Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

«Временное Положение» исходило из признания права на самоуправление «татарского магометанского населения Крыма» в области «духовно-религиозной, культурно-просветительной и по заведыванию вакуфами». Вводились избираемые самим населением структуры – Совет по делам крымских татар и Управление делами крымских татар – с функциями представительной и исполнительно-распорядительной соответственно, причем лица, занимающие выборные должности, получали права «государственной службы». Избирательное право при выборах Совета основывалось на критериях, схожих с избирательным правом при выборах волостного земства, но с учетом национальной и религиозной специфики. Выборы проводились на «особых избирательных собраниях», на которых получали право участвовать «все лица мужского пола татарского магометанского населения Крыма», обладавшие «возрастным цензом» (25 лет) и «цензом оседлости» (проживание в Крыму не менее трех лет к началу выборов). От выборов отстранялись дезертиры, недееспособные, осужденные за совершение тяжких преступлений и состоящие под следствием. Основной избирательной ячейкой становился «мечетский приход» (приход при мечети), который избирал сперва одного выборщика, а затем выборщики на особых волостных и городских сходах избирали в Совет по одному представителю от каждого населенного пункта с татарским населением до 10 тысяч душ и по два представителя от пунктов с населением свыше 10 тысяч человек. При этом от каждой мечети, гарантированно, избирался один представитель, даже независимо от общей численности населения. Приходские собрания созывались «старшим по должности духовным лицом», а волостные и городские собрания созывались «председателями волостных земских управ и городскими головами». Сроки созыва местных избирательных собраний и открытие сессий устанавливались губернатором.

Сформированный таким образом Совет избирался на год и в течение года должен был собираться как минимум один раз. Правомочными считались собрания, насчитывавшие «не менее половины общего числа представителей в Совете», но при отсутствии кворума собрания могли переноситься или (в крайнем случае) заменяться собраниями общего присутствия губернского управления. Круг полномочий Совета включал, в частности, проведение выборов Таврического муфтия, членов Управления делами и членов ревизионной комиссии, избрание уездных кадиев, членов Попечительского совета при медресе, регулирование имущественных вопросов. Решение имущественных вопросов (по управлению духовными вакуфами) требовало уже квалифицированного большинства в 2/3 от присутствующих в Совете членов. Все постановления Совета передавались в копиях таврическому губернатору, который мог опротестовать их в административном отделе Окружного суда. По усмотрению губернатора, в случаях, когда постановление Совета «не отвечает общим задачам борьбы за восстановление государственности», постановление передавалось на доработку общему присутствию губернского управления, в состав которого вводились дополнительно прокурор Окружного суда, управляющий Казенной палатой, но с обязательным присутствием представителя Управления делами крымских татар.

Совет избирал на три года таврического муфтия и членов Управления делами. Избранный муфтий возглавлял Управление и являлся «духовным главой магометан, обитающих в Таврической губернии». Дела в управлении обсуждались «коллегиально», и лишь «в чрезвычайных случаях» разрешение дел проводилось единолично муфтием. Губернатор мог проводить ревизии в Управлении, но любые санкции могли применяться только при согласовании их с Советом. Управление ведало «текущими вопросами»: «всеми духовными делами магометан Крыма», «рассмотрением и разрешением по шариату» гражданско-правовых, имущественных вопросов, вопросов семейного права, открытием новых мечетей, утверждением духовенства. В «культурно-просветительной» сфере предусматривалось «заведывание всеми конфессиональными училищами» (мектебами – низшими конфессиональными училищами и медресе – высшими духовными училищами), назначение преподавательского состава, книгоиздательская деятельность, открытие музеев, сохранение исторических памятников. Управление ведало также «духовными вакуфами», т. е. «недвижимыми имуществами и капиталами, которые по особым учредительным актам, составленным по правилам шариата, были пожертвованы или – путем завещательных актов – отказаны на содержание мечетей, текий, магометанских духовных училищ».

Местные структуры также подчинялись решениям Совета и Управления по делам крымских татар. Совет избирал (на три года) уездных кадиев и их помощников, наблюдавших за деятельностью духовенства, рассмотрением дел о разделе имущества и бракоразводных. «Мечетские приходы» также находились в ведении Управления, утверждавшего в должностях «должностных духовных лиц при мечетях» – хатипов, имамов и муэдзинов. Все они не могли быть моложе 21 года и отвечали за «установленное общим законом метрических книг». Создавалось также «приходское попечительство» из «прихожан каждого мечетского прихода». Приходское попечительство заведовало вакуфными имуществами, наблюдало за состоянием вакуфных зданий, хозяйством мечетей.

Осуществление проекта татарского самоуправления гарантировало бы самоуправление в «религиозной и культурной» сферах и обеспечивало бы достаточную степень самостоятельности в экономической области. Временное Положение можно было считать развитием утвержденных в 1919 г. законодательных актов о самоуправлении горских народов на Северном Кавказе. Проект татарского самоуправления вполне вписывался в рамки провозглашенного курса на «децентрализацию» и укрепление самостоятельности местной власти и стал несомненным шагом вперед на пути признания суверенных прав народностей России[474]474
  Подробно, с привлечением новых документальных свидетельств и фактов, проблемы «Мусульманской политики П. Н. Врангеля» рассматривались С. М. Исхаковым в одноименной статье в сборнике «Крым. Врангель. 1920 год». М., 2006, с. 185–213; Григорьев (Генкер). Татарский вопрос в Крыму // Антанта и Врангель. Вып.1. М.-Л., 1923, с. 234, 237–238; ГА РФ. Ф. 355. Оп.1. Д. 1. Лл. 193–200.


[Закрыть].

Перемены в судебно-следственных структурах, в военной и гражданской юстиции в белом Крыму в 1920 г. Усиление прокурорского надзора, изменения в ответственности за политические преступления.

Как и во все предшествующие периоды Белого движения, в 1920 г. идеи «борьбы за восстановление законности и правопорядка» не уступали своего приоритетного значения в общей политической программе. В этом отношении показательны перемены в работе Управления юстиции, а также деятельности Правительствующего Сената, судебных структур гражданской и военной юстиции. Развернутый план деятельности управления юстиции был дан в интервью главы ведомства сенатора Н. Н. Таганцева 25 сентября 1920 г. Отмечалось, что «ограниченная», в условиях небольшой территории, работа органов юстиции «будет разрастаться и углубляться по мере расширения занимаемой нами территории». Поскольку главной задачей ведомства по-прежнему считалось «укрепление в народе здорового правосознания и введения строгой законности во все стороны жизни», наиболее эффективным способом достижения этого признавалось «приближение Суда к народу». В этом плане наибольшие перспективы были у мировых судов, развитие которых было задачей многих белых правительств. Предполагалось, во-первых, «увеличить число мировых судей по приблизительному подсчету – один судья на волость», хотя Управление полагало, что «в этом отношении ему придется столкнуться с недостатком людей, так как большого числа вполне подготовленных судей налицо не имеется». Выборы мировых судей заменялись назначением «из центра» ввиду «невозможности выборов». Во избежание длительного отсутствия местной гражданской юстиции специальный Уполномоченный управления при Штабе Главкома Русской армии следил, чтобы в занимаемых войсками районах незамедлительно восстанавливались следственные и мировые участки. Туда направлялись «соответствующие лица из числа ранее там работавших или же из штатного резерва Управления». Таким образом, развитие системы мировых судов, как «наиболее близких к народу», вполне вписывалось в провозглашенный в Крыму в 1920 г. курс «левой политики» и одновременно с созданием земельных советов и волостного земства призвано было укрепить доверие населения к власти, создать ей «опору снизу». Предполагалось дальнейшее расширение подсудности мировых судов. В частности, мировым судам в 1920 г. уже были переданы функции административных судов, введенных Временным правительством, и они должны были регулировать проблемы, возникавшие между местными органами самоуправления и администрацией. Кроме того, им передавалось рассмотрение исков по делам до 500 тыс. рублей (влияние инфляции в годы гражданской войны), «о праве собственности на надельные земли» и, согласно постановлению Совета при Главнокомандующем от 9 июля 1920 г., рассмотрение совершенных краж. Мировые судьи и представители прокурорского надзора получали право принимать «от всех желающих разнообразные жалобы и направлять эти жалобы куда следует». Разрешением дел мировой юстиции занималось даже Кассационное отделение Правительствующего Сената в Ялте.

Специфика работы судебной палаты и окружного суда в Крыму в 1920 г. заключалась в существенно возросшей нагрузке на канцелярию старшего нотариуса, обязанную регистрировать сделки по переходу права собственности на землю. Росли требования и к административному отделению Окружного суда, занимавшемуся делами, предусмотренными положениями о новых земских учреждениях, и вопросами регистрации различных обществ и организаций[475]475
  Военный голос. Севастополь, № 122, 2 сентября 1920 г.; № 147, 4 октября 1920 г.


[Закрыть].

В развитие пожеланий Таганцева, Врангель 26 октября издал приказ № 193, в котором обосновал необходимость совершенствования мирового судопроизводства: «При существующем ныне расстройстве транспорта обращение к судебной власти сопряжено для сельского населения с весьма значительными затруднениями, и лица, потерпевшие личную обиду или понесшие убыток, предпочитают иногда вовсе отказываться от судебной защиты своих прав, к явному ущербу для достоинства государственной власти. Необходимо поэтому создать такие условия общественной жизни, чтобы население находило у себя на месте, в пределах своей волости, правомерную защиту против преступных посягательств и законное разрешение споров о праве гражданском». Главком, «придавая правильной постановке судебного дела первостепенное значение», приказывал увеличить количество мировых судей из расчета по одному судье на волость, обеспечить постоянное проживание мировых судей в волости и пересмотреть границы мировых участков[476]476
  Росс Н. Указ. соч., с. 227–228.


[Закрыть].

Как уже отмечалось, по мере утверждения власти нового Главкома ВСЮР, в белом Крыму усиливался статус Правительствующего Сената. Сенат санкционировал вступление в должность генерала Врангеля и определил пределы его полномочий. Обер-прокурором 1-го Департамента был назначен бывший глава управления юстиции Особого Совещания, опытный юрист В. Н. Челищев, а товарищем обер-прокурора – уже занимавший эту должность ранее сенатор М. П. Стремоухов. 27 июня 1920 г. был опубликован Указ Правительствующего Сената, разъяснявший существо положений земельной реформы. В полном соответствии с порядком и формой рассмотрения законодательных предположений обер-прокурором 1-го Департамента были представлены законодательные акты: приказ Главкома ВСЮР «О земле»; Правила о передаче распоряжением Правительства казенных, государственного земельного банка и частновладельческих земель сельскохозяйственного пользования в собственность обрабатывающих землю хозяев и Временное Положение о земельных учреждениях. Одобрение Сената было для земельной реформы тем более важно, что оно затрагивало серьезные гражданско-правовые моменты, связанные со сменой частных владельцев. Рассмотрев предложенные акты, Сенат «приказал» 1-му Департаменту «признать подлежащими обнародованию» все представленные акты. Показательно, что проведение реформы происходило именно по этому отделению Сената, а не по 2-му Департаменту, традиционно считавшемуся «крестьянским» в разрешении актов по землеустройству. В Указе Сената отмечалось: «Ныне закон этот будет проводиться в жизнь, и Правительствующий Сенат, неизменно стоя на страже порядка и законности, почитает для себя должным отметить значение этого акта в деле государственного устроения нашей Родины… Приказ Правителя, облеченного всей полнотой власти, передает землю трудящимся хозяевам в вечную наследственность, но не даром, а за выплату государству стоимости ее для расчетов с собственниками отчуждаемых земель… Отныне в деревне должен установиться твердый земельный порядок и хозяйственная обеспеченность жизни трудящихся на земле, а самый закон будет осуществляться при ближайшем участии сельских хозяев, под высшим контролем Правителя и Главнокомандующего. Закон земельный направлен к общему благу государства, и на нем будет строиться мощь России… А посему Правительствующий Сенат в общем собрании всех Департаментов определяет: о точном и неуклонном исполнении всеми приказа от 25 мая сего года предписать всем подчиненным местам и лицам и объявить во всеобщее сведение». Указ был подписан обер-секретарем П. Мезенцевым, контрассигнован помощником обер-секретаря В. Белинским и вступил в законную силу по всей общепринятой форме[477]477
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 253–254.


[Закрыть].

Сенат, размещавшийся в Ялте, продолжал выполнять государственные задачи по соблюдению законности и правопорядка. Состав сенаторов не изменился по сравнению с 1919 г. Однако и в Крыму не обходилось без трений между различными властными структурами. В качестве примера Челищев приводит утверждение на пост сенатора начальника Особого отдела штаба Главнокомандующего генерал-лейтенанта Е. К. Климовича. Бывший директор департамента полиции, в 1920 г. прибывший в Крым из Белграда, опытный следователь, Климович сумел поставить дело политического сыска на высокопрофессиональный уровень, за что был назначен сенатором 1-го Департамента при Государе Императоре. Правда, это назначение прошло с нарушением действовавшего в то время законодательства, поскольку по «Учреждению Сената» назначаться в Сенат могли «лишь особы 3-го класса», тогда как Климович в момент назначения был генерал-майором. В 1917 г., после прихода к власти Временного правительства, он был лишен звания сенатора, а в 1920 г., находясь в Крыму, подал прошение на имя Врангеля, ходатайствуя о своем восстановлении в составе Сената. Прошение рассматривалось на Общем Собрании, в ходе которого Челищев указал как на нарушение процессуального порядка (прошение было передано Климовичем через одного из сенаторов), так и на невозможность рассмотрения Сенатом данной конкретной просьбы, поскольку Сенат мог дать только общее заключение, без персональных указаний, что являлось бы соблюдением правовой беспристрастности. Исходя из данной ситуации, Челищев предложил сделать следующее заключение: «Подлежит ли обжалованию Указ Временного правительства об увольнении от должности сенатора 1-го Департамента, состоявшееся до введения в действие Учреждения Сената 1917 г. Такой вопрос разрешается отрицательно, ибо Временное правительство, издавая данный указ, действовало как орган Верховной власти, не только фактически являясь таковой в порядке революционного творчества, но и юридически, в силу преемственности власти, закрепленной рядом юридических актов: Манифеста Императора Николая II об отречении от Престола за себя и за сына Алексея, Манифеста Михаила Александровича об его отречении с передачей Верховной власти Временному правительству впредь до созыва Учредительного Собрания и установления им порядка и форм государственного строя России. Верховная власть Временного правительства была принята, между прочим, Правительствующим Сенатом, принявшим к исполнению и Указ Временного правительства об увольнении генерала Климовича от должности сенатора. Таким образом, никакому обжалованию Указы Временного правительства, как акты верховной власти, подлежать не могут». Разъяснение Челищева поддержали сенаторы Гражданского и Кассационного департаментов. Общее собрание в итоге приняло постановление о невозможности обжалования принятых в 1917 г. решений, а в ответе генералу Климовичу указывалось лишь на крайне несовершенную природу нормотворчества периода Временного правительства, которое тем не менее приходилось признавать[478]478
  ГА РФ. Ф. 6611. Оп.1. Д.1. Лл. 431–434.


[Закрыть].

Высшие кассационные и санкционирующие функции сосредоточивались у Правительствующего Сената. Однако не меньшее значение для функционирования системы управления в Крыму имело создание контрольных инстанций, для чего приказом № 3625 от 12 сентября была создана Высшая Комиссия Правительственного надзора Юга России, принимавшая «прошения, жалобы и заявления» от жителей Крыма. Комиссия получала право осуществлять наблюдение за исполнением тех или иных правительственных постановлений и распоряжений местной администрации[479]479
  Военный голос. Севастополь, № 157, 16 октября 1920 г.


[Закрыть].

Наряду с преобразованиями в гражданской юстиции важнейшим направлением правовых реформ признавалась реорганизация военной юстиции. Здесь перемены были крайне необходимы, учитывая тот факт, что накануне вступления Врангеля в должность Главкома ВСЮР в Крыму происходили серьезные нарушения законности именно органами военной юстиции. Военно-полевые суды фактически принимали на себя всю ответственность за совершение правосудия как в прифронтовой полосе, так и в тылу. Законодательно же военно-полевые суды могли учреждаться «лишь в крайних случаях, когда учиненное преступление совершенно очевидно, не требует никакого расследования и по характеру своему вызывает необходимость в безотлагательной и примерной репрессии». Поэтому в военно-полевых судах практически отсутствовали следственные функции и адвокатура, а их созыв не мог носить регулярного характера. Между тем корпусные суды (аналог окружным судам гражданской юстиции), работавшие на постоянной основе и состоявшие, по свидетельству автора брошюры «Правосудие в войсках генерала Врангеля», «из опытных военных и гражданских юристов, действовавшие с соблюдением всех гарантий правосудия (состязательный порядок, гласность и пр.)», практически не участвовали в совершении судебных функций. Воинские начальники предпочитали передавать дела на рассмотрение военно-полевых судов, которые полностью зависели от воли назначившего их строевого командира, и, следовательно, говорить об «объективности» выносимых ими решений не приходилось[480]480
  А.П. Правосудие в войсках генерала Врангеля. Константинополь, 1920, с. 6–7.


[Закрыть].

Стремясь наладить должный правовой порядок, Врангель приказом № 2994 от 6 апреля 1920 г. отменил «исключительное право Военного и Морского начальства на возбуждение уголовного преследования против военнослужащих». Тем самым был отменен приказ Главкома ВСЮР № 1812 от 23 июля 1919 г. Была отменена т. н. «административная гарантия» и заявлялось о возвращении к дореволюционным правовым нормам Свода военных постановлений 1869 г. (Устав Военно-судебный, Воинский Устав о наказаниях) с дополнениями, предусмотренными приказами по Военному ведомству за № 464, 724 1914 г. и № 220, 513, 650 1915 г. Этим восстанавливался прежний порядок военного судопроизводства, при котором «законными поводами для начатия дел» признавались уже не только «сообщения военного и морского начальства», но и «предложения военного и военно-морского прокуроров», «сообщения административных и судебных должностных лиц и мест», «жалобы и заявления со стороны как самих военнослужащих, так и «частных лиц». Тот же военный и военно-морской прокурорский надзор направлял обвинительный акт в военно-полевой суд, который и выносил окончательное решение. Но особо важным становилось теперь производство дознаний, проведение предварительных следственных действий, а не вынесение немедленных вердиктов.

Предварительное расследование становилось обязательным условием деятельности военной юстиции. В белом Крыму вводилась совершенно новая до того структура – Военно-судные комиссии (приказ № 3023 от 14 апреля 1920 г.), фактически заменявшие собой военно-полевые суды. В дополнение к данному приказу было опубликовано «Положение о военно-судных комиссиях», утвержденное («за Главнокомандующего») генералом Шатиловым и подписанное Начальником Военного и Морского Судного отдела генерал-лейтенантом И. А. Ронжиным, в ведении которого находилась деятельность всех военно-судных комиссий. «Положение» определяло состав (председатель, пять членов и делопроизводитель) и полномочия создаваемых комиссий. Членами комиссий должны были быть штаб– и обер-офицеры (двое из штаб– и трое из обер-офицеров), а председателем – штаб-офицер или генерал. Отдельно указывалось, что «членами комиссии назначаются, по возможности, лица с высшим юридическим образованием», а делопроизводителем – «лицо обязательно с высшим юридическим образованием». Комиссия принимала дела и «по своему усмотрению», и «по сообщениям должностных лиц», и «по объявлениям и жалобам частных лиц». Комиссия должна была расследовать дела, рассмотрение которых было ранее в традиционной компетенции военно-полевых судов («когда учинение преступного деяния и виновные в нем являются настолько очевидными, что нет надобности в дальнейшем расследовании»), а при вынесении решений – руководствоваться правилами о военно-полевых судах. Если проведенные «дознание или расследование» не были произведены с должной полнотой, то и в этом случае комиссии могли назначать «дополнительное расследование». Приговоры военно-судных комиссий подлежали утверждению начальника гарнизона или коменданта крепости, а в случае несогласия последних с приговором передавались на рассмотрение корпусных и военно-окружных судов.

Пределы власти комиссий распространялись на «территорию соответственного уезда или крепостного района». Комиссии должны были создаваться «в каждом уезде Таврической губернии, при начальниках гарнизонов, соответствующих уездных городов и при комендатурах крепостей Севастополь и Керчь. Таким образом, в отличие от военной юстиции 1919 г. основной низовой структурой становилась уже не отдельная воинская часть, а административно-территориальная единица. Это было оправдано с точки зрения стабилизации фронта, отсутствия быстрого перемещения воинских частей, а также с позиции максимально возможного обеспечения правопорядка в той или иной местности, лишенной в силу тех или иных причин необходимых структур гражданской юстиции. Отдельным пунктом утверждалось: «Суду Комиссий за совершение преступлений, перечисленных в настоящем положении, подлежат как военнослужащие, так и гражданские лица».

В июле в Севастополе, несмотря на ограниченные типографские возможности, было издано специальное «Руководство для военно-судных комиссий, военно-полевых и полковых судов», составителями которого были полковник военно-судного ведомства Н. Несмелов и коллежский асессор Н. фон Ланг. В него вошли все приказы, а также руководящие статьи из Уголовного Уложения и Воинского устава о наказаниях. Отдельно к Руководству прилагались образцы специальных типографских бланков для проведения заседаний военно-судных комиссий. В предисловии к сборнику указывалось, что «учреждение военно-судных комиссий вызвано участившимися в последнее время разбоями, грабежами и кражами, которые, помешав победоносному движению вперед Русской Армии (имелись в виду военные неудачи 1919 г.), могут препятствовать и теперь, озлобляя население и разлагая элементы Армии». Военно-судным комиссиям полагалось ориентироваться на заявленные «основными принципами правопорядка» – «скорость и неизбежность уголовной репрессии». Когда потерпевший будет видеть, что преступление не осталось безнаказанным, а виновный будет знать, что при существующем судебном аппарате (военно-судной комиссии) мало шансов избежать уголовной репрессии, и притом, когда репрессия постигает виновного настолько быстро, что обстоятельства преступления еще живы в памяти общества или определенной группы лиц и корпораций, тогда только назначение военно-судных Комиссий будет достигнуто»[481]481
  Руководство для Военно-Судных Комиссий, Военно-Полевых и Полковых Судов. Севастополь, 1920, с. 2.


[Закрыть].

Первоначальная компетенция комиссий заключалась в рассмотрении дел, связанных с совершением лишь «грабежей и разбоев». 5 мая 1920 г., в ожидании скорого наступления, приказом Главкома № 3134 предусматривалось создание комиссий не только при территориальных единицах, но и «при штабах корпусов» (фактически этим заменялись корпусные суды), и «при каждой пехотной и конной дивизии». Комиссии были полностью изъяты из подчинения строевых начальников, подчиняясь «только Главному Военному Прокурору», что делало их формально независимыми от воли командиров, чьи подчиненные совершали преступления. Прилагаемой к приказу «инструкцией» комиссии обязывались «широко оповестить войска и население… о своем местоположении, с указанием, что по всем делам о грабежах и разбоях надлежит обращаться к ним». Предусматривалось введение специальных флагов с надписью, обозначающей расположение военно-судной комиссии. В распоряжении председателя комиссии следовало сформировать «особые патрули из надежных солдат под начальством энергичного офицера для ареста грабителей» (фактически заменяющие собой комендантские команды). Расширялась и область подсудности в компетенции комиссий. Приказом Главкома № 3216 от 25 мая 1920 г. помимо разбоев и грабежей в ведение создаваемых структур военной юстиции передавались дела по кражам, совершенным военнослужащими (кражи, совершенные гражданскими лицами, разбирались в 1920 г. только мировыми судьями).

Наконец, приказом № 3275 от 3 июня 1920 г. Главком предписал «дабы полнее обеспечить интересы местного населения, потерпевшего от краж, грабежей и разбоев», в обязательном порядке включить в состав военно-судных комиссий «двух представителей крестьян от волостного земства» с совещательным голосом, привлекать их к расследованию преступления и выслушивать показания нарушителей. Кроме того, комиссиям поручалось также заниматься выплатой компенсаций за произведенные воинскими частями реквизиции подвод и лошадей, что, конечно, трудно считать делом, подлежащим ведению правосудия, но бывшим достаточно насущным для крестьянства в страдную пору лета 1920 г. Заседания комиссий стали совершаться открыто и гласно, а офицеры-юристы обязаны были давать также консультации местному населению по многочисленным, возникающим у него правовым вопросам[482]482
  Там же, с. 3—10; Правосудие в войсках. Указ. соч., с. 12, 14.


[Закрыть].

Приказом № 3268 от 31 мая 1920 г. должность начальника военно-судной части учреждалась при управлении каждого армейского (неотдельного) корпуса. В его компетенцию входило рассмотрение всех военно-судных дел, поступающих к командиру корпуса, «ближайший надзор за деятельностью военно-полевых судов», контрольные функции по отношению к военно-судным комиссиям, а также непосредственное «производство расследований» по распоряжению командира корпуса и Главного Военного Прокурора. Фактически начальник военно-судной части обладал правом утверждать смертные приговоры военно-полевых судов, поскольку «прежде приведения их в исполнение» обязан был проводить проверку «всех законченных в военно-полевом суде дел». В случае выявленных нарушений в работе военно-полевых судов начальник военно-судной части мог передать их на обжалование в Главный Военный Суд. В специальном обращении начальника военно-судного ведомства от 8 августа за № 7479 отмечалось: «Военно-прокурорские надзоры судов армии, а равно и военно-следственные власти должны стать, по возможности, ближе к войскам и населению, стремясь к тому, чтобы ни одно преступление не осталось безнаказанным и ни один преступник – без должного воздействия со стороны уголовного закона. Население и войска должны быть широко оповещены, к кому надлежит обращаться с жалобами и заявлениями об известных им фактах злоупотреблений». Наконец приказом от 4 сентября 1920 г. за № 3602 отмечалось, что «гражданская жизнь постепенно ступает на путь мирной плодотворной работы под защитой сильной и вполне сорганизованной государственной власти, обладающей необходимым военно-судебным аппаратом, и в интересах создания более нормальных условий ответственности граждан перед законом и для поднятия идеи правопорядка на должную высоту». Поэтому все «дела о гражданских лицах по обвинению их в преступных деяниях, изъятых из общей подсудности», в военно-полевые суды больше не передавались. Ранее существовавшие изъятия из гражданской подсудности, обусловленные тем, что «военно-полевые суды… часто являлись единственными органами правосудия в данной местности», теперь отменялись. Осенью 1920 г. в развитии военной юстиции становилась очевидной тенденция ограничения сферы ее деятельности и изменения ее политико-правового статуса[483]483
  А.П. Правосудие в войсках… Указ. соч., с. 36–39, 46–48.


[Закрыть].

В этой связи нельзя не отметить, что, несмотря на ограниченность территории и в условиях единоличной административной вертикали в Крыму в 1920 г., считалось необходимым вернуться к классическим принципам государственного права. Существовавший еще с 1918 г. порядок деятельности военной юстиции, при котором судебные вертикали военного и военно-морского ведомств подчинялись военному и морскому министрам, было решено заменить на тот, при котором «органы правосудия и юстиции не должны находиться в подчинении административной власти, как бы высоко ни были поставлены ее представители… Только самостоятельное положение ведомства даст ему возможность развить максимум плодотворной работы в борьбе с преступностью, считаясь лишь с велением закона и своей совести и не растрачивая сил на улаживание различных трений… Мы только тогда победим, когда на кончиках своих грозных штыков понесем народу принципы права, правды и законности». В развитие этих намерений и с целью совершенствования системы военной юстиции приказом № 3718 от 9 октября 1920 г. Врангель провозгласил принцип «надлежащего разграничения деятельности властей судебной и административной», полностью изъяв военное и военно-морское судебное ведомство из подчинения начальникам военного и морского управлений. Главный военный и военно-морской прокуроры, а также Начальник военного и морского судного отдела соответственно переименовывались в Главного прокурора армии и флота и Начальника военного и военно-морского судного ведомств и переходили в непосредственное подчинение самому Главкому. Тем самым формально провозглашалась независимость военной юстиции от военачальников любых категорий. Военно-судная вертикаль и прокурорский надзор стали формально независимы (фактически данная система так и не успела сложиться из-за недостатка времени на реализацию). Главный прокурор получал право обязательной первичной редакции (с правом возможной корректировки) всех законопроектов и проектов приказов, «устанавливающих новые виды преступных деяний, усиливающие или изменяющие существующие наказания…, прежде представления их Главнокомандующему или опубликования».

Определенные проблемы возникали с укомплектованием военно-судных комиссий квалифицированными юристами. Так сложилось, что в составе Русской армии офицеры, имевшие гражданское юридическое образование, были, как правило, в младших, обер-офицерских, чинах. Поэтому в ходе реформирования военно-судного ведомства возникали предложения о замене служебного ценза (длительность пребывания в должности) образовательным и привлечении имевших данное образование офицеров к работе в качестве «временных членов военных судов». «Кадровый резерв», бывший в распоряжении военно-судного ведомства, состоял к осени 1920 г. всего из 15 профессиональных юристов с большим стажем работы (однако «людей больных и переутомившихся»), что вынуждало «кадровый голод» преодолевать за счет строевых офицеров[484]484
  Военный голос. Севастополь, № 160, 20 октября 1920 г.


[Закрыть].