Текст книги "Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость"

В один из вечеров осени 1941 года к болгарскому послу в Москве конспиративно явился посетитель. Это был Лаврентий Павлович Берия. Суть его рассуждений сводилась к тому, что, если срочно не заключить мир с Германией, СССР перестанет существовать. Пусть будет позорный, подобно Брестскому—1918 года, мирный договор. Пусть немцы забирают Прибалтику, Украину, Белоруссию, зато Союз получит передышку, накопит силы и тогда сможет продолжить борьбу с фашизмом. Он, по приказу вышестоящего, обращается к послу с тем, чтобы тот довел их предложение до царя Бориса, а через него до гитлеровской верхушки. Посол якобы наотрез отказался выполнить просьбу Берии. «Все славянские, да и другие порабощенные народы с надеждой смотрят только на вас как на будущих освободителей Европы! Не отнимайте у них последнюю надежду! Я ничего и никуда сообщать не буду. А если когда-то меня спросят, отвечу, что никто ко мне с таким предложением не приходил!»

На мой вопрос, удалось ли в конце концов выяснить истину, болгары отвечали с улыбкой: «Посол ведь дал слово. До последнего дня он утверждал, что никто к нему с таким предложением не приходил».

Но вернемся к рассказу о французских шифрах. Болгарские коллеги приняли нашу просьбу к исполнению. Правда, обстановка в то время сложилась неважная. Главный шеф представительства КГБ в Болгарии отсутствовал. Когда он был на месте, все решалось быстро и толково. Не ввязываясь в мелочи, шеф обычно обращал наше внимание на уязвимые моменты и давал «добро» на проведение операции. Его заместитель был человек совершенно иного склада. Пытался подать себя как представителя разведывательной «элиты», которого незаслуженно обидели, бросив на второстепенный участок. Хотя за его бравадой и гонором скрывалась обыкновенная трусость и нерешительность. Уговорить его на проведение операции было почти невозможно.

Я в это время простудился и лежал с температурой дома. На третий день температура спала. Тут-то ко мне на квартиру и зашел начальник отдела болгарской контрразведки, который вел агентурно-оперативное наблюдение за сотрудниками иностранных посольств и миссий. Оказывается, он пришел не навестить больного, а сказать мне об удачно сложившихся обстоятельствах вокруг разведывательной резидентуры, действующей под прикрытием французского посольства в Софии. Резидент был в поездке по стране, его сотрудники, несущие ответственность за безопасность шифров, также отсутствовали: один неделю назад поехал в отпуск, другой вчера с острым приступом аппендицита был доставлен в больницу и прооперирован. Следовательно, в нашем распоряжении были как минимум две ночи, чтобы заглянуть во французские шифры. К работе надо было приступать немедленно. Вскоре я уже был на работе с подготовленной телеграммой в Центр о возможности добычи шифров французской разведки. Как я и предвидел, заместитель шефа подписать ее отказался, ссылаясь на отсутствие гарантии безопасности. И сколько я ни доказывал обратное, ничего не получалось. Пришлось пойти на запрещенные приемы. Во-первых, попросил начальника контрразведки Болгарии позвонить нашему вице-шефу и гарантировать безопасность от имени друзей. Не помогло! И тогда я решился на крайний шаг. У нас в Софии был телефон ВЧ (высокочастотная связь). Мы им пользовались в крайних случаях, так как подозревали, что линию прослушивают румыны, отношения с которыми у нас шли все хуже и хуже. С учетом этого я позвонил в Москву ответственному чиновнику из разведки КГБ и спросил: «Есть ли необходимость в исполнении просьбы, присланной нам за номером (назвал номер) от такого-то числа». Меня попросили перезвонить через четверть часа. При вторичном разговоре по ВЧ я понял, что заинтересованность в добыче шифров возросла до предела и Центр готов оказать немедленную помощь.

Шифруя себя под геолога, я сказал примерно так: «Изыскания будут проводиться завтра и послезавтра, нужны спецаппаратура и соответствующие геологи. Прошу заранее их подготовить и забронировать для них билеты на самолет. Телеграмма у заместителя, возможно, придет с опозданием».

На следующий день, открыв дверь в кабинет заместителя шефа, я стал свидетелем весьма нелицеприятного его разговора с Москвой. В конце он вдруг сказал, что Удилов у него в кабинете, и передал мне трубку. Тогда в первый и последний раз я разговаривал с начальником Первого главного управления КГБ генералом Сахаровским. Мне было сказано: «Согласно вашему устному докладу мы утренним рейсом отправили к вам группу специалистов. Что-нибудь изменилось в обстановке?»

– Ничего не изменилось. Работу начнем сегодня!

– Передай трубку хозяину…

Концовка разговора была загадочной. Мой вице-шеф отвечал только: «Да, да, слушаюсь, хорошо, да, да». Потом наступила тягостная тишина. И только через минуту, посмотрев на меня исподлобья, вице-шеф сказал: «Ты еще крепко запомнишь меня!» И я действительно его запомнил на всю свою жизнь. Через несколько месяцев, по ложным доносам, я был отозван из Болгарии и проходил центрально-врачебную экспертную комиссию на предмет увольнения из КГБ, хотя мой срок выслуги к тому времени составлял 24 года 10 месяцев и 22 дня. Только месяца не хватало до получения законной пенсии, а заслуги кадровиков КГБ никогда не интересовали. Они жили по своим неписаным правилам: «Как скажут, так и сделаем».

Однако для досрочного увольнения должно быть хоть какое-нибудь формальное обоснование. По служебному несоответствию не могли. Результаты говорили в мою пользу. По политическим мотивам? Вроде бы тоже не проходит. Из семьи красногвардейцев. Свыше двадцати лет – член ВКП(б), КПСС. Фронтовик, награжденный боевыми орденами и медалями. Изъян все-таки нашли. К этому времени я уже страдал болезнью ног – облетерирующим эндартериитом, или, по-народному, перемежающейся хромотой. Следовательно, на ЦВЭКе меня должны признать негодным к дальнейшей воинской службе и предлог для увольнения, хотя и формальный, будет найден. Мыкаясь в поисках справедливости по начальству, партийным инстанциям, по Управлению кадров, я понял, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Мой план был бесхитростный и рассчитан на милосердие наших людей. Первое, что я сделал, это сфотографировался в парадной форме со всеми своими орденами и медалями, а фотографии взял с собой на заседание ЦВЭКа. Раздеваясь на медицинской комиссии, я якобы случайно рассыпал эти фотографии и с какойто присказкой, насорил, мол, своими фронтовыми наградами, стал собирать карточки, укладывая их на стол. Возглавляла ЦВЭК врач, женщина, участник войны. Она взяла мою фотографию и спросила:

– Когда вас наградили орденом Красного Знамени?

– В восемнадцать лет на фронте, за разведку в танковом рейде по тылам противника.

– Вы что, почетный чекист?

– Даже дважды: СССР и Болгарии.

– А это что за орден, покрытый белой эмалью?

– Болгарский. Получил его три месяца назад за оказание помощи в разоблачении крупного американского шпиона.

Членам комиссии стало понятно, что мое досрочное увольнение из КГБ целиком зависит только от их медицинского заключения. И я до сих пор с теплотой и благодарностью вспоминаю их всех. В заключении нестандартно написали: «К службе годен, без длительного пребывания на ногах». После этого я проработал еще восемнадцать лет. Сейчас многие из тех, кто будет читать эти строки, особенно из числа рьяных молодых демократов, вряд ли меня поймут. Но я рассуждал так. Позади чекистский труд, гибель отца. Мать основную часть жизни посвятила также этому делу. Да и у меня за плечами никакой специальности, кроме чекистской. К физическому труду уже слабо пригоден. На гражданке получать буду не густо. А у меня жена, две дочери – одна в школе, другая – в детском саду. Заново начинать не смогу. Так что бороться приходилось не только с врагом, но и с черствостью, подхалимством, прислужничеством, завистниками и бездельниками, которых развела наша бывшая система в большом количестве. Однако, пора вернуться «к нашим баранам» и вспомнить о французах.

По прибытии специалистов-«медвежатников» мы вечером приступили к работе. В первую очередь нацелились на шифрблокноты, которые использовала политическая разведка Франции СДЕСЕ. Контроль этой шифрпереписки должен был дать однозначный ответ о причинах выхода французов из военного блока НАТО и их взаимоотношениях с союзниками, особенно заокеанскими.

Резидентом СДЕСЕ в Болгарии в то время был известный нам господин. До этого он несколько лет служил в Москве, в качестве помощника военного атташе Франции. Мы полагали, что в Болгарии он тянул две лямки: резидента СДЕСЕ и старшего представителя Второго бюро французской армии, занимающейся военно-экономической разведкой. В посольстве у него было два рабочих места, и мы настроились на тот кабинет, вернее на сейф, где, по нашим расчетам, должны были лежать шифры политической разведки. Обычно там же, как правило, хранятся документы, письма, инструкции, отчеты, поступающие в посольство через дипломатических курьеров. Но все это касается только разведки СДЕСЕ. Все другие документы, в том числе шифры Второго бюро французской армии, должны наверняка лежать в других комнатах и сейфах. Однако нам повезло! Шифрблокноты СДЕСЕ и Второго бюро лежали вместе. Конечно, степень защищенности политических шифров была намного выше, чем военных. Если не ошибаюсь за давностью лет, они были сброшюрованы специальными скрепками, а поверхность шифрблокнотов покрыта особым лаком. Будешь вскрывать скрепки, обязательно нарушишь лакировку. Если хозяева увидят хотя бы малейшее повреждение на поверхности блокнотов, то вся партия шифрдокументов будет заменена. Долго трудились наши специалисты, чтобы убрать следы вскрытия блокнотов. И в конце концов внешний вид вскрываемого и еще не тронутого блокнота ничем друг от друга, даже под микроскопом, не отличались. Мы обработали все блокноты СДЕСЕ, за исключением первого, который был вскрыт самими французами для работы. Его вскрывать было незачем. С шифрами Второго бюро было полегче. Конечно, с имеющейся в сейфе переписки мы сняли копии.

Через несколько дней, просматривая переводы со снятых документов, я натолкнулся на инструкцию СДЕСЕ по работе с шифрами. Каждый использованный шифрблокнот и его корочки должны были быть отправлены назад в Париж для научно-химической экспертизы. Поскольку первый блокнот был вскрыт хозяевами и ничего со стороны в него не вносилось, его можно было использовать примерно полмесяца. Затем французы вскроют второй блокнот, уже тот, к которому мы имели касательство, и используют его до конца. И если будет что-то активное и шифрпереписка будет частой, все ровно второго блокнота хватит дней на 20. Таким образом, до того, как специалисты из СДЕСЕ обнаружат наше вмешательство, пройдет как минимум сорок-сорок пять дней. Достаточно, чтобы найти ответ на интересующий нас вопрос.

Так и получилось. Примерно через два месяца в адрес военного атташе Франции в Софии пришла шифровка следующего содержания: «Сообщите немедленно, отдельно ли хранились шифры Второго бюро?» Конечно, последовал ответ, что, как полагалось по инструкции, – отдельно. Затем пришло указание работу с шифрами СДЕСЕ прекратить и все блокноты выслать с диппочтой на экспертизу.

Почти в течение еще одного месяца в секретной переписке использовались шифры Второго бюро французской армии. Так что наше правительство получило достоверную информацию для размышлений.

Интересна техника исполнения подобных операций. Простое перечисление всех правил и мероприятий, предваряющих добычу шифров и другой совершенно секретной документации, получится скучным и неубедительным. Лучше расскажу, как были добыты секретные документы и шифры у одного из главных противников нашего государства. Во всяком случае, такую оценку давали ему наши правители в середине шестидесятых годов.

Посольство этой страны располагалось в трехэтажном здании и примыкало к рядом стоящим тоже трехэтажным домам. Проникнуть в помещение можно через чердак или окна третьего этажа. И, конечно, уйти при необходимости от преследователей по крыше. На третьем этаже были апартаменты посла и его служебные кабинеты. Значит, проникнуть в здание можно будет только тогда, когда посол и его семья отлучатся.

Сотрудники разведывательной резидентуры с дипломатической «крышей» и шифровальная комната располагались на втором этаже. Чтобы попасть к ним, надо было открыть в фойе дверь в узкий коридор. Замок у нее был особый: при повороте ключа раздавался звон. Таких поворотов необходимо было сделать шесть. Ясно, что в ночной тишине звон обязательно дойдет до слуха охранника. Коридор заканчивался дверью с таким же музыкальным замком. И только затем можно было попасть в небольшой вестибюль с четырьмя дверями. Две вели в служебные кабинеты сотрудников, третья – закрытая на засов внутри вестибюля – к небольшой пожарной лестнице, идущей со второго на третий этаж, в приемную посла. Это облегчало дело, так как в случае необходимости можно было быстро уйти наверх, а затем по крыше из посольства. Четвертая дверь, массивная, с несколькими замками, вела в шифровальную комнату. Одни замки были с шифром, другие плавающие, если не придержать замок, он моментально возвращается в первоначальное положение. Таким образом, нужно было через чердак или окно проникнуть в верхний этаж, открыть две двери, для того чтобы выйти в общий коридор, спуститься на второй этаж, открыть две двери «со звоном»: в спецкоридор и на пожарную лестницу на случай отхода, вскрыть шифрзамок единственной комбинацией цифр из миллиона возможностей, открыть и придержать плавающий запор и войти в шифровальную комнату. Но и здесь вряд ли шифровальные документы ждали бы нас «на тарелке с голубой каемочкой». Они должны были лежать в сейфе, закрытом самыми современными замками. Требовалось время, чтобы открыть его, да еще найти и устранить сигнальное устройство, достать и обработать шифры, а затем все восстановить в обратном порядке и тихо уйти. Нужно было предельно точно рассчитать, сколько времени займет такая операция.

К ее началу мы должны были знать поведение охранника в интересующее нас время. Для этого в течение месяца шло наблюдение и хронометрирование его действий. Когда сидит, когда ложится немного отдохнуть, когда делает обход здания, какие двери открывает и проверяет. Что делает после обхода, как реагирует на посторонние шумы. Накопленные данные сверялись, сопоставлялись по времени и месту, и в конечном итоге были выявлены закономерности поведения.

Охранник, как правило, присутствовал при уходе домой сотрудников посольства. При нем закрывали двери кабинетов и шифровальной комнаты. Сам он выходил из вестибюля последним и лично запирал двери узкого коридора с музыкальными замками. Проводив сотрудников и закрыв за ними парадную дверь, проходил по всем этажам, проверял, закрыты ли окна, не оставлены ли открытыми другие двери. Убедившись, что все в порядке, шел к себе в комнату на первом этаже. Немного читал, писал или включал телевизор. В 21.00 включал чайник и примерно в 22 часа ужинал. Для того, чтобы мы могли не только догадываться, но и слышать, нам заранее удалось в его комнате, в том числе в головах кровати, установить миниатюрную технику слухового контроля. Работала она безупречно. Мы слышали его шаги, сопение, храп, когда он засыпал, и даже разговоры, когда он вел их сам с собой. Заодно проверили, как он реагирует на шум, когда засыпает. Установили, что наиболее сильно он отключается, когда после ужина засыпает на два часа, перед ночным обходом здания. В то время, когда он начинал храпеть, мы искусственно вводили шумы, напоминающие звук открываемых дверей, в том числе музыкальных. Охранник не реагировал. И все же, на крайний случай, если он заподозрит что-то неладное и ринется наверх, снизу, у главного входа, стоял наготове наш почтальон. Он по команде должен был резко, настойчиво звонить в дверь, тем самым отвлечь охранника поступившей «телеграммой» и дать таким образом дополнительную минуту для ухода нашей опергруппы проникновения. Для регулирования всех действий был создан пульт управления, куда вывели технику слухового контроля, радиосвязь со всеми участниками и даже рубильник электросети, если возникла бы необходимость внезапно погасить свет.

Порядок был такой. Во время ужина охранника разведчики проникали в ванную комнату посла и делали проходы по третьему этажу. Основная группа вступала в дело, когда охранник ляжет отдохнуть. «Музыкальные» замки открывались по радиокоманде. Начинался всхрап – следовала команда: «Давай». Затем внимательный слуховой контроль действий охранника. Если храп продолжался, процедура повторялась до тех пор, пока дверь открывалась. Дальше при прохождении узкого коридора и действий в вестибюле перед шифровалкой наш труд получил некоторое облегчение. Открыв дверь с музыкальным замком, мы убедились, что с внутренней стороны ее можно закрыть без шума и звонков, используя для этого имеющийся изнутри рычажок стопора. Когда первая дверь в узкий коридор закрывалась, то шума при открытии второй двери и тем более шифровальной комнаты слышно не было. Примерно в половине первого ночи у охранника в сторожевой комнате начинал названивать будильник. Сигнал о начале обхода здания поступил вовремя. К этому времени наши должны были находиться в вестибюле и работать над проходом в шифровалку. Естественно, дежурная лестница была готова к отступлению на третий этаж, если охранник надумает почему-то открыть «музыкальные» двери. Обычно он этого не делал. Все замирало на время обхода охранника, который продолжался пятнадцать-двадцать минут. По включению электричества в разных местах было видно, где и в каком порядке ведется обход. Однако в общей сложности наш перерыв затягивался примерно до двух часов ночи. К этому времени снова начинал раздаваться храп и проникновение продолжалось. В шифровалку мы попали только на вторую ночь. Как и предполагали, интересующие нас шифры находились в большом старинном металлическом сейфе с шифровальным замком на миллион цифровых комбинаций, только одна из которых давала возможность открыть заслонку, за которой находилось отверстие для ключа. Назывался этот ключ перфектор. Снять с него точный слепок, практически невозможно. Прошло уже больше четверти века, а я до сих пор испытываю чувство глубокого восхищения перед двумя нашими умельцами – Левой и Леонидом, которые, по моему разумению, могли бы не только блоху подковать, но даже ее прооперировать и сделать так, как будто операции не было вовсе. Через сорок минут они открыли сейф. Случилось это глубокой ночью. Шел четвертый час. Перед нами лежали двадцать два шифровальных блокнота и сотни листов секретной переписки, поступившей в посольство с курьерами дипломатической связи.

Но вот беда! Шифрблокноты имели отличительную защиту от постороннего вскрытия. Каждый по краям был обшит «украинской» вышивкой. Так вышиваются воротники и перед гуцульских рубах. Рисунок вышивки был составлен из переплетения красных, желтых, зеленых, черных, коричневых нитей. Если их разошьешь, потом сшить будет невозможно. Как говорится, не сведешь концы с концами. Подобных ниток у нас под рукой не было, да мы толком и не знали, каким образом можно сделать аналогичную вышивку, сохранив очередность ниток по цвету. Среди шифрблокнотов находились также два, запечатанные в большой пакет с надписью: «На случай войны». Что делать?

В таких экстремальных ситуациях решение приходит быстро. И я думаю, оно было оптимальным. За оставшиеся полтора часа мы ничего с блокнотами сделать не сможем. А если сможем, то не успеем восстановить их первоначальное состояние. Следовательно, надо пока довольствоваться малым. Снять копии с секретных документов, прибывших курьерской связью. Времени для того у нас хватало.

Поскольку в закрытом пакете лежали два блокнота на случай войны, сотрудники резидентуры без надобности этот пакет распечатывать не будут. Следовательно, изъяв из пакета один шифрблокнот, мы с большой долей уверенности могли полагать, что пропажу сразу не обнаружат. У нас же будет день или два экспериментирования и поиска наиболее эффективного способа расшивания блокнотов и восстановления вышивки в первоначальном виде. За это же время мы могли бы подобрать по цвету и качеству нужное количество ниток. Мы понимали, что у нас может и не появиться больше возможности возвратить в сейф изъятый нами шифрблокнот и когда-то противник обнаружит его отсутствие. Но вероятность провала будет сомнительной. Многие подумают о ротозействе при отправке и запечатывании конверта с блокнотами, так как все другое будет в полной сохранности. Сделали так, как и решили! К чему только не приводит чекистское ремесло?! Пришлось нам распознавать секреты машинной вышивки, да еще разными по цвету нитками. К концу дня наши специалисты обладали тремя машинками, с помощью которых были вышиты узоры, аналогичные узору с негласно изъятого шифрблокнота. А нитки за один день были доставлены из-за границы.

Операция продолжалась восемь суток. За ночь успевали расшить и восстановить только четыре блокнота. Была одна задержка. На третий день охранник, придя домой, впал в истерику. Он плакал, кричал, что он самый несчастный человек на земле. В чем причина, понять было невозможно. Пришлось воздержаться на сутки. И только когда мы поняли, что охраннику отказали в приезде к нему в гости его детей, мы продолжили выемку блокнотов.

Но я до сих пор задумываюсь, не передается ли напряженность обстановки через какие-то невидимые и нераспознанные каналы на других лиц, которые крутятся в этой сфере напряженности, как тот же самый охранник.

Описать все, что волнует, возникает, происходит, учитывается в работе за семью печатями тайны, почти невозможно. Помимо трезвых холодных расчетов при планировании и проведении подобных операций нужны еще интуиция и мгновенная сообразительность, без которых не будет успеха. И, главное, желание сделать полезное для своей Родины!