Текст книги "Горький пепел победы"

– Наверняка из простого горного воска с сажей отлиты. – Пересохшие от жара и волнения губы скривились в горькой усмешке, когда последняя из свеч окончательно растаяла в темной, маслянисто поблескивающей лужице.

В принципе подошли бы и эти… если бы не растаяли на камне, нагретом до такой степени, что над ним даже вблизи виднелось дрожание горячего воздуха. На туземного мальчишку, истекающего потом посреди древнего алтаря, волшебник старался не смотреть. Придется работать грубовато и грязно, как работают шаманы троллей и гоблинов, над методами которых неприкрыто посмеивались в Школе Высокой Магии.

Ну что ж, искусство обходиться тем, что есть, тоже зарабатывается нелегким трудом. Валлентайн тяжело встал на ноги – солнце уже почти зашло. И только сейчас до его восприятия донесся легчайший, едва заметный и смутно волнующий даже не запах – позади него на некотором расстоянии обнаружилась ламия. Вызывающе женственная и привлекательная бесовка стояла, скрестив руки на груди и задумчиво рассматривая волшебника.

– Зачем ты искал меня, смертный?

Час назад он, упрямо преследуя так и вертящуюся, но никак не оформившуюся до конца в голове мысль, зачем-то поймал за ухо одну из бешено проносящихся мимо быстроногих воительниц, по малейшей своей прихоти переходивших на роль умелых и неутомимых искусительниц. И приказал – нет, скорее, попросил, – чтобы к закату его нашла самая искусная и могучая из дамочек. И вот теперь неслышно подкравшаяся ярко-рыжая ламия с недоверием и интересом разглядывала его.

– Сможешь отвлечь шамана мертвяков? Хотя бы на пару минут…– Только сейчас Валлентайн осознал, какой же у него севший и надтреснутый голос.

В возбуждении та завертелась вокруг себя, поднимая копытцами облачка песка и пыли.

– Моей силе подвластно все, что умеет дышать и любить!

Волшебник постарался успокоить рассерженную ламию. Если та сумеет ненадолго отвлечь и зачаровать могучего и несравненно более опытного шамана, то за это время можно провести обряд и развеять того в прах, из которого он создан.

– Потом я займусь барлогами, а вы удирайте подальше. Тут будет несколько неуютно.

Лицо обожгло мягким и каким-то ласкающим незримым дуновением. То демоница взглянула пристально, не решаясь в полной мере испытать на невесть откуда появившемся здесь волшебнике людей свою власть.

– Ты считаешь, у тебя есть шанс?

Хриплый смех поначалу был ей ответом. Валлентайн смеялся, закрыв глаза и запрокинув лицо к хмурому и уже начинающему темнеть небу. Точно так же он смеялся, когда впервые обнаружил, насколько же могуча темная сторона силы. Его соученики просто-таки неприлично гордились своими огненными шарами, неистово полыхающими молниями или хлещущим с ясного неба дождем острых как бритва ледяных осколков. Да, то казалось чрезвычайно мощным и эффектным – пока он однажды, вперив в страницы старой и пожелтевшей от древности книги невидящий взгляд, не осознал…

Первая мысль казалась ошеломляющей и даже пугающей. Ведь, чтобы убить человека или другое существо, не обязательно распылять его в клочья или изжаривать? Не обязательно даже разрубать его или делать в нем дыры каким-либо из сотен изощренных способов? Достаточно лишь нарушить кое-что в незримых скрепах, до поры объединяющих душу и тело в единое живое существо. И все. Сделать жертву безумным идиотом или покорным, заглядывающим в глаза преданным рабом. Или же просто сказать ему «умри». Что хочешь, на что хватит ума или фантазии.

Расход Силы почти никакой. Надо всего лишь знать и уметь. И только тогда Валлентайн спохватился. На что же он потратил три долгих года, пытаясь приспособить себя под едва покоряющиеся ему заклинания, которые на поверку оказались яркими и дешевыми пустышками? Не то, не то он искал – и не там…

– Вопрос стоит задать по-другому, красотка. Если мы с тобой сделаем все как надо, есть ли шанс у них? – И волшебник кивнул лицом в ту сторону, где в полутьме уже разгоралось зарево набирающих силу барлогов.

– Ладно. – В голосе ламии неожиданно прорезались воркующие и чуть ли не материнские нотки. – Если мы сделаем все как надо, есть ли шансы у них? Смогут ли создания нижнего мира вторгнуться в наш?

В ответном взгляде волшебника промелькнуло что-то такое… разрази меня гром, если бесстыжая по определению ламия не смутилась и не отвела глаза!

– Не сегодня и не здесь, красотка. – Валлентайн протянул ладонь, и рыжая осторожно вложила в нее свою узкую и изящную кисть. – Впрочем, если сюда полезут твари из верхнего, им тоже можно хорошенько пощипать перышки.

Мысль надавать ангелам или даже архангелам по первое число изрядно развеселила ламию. Хотя их род традиционно и держался как-то ближе к демонам, но по невесть какой прихоти они тщательно и, надо признать, весьма искусно придерживались принципа неприсоединения. Жили сами по себе, приводя мужчин всех рас в неистовый восторг и наводя глухую завистливую тоску на их женщин…

А волшебник уже поглаживал кривоватую, кое-как оструганную веточку, щедро напитывая магией самоделку.

– Не было времени толком сделать волшебную палочку, но на один заряд тут хватит. – Он кое-как отдышался. – Если совсем туго будет, обведи себя ею вокруг или направь на цель и позволь Силе истечь из нее.

Рыжая красотка осторожно приняла в ладони неказистое с виду изделие. Палочка уже светилась живым серебристым светом, который немедля облек и свою новую владелицу – так, что ламия оказалась вся окруженной красивого лунного цвета аурой.

– Щекочется, – хихикнула она.

Валлентайн прислушался к вдруг загудевшему магическому эфиру. Словно набатный колокол на ветру басовито звенел и бился, возвещая приход новых демонов.

– Что ж, пора. Не стоит давать им время и возможность построить Большой Круг? – Волшебник рукой сотворил над девицей древний, отгоняющий зло знак. – Давай, действуй, искусительница, – я буду знать, когда пора…

Ламия еще раз со счастливой улыбкой обозрела себя. Помахала ручкой на прощание и стремительной легкой рысью унеслась за холм, где тревожно мерцало и билось разгорающееся зарево.

Валлентайн неспешно достал из заплечной сумки недлинный продолговатый сверток. В чуть промасленную тряпицу оказался завернут тонкий серповидный клинок. Не оружие и не инструмент повара или столяра. Старый ритуальный нож, в незапамятные времена откованный из черной бронзы безвестным гоблинским кузнецом. Бесхитростная и незамысловатая с виду поделка верно служила многим, а потом и молодому чернокнижнику во время его первых обрядов, когда он случайно все-таки нашел и взял в свои руки одну из немногих сохранившихся книг по черной и повсеместно запрещенной магии.

Он вошел в центр большого камня, еще недавно занесенного песками. Древний алтарь ныне забытого народа мирно покоился под слоем пыли и веков, чтобы сегодня еще раз сослужить полузабытую службу. Валлентайн лично раскопал и очистил его – благо оказалось всего-то пару локтей песка с камешками. А уж работы бывший сельский парнишка не боялся.

Волшебник рывком перевернул парализованного ужасом мальчишку на живот. На загорелой дочерна спине смешно виднелась цепочка позвонков и нелепо сведенные вместе от связанных рук лопатки. Но вовсе не это интересовало чернокнижника. Он присел, наступил коленом на эту худую спину и ухватил пятерней за грязные курчавые волосы. Задрал икнувшую от испуга голову, обнажая шею с натянувшейся смуглой кожей и часто-часто бегающим под нею кадыком.

И в тот миг, когда шелестящий магический фон кропотливо работающего неподалеку шамана заметно ослаб, он нежно полоснул лезвием по этому беззащитно-цыплячьему горлу…

* * *

Шаман с досадой отшвырнул ламию – да так, что тельце этой похотливой сучки мокрым шлепком растеклось по скале. Это ж надо было так примитивно попасться… И кто – он, покоритель Семиградья и Рюеньского королевства, всемогущий и искуснейший Дуул'Зерот!

Во вспотевшие виски еще бился могучий и полузабытый шум давно высохшей крови, иллюзию которой так умело воскресила и разожгла эта изменница. Однако по пологому склону холма сюда уже спускался соперник, и одни только мимолетно производимые им колыхания магического эфира заставили старого шамана глухо зарычать. Если бы он мог, он бы завыл от бессильной ненависти – вместо глупого магика людишек, кичащегося своей никчемной Силишкой, его угораздило наткнуться на некроманта. И тот успел скрытно провести свой обряд. А вот это было уже не просто плохо, это было просто ужасно. Ибо вся сила старого Дуул'Зерота теперь оказывалась что трава против ветра – коварный человечишко, осмелившийся встать у него на пути, оказывался прикрытым той же самой темной Силой, которую по каплям собирал и копил он сам. Только во много раз, неизмеримо больше. Однако шаман все же попробовал потрепыхаться, все-таки опыта и изворотливости у него было куда поболе. И высохшие костяные пальцы, с которых невидимым ледяным ветром сдуло последние иллюзии наросшей плоти, с неожиданной силой вцепились в отполированный бесчисленными прикосновениями старый волшебный посох. Что ж, потягаемся еще…

Это напоминало схватку могучего, но, увы, неповоротливого медведя со старой, опытной и прожженной охотничьей собакой. Медведь был силен, ох как силен, но – неуклюж. Едва успевал отмахиваться лапами от наседающей со всех сторон псины, постоянно меняющей тактику, увертливо наскакивающей с разных сторон и каждый раз урывающей в пасть кусок вожделенной плоти.

Однако исход битвы был предрешен. Одна-единственная ошибка – старый шаман никак не ожидал, что заклинание Удушающей Петли Праха все же знакомо этому выскочке, – и Дуул'Зерот пропал в тот же миг. Словно могучая ледяная гора вдруг прижала его к истерзанной каменистой почве и придавила так, что с хрустом лопнули кости, а из глазниц вылетели и разлетелись слизью два белесых шарика с выцветшее-блеклыми зрачками…

Валлентайн никогда не думал, что его собственное тело может быть куда тяжелее скалы. Или купеческого корабля. Во всяком случае, когда он попытался подняться с песка, залитого его кровью и оставшимся от шамана пеплом, ощущение оказалось именно таким. Проклятый мертвяк мало того что сыпал заклятьями и изворачивался от ответных, как попавший живым на сковороду угорь, но еще и весьма чувствительно охаживал его своим корявым посохом. Кстати… залитая кажущейся в полутьме черной кровью ладонь кое-как потянулась и нашарила втоптанную в грязь палку.

Легкий звон прошел по истерзанному телу. Ну поломанные ребра – то мелочь. Левая рука повисла плетью и отчего-то мало того что не слушается, но даже и не ощущается. Стерпим пока…

Сплюнув накопившуюся во рту кровь вместе с обломками зубов, волшебник кое-как оперся одной рукой на посох и медленно, словно поднимая поникшими плечами невидимое во мраке небо, поднялся. Нет, это не весь мир покачивается под неумолчный шорох и гул прибоя в ушах. Нет, не потускнело мерцание почерневшего от жара и разбрызганного оплавленного камня – то мутная пелена застит взор.

Все же то обгорелое кровавое месиво, что еще недавно было молодым здоровым человеком, в конце концов утвердилось на двух почерневших и пузырящихся лохмотьями подобиях ног, опираясь на вырезанный из неведомого дерева посох. И стоящая на вершине скалы ламия (вот же ж никакая зараза эту бестию не возьмет!) содрогнулась от непередаваемой смеси страха и восторга. Вот она, та знаменитая стойкость рода человеков ко всякого рода невзгодам и передрягам!

Рыжеволосая и пламенеющая даже в полутьме фигурка с ловкостью горной косули спустилась вниз и невежливо ткнула в ощутимо пошатывающегося волшебника корявой, серебристо мерцающей волшебной палочкой.

– Мне не понадобилось, – с ухмылкой заверила ламия. – Я и так бессмертная, забыл?

Она с любопытством смотрела, как одолженная ей на всякий случай Сила живительным ручейком влилась в малопривлекательное подобие человека. По всему телу пошла рябь, на корке обожженного жаром лица с хрустом лопнули струпья, и на бесовку уставился всего один, но живой и осмысленно блестящий глаз.

– Шамана мы завалили, остались барлоги. Помнишь? – поинтересовалась ламия с неуемным любопытством, беззаботно приплясывая на месте: все ей нипочем.

Ах, ну да… Валлентайн с трудом вспомнил, как его зовут, пока заставлял свои непослушные останки тащиться на вершину пологого обгоревшего холма. И этот поход дался ему с неменьшим трудом, чем когда он на спор с однокашниками преодолевал Скалистый Кряж безо всякого применения магии. Под ногами хрустела то ли корка выжженного шлака, то ли еще что…

Огненные великаны почти закончили обустраивать Большой Круг. Уже высился на одном краю рунный камень, и тускло светились на нем неведомые древние письмена. Еще немного, и тут бы открылся проход сквозь время и пространство – прямиком в Нижние Миры, откуда уже готовы прийти сюда неисчислимые орды. Только зря все это, зря… без шамана ничего у них не получится. Барлоги воистину могучи и неукротимы в бою, однако соображения у них и на чайную ложечку не наберется.

– Нет, я с тобой. – И, судя по тону, эту рыжую красотку отговорить не удалось бы нипочем. – Я своих предупредила, сейчас они организовали оцепление примерно на расстоянии видимого горизонта. Еще немного конницы подоспело от ближайших лордов, разбойники и кочевники тоже подсобят – так что мелочевку всякую они перехватят.

Ну что ж, мелких демонов и бесов, всегда путающихся под ногами, а сейчас в слепом ужасе удирающих отсюда подальше, можно в расчет не принимать. Одной заботой меньше. Волшебник подпер себя в грудь навершием узловатого шаманского посоха, а его ладонь уже привычно извлекала из небытия рукоять колдовского водяного жгута. Когда-то он на пробу, втайне от преподавателей, в пыль разносил им гранитные валуны…

– Солнце и Луна… ох, что же я это несу? Луна и Вода, дайте мне силу…– Едва ли можно было разобрать этот недавно звонкий и задорный голос, однако рванувшийся к холму огромный огненный великан в потеках раскаленной лавы в ужасе отшатнулся.

Но все же его исполинское подобие руки немедля преобразилось в огромный, произрастающий примерно из локтя огненный меч, который с завыванием пламени обрушился на дерзкую парочку. А от Круга сюда уже устремились остальные барлоги, и от их мечей, огненных жгутов и вихрей в воздухе стало просто не продохнуть.

Ламия визжала от боли неприлично, как недорезанный поросенок, в поисках защиты от всесжигающего пламени постоянно норовила прижаться к орудующему Водой волшебнику и то и дело мешалась под рукой. Дважды она легким дымком испарялась в неяркой вспышке, когда огонь пробивал защиту волшебника. Но каждый раз Валлентайн устало, содрогаясь от хлещущих ударов, вновь и вновь упрямо поднимался на ноги, и каждый раз из небытия возвращалась рыжая, угрюмая и грязно ругающаяся красотка.

Над волшебником снова задрожал знак Воды, мягко серебрящийся лунным светом. Казалось бы, положение безнадежно – однако где-то там, в благословенной дали, в ладони матери вдруг тревожно заколыхался глоток лунного серебра, который облепили семь огненных мошек. Тревожно нахмурились брови женщины, и она легонько подула в толику колышущейся в руке воды, отгоняя мошкару…

Пошла потеха! Волшебник остервенело хлестал своим водяным смерчем во все стороны, не разбирая ничего и совершенно на голых инстинктах реагируя на легчайшее движение и малейший огонек, пока его не привел в себя голос ламии и ее ласковые, отвлекающие даже от неистового упоения битвы прикосновения…

– Уймись, бешеный, ты уже звезды гасить начал! – Рыжая и изрядно закопченная красотка нежно, чуть ли не по-сестрински прикоснулась к щеке манящими и сладкими устами.

Что ж, когда грохочет боевая магия, женщины молчат. Но когда женщины начинают говорить, грома битв становится попросту не слышно… Валлентайн опустил занемевшую руку, по-прежнему не выпуская из повиновения почти вскипевшую Воду. Единственный уцелевший глаз лопнул от жара, когда один из барлогов внезапно обрушил огненный дождь в тот самый момент, когда волшебник отбивался сразу еще от троих, насевших с разных сторон. И теперь он пристально, недоверчиво, вдруг расширившимся до неведомых пределов магическим восприятием исследовал все вокруг, не встречая никакого препятствия…

Как они выбрались из огромного круга почерневшей от жара, запекшейся почвы, в центре которой медленно остывало озерцо раскаленной лавы – все, что осталось от барлогов, – Валлентайн помнил весьма смутно. Если поначалу он кое-как еще ковылял, опираясь на оказавшийся чудом неповрежденным посох и двигаясь только на остатках еще не схлынувшего боевого азарта и какой-то гордости победителя, то потом он вдруг осознал себя лежащим безвольным кулем и едущим на спине ламии. Рыжая искусительница оказалась не то чтобы неимоверно сильной, просто несколько не чужда магии, а потому транспортировала свою ношу хоть и не быстро, но бережно и умело.

Вот чьи-то руки осторожно сняли и уложили его на приятно истекающие магией камни…

– Ну же, глупый, не вороти нос. – В запекшиеся коркой вскипевшей крови губы ткнулась великолепной формы грудь девицы с вызывающе торчащим соском. Эх, при других бы условиях поцеловать такую…

Но волшебник понял. На остатках соображения он разодрал непослушные губы. Чуть не сгорая от стыда, что царапает столь нежную и восхитительную кожу, он потянулся к источнику и добыл несколько капель оказавшегося теплым и полузабыто-сладким молока…

* * *

Под низко нависшими хмурыми тучами неспешно двигался небольшой караван. Все так же уныло и равномерно позвякивал единственный колокольчик, все так же заунывно посвистывал жаркий ветер. И точно так же, как и вчера, и месяц, и год назад, похрустывал песок и камешки под копытами. Однако теперь во все это вплелась какая-то новая и восхитительно пьянящая нотка.

Полночи где-то неподалеку, за каменистой грядой, бесновалась огненная буря. И даже несколько раз с той стороны прилетали раскаленные до малинового свечения камни и какие-то вонючие ошметья. А утром в расположившийся на ночлег клан кочевников прискакала рыжая и нестерпимо красивая ламия. Оглядев обжигающим смеющимся взглядом стойбище, бестия сразу вычленила кривого Ахмета. И теперь вождь, привычно ерзая на спине своего тощего осла, красными от усталости глазами недоверчиво ощупал тщательно упакованный в драную холстину ветвистый узловатый посох.

– На него магик положил Знак Воды, – сообщила ламия, беззаботно пританцовывающая, несмотря на не по-утреннему обжигающий зной. – И там, где ты воткнешь его, забьет неиссякаемый источник…

Старый вождь еще раз озабоченно прикоснулся к ветхой материи, ощутив под ней успокаивающее течение Силы. Да, та заброшенная и высохшая до каменистого звона долина будет в самый раз. Сколько можно скитаться – коль скоро никто не предъявил на то место своих прав, там и можно будет обосноваться. Еще и переманить на свою сторону в новый оазис парочку совсем уж обнищавших семей, что болтаются по окрестностям. Да выкопать наконец прадедовскую ухоронку и правильно ее израсходовать – если золото слишком долго в земле лежит, то к нему обязательно злые духи привяжутся, если не эльфы или херувимы.

И даже Зульфия не стонет – весь небольшой клан словно почувствовал исходящую от вождя спокойную и горделивую уверенность. Надежду в завтрашнем дне – ведь и завтра, и послезавтра все будет чудесно. И теперь с самого утра Ахмета преследовало светлое и совершенно дурацкое ощущение, что непременно случится что-то к лучшему.

Как хорошо, что мальчишка украл воду…

* * *

– Когда маменька принесла обгоревшего чернокнижника в пределы нашего Священного Круга, все племя собралось, чтобы забросать ее камнями и изгнать – каковы бы ни были заслуги, но чужакам туда вход закрыт. – Ариэла дробно топотала копытцами по проселочной дороге, и этот звук таким чудным образом переплетался с солидным топаньем черного жеребца, что тот в удивлении косился на диковинную спутницу.

– Однако маман оказалась умнее всех – на глазах у соплеменниц она напоила человека собственным молоком и объявила своим сыном. – Ламия чуть замедлила шаг, чтобы приотстать от вроде бы равнодушно трусящего впереди гнедого коня с оказавшимся столь неординарным седоком.

Тэлль задумчиво перевела взгляд на спину всадника с обозначившимся меж лопаток темным ручейком пота. Да уж, непростой этот чернокнижник. Темную сторону Силы отходил как следует, но и светлую не приветствует… И она вернулась к окончанию рассказа ламии.

– И оказалось, что закон предков нарушить никто не осмелился. Потому лечили человека все наши целительницы и владеющие магией – тщательно, как одну из дочерей. – Взор Ариэль блеснул сполохами внутреннего огня, а на прелестных губах мелькнула мечтательная улыбка. – Потому с тех пор и неприкосновенен – он теперь один из нас…

И из дальнейших слов эльфийка с удивлением узнала, что на следующее утро прилетал посланец светлых богов. Весь важный из себя, с блистающими крылами и полыхающим огненным жаром мечом в руке. Как поглядел он на место битвы, так и перекосоротился весь. Однако ж и пикнуть не посмел – прорыв темных сил закрыт. И неважно, какими методами, так что все честь по чести. Переговоры, кстати, вместе с первой воительницей и жрицей вела и маменька – да так, что архангел потом весь день и всю ночь блаженствовал в ее объятиях, а потом улетел довольный и счастливый, как мальчишка.

– Ну и появилась у меня недавно маленькая сестрица, и предрекла ей шаманка, что со временем та станет первой воительницей клана. – Ариэла мягко усмехнулась. – Волосы белые, как первый снег, и даже чуть светятся в темноте. Наверное, и летать сможет со временем…

* * *

– Пощадите, господин хороший! – Дородный служака в местами потертой и засаленной кольчуге бухнулся на колени, аж загудели стропила подъемного моста. – Не ваша милость живота лишит, так их милость маркиз в петлю отправят – ведь никак не можно!

Валлентайн со вздохом огляделся. Вечерело. Весь остаток дня они втроем петляли вместе с огибающей пологие холмы дорогой. Пропылились, наверное, насквозь. Да и животы своим урчанием давненько уже требовали чего-то посытнее свежего воздуха. И вот нате вам – в самых воротах портового городишки Ферри-Бэя, вотчины одноименного маркиза, стражники уперлись. Дескать, не положено девице непотребного вида и в непотребном же виде на улицы города ступать!

Это они так деликатно про ламию сказанули – хотя волшебник ничуть не сомневался, что меж собою они выразились бы куда менее сдержанно… Поймав себя на том, что слишком уж неделикатно пялится на вызывающе аппетитную грудь Ариэлы, из-за которой и разгорелись такие страсти-мордасти, волшебник мысленно застонал да поспешил отвести глаза в сторону.

И как раз вовремя: мимо них в ворота, под долгожданную защиту городских стен, тощий гоблинский купец как раз загонял длинные фуры своего каравана.

– А ну-ка, погоди, зеленый, – бросил он коротышке, испуганно вжавшему ушастую голову в плечи.

Торчащие широко в стороны остренькие ушки гоблина и в самом деле изрядно позеленели. Может, от голода или страха, а может, они от природы такие – Валлентайн не стал ломать голову. Зато ткнул пальцем в нечто под холстиной, формой и укладкой весьма напоминающее тюки ткани.

– Отрежь мне ленту шириной…– он торопливо оглянулся, вновь с удовольствием поймав взглядом вызывающе торчащие прелести ламии, – дюймов восемь–десять. Зеленого или золотистого цвета.

Возмущенный таким неделикатным обращением купец сначала икнул от испуга, к вящей радости заржавших, как стадо жеребцов, заинтересовавшихся этаким зрелищем стражников, а потом разразился длинной, однако очень быстрой скороговоркой. Из этих воплей вся образовавшаяся у ворот сутолока, да и, пожалуй, целиком привратный район Ферри-Бэя узнали, что гоблин везет не что иное, как шелк. И что означенная лента стоит поболе, нежели могут себе позволить всякие подозрительные личности.

– Сколько? – Валлентайн невозмутимо пресек это непотребное словоблудие одним негромким, но весьма ласкающим ухо звуком – слегка потеребив кошель.

О-о, звон золота для многих купцов куда дороже чести и даже жизни! И будьте спокойны, его прожженный торгаш различит даже сквозь грохот битвы или крики разноголосой толпы. Гоблин мгновенно изменил тон, словно только что не вопил, подобно базарной торговке. На его морщинистую мордочку сразу выплыла угодливая масленая улыбка, а сам он на диво причудливым образом преисполнился услужливой суетливости. Ведь спрыгнувший со своего гнедого мужчина сдернул с руки перчатку, и на пальце его неярко блеснул перстень – да такой, что обладателя такого украшения надо кровь из носу, но не прогневать.

– Ох, какая прелесть! – Тэлль мгновенно вылетела из седла и прыгнула поближе, едва гоблин бережно, словно младенца, распеленал лежащий в самой глубине фуры тючок ткани.

Шелк. И поневоле тут пришлось бы поверить в прямо-таки сверхъестественную проницательность волшебника, потому что на свету ткань заиграла именно переливами зеленого и золотого, заставив судорожно ахнуть узревших это зрелище неслыханной красоты. Драгоценнейший шелк редчайшего сорта, раз в двенадцать лет доставляемый из сокрытого в море магического тумана герцогства Арвендейл, вотчины славного герцога дель Оро.

Валлентайн без колебаний высыпал все золото, что у него имелось, и даже шепнул бледному от волнения гоблину, чтоб тот нашел его в трактире «Голова эльфа» – дескать, поможет чем по части магии. Хотя он вновь оказывался почти без гроша, однако купил весь тюк драгоценной ткани решительно и без колебаний.

– Моя сестра должна быть самой красивой в этом городе, – заявил он закатившей от восторга сияющие глаза ламии.

На свет мигом объявилась заскучавшая в своих ножнах шпага. Одним движением, на глазок волшебник отрезал примерно нужной ширины ленту. А Тэлль повязала это воистину драгоценное украшение, закрывающее грудь Ариэлы, и завязала за шеей бантиком. Шелк скользил и ласкал кожу, словно великолепный мех диковинного животного, ластился и заставлял преисполняться восторга и гордости. И когда ламия тряхнула головой, привычно взлохмачивая отведенные пока в сторону зеленые волосы, и обвела собравшихся горящим взглядом, дружный гул одобрения и восхищения послужил лучшим свидетельством получившемуся зрелищу.

– Падший вас всех побери! А ведь мне тоже жарко, – вызывающе проворчала эльфийка и с решительным видом сдернула с плеч куртку.

Ого! Волшебник улыбнулся смущенно и повторно отмахнул чуть менее широкую ленту – все-таки пропорции и прелести верхней части ламии были несколько ближе к обычным человеческим, нежели у от природы стройной эльфийки…

– Глаза выколю, ежели будешь пялиться! – шумнул он на гоблина, замершего от восторга и в совершеннейшем восхищении облизывающего губы.

Купец подпрыгнул от испуга, судорожно сглотнул и тут же суетливо принялся направлять в ворота оставшиеся пока снаружи повозки. А Тэлль выразительно посмотрела в глаза волшебника, пока он лично завязывал ей ленту точно таким же манером, как перед этим она – ламии.

«Эта смазливая сучка не будет иметь передо мною никаких преимуществ» – нечто подобное огромными буквами прямо-таки читалось в ее спокойном взгляде и всей горделивой осанке. Справедливости ради стоит чуть неделикатно заметить, что эльфийке тоже вовсе не было чего стыдиться или стесняться.

– Другое дело, – одобрительно пробасил здоровенный стражник, получая положенную плату за въезд. А потом еще долго-долго задумчиво оглядывался вослед…

Если ехать от южных ворот по широкой, вымощенной в незапамятные времена иссиня-серым булыжником улице, да никуда не сворачивать, то мало-помалу можно пересечь весь раскинувшийся на берегу бухты Ферри-Бэй и в конце концов заехать в порт. А если еще при том особо не смотреть под ноги… то есть под копыта, а больше глазеть по сторонам – уж морской порт на диковины горазд, – то можно ненароком даже с причала по мосткам заехать на какой-нибудь корабль.

Впрочем, столь длинный путь и тем более такое его завершение Валлентайн и не планировал. На самом краю жилой части города, в том месте, где улица плавно обращается в один из портовых проездов и, чуть свернув, переходит в парадно-помпезную Маркизову Пристань, на углу как раз скромно и обретался искомый трактир «Голова эльфа». Он же постоялый двор – среднего достатка, между нами-то говоря, но вполне добротный. Основан он был, по слухам, вполне реально существовавшим некогда несравненным гоблинским воителем, который под началом древнего короля Болевлада Спесивого брал на меч с тех пор захиревшее Рианнонское королевство эльфов.

Другой, куда более примечательной знаменитостью портового городка был замок. Нет – Замок, и никак иначе. Тем более что почтенные обыватели и не менее почтенные приезжие называли это мрачное сооружение именно так, еще и понизив голос да с оглядкой. Высоко вздымались его несокрушимые стены и башенки на прибрежной скале, господствующей над местностью и бухтой. Впрочем, сооружение было очень непростым, оттого-то и понятна та примечательная смесь страха и почтения, с которой всяк видящий его преисполнялся благоговения.

Сооруженный в незапамятные времена кем-то из великих магов прошлого, он и по сей день был пропитан той магией насквозь. Невидимые искристые вихри пронизывали его день и ночь, наводя тоску на желающих подойти поближе полюбопытствовать и напрочь испепеляя осмелившихся забраться внутрь безрассудных смельчаков. И поговаривали люди и нелюди, что черного в той магии как бы не больше, чем всего остального. Оттого и понятно, что никто в нем не жил, если не считать целой армии наплевательски относящихся к подобным феноменам летучих мышей. Естественно, и здешний маркиз предпочел не испытывать судьбу, а ютиться в обычном городском доме, что служило для местных извечным источником насмешек и неуважения…

Валлентайн оглянулся, но в уже опускающейся темноте Замок был едва виден и сейчас представлялся лишь грозящей небесам какими-то острыми выступами глыбой мрака. Мрачной затаившейся до поры угрозой нависал он над Ферри-Бэем, и в тени этой угрюмой силы век из века текла здесь жизнь.

– Неплохой мог бы быть городишко, если бы…– Тэлль проследила его взгляд.

Эльфийка вынула ноги из стремян и теперь зачем-то возилась со штанинами. Волшебник весьма похвально не стал ничего расспрашивать насчет продолжения, и терпение его увенчалось успехом. Оказалось, что Тэлль затянула особым образом шнуровку по низу штанин, и теперь они смотрелись больше похожими на шаровары, а сама девица с едва прикрытой грудью – на одну из местных воительниц. Разумеется, и в этом мире водились девахи, которым то ли брюки нравились больше платьев и юбок, то ли настолько свербило в одном месте, что они бросали привычные места и образ жизни да подавались в наемницы.