Текст книги "Великая грешница"

Глава 17
Подьячий Тимоха

Один из младших подьячих застыл под открытым окном, когда услышал негромкие слова Власьева:

– Мнишек непременно вас встретит и щедро наградит, когда узнает о шашнях царя с Ксенией…

Разговор подьячего Тимоху Ныркова гораздо заинтересовал, но тут его окликнул старший подьячий, Викентий Коврига.

– Чего застыл? Дел в невпроворот!

Тимоха заспешил к дверям приказа, но за столом ему не сиделось. Неровно водил пером, брызгал чернилами, ерзал по скамье.

Старший подьячий, прохаживаясь вдоль стола и зорко поглядывая, как писцы пишут ту или иную грамоту, недовольно высказал:

– Ты чего это, Тимоха, ерзаешь?

– Животом маюсь, Викентий Нилыч.

– Животом?.. Бумагу портишь, а ей цены нет. Ступай домой!

Тимоха, схватившись за живот, кряхтя и охая, вышмыгнул из приказа, но далече не ушел, ожидая выхода с парадного крыльца неведомых людей, кои сидели у Власьева. Его разбирало любопытство. Был он плюгав, неказист, с куцей рыжей бороденкой и шустрыми глазами. Писцы и подьячие его не шибко уважали (скупердяй!). На именины полушки не выложит, но Афанасий Иванович, как-то увидев его почерк, похвалил:

– Не худо пером владеешь, Викентий. Радей и дальше.

Похвала Власьева много значила. Викентий ждал, что ему прибавят жалованье, но дьяк не спешил поощрять своего подчиненного.

Битый час высидел Нырков на рундуке Поместного приказа, откуда хорошо был виден Посольский приказ, и вот наконец с красного крыльца сошли двое молодых людей: один в зеленом полукафтане, другой – в зипуне брусничного цвета.

«Тю! Да это стольник Василий Пожарский, кой часто бывает в приказе… А кто другой?».

Оба о чем-то вполголоса говорили, но слов не разобрать. Вскоре молодые люди вышли на Варварку, зашли в кабак, выпили по жбану пива, попрощались, и тут Викентий расслышал слова Пожарского:

– Поспешай. Встретимся у хором.

Викентий украдкой пошел за незнакомцем. Путь его завершился на Знаменке Белого города у подворья чьих-то хором. Незнакомец скрылся за воротами, а подьячий застыл столбом, пока не услышал чей-то насмешливый голос:

– Чего глазеешь?

Оглянулся: дюжий, кудлатый мужик в сермяге.

– Да вот гляжу, какие ладные хоромы мастера изладили. И петухи, и башенки резные. Лепота. Кто ж в таком тереме живет?

– Князь Михалков. Любит он деревянной резьбой хоромы изукрасить. Добрый хозяин.

– Добрый, – кивнул Викентий и зашагал дальше.

Домой в Зарядье подьячий не торопился. Шел тихонько и все раздумывал. Слова, услышанные под окном Посольского приказа, до сих пор будоражили душу. Эх бы до царя дойти и молвить ему, что стольник Василий Пожарский и сынок дворянина Михалкова собираются к Мнишеку, дабы рассказать пану о прелюбе царя, Ксении, дочери Годуновой. На Москве все ведают, что Дмитрий готовится к свадьбе с Мариной Мнишек. То-то будет скандал, когда она изведает об измене Дмитрия Иваныча… В оном деле замешен Афанасий Иванович Власьев, вот ведь закавыка. Ляпнешь царю о дьяке – и слетит с плеч его головушка. А его, Викентия Ныркова, могут и в старшие подьячие перевести или куда и повыше. Перестанет бедствовать да в сиром кафтанишке в приказ бегать. Гоголем заходит. Придет новый дьяк, тот и сам будет припеваючи жить, и подьячим позволит мзду брать. Афанасий-то Власьев строго-настрого запретил брать подношения. Святоша! Да таких дьяков по всей Руси не сыскать, вот и пусть Афанасий получит по заслугам… А вдруг отбрыкается, дьяк-то башковитый, всем царям был зело угоден – и Ивану Грозному, и Борису Годунову. Лучше его, пожалуй, никто посольское дело не ведает. Глядишь, и новый царь его помилует… Тогда что же получается? Дьяк-то всесильный, может и к ногтю прижать. Ох ты Господи!.. Да бес с ним, с этим дьяком. Не упоминать его – и вся недолга. Случайно-де разговор подслушал, в кабаке на Варварке. Вся вина на Ваську Пожарского падет да на его дружка. Вот на том и стоять. Надо к царю пробиваться. Глядишь, государь-то милостями осыплет.

У дворца на Викентия посмеялись:

– Да ты кто такой, чтоб к царю-батюшке проситься? Пошел вон, пока бердышом не огрели!

– Дело у меня зело важное, государево. Противу царя заговор затевается.

Служилые насмешничать перестали.

– Царь охотой тешится. Приходи денька через три.

* * *

Викентия до поры-времени кинули в узилище, а самозванец вознегодовал. Дело нешуточное затеяли молодые стольники. Юрий Мнишек будет взбеленен. Он не только отменит свадьбу, но лишит его, Григория Отрепьева, всяческой поддержки. А за Мнишеком громадная сила, за ним сам король Сигизмунд. Опасны, чересчур опасны эти стольники.

Лжедмитрий вызвал Маржарета. Коротко поведав о случившемся, Григорий сказал:

– Вверяю тебе, Маржарет, деликатное дело, но никто не должен о нем знать. Стольники Васька Пожарский да Федька Михалков поехали в Сандомир к пану Мнишеку, чтобы донести на своего государя, который якобы вошел в любовную связь с царевной Ксенией Годуновой.

– Каковы подлецы, ваше величество! Их действия заслуживают самого беспощадного наказания.

– Ты прав, мой верный Маржарет. Доносчиков надлежит догнать и казнить на месте. Я дам тебе лучших коней. В моей царской грамоте будет сказано, чтобы на ямских станах твоим людям давали только свежих лошадей. И никаких отказов! Таких ямщиков забивать плетьми! Сколько тебе потребуется людей, Маржарет?

– Пятеро, ваше величество. Отчаянных храбрецов! Каждый из моих людей стоит десятка стрельцов.

– В добрый путь, Маржарет. Ты будешь по-царски награжден.

– Россия ведает вашу баснословную щедрость, ваше величество.

Отобрав пятерых немцев из личной гвардии Отрепьева, Жак Маржарет пустился в погоню.

Глава 18
Путь в Сандомир

Цыгане запросили за лошадей втридорога. Федор Михалков (Василий не ведал в нем большого знатока лошадей) отчаянно торговался, да так, что цыгане уступили треть запрошенной цены.

Когда выбрались на большак, Василий рассмеялся:

– Тебе только в лавке с аршином стоять. Откуда в тебе такая ухватка?

– От отца. Страсть любит лошадей. Любого цыгана заговорит. Он до сих пор на Васильев луг ездит, дабы на коне поскакать.

– Молодцом твой отец… Так с ним и не простился?

– Тогда б с тобой не ехал, но дьяк Власьев обещал с отцом поговорить. Да будет ли прок?

– Будет, Федор, – почему-то уверенно произнес Пожарский. Он решил еще что-то добавить, но как-то загадочно улыбнулся и промолчал, вспомнив тайный наказ Афанасьева.

Миновали Можайск и Вязьму без особых происшествий, а вот перед Смоленском, когда они спрятали в переметные сумы свои монашеские рясы, их окружили шестеро конных шляхтичей. Все в кунтушах, в шапках с длинными белыми перьями, при саблях. Один из них, приземистый, с длинными вислыми усами, дерзко приказал на довольно сносном русском языке:

– Деньги и кафтаны, москали!

– Ого! Вот и работенка подвернулась, Федор! – задорно воскликнул Василий.

Оба выхватили давно заряженные свинцовыми пулями пистоли.

– Налетай, пся крэв! – приказал все тот же длинноусый шляхтич, гонимый жаждой наживы.

И тотчас бухнули выстрелы. Двое из шляхтичей рухнули с коней, остальные полезли на московитов с обнаженными саблями.

– Не робей, Федя! Под Севском мы и не такое видали!

Под Севском Пожарскому и Михалкову пришлось оказаться в самой гуще сечи, из коей они вышли с честью. И на сей раз они не подвели: сказалась ратная выучка. И Василия, и Федора чуть ли не с малолетства приучали владеть саблей. Ох, не зря постарались родители! Когда еще двое шляхтичей были зарублены, то остальные отпрянули и кинулись наутек.

– Разбой! И это дома, на русской дороге, – сплюнул Федор, вбивая саблю в ножны.

– Ляхи хозяевами себя чувствуют, – вторил Федору Пожарский. – А ты молодец. Удало пана свалил.

– Отцовская наука. Он меня с четырех лет на коня посадил и сабельку дал.

– А меня сызмальства холоп Толбунец обучал. Искусный воин, когда-то с отцом в Ливонский поход ходил.

– Слышь, Василий, а не облачиться ли нам опять в рясы? Пока ехали монахами, нас, никак, сам Бог оберегал.

– И впрямь, – согласился Пожарский. – Давай съедем в лесок.

Проехали чернецами верст пять, как вдруг услышали дробный цокот конских копыт. Оглянулись. Их настигали всадники в иноземной сряде.

– Кажись, немецкие наемники. И куда, дурни, с такой прытью помчали? – пожал плечами Василий.

– Прижмись к обочине, пусть обгоняют, да клобук на глаза натяни, – молвил Федор.

Всадники, поднимая пыль на каменистой дороге (давно не было дождей) промчали мимо, а Василий насмешливо спросил:

– Зачем клобуки-то на нос напяливать?

– Что-то сердце екнуло. Вид у них такой, как будто за кем-то гонятся.

– Да брось ты, Федор.

Наступали сумерки, но тут постоялый двор вскоре на пути оказался.

– Поснедаем, отдохнем малость, а в доранье дале тронемся, – сказал Василий.

Но отдохнуть не пришлось: перед воротами путников встретил… Маржарет. Удивлению Пожарского и Михалкова не было предела. Но тому было не до восторженных приветствий. Лицо его было суровым и озабоченным.

– Я поджидал вас, господа. Отъедем в сторонку. Да побыстрей!

Неподалеку от постоялого двора темнел высокий орешник; в нем-то и укрылись друзья.

– Что случилось, Жак, и как ты здесь очутился? – спросил Василий.

– В этом мире ничего нет тайного, судари. К «царю» пришел подьячий Викентий Нырков и сказал, что вы направились в Сандомир к пану Мнишеку.

– Как он мог изведать?! – поразился Пожарский.

– Подробности знает лишь «царь». Он предложил мне настигнуть вас и уничтожить.

– Ого! Не зря мое сердце екнуло, когда мимо нас промчались немецкие наездники.

– Ты прав, сударь. Вас спасли монашеские рясы, однако я догадался, что за конные монахи оказались на Смоленской дороге. Но речь сейчас не об этом. У меня мало времени. Внимательно выслушайте меня. На постоялый двор не вздумайте показываться. Мои помощники не столь умны, но они хорошо знают ваши лица. Подьячий рассказал о вас до мельчайших подробностей, и мы будем гнаться за вами до самого замка. После Смоленска мы будем проверять каждого монаха.

– И как нам быть? – спросил Василий. – Принять бой?

– Наемники – отчаянные вояки. Мне нельзя встать на вашу сторону. Я должен вернуться к царю без подозрений. Надо взять немцев не боем, а хитростью. Благодарю Деву Марию, что дважды пустила меня по Смоленской дороге. Она-то и поможет вам избавиться от погони.

– Ты говоришь загадками, Маржарет. Что ты задумал? – спросил Михалков.

– В пяти верстах от постоялого двора лежит село Крутогорье. Перед селом на самом возвышенном месте через овраги перекинут деревянный мост, под ним небольшая, но глубокая река Малый Вопец. Мост довольно узкий и ветхий, на колымаге по нему ездят с опаской. Подруби передние сваи – и мост рухнет. Всадникам не выбраться. Уяснили задачу?

– Уяснили, – буркнул Василий. – Уж лучше бы взять немцев боем.

– Опять ты за свое! Я уже говорил, что они отчаянные рубаки.

– Но и мы щи не лаптем хлебаем. Не так ли, Федор?

Михалков молча кивнул, а Маржарет раздраженно заговорил, обращаясь лицом к Василию:

– Самое малое, сударь, ты получишь тяжелую рану и будешь неделями излечиваться в какой-нибудь черной мужичьей избе. Тебя это устраивает?

– Даже думать об этом не хочу! Мне надо быстрее добраться до Сандомира… Но где мы топоры возьмем?

– Вот это другой разговор. Ждите меня здесь.

Через час Маржарет вернулся без коня, зато за плечами его была большая котома, из коей он выудил два топора, каравай хлеба, кусок сушеного мяса и даже скляницу водки.

– Поспешите к мосту. Подрубите две передние сваи, но так, чтобы мост не рухнул раньше времени.

– А сам-то как? – спросил Федор.

– За меня не беспокойтесь. Ждите меня на рассвете в лесочке, что справа от моста. Удачи вам, господа.

* * *

Дальше ехали втроем, открыто. Василий и Федор вновь спрятали рясы в переметные сумы. Теперь им казалось, что дальнейший путь окажется безопасным, ибо при Маржарете была царская охранная грамота, а они – помощники государева порученца.

– Как же ты позади немцев оказался?

– Тут, Василий, премудрости не надо. На рассвете я поднял своих людей, и мы поспешили к мосту. От самой Москвы немцы никогда не роптали, так как знали, что получат большое вознаграждение. Обычно я ехал впереди, но перед мостом я попридержал коня, вот и вся премудрость. А немцы рухнули, как в ущелье, никому не удалось выбраться.

– Это мы видели, – сказал Федор. – Но как ты отчитаешься перед расстригой?

– Не волнуйтесь, друзья. У гасконцев изворотливый ум. У меня немало времени подумать.

– Но ты потеряешь щедрое вознаграждение самозванца, – подначил Жака Василий.

– Я никогда не бываю в накладе. Батюшка-царь отвалил мне уже добрую половину, – рассмеялся Маржарет. – Теперь главное для меня – благополучно доставить вас до пана Мнишека.

– Ты не шутишь? – подивился Василий.

– Какие шутки, сударь? Ты же знаешь: гасконцы друзей в беде не оставляют. Пройти в Сандомирский замок – наитруднейшая задача. Во-первых, вы, судари, никогда не были в Польше. Ныне там весьма неспокойно. Во-вторых, вас не спасет даже личный перстень ясновельможного пана, о котором вы мне рассказали.

– Почему, Жак?

– У Мнишека слишком много врагов. Перстень поможет вам, когда вы окажетесь перед замком, а до замка нас благополучно доведет царская грамота, в которой, ввиду деликатного случая, не указана цель поездки. Есть высочайшее повеление оказывать подателю письма всяческое содействие ямским избам и станциям, нигде не задерживать и не чинить никаких помех в пути на территории Русского государства и Речи Посполитой. Будем отвечать, что по чрезвычайному делу едем к его величеству, королю Сигизмунду. И пусть попробует нас кто-то остановить!

– Ты очень надежный друг, Жак, – обнял француза за крутые плечи Василий Пожарский, а Федор крепко пожал ему руку.

Глава 19
В замке

За три версты от Сандомирского замка Маржарет распрощался со своими приятелями.

– Дальше мне ехать нельзя, господа.

– Куда же ты, Жак?

– В Москву. Я придумал хитроумный план. «Царь» мне поверит.

– Но мы же вернемся!

– Не беда, господа. Монашеские рясы вам уже не пригодятся. Я заберу их себе. Когда вернетесь, дайте мне знать через моего слугу в Немецкой слободе. Удачи!

Маржарет приподнял шляпу, развернул коня, гикнул и помчал в сторону Руси.

– Лих же этот гасконец, – тепло изронил Федор.

– Вся его жизнь – приключения. Он отважен до сумасбродства. Да поможет тебе Бог, Жак Маржарет.

Не успели проехать и версту, как на встречу высыпали два десятка шляхтичей.

«Не рано ли мы отпустили гасконца?» – подумалось Михалкову.

– Куда направляетесь, москали? – грубо спросил предводитель шляхтичей.

Скрывать конечный путь не было смысла.

– К сандомирскому воеводе Юрию Мнишеку, панове.

– От кого посланы?

– Сами по себе.

Шляхтичи рассмеялись.

– Эти москали думают, что ясновельможный пан готов принять любого бродягу.

Пожарский и Михалков хотя и не напоминали бродяг, но их платья давно поистрепались и не имели того богатого вида, когда они выбрались из Москвы.

– Да что на них смотреть, пан Юзеф? Надо их обшарить и отобрать сабли.

– Верно! Эти москали – лазутчики!

Шляхтичи спрыгнули с коней, огрудили путников, вторгшихся на землю Мнишека, и принялись срывать с них одежду.

– Стойте, панове! – закричал Василий. – Мы имеем пропуск к сандомирскому воеводе. Стойте!

Шляхтичи остановились.

– Какой еще пропуск? Врешь, москаль!

Василий стянул с пальца перстень и протянул его предводителю. После внимательного осмотра, Юзеф вернул перстень назад. На лице – почтительная улыбка.

– Просим прощения, господа. Мы проводим вас к замку.

Сандомирский замок простерся на гористом берегу Вислы. Вокруг него раскинулся город, окруженный рвом, каменной стеной и башнями.

– И зело крепок и зело красив сей град Сандомир, – невольно произнес Василий.

– Замок украсил Казимир Великий. После Кракова Сандомир считается самым красивым городом Польши, – довольный похвалой московита не менее довольно произнес Юзеф.

Василий шел по городу и невольно кидал дотошные взоры на каменные крепостные сооружения.

«Случись осада, – думал он, – тяжко будет взять сию крепость. Татары, сказывают, повернули отсюда вспять. Здесь и чехи поломали зубы. Понадобятся тяжелые осадные пушки. Но как их втащить на гору?»

Глубокий водяной ров прошли через узкий деревянный настил, который в любую минуту мог быть сброшен в воду.

Юзеф (он был один из начальников охраны замка) протрубил в рожок. Из тяжелых железных ворот, которые тотчас закрылись, вышли шестеро латников с копьями.

– Покажи перстень, – плечом подтолкнул Василия Юзеф.

Старший из караульных людей долго и придирчиво рассматривал перстень, а затем молча вернул его Василию. Стукнул копьем (условным знаком) по воротам и те вновь раскрылись, гремя тяжелыми цепями.

Когда ясновельможный пан увидел свой перстень, дряблое округлое лицо его с приплюснутым носом и широкими ушами, казалось, еще больше набрякло: оно стало возбужденным и злым.

– Я так и знал, пся крэв.

Но негодование было минутным: лицо его приняло доброжелательное выражение.

– Я благодарен господину канцлеру. Услуга за услугу… Понимаю, что вам пришлось проделать трудный путь, но ваше усердие будет по достоинству вознаграждено. Я выдам вам по пять тысяч злотых.

– Благодарствуем, ясновельможный пан, – сказал Василий.

– Царевна Ксения и впрямь очень привлекательна?

– Весьма! Едва ли найдется в мире женщина, которая может сравниться с ее красотой. И не только, ясновельможный пан. Она умна и очень образованна. «Царь» Дмитрий Иванович восхищен ей.

Мнишек слушал Василия и все больше убеждался, что надо поторопиться. Этот дуралей, назвавший себя «царевичем», может и в самом деле влюбиться в дочь Бориса Годунова и отменить помолвку.

– Запомните, молодые люди. Царям свойственно иметь фавориток, но Дмитрий Иванович скоро женится на Марине Мнишек, которая станет русской царицей… Мои слуги угостят вас вкусными яствами и поднесут лучшие мои вина, которые пьют лишь короли. Затем вы отдохнете, а утром отправитесь в свою страну.

– Благодарствуем, ясновельможный пан, но позвольте немного задержаться, дабы передать вам устные слова Афанасия Ивановича Власьева.

– Я всегда готов выслушать слова вашего канцлера.

Василий обшарил глазами палату и тихо произнес:

– Приказано с глазу на глаз.

– У вас слишком обширная палата, – вступил в разговор и Федор Михалков, который уже знал, о чем пойдет дальнейшая речь.

Мнишек пожевал сухими губами, усмехнулся:

– Я понимаю вашу осторожность. Вероятно, Афанасий Иванович хотел сказать мне что-то весьма серьезное. Перейдемте в мой кабинет.

Сам Юрий Мнишек сел в кресло, обитое красным бархатом, за длинный письменный стол, заваленный книгами и свитками, а посланцев Власьева усадил на стулья с высокими спинками, отделанными золотистой кожей.

– Слушаю, господа.

Отвечал Василий: именно ему поручил Власьев донести до Мнишека крайне ценные сведения.

– Царь Дмитрий отправил своих послов к германскому императору и французского королю, а также в Венецию, чтобы вступить с ними в союз против Османской империи и Крымского ханства.

Лицо Мнишека стало настолько раздраженным, что он швырнул со стола оловянную чернильницу.

– Мальчишка! Что он понимает в политике? Его план губителен!.. Что еще передал мне господин канцлер?

– «Царь» кинул клич среди дворянства – идти на осман и татар. Дворяне затею царя одобрили, а Дмитрий Иванович привлек на свою сторону и Донское войско. Казаки охотно поддержали царя.

– А где Дмитрий намерен собирать войско?

– В Ельце, ясновельможный пан. Туда уже направлен большой наряд с осадными и полевыми пушками, завозится ратное снаряжение и съестные припасы. С разных концов Руси в Елец потянулись отряды ратных людей.

– Но на войну потребуются громадные деньги.

– Великий государь не жалеет денег на служилых людей, опустошая казну. Он даже занял сорок тысяч рублей у монастырей.

Мнишек, с резвостью молодой девки, выскочил из кресла и в неописуемом гневе забегал по кабинету, семеня тонкими ногами в желтых сафьяновых сапожках.

– Мальчишка! Глупый мальчишка! Он не только разорит казну, но и наведет на Россию турок и татар, которые опустошат всю Московию!

– Точно так предсказывает и начальник Посольского приказа.

Набегавшись по кабинету, Мнишек плюхнулся в кресло и надолго замолчал, замкнувшись в своих думах.

Василий, выполнивший задание Власьева, стянул перстень с указательного пальца и, прерывая молчание сенатора, произнес:

– Возвращаю, ясновельможный пан.

– О нет, – очнулся от своих мыслей Мнишек. – Этот перстень вам еще очень понадобится. Надеюсь, господин канцлер вновь пришлет вас ко мне. Его сведениям нет цены… Вы же, господа, должны добраться до Москвы без малейших затруднений. Вы отправитесь под охраной трех десятков моих верных людей, которые в недалеком будущем будут составлять дворцовую охрану царицы Марины. Благодарю за отличную службу, господа. А сейчас прошу вас отобедать.

Оставшись один, Мнишек вновь заходил по кабинету. Этот беглый монах наломал дров. Надо принять все меры, чтобы отвлечь его от военных приготовлений, иначе ему, Мнишеку, и ломаного гроша не достанется. Он должен был получить кучу золотых русских рублей, но теперь все это под угрозой срыва. Надо немедленно встретиться с королем Сигизмундом, чтобы тот тотчас направил в Германию, Францию и Венецию своих посланников. Никакого военного союза с Лжедмитрием!

На другое утро Мнишек вручил Василию Пожарскому письмо, в котором было сказано: «Поелику известная царевна, Борисова дочь, близко от вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя ее отдалить. Ведайте, ваше царское величество, что люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят».

Афанасий Власьев, благодаря Василию Пожарскому и Федору Михалкову, спасли Русь от турецко-крымского вторжения.