитета с призывом прекратить стачку 19 декабря.

«Выходите на работу, товарищи! Становитесь на работу, товарищи, до следующей, последней битвы! Она неизбежна. Она близка… Ждите призыва!»

«Мы начали – мы и кончаем!» Это сказано очень точно.

Московское восстание было прекращено решением Московского комитета и Совета рабочих депутатов. Это был не разгром, а сознательное отступление. Московским большевикам предстояло перестроить свою работу. Тем, кто в дни восстания был уж очень на виду, необходимо на время скрыться, уехать в другие города, их места займут новые люди. Кое-кому придется уйти и в подполье. Это тяжело. Когда партия была в подполье, когда ее функционеры жили на нелегальном положении, то это воспринималось естественно. Но в октябре большевики вышли из подполья, превратили небольшую законспирированную организацию в широкую, массовую. И в ноябре и в декабре у многих товарищей окрепло убеждение, что с подпольем покончено. Эти люди требовали, чтобы были «вытащены наружу» типографии, рассекречены явки. Но московские большевики этого не сделали. За два месяца они не растеряли навыков конспирации, сохранили подпольную технику. И теперь, снова становясь нелегальной, партия опиралась на обширнейшие связи с массами.

Конечно, когда снова забираешься в подполье, не успев даже как следует отдышаться на вольном воздухе, бравурные мелодии ни к чему. На нелегальное переходят в тишине и подальше от сторонних глаз.

Московские большевики этот переход совершили столь бесшумно, что генералу Дубасову показалось, что вожаки восстания не в пределах досягаемости.

А они все оставались в пределах Москвы.

И вовсе не собирались закрыть для себя отвоеванные «в дни свободы» легальные связи с рабочей массой.

И все же тяжело!

И теперь в подполье будет казаться еще теснее, еще более душно.

Иосиф Федорович не уехал из Москвы, хотя и очень «наследил» в этом городе. Пока Московский комитет не решит, что будет с газетами «Вперед», «Борьба», он, ответственный за издательскую работу комитета, должен оставаться на месте.

И раньше помещение редакции «Вперед» на Никитской привлекало к себе не только рабочих журналистов. Сюда приходили члены МК, здесь проводились собрания и совещания.

«Новый, 1906 год мы встретили в редакции газеты „Вперед“, – вспоминает М. Лядов. – Собралась вся редакция во главе с Дубровинский и Голубковыми и еще кое-кто из комитетчиков. Газета „Вперед“ была уже закрыта постановлением генерал-губернатора. Московский комитет хотел выпустить новую газету. Было уже найдено помещение для редакции. Старому помещению на Никитской истекал срок аренды 1 января. Вот мы и собрались в этом старом помещении справить поминки по нашему восстанию, по бурным, радостным дням и одновременно отпраздновать начало новой работы. Собралось человек 15, все старые, давно знакомые друг другу товарищи, побывавшие во всех переделках. Мы провели вместе всю ночь, благо раньше 6 утра нельзя было выходить согласно положению о чрезвычайной охране. Надо признаться, выпили мы основательно за эту ночь. Нервы у всех были за все это время кипучей работы более чем потрепаны. Я вспоминаю разговоры, которые мы вели. Ни у кого ни малейшего уныния, ни малейшего сомнения насчет будущего нового подъема. Бодро звучали все речи, искренние, задушевные произносились тосты. Все чувствовали, что предстоит громадная живая работа и что все мы еще пригодимся для этой работы. Урок, который мы все пережили за это время, не пропадет даром. Мы пили много, но как-то никто особенно не пьянел, а только все задушевнее, сердечнее становились все мы. Утром я настаивал на том, чтобы осторожно разойтись, пока на улицах еще не появились шпики. Часть публики соглашалась со мной, но часть решила продолжать пирушку на новой квартире. Я их всячески отговаривал от этого, но бесплодно. Нас несколько человек ушло. Остальные перетащили вещи в новое помещение редакции и там все были арестованы. Днем их узнали и проследили сыщики».

Василий Соколов тоже вспоминает эту встречу нового, 1906 года. Только оставила она у него иное впечатление.

«Разрушенное „вчера“ и неопределенное „завтра“ – таково настроение встречи. Как будто именины после похорон. И безуспешны попытки Лядова разбудить карманьолой боевую бодрость минувших дней».

Но Соколову запомнились слова Дубровинского. Они звучали строго, и в них действительно не было уныния.

– Дорогие товарищи! Мы были крепки в борьбе, должны быть мужественны в поражении! Мужественными и твердыми без иллюзий. Иллюзии нужно отбросить! Надо запасаться фальшивками и бодро спускаться в подполье. Наш день вернется, и его нужно готовить самим!

И в этих словах весь Дубровинский. С его верой, его оптимизмом.

А ведь у подполья прежним остался только «люк».

Это понимал Иосиф Федорович. Об этом писал и Соколов: «…Подполье, как только начинаешь туда спускаться, оказывается значительно изменившимся. Жизнь из него представляется совершенно иною, чем раньше. Она не стояла на месте. Она развивалась и развивается, присвоила и усвоила уже новые пути в своем поступательном ходе.

Новые взаимоотношения классов, новые формы борьбы. Как ни убога конституционная действительность, она все же открывает кое-какие возможности использования.

И также новым должно стать подполье, входя в новую полосу работы. И с этой полосой связана длинная цепь подпольных переприспособлений, иных конспиративных навыков, более широкий размах работы.

Если хочешь жить, приходится переучиваться».