Текст книги "Консул"

– Разве? – не согласился Го Шу. – А сколько раз племена, через чьи земли мы проходили, требовали дань?

– Ах, это все учтено. Купцы нарочно везут с собой всякие безделушки, вроде стеклянных бус, чтобы отдариваться от жадных варваров.

Лю Ху подбросил в огонь спицы от разломанного колеса, и сказал:

– Ань-ши – так мы называем парфян – всегда очень ревниво оберегали свои пределы от проникновения римлян. Оно и понятно – покупая наш шелк по одной цене, они продавали его гражданам Рима в десять раз дороже. Надо ли говорить, что Ань-ши пойдут на всё, лишь бы сохранить свои прибыли?

– Это мне понятно, – проговорил Лобанов. – Мне другое не дает покоя – откуда они вообще узнали, что мы отправляемся в Поднебесную?

– Иначе говоря, – вступил Чанба, – кто нас сдал?

– Вроде того.

– И почему, – подхватил Лю Ху, – парфяне накинулись на бродячих циркачей и бедных философов?

– Переведем вопрос в практическую плоскость, – сказал Искандер.

– Куды бечь? – подсказал Эдик на русском.

– Примерно так.

– Опишем дугу по пустыне, – выложил свой план Сергий, – и выйдем обратно на Южную дорогу. А что делать? Допустим, день мы еще продержимся, вода пока есть, но ведь коней надо не только поить, но и кормить. А чем? Полынью? У нас есть маленько зерна, но это – на крайний случай.

– А давайте представим себе, – сказал Тиндарид, – что косоглазый и его банда могут предпринять? Они наверняка осведомились в Экбатане насчет нас, вдохновились – и ринулись дальше, поняв, что догоняют. А теперь что? Дальше по дороге будет Европос-Раги. Косой въедет туда и узнает, что мы там не засветились. И тогда одно из двух – либо он останется поблизости, поджидая нас, либо двинется дальше, к Гекатомпилу. А там неподалеку Каспийские Ворота, которых не миновать. Это узкий проход в горах, за ним дорога сворачивает к Антиохии-Маргиане. И для нас главное – прорваться за Каспийские Ворота. Дальше будет легче, мы не будем привязаны к одной дороге, появится выбор…

– Не забывайте, драгоценный Искандер, – напомнил Го Шу, – что земли Маргианы, которые начнутся за горами, кишат саками и прочими кочевниками.

– Выбор, выбор… – прокряхтел Сергий. – Нет у нас пока особого выбора. Я предлагаю следующее – вернуться к дороге, набрать воды, хорошенько попасти коней, и снова уйти в пустыню. Опишем большую дугу и выйдем поближе к Гекатомпилу…

– Каспийские ворота могут быть перекрыты… – вставил Тиндарид.

– А мы не пойдем через них, – медленно проговорил Лобанов.

– Но как же…

– Двинем через горы!

Ханьцы переглянулись.

– Это очень опасно, – сказал И Ван, – в горах непроходимые леса, а в тех лесах много диких зверей!

– Со зверями мы договоримся, – усмехнулся Лобанов, похлопав по ножнам, – а вот с парфянами – вряд ли.

– В принципе, – рассудил сын Тиндара, – может сработать.

Чанба вскинул голову, собираясь шуткануть насчет «принципиального» Сергия Корнелия, но, видимо, вовремя вспомнил о военной тайне. И вздохнул.

Опустилась ночь, но в сон никого не тянуло – телу и душе после долгого пути следовало расслабиться. Ханьцы заспорили между собой, а потом втроем накинулись на Искандера, в который раз пробуя победить в схватке разных философий, разных вер, разных цивилизаций. И Лю Ху, и Го Шу, и И Ван просто обожали спорить друг с другом, но вот на Искандера они нападали втроем, дружно, однако одолеть не могли, ибо слишком далеко расходились Запад и Восток. Сергий прислушался и разобрал, как Го Шу расхваливает великих императоров Поднебесной, а Тиндарид громит его, напоминая, как «совершенномудрый» Цинь Ши Хуань-ди, объединивший впервые земли ханьцев, повелел сжечь все книги, дабы не плодить инакомыслия в пору торжествующего единства. И это было еще далеко не самое большое из его зверств.

– Драгоценный Го Шу, – громко сказал Лобанов, – вы пару лет прожили в землях римлян. А где вы бывали, кроме Афин?

– Мы наезжали в Александрию, – проскрипел Лю Ху, – и даже наведывались в Рим.

– Замечательно! А могли и не выезжать из Афин – именно там легче всего понять и принять главное различие между нами и вами, между Западом и Востоком. Вы мыслите так: людские жизни – песок, дела их – гранит. На Востоке – что в Поднебесной, что в Парфии или Индии, – не придают ровно никакого значения отдельной человеческой личности, если только личность эта не носит корону…

– Вы предельно загрубили и упростили учение Кун Цю, – строго сказал Лю Ху.

– …А эллины давным-давно выдвинули основополагающую идею для Запада, – упрямо продолжал Сергий. – «Человек – мера всех вещей!»

– Какие эллины? – горестно усмехнулся Искандер. – Не считая самого Протагора, таких человеколюбов с десяток наберется, да и сам Протагор полагал равными только свободных, рабы были не в счет. А вот как раз Лао-Цзы проповедовал абсолютный эгоцентризм и полную независимость от социального положения. А буддизм? Что И Вану какие-то чины? И, по-моему, Запад до появления Иисуса не особо «грешил» почтением к личности. Впрочем, учение Христа так и осталось учением, применить его на практике люди как-то не удосужились…

– Это все философия, – не сдавался принцип-кентурион, – а я вам про реальную жизнь толкую. Вспомните свои города, драгоценные мои, – обратился он к ханьцам. – Хоть одна статуя украшает их? Я не имею в виду изваяния драконов. Вы гуляли по Агоре и видели, сколько там бесценных скульптур, прославляющих героев, атлетов, да просто красивых женщин. На Востоке такого нет! Даже индийцы, украсившие свои храмы вереницами грудастых апсар, высекали из камня не прекрасных женщин, а некий идеал, божественный стандарт, типовую красоту, размноженную в сотнях скульптур-близнецов.

Римские и эллинские художники рисуют людей на картинах, высекают их тела в мраморе. А какие в Риме самые прекрасные и богатые здания?

– Императорские дворцы? – подсказал И Ван неуверенно.

– Он один, этот дворец. А вот терм много – это наши бани, они поразительно роскошны, а ведь служат всем, даже нищим, даже рабам! Термы, конечно, платное заведение, но помывка стоит всего один квадрант. Вникаете? Все это происходит потому, что главный принцип западной жизни – гуманность, то есть человечность.

– А Маммертинская тюрьма, – подхватил Эдик, – это просто гимн Человеку! Особенно общая камера Туллианум, где всегда душно и темно… Все во имя человека, все для блага человека!

– Не ехидничай, Эдикус. Я же не говорил о человеколюбии! Спору нет, когда вдоль дороги смердит трупами, распятыми на крестах, мысли о торжестве гуманности как-то не посещают ум. Но идея-то остается! Но принцип-то продолжает быть! И заметьте – нигде на Востоке никогда не существовало демократии.

Только самодержавие, только деспотия! А вот эллинские полисы жили в народоправстве, иногда, правда, попадая под власть тиранов, но и свергая их. А Рим веками являлся республикой. Да, ныне нами правит принцепс, но по-прежнему заседает сенат, а простой народ избирает высших чиновников. Возможно ли такое на Востоке? Однозначно, нет. А если углубиться в тему, вы просто поразитесь несоответствию не только обычаев, но и норм. И у вас, и у нас есть рабы. Однако наши вольноотпущенники – это самые богатые люди империи. Бывшие рабы – богачи! У нас простой легионер может дослужиться до больших чинов и даже выйти в консулы. Дорога наверх открыта для каждого, разве что не все обладают равными возможностями одолеть ее…

– Запад есть Запад, Восток есть Восток, – назидательно продекламировал Искандер, – и вместе им не сойтись.

«Триада» промолчала, а Эдик радостно прошептал:

– Один – ноль в нашу пользу!

Рано утром отряд двинулся в путь, огибая соляные болота Дашт-Кавир. Зимой их так разбавили дожди, что образовались настоящие озера. Летом они пересохнут окончательно.

Соль в почве сделала пустыню воистину безжизненной – на всём пути Сергий заметил всего лишь пару чахлых стволов саксаула, несколько пучков травы, а зверья не было вовсе. Соль для животного – лакомство, но лишь после сытного первого и второго, а не вместо них.

Выбравшись на Южную дорогу, путники проделали пару парасангов до ближайшего селения, обнесенного невысокой глинобитной стеной. Из осторожных расспросов стало ясно, что банда Орода тут уже проезжала.

Сергий сотоварищи дали коням вволю попастись, затарились едой, кормом и водой и снова ушли в пустыню.

Жара выжимала из организма все соки, кровь густела, пот, катясь со лба, чертил дорожки в пыли, покрывавшей лицо, и превращал ее в хрупкую корочку, кожа под которой зудела.

К ночи похолодало, и никто не смог согреться до самого утра – кутаешься в эту кошму, и все без толку – то в плечи дует, то ногам зябко. А вот еще одна колесница что-то не попалась…

Ближе к полудню следующего дня кавалькада вернулась на дорогу. Навстречу, со стороны Гекатомпила, ехал древний старичок на ослике. Искандер его порасспрашивал, и выяснил, что парфян они обогнали.

– Наверное, Ород решил устроить нам засаду по дороге, – вывел Тиндарид.

– Предлагаю сделать то же самое, – спокойно сказал Сергий. – Хватит нам бегать, пора и огрызнуться как следует.

– Поддерживаю и одобряю, – вскинул руку Эдик.

Лю Ху согласно покивал, а И Ван нахмурился:

– Мы – с ними?

– Неправильно мыслишь, Ваня, – снисходительно обратился к буддисту Гефестай. – Не мы с ними, а мы – их! Понял?

– Тридцать девять мечей! – напомнил И Ван.

– Да хоть сто тридцать девять! – отмахнулся сын Ярная. – Подумаешь… Я, бывало, принимал бой один против десяти, и ничего. И даков бил, и германцев, и сарматов! Надо будет, и парфян положу – столько, сколько надо, чтобы они отстали и преисполнились почтения…

– Удивительные вы мастера, – хитро прищурился Лю Ху. – Если бы я не знал, что вы циркачи, то принял бы за воинов.

– Жизнь такая, Лёха, – объяснил Эдик. – Кого хошь заставит за меч хвататься. Пожить-то охота любому, и мы тоже не прочь…

Лю Ху усмехнулся и спросил Лобанова:

– И где же драгоценный предводитель собирается встретить врага?

Сергий оглядел склон горы, заросший дубом. Подъем был крут, и дубраву частенько прореживали заросли кустов, а то и вовсе каменистые осыпи сползали по круче.

– Ищем пологий склон, – сказал Лобанов, – или ущелье, чтобы подняться по нему вверх и уйти в горы.

– Ищем! – согласились его спутники, даже унылый И Ван качнул бритой головой.

Подходящее место нашли на втором часе пути – склон, заросший дубом и тополем, плавно скатывался к дороге и продолжался за нею грядой холмов. Посередине скат горы продавливался неглубокой промоиной, выше загибающей края покруче и переходящей в ущелье.

– Здесь!

Кони сперва зафыркали, не желая топать вверх, но потом смирились. На неширокой терраске преторианцы задержались – отсюда открывался неплохой обзор. Времени на то, чтобы обстрелять парфян, будет отпущено мало, но кое-что успеть можно. Луки были у всех, но к хорошим стрелкам можно было отнести лишь пятерых. Остальным доставалась роль массовки.

– Ничего, – сказал Гефестай, – эти соберутся большой толпой – в кого-нибудь да попадете!

Потянулось ожидание. Сергий уже подумывал отказаться от своей затеи, когда до его слуха донесся топот копыт.

– Идут, идут! – возбужденно сказал Эдик.

– Сразу садимся на коней. Луки – в руки!

На дороге показались парфяне, усталые и пропыленные, хоть вытряхивай. Впереди скакал косоглазый Ород.

– Давай! – прошипел Гефестай, растягивая лук.

Одна за другой просвистели семь стрел. Сергий не уловил за облаком оседающей пыли, попал ли он. Лобанов торопился выпустить вторую стрелу, и выпустил – когда Искандер, стоявший рядом с ним, выстрелил в пятый раз.

– Уходим!

Парфяне, гневно крича и улюлюкая, полезли в гору, оставляя на дороге убитых и раненых. Засвистели стрелы, прошивая листву и втыкаясь в стволы. Стрелять вверх – дело неудобное и проигрышное, но недостаток качества можно попытаться компенсировать избытком количества…

Сергий так увлекся, укладывая третью стрелу, что не заметил вражину, взобравшегося по склону. Стрелу Лобанов по инерции выпустил вниз, а по вражине стрелять было уже нечем. Отбросив лук, Лобанов схватился за меч. А парфянин, злобно и торжествующе скаля зубы, уже заносил для броска копье…

Стрела вонзилась вражине в правый глаз и погасила жажду убийства. Сергий стремительно обернулся – и Гефестай, и Искандер отстреливались спиной к нему. Ханьцы сражались с ними бок о бок. Кто тогда стрелял? Лобанов завертел головой, но не заметил таинственного стрелка, лишь некая тень мелькнула за деревьями. «Опять… этот… ангел-хранитель? Ла-адно…»

На поиск и раскрытие жгучей тайны времени не оставалось – банда Орода валила вверх по склону, и преторианцы стали спешно отступать, огрызаясь и стреляя по парфянской методе – вполоборота, разворачиваясь в седле назад.

Когда открылось устье ущелья, Гефестай сказал:

– Уходите! Я прикрою!

– И я, – спокойно добавил Искандер.

– Схлопочете стрелу – можете не возвращаться, – с натугой пошутил Чанба.

– Не дождутся! – оскалился кушан.

Сергий молча повернул коня и двинулся по ущелью, сырому и заваленному мшистыми камнями. Ехал он не торопясь, часто оглядываясь, испытывая мерзкое ощущение неправильности происходящего. Ему было бы куда легче, останься он с Гефестаем и Тиндаридом, но что от него пользы?

Глухие крики доносились до его ушей, мешаясь с эхом, а потом послышался сладостный звук – топали копыта. Из-за поворота выехали эллин с кушаном, и пакостное чувство отпустило Лобанова.

– Догоняют? – спросил он с облегчением.

– А как же! – ухмыльнулся Гефестай.

– Ну, и фиг с ними. Едем!

Чем выше они взбирались в горы, тем глуше становились крики парфян. Потом они и вовсе смолкли. Оторвались…

Весь день ушел на то, чтобы подняться в горы выше лесов, на шикарные луга, где зеленела сочная, хрусткая трава – хоть сам ее ешь.

Здесь и остановились на ночевку. Стреноженные кони, наевшись до отвала, попили из озерка, повалялись в траве, взбрыкивая ногами, и решили еще чуток подкрепиться. А измотанные люди легли спать, доверясь их чутью – хороший конь устережет лучше всякой собаки.

С утра начался долгий спуск. Северные склоны задерживали влагу, поэтому сплошь заросли дубом, грабом, вязом, орехом, буком, и, чем ниже отряд спускался, тем гуще поднимались заросли, у подножия гор превращаясь в настоящие джунгли. Огромные стволы были увиты лианами. Лозы дикого винограда, похожие на вьющиеся бревна, обвивали лесных гигантов, перекидывая с дерева на дерево свои зеленые гирлянды, под которыми стояли стеной непроходимые заросли жасмина, гранатовых и сливовых деревьев, а особенно боярышника.

Ни одного тигра или медведя Сергий так и не увидел, хотя следы попадались нередко, и размер их впечатлял.

И вот, в самый разгар дня, спуск прекратился – под копыта коней легла равнина.

– Маргиана! – довольно сказал Искандер. – Наконец-то! Эти горы у меня уже в печенках сидят…

– Разве это горы? – фыркнул Гефестай. – Это так, горушки. Горы впереди!

– Умеешь ты успокоить…

Повеселевший Сергий не обрывал друзей, чувствовал, что парфяне опять оставлены в дураках и страху пока нет. И лишь иногда он оборачивался, внимательно оглядывая окрестности, но таинственного своего защитника не замечал ни вблизи, ни вдали…

Три дня прошли в непрерывных переходах и скачках, но умом Сергий понимал – громадные пространства Азии покорились им всего лишь на малый отрезок великого пути.

Горы остались позади, перед преторианцами тянулись пологие увалы, заросшие травой и прозрачными саксауловыми лесами – стволы гладкие, мутно-серые, цветы как пшено. Черный саксаул был помощнее – тот вымахивал на пятнадцать локтей. Ветви его смыкались плотно, создавая густую тень. Голая почва в черносаксаульнике была покрыта опавшими веточками и тонкой потрескавшейся корой.

Придет время – и орды кочевников истребят зеленый покров, скормят его облезлым козам и овцам, и земля обратится в черные пески, которые те же степняки назовут Кара-Кум.

А пока вокруг расстилалась степь, в горячем воздухе плавали терпкие ароматы увядшего разнотравья, корячился саксаульник, пыжился арчевник и низкорослые фисташковые деревья с шаровидными кронами. Стада непуганых джейранов бродили тут, без труда отыскивая корм, а после скакали к водопоям – множество мелких речушек доносили до этих мест свои теплые воды.

На обед путники остановились возле глубокого круглого бассейна, выложенного камнем и перекрытого сверху кирпичным куполом. Это был древний резервуар, где хранилась вода. В любую жару она была прохладной, и пастухам оставалось лишь наполнить живительной влагой выдолбленные в камне поилки.

Видимо, в этих местах когда-то находилось имение какого-нибудь парфянского вельможи.

Так это или не так, неизвестно, но кони с удовольствием напились из поилок, а люди поосторожничали и отыскали неподалеку колодец, откуда брали воду для этого бассейна. Колодец уходил так глубоко, что пришлось связать две длинные веревки, и только после этого кожаное ведро зачерпнуло воду.

После обеда, который можно было назвать обильным лишь при сильной передозировке фантазии, Гефестай отвел коней за ближайший лесок пощипать травки и вернулся.

– Предлагаю часок отдохнуть, – внес предложение Лобанов.

Против выступил один Лю Ху, остальные были «за». Бесконечная скачка выматывала, хотелось почувствовать под собою нечто, пусть твердое, но неподвижное, и чтобы горизонт не прыгал в глазах, а завис в одном положении.

Вполне возможно, что эта дань слабости и послужила причиной беды, едва не поставившей крест на всей экспедиции.

Сергий заснул, разморенный едой и солнцем, и ржание коней не сразу вывело его из дремы. А когда он протер глаза, то вскочить уже не мог – в грудь ему упиралось острое длинное копье. Древко сжимал в руке всадник на низкорослой степной лошадке. На всаднике, кроме остроконечного войлочного колпака, наличествовали шаровары и разношенные сапоги-чувяки. Загорелая грудь была изрисована фантазиями на тему битвы драконов, а на шее болтались ожерелья из стеклянных бусин, серебряных монет и клыков.

Лобанов напрягся, и тогда всадник гортанно прокричал какую-то команду.

– Это саки, Лоб, – донесся зажатый голос Искандера, – не дергайся, хуже будет… Х-ха! Молчу, п-паскуда, молчу…

Сбоку подлетели двое саков, насквозь пропахших горьким дымом, и споро, умело повязали Сергия. В один момент его руки были скручены кожаным ремнем, еще одна кожаная петля туго стянула ноги. Секунда – и принцип-кентурион, как бычок в стаде, был готов для заклания. Вдвоем кочевники оттянули принцип-кентуриона к стволику саксаула – сиди, мол, и не дергайся.

– Все тут? – крикнул Лобанов.

– Все… – долетело до него.

В ту же секунду нога в кожаном чувяке врезалась ему в бок.

– Чтоб ты сдох, – искренне пожелал Сергий и заработал еще один пинок. После чего его мучитель ловко лишил Лобанова перевязи с мечом и отрезал кошель.

Принцип, проклиная все на свете, осмотрелся. Саков было не меньше трех десятков. Коней с собой они привели куда больше – огромный табун. Степняки вели себя очень раскованно – расхаживали по-хозяйски, поили своих мохноногих лошадок, переговаривались, гоготали, тыча пальцами в пленных. И грозили кинжалами, показывая в лицах, как будут снимать скальпы…

Гефестай с Искандером в упор смотрели на Лобанова, спрашивая взглядами – что делать-то?

Сергий сжал зубы и отвернулся. Отвернулся и поглядел на запад. Поглядел на запад и увидел парфян, спешащих мимо.

Лобанов думал полсекунды, а потом запел:

 
Прячьте, мамы, дочерей,
Мы ведем к вам лысого развратника!
 

Слух у него был, вот только голос звучал грубовато. Зато очень громко. Саки очень удивились поведению пленника, и пинать его не стали, начали даже подбадривать. А Сергий продолжал орать, не выдерживая ритм, но вкладывая всю силу голосовых связок – пусть парфяне услышат латинскую речь! Еще неясно, кто опаснее для жизни – оседлые жители Парфии или кочевые саки, но в плен они попали именно к сакам… Сиди теперь и думай: убьют – не убьют, скальп снимут или на медленном огне спалят? А посему…

– Прячьте, мамы, дочерей! – трубно взревел Гефестай.

Старинную легионерскую песню, довольно-таки похабную, подхватил Эдик, а там и Тиндарид подключился. И композиция в исполнении квартета имела успех – саки гоготали, шлепали себя по бедрам, в общем, выражали одобрение.

Именно в этот момент налетели парфяне. Сергий даже почувствовал секундную радость, узнав Орода – как-никак, старый знакомый. Бойцы косоглазого не ожидали встретить саков, а если бы знали об их присутствии, то вряд ли бы напали, однако остановить разбег коней было нелегко – кочевники полетели кубарем, попадая под копыта. Парфяне, мало разумея, что случилось, осаживали коней – так спешили изрубить проклятых фроменов, а тут саки!

Степняки же получили исчерпывающие доказательства того, что на них подло напали. Выкрикивая угрозы и гортанные команды, саки быстренько собрались, дружно развернулись и ударили. Их копья вспарывали животы парфянским коням и накалывали седоков. С флангов деловито работали саки, орудующие одними арканами – набрасывая петли на всадников-парфян, они скидывали тех на землю, а молодые бойцы, по возрасту – отроки, деловито закалывали сброшенных, вонзая мечи в животы и проворачивая клинки для верности.

Крики, брань, лязг, топот, ржанье сложились вместе, оглушая и наполняя сердце страхом. И ликованием.

Парфяне вяло отбивались, словно надеясь, что их же промах обернется шуткой, но скоро стало не до смеха, а потом в сердцах подданных славного царя царей вскипела ярость. Началась настоящая резня, без дураков, и тут ударили конные саки. Их длинные копья, привязанные к седлам для упора, насквозь пробивали парфян. А между копьеносцами метались лучники, с невероятной быстротой выхватывая стрелы из колчанов и выпуская их во врага, а ведь тетиву степного лука ох как тяжело оттянуть!

В оглушающем шуме битвы Сергий не расслышал шороха за спиной, но ощутил касание лезвия. Одно движение – и путы, стягивавшие его руки, упали кожаными обрывками. В следующее мгновение нож воткнулся в землю прямо перед ним, предлагая освободить ноги самостоятельно.

Лобанов подхватил нож и обернулся. И снова не увидел неизвестного, следовавшего за ним от границ Рима и дважды, да нет, уже трижды спасавшего жизнь принципу-кентуриону. Только черная накидка мелькнула за фисташковым деревцем. Но сейчас было не до тайн.

Сергий лихорадочно перерезал ремень, стягивавший ему ноги, огляделся и на четвереньках бросился к Го Шу, сидевшему рядом. Молча освободив китайца, он бросил на ходу:

– Седлай коней! Живо!

Даос поспешно уполз окарачь, а Сергий метнулся к Искандеру. Перерезав путы, скомандовал:

– Подбери хоть какое-то оружие! Мигом! И – к лошадям!

Тиндарид, ни слова не говоря, бросился к убитым сакам, схватил пару мечей, добавил еще столько же, складывая холодное оружие в звякающую охапку, как дрова. Пробегая мимо освобожденного Гефестая, он швырнул кушану клинок. Сын Ярная использовал оружие по назначению – бросился помогать Лобанову.

Битва уже затихала, но дожидаться ее исхода принцип-кентурион не собирался. Освободив последнего – Лю Ху, – Сергий почесал в лесок к лошадям и махом взлетел в седло.

– Ходу!

Оглядываясь на рощу саксаулов, за которой клубилась пыль и возносился бешеный вой, он ударил пятками, понукая коня. А того не надо было долго упрашивать – «парфянец» дунул, как порыв ветра, и вскоре уже был за низкорослым леском.