Текст книги "Дикий мед"

– Как пожелаешь, Поль, – сказала Домини и следила, как он выходил из комнаты и закрывал за собой дверь. Она закрыла рукой глаза и несколько минут лежала неподвижно, без слез. Ее боль и горечь были слишком велики для слез.

После легкого завтрака, состоявшего из кофе, булочек и меда, Домини взяла книжку и направилась в беседку из винограда, в глубину сада. В беседке царила густая тень от виноградных листьев, и вся она была увешана гроздьями, которым еще надо созреть. В зеленых ветвях перечных деревьев звенели цикады. Вьюнки и можжевельник распространяли вокруг сладкий аромат. Среди зелени виднелись пятна росших группами ирисов – синих, как сапфиры.

Домини уселась в арке и решительно погрузилась в роман. Около одиннадцати часов ее нашел Янис, держа в руках корзину с едой, заказанную Полем. Корзина была не очень тяжелой, но Янис настоял снести ее до берега. Домини очень нравился серьезный слуга Поля, который знал имена всех птиц на острове и названия полевых цветов, росших у тропы, по которой они ходили на пляж. У них с Литой не было детей, и Домини иногда казалось, что они относятся к ней, как к ребенку. Они управляли домом на Орлином утесе с такой спокойной деловитостью, что Домини ничего не оставалось делать, кроме как обследовать большие комнаты и винтовые лестницы, ведущие во многочисленные кладовые.

– Как красив и спокоен сегодняшним утром остров, Янис. – Домини приостановилась на извилистой, спускающейся к морю тропе, чтобы вобрать в себя чистую синеву Ионического моря и жемчужного отсвета солнца на воде, на песке, на отполированных волнами скалах.

Янис улыбнулся осматривающейся вокруг Домини, легкий бриз играл ее волосами, и она казалась такой юной и беззаботной в трикотажной кофточке без рукавов и коротенькой пляжной юбочке.

– Ой, посмотри-ка, Янис! – Домини показала на лагуну, где, как на крыльях, подпрыгивал дельфин, взлетал и снова скрывался, ныряя в воду.

Когда пришел Поль, Домини загорала. Она не слышала, как он подходил по мягкому песку, но почувствовала, на спине его тень. Казалось, что он возвышается до самого солнца, гордый и похожий на Аполлона. Сев, она всмотрелась в его лицо, и оно ей показалось немного усталым.

– Хочешь есть сразу же? – спросила она.

– Нет, если тебе самой не хочется. Я думал, мы могли бы ненадолго выйти на лодке.

– Хорошо. – Она прыжком вскочила на ноги прежде, чем он успел помочь подняться. Глаза ее снова пробежали по его лицу. Домини поняла, что у него болит голова, и он надеется, морским ветером разогнать боль.

– Поль, – Домини, несколько побаиваясь, прикоснулась к его руке, – что говорят врачи о твоих головных болях?

– Моя дорогая, – улыбка у него была насмешливой, а взгляд непонятным за темными стеклами очков, – неужели ты беспокоишься обо мне?

– Я не люблю, чтобы кому-то было больно. – Домини отдернула руку, словно обожглась. – Извини, что вмешалась.

– Боль пройдет со временем. – Поль пошел к причалу, где стояла лодка, отвязал от тумбы и столкнул в воду. Потом бросил в нее свою рубашку, и когда он переносил Домини в лодку, она почувствовала, как напряглись у него мышцы. Мгновение он держал ее, улыбаясь отчаянно, как греческий пират.

– Иногда, моя маленькая пленница, мне кажется, что ты не совсем уж ненавидишь меня, – тихо заметил он.

Она пристально посмотрела на него и отчетливо вспомнила все, что он говорил ей утром.

– Я стараюсь найти что-нибудь хорошее даже в плохом, – холодно возразила Домини. – Тем более, теперь я знаю, что мое заключение не пожизненное.

Он рассмеялся и отпустил ее. Потом развернулся и направил лодку в открытое море, где через некоторое время солоноватый морской ветерок и прыгающие и кувыркающиеся в воде дельфины снова заставили глаза Домини разгореться любопытством и весельем.

– Как твоя головная боль? – крикнула Домини, стараясь перекричать пение пены и шум лодочного мотора.

– Гораздо лучше, – бросил он через плечо. – Дельфины сегодня очень игривы, да? Посмотри на этого бронзово-голубого парня, он очень отважен.

Большой дельфин был и на самом деле даже слишком смел, несколько раз он качнул лодку, едва не опрокинув Домини в воду. Когда она, смеясь, ухватилась за борт, Поль велел ей быть осторожнее.

– В этих водах водятся не только дельфины, – добавил он.

Он имел в виду акул и не позволил Домини нырнуть в воду, пока они снова не оказались в коралловой лагуне, где рыба была слишком мелкой, чтобы привлечь жестоких и жадных морских тигров-акул.

Домини очнулась от задумчивости; сидя у озерка в скале, она надолго погрузилась в свои мысли. Домини поднялась и уже бежала к полоске прибоя, чтобы сполоснуть ноги, когда что-то укололо ей левую ступню, и она невольно вскрикнула от боли.

Домини наступила на колючего морского ежа и, взглянув на ногу, заметила несколько темных колючек, проникших под кожу. Домини хорошо знала, если их сразу не вытащить, они обязательно воспалятся и вызовут заражение. Потому она присела на ближайший валун и попыталась извлечь их ногтями.

– Что ты сделала? – К ней подошел Поль.

– А, – она взглянула на него сквозь крылья опустившихся на лицо волос, – только наступила на морского ежа и поймала несколько его иголок.

– Дай-ка я сам посмотрю. – Он встал перед ней на колени и поставил себе на руку ее маленькую ногу. Через мгновение он поднял глаза. – Нужны щипчики, но если ты наступишь на ногу, колючки войдут еще глубже. Давай я донесу тебя до дома.

– Не по этому же крутому подъему на скалу, Поль! – Она отпрянула от него, нервно рассмеявшись. – Я немного поправилась после приезда в Грецию.

– На унцию или две? – засмеялся он. Его теплые руки сомкнулись вокруг Домини, и он легко поднял ее, прижав к своей обнаженной груди, где греческая золотая медаль запуталась в поросли темных жестких волос. Когда она уже лежала в его руках, взгляды их встретились, потом его взгляд передвинулся на ее шею, где пульсировала голубая жилка под нежной кожей медового цвета.

– Ты все еще нервничаешь в моих руках, Домини? – посмеялся над ней Поль. – Пора бы уже и привыкнуть.

Он спокойно и уверенно двигался по песку и нес ее через песчаный пляж под арку пещеры, ведущей к дому. Теперь их накрыла тень, подсвеченная светом морской воды, и Домини чувствовала сильное биение его сердца, так, словно оно касалось ее груди. И вдруг, как за час или более до этого, в лодке она почувствовала во всем теле слабость. Ее пронизала какая-то, пока еще не совсем ясная, мысль. В лодке она могла сбежать от Поля, нырнув за борт, но тут его руки держали ее в плену. Самоуверенный подбородок возвышался над ее головой, как бы приказывая ей, лежать смирно, и она позволила, чтобы ее несли, как Ундину в замок.

В пещере становилось все сумеречнее, они проникали в самое ее сердце, потом вдруг раздалось как бы рычание невидимого зверя. Оно донеслось откуда-то из скалы над их головами, отдалось эхом от влажных каменных стен, это был жуткий угрожающий гул. Поль замер, руки вокруг Домини сжались так, что ей стало больно.

– Что это, Поль? – Она ухватилась за его обнаженное плечо, бессознательно впившись до боли в него ногтями.

Он ответил не сразу, стоял, напрягая слух, как кот при появлении неожиданной опасности. Что-то треснуло, земля содрогнулась, Поль поставил Домини на ноги и торопливо и строго сказал:

– Беги, детка… будет обвал!

Домини бежала с колотящимся от ужаса сердцем. Она знала, что до двери оставалось совсем немного, до той двери, которая спасет их от опасности и впустит в сад перед домом. Снова послышался страшный треск, и Домини в ужасе подняла глаза. Тут свод пещеры раскрылся, и со страшным шумом посыпались камни, швырнув ее на колени… заставив ее вскрикнуть, но крик был тут же заглушен облаком пыли и болью…

Глава 13

В маленькой комнатке Поля, где он обычно отдыхал днем, сумеречно. Потолок из резного дерева и простые беленые стены придавали ей монастырский вид, вся она производила впечатление мирного, спокойного уголка. Но душевное состояние се хозяина плохо сочеталось с отрешенной атмосферой комнаты, по крайней мере в этот вечер, – он метался из угла в угол, напоминая тигра в клетке.

Поль уже давно заменил разорванные и пыльные брюки, царапины и ссадины на его руках обработал Янис. Доктор был занят наверху. Он там уже много часов, так казалось Полю.

Он затушил недокуренную сигарету и вышел на балкон с ажурной металлической балюстрадой над находящимися далеко внизу, в пропасти, острыми скалами и блестящим темным морем. Над головой светили многочисленные звезды, в ночном воздухе чувствовался аромат сосен. Далеко внизу, на воде, двигались огни фонарей, похожие на светлячков, это рыбаки вышли на ночной лов.

Израненные, разрисованные йодом руки Поля крепко стискивали перила балюстрады. Но он, казалось, не чувствовал боли. Он ждал, слепо уставившись вниз, на море, плещущее в скалах. Свет на парусных суденышках привлекал рыб, как обычная лампа привлекает любопытных мошек. Они жадно набрасывались на крючки и, когда их вытаскивали на палубу, бились, сверкая как серебро, стараясь вырваться на свободу.

Толстый ковер заглушил звуки шагов, и Поль скорее почувствовал, чем услышал, как в дверях позади него появился человек. Поль резко повернулся. Из-за темноты невозможно было разглядеть выражение его лица.

– Скажите мне! – вырвалось у него по-гречески. – Как она сейчас, Метрос?

Доктор-грек вышел к нему на балкон. Он бросил быстрый взгляд на видимость преграды между Полем Стефаносом и глубоким обрывом, заканчивающимся опасными острыми скалами на дне.

– Войдем в комнату, Поль, – позвал доктор. – Там удобнее разговаривать.

– Ты об этом, Метрос? – Поль указал на обрыв под балконом. – Боишься, что я обреку свою душу на проклятье? Домини умерла, да? Я это знал, знал, когда поднял тот, последний, кусок скалы и увидел, как неподвижно она лежала…

– Мы не можем разговаривать здесь! – Метрос взял Поля за руку и потянул в дом. С решительным щелчком он закрыл дверь и задернул портьеры. – Свет, мужчина! – приказал он. – Свет!

Последовал щелчок выключателя, и засияла настольная лампа, бросая свет на лицо Поля под странным углом, высвечивая его обтянувшиеся скулы и впадины под ними. Его шрам побагровел, и края его, казалось, стали пульсировать.

– Домини… – Поль шумно вздохнул. – Она не приходила в сознание, не звала… никого не звала?

– Ваша жена жива. – Доктор-грек взял графин и наполнил небольшой бокал, который сразу же сунул в руку Поля. – Выпейте это, мой друг. Ну же.

Поль уставился на доктора, но все же, резко закинув голову, одним глотком выпил бренди. Вид его был устрашающим; не сводя глаз с врача, с растрепанными волосами, сжав поросшие щетиной челюсти и по-тигриному сверкая глазами, – что с ней сделали камни? – спросил он. – Она будет калекой? Да?

У доктора было доброе сухощавое лицо под темной с проседью шевелюрой. Глядя на Поля, он постукивал сигаретой по портсигару, потом взял ее в рот.

– Ваша молодая и красивая жена, – сказал он тихо, – потеряла ребенка.

– Что? – Поль изумленно вытаращил на Метроса глаза. – Но я… я и понятия не имел… ребенок? Она мне ничего не говорила…

– Возможно, она не была уверена. – Метрос внимательно разглядывал Поля своими темными мудрыми глазами. – Молоденькая девочка, далеко от родных, а срок беременности всего два месяца.

– Два месяца? – Казалось, что Поль перебирает в памяти прошедшие недели и возвращается к той, первой, ночи с Домини. Взгляд его исполнился глубокой печали.

– Мне очень жаль, Поль. – Метрос сочувственно пожал ему руку. – Я знаю, для тебя этот ребенок слишком много значит. Но девушка оправится, переживет потерю и физическое потрясение. У нее будут дети: еще есть время.

– Нет! – резко выкрикнул Поль. – Второго раза не будет, никогда не будет. Дитя, которого она любила бы, погибло… ушло, как счастье, неуловимое, и нам двоим его больше не найти.

– Это говорит мужчина! – сердито воскликнул Метрос. – Нельзя лишать девушку возможности иметь и любить ребенка вместо…

– Меня? – в насмешке Поля слышалась горечь. – Друг мой, эта девочка ненавидит меня, она не переносит моего вида, не терпит моего голоса, прикосновения. Ага, я тебя, кажется, шокировал! Но уверяю тебя, так оно и есть. Когда проживешь с пониманием этого бок о бок целых два месяца – два месяца, за исключением всего нескольких коротких часов, – сомнений уже не остается. Это читается в ее взгляде. В том, как она вся сжимается, когда я протягиваю руку, чтобы коснуться ее. В дрожащем голосе, когда она изо всех сил старается удержаться от слез, слез, которых она не знала до встречи со мной.

– Но девушка вышла за тебя замуж, Поль.

– Ты грек, Метрос. – Улыбка Поля казалась болезненной гримасой. – Ты, как и я, знаешь, что для женщины любовь не всегда является причиной вступления в брак.

– Понятно… – Доктор Деметриос Суиза погасил сигарету. – Есть ли связь между существующим положением и твоим отказом пересмотреть решение, которое мы обсуждали сегодня утром в моем кабинете?

– Нет, Метрос. – Поль отодвинулся от стола и направился к двери. – А теперь мне можно подняться к жене?

– Она находится под действием снотворного, Поль, и проспит до самого утра. Я оставил ее под присмотром очень умелой женщины, Литы. Но ты, естественно, можешь на нее взглянуть. – Метрос подошел к Полю вплотную и, будучи меньше ростом, посмотрел на него снизу вверх. – Поспи и ты, друг мой. Девушка молода и здорова. Очень скоро у нее все будет в порядке.

– Ты придешь утром, Метрос?

– Конечно.

– Самое ужасное в этом, – Поль снова полез рукой в волосы, уже и так стоявшие дыбом, – то, что если бы я пошел впереди Домини, я и принял бы на себя основную массу этих проклятых камней. А я велел ей бежать вперед. Думал, она успеет добраться до двери.

– Ты не должен упрекать себя за это, – сказал Метрос, когда они выходили в холл, где он забрал свой черный чемоданчик и куртку. Они обменялись рукопожатиями, и Поль направился вверх, тихо вошел в спальню Домини, где, сидя в кресле, освещенная приглушенным светом ночника, сидела Лита и вязала что-то на спицах.

Поль приблизился к кровати, на которой лежала Домини, погруженная в наркотический сон после тяжких испытаний, камнепада и потери ребенка, и казавшаяся такой маленькой, беспомощной и потерявшейся. Ресницы ее тяжелым веером легли на осунувшиеся щеки, а левая рука лежала поверх простыни, и широкий золотой ободок казался слишком тяжелым для тонкого пальца, на который он был надет.

В комнате сделалась полнейшая тишина и не нарушалась совершенно ничем – Лита перестала шевелить спицами. Потом Поль тихо сказал:

– Ты можешь отдохнуть, Лита. Я останусь здесь. Женщина поколебалась, но по выражению лица Поля прочитала, что это дело решенное, и, еще раз взглянув на Домини, Лита выскользнула из большой сумеречной комнаты со слабым запахом лекарств. Однако она не сразу отправилась спать, а пошла на кухню и сварила Полю крепкий турецкий кофе. На поднос поставила еще тарелочку с бисквитами и отнесла в спальню. Поль придвинул кресло к кровати и сидел там, посверкивая глазами, как тигр в засаде. Лита поставила поднос так, чтобы Полю было легко до него дотянуться, и оставила его наедине со спящей женой.

Тьма постепенно раздвигалась, начиная с востока, и тонкая стального цвета линия уже отделяла ночь ото дня, когда Домини начала просыпаться. Она смутно осознавала, что с ней рядом кто-то есть, кто-то помог ей приподняться в подушках, чтобы она смогла выпить несколько глотков прохладного сока лайма. У нее странно кружилась голова и болело все тело. «Что это, снова грипп?» гадала Домини.

– Спасибо, – пробормотала она, не совсем понимая, кто поправил подушки, чтобы ей было удобнее, а потом снова осторожно уложил ее. Веки у нее казались невыносимо тяжелыми, Домини силилась их поднять и едва различила силуэт с широкими, как крылья, плечами. Уснула она прежде, чем успела задуматься, кто с ней рядом. А когда в следующий раз проснулась, с ней была Лита и еще коренастый с добрыми глазами мужчина, который оказался доктором Деметриосом Суизой.

Через восемь дней доктор беседовал с ней о случившемся выкидыше. Шок от того, что она оказалась погребенной под землей и камнями, явился причиной выкидыша, так он сказал Домини.

Она сидела, облокотясь на подушки, совершенно неподвижно. В день обвала Домини мимолетно почувствовала ребенка, но еще не была готова принять эту весть. Теперь уже слишком поздно, чтобы радоваться или волноваться.

– Полю хотелось ребенка, – тихо сказала она. – Он, наверное, был разочарован, когда вы сообщили, что я его потеряла.

– Убежден, он был бы гораздо более расстроен, если бы потерял вас, – сказал доктор, и, хотя он разговаривал по-английски не так свободно, как Поль, Домини хорошо поняла каждое вежливое и спотыкающееся слово. Она рассматривала свои руки, лежащие на коленях на шелке халатика. Доктор наблюдал за ней и поражался ее самообладанию. Гречанка безутешно рыдала бы о потере своего первенца, а эта очаровательная и холодная молодая англичанка сидела с совершенно сухими глазами и внешне казалась очень спокойной. Метрос Суиза сунул себе в рот сигарету и вспомнил, как Поль говорил, что эта девушка с холодными синими глазами не любит своего мужа.

Домини и доктор сидели на площадке перед домом, куда Янис вынес им турецкий чай в высоких стаканах. Подал он и тоненькие сэндвичи со всякой начинкой и богатый выбор пирожных. Поль еще утром поехал к своей тетке и должен вернуться с Карой.

– Вы должны хотя бы попробовать сэндвич, – уговаривал ее Метрос, так как Домини только пила чай. – Ну-ка, я сам вам подам.

– Я совсем не голодна, доктор, – запротестовала Домини.

– Но вы должны есть, дитя мое, иначе будете долго выздоравливать. Вот сэндвич с цыпленком и еще один с паштетом. Очень питательно, и я настаиваю, чтобы вы съели все до крошки.

Доктор был слишком добр и дружелюбен, чтобы отказаться, и Домини обнаружила, что ест сэндвичи и делится с ним своими впечатлениями о Греции. Еще Домини узнала, что он вдовец и что его единственный сын учится в Афинах в медицинском институте.

– Его не удовлетворит работа врача на острове, – с улыбкой сообщил доктор Суиза. – А вот я здесь на месте. Я работаю в детской клинике, построенной вашим мужем, которую помогают содержать влиятельные, как и он, люди. Они же помогают оплачивать счета тех, кто сам не в состоянии сделать это.

– Вы лечите Поля от головных болей, доктор Суиза? – спросила Домини.

Доктор как раз выбирал для себя пирожное, и его раздумье о том, что же предпочесть из множества вкуснейших изделий кулинарного искусства, оказалось слишком серьезной проблемой. По крайней мере, на минуту его вилка застыла над тарелкой, потом он, наконец, сделал выбор и бросил на Домини короткий взгляд из-под кустистых бровей.

– Он говорил вам о своих… головных болях? – спросил Метрос.

– Не совсем так. Кажется, его раздражает, когда я пытаюсь говорить об этом, – сообщила она. – По всей вероятности, будучи во всем, если не считать головные боли, сильным и здоровым, он не хочет признавать за собой какую-то слабость.

– Возможно. – Доктор положил в рот пирожное и внимательно наблюдал за пчелами, собирающими мед на ближайших к ним цветах какого-то вьющегося растения.

– Поль – типичный грек, – вдруг сказал Метрос. – А греков всегда нелегко понять. Их можно сравнить с айсбергами, большая часть их скрыта от глаз.

– Айсберги могут принести много вреда, – тихо проговорила Домини.

– Но они могут растаять: лед не железо.

– Воображаю, какая температура для этого потребуется, – рассмеялась Домини.

Доктор улыбнулся, услышав новый звук ее голоса, и удивился тому, как оживилось и преобразилось от смеха ее прекрасное лицо, которое до этого он видел только страдающим или недоступно холодным. У него засветились глаза. Теперь он понял, что ошибался, считая ее холодной… Ох, как эти ее глаза отражают синеву неба и моря, и как соблазнителен изгиб ее губ. В самом деле, она еще почти ребенок, тонко чувствующий, застенчивый, – не из тех, кто показывает свои чувства. Он наклонился и посмотрел ей прямо в лицо.

– Есть единственный огонь, способный поглотить все, – сказал он. – Мало что может устоять перед его мощью.

– Это загадка, доктор Суиза? – улыбнулась Домини.

– Можно назвать это и загадкой, дитя мое. Самой сложной в мире и по-настоящему неразгаданной с того самого времени, когда Ева подала Адаму запретное яблоко.

– Понимаю. – Она крепко сцепила пальцы, будто стараясь успокоиться. – Вы говорите о любви, доктор.

– А разве вы не согласны, что это всепоглощающее пламя, мадам?

Домини отвела взгляд и на мгновение с ужасом подумала, у ж не рассказала ли она ему что-то в бреду. Он был добр, в возрасте, и напоминал ей дядю Мартина, но исповедь может принести только временное облегчение, за ним последует смущение, сожаления в том, что позволила себе раскиснуть.

– Мне всегда казалось непонятным, почему яблоко было запретным, – пробормотал Метрос. – Если у Евы не хватило бы мужества сорвать его, даже рай оказался бы скучнейшим местом.

– Они с мужем были изгнаны из рая, – напомнила ему Домини.

– А разве вы не считаете, что они нашли для себя другой, гораздо более интересный? – усмехнулся он. – Весело играть, как дети, в саду, но выйти в джунгли и прожить каждое мгновение напряженно и захватывающе… это… это же и значит жить по-настоящему.

Тут Домини взглянула на доктора, мудрый блеск его глаз сказал ей, что он что-то знает. Они с Берри играли в саду, как дети… упоминала ли она имя Берри в те долгие темные часы после камнепада?

Доктор Суиза поднялся на ноги и с явной неохотой объявил, что должен еще посетить нескольких пациентов. Он взял Домини за руку и со значением пожал ее.

– Мы должны еще побеседовать с вами, – он улыбнулся. – Скоро, да? Когда вы будете к этому готовы, да?

– О чем, доктор? – спросила Домини, не совсем уверенная, что он правильно выразил свою мысль по-английски.

– О вещах, от которых не убежать, дитя мое. Неизбежных вещах, как рождение, любовь… и смерть.

Она смотрела на него широко раскрыв глаза, не понимая. Он задержал ее взгляд, потом склонил тронутую сединой голову и поцеловал ей руку. Метрос попрощался по-гречески, и через минуту она осталась одна. Домини сидела очень тихо, вдруг охваченная острым чувством одиночества. За окнами дома царило молчание, было время сиесты, и даже птицы, казалось, задремали на ветвях деревьев.

Домини откинулась на подушку шезлонга и закрыла глаза. Шуршали сосны, шептало море, а ее мертвый ребенок, казалось, больно сжал ей сердце. Ушла любовь, которую он мог принести и подарить, и слеза поползла по щеке Домини.

Она проспала недолго и проснулась, почувствовав неожиданный холод. Солнце уже больше не освещало площадку перед домом, и Домини заметила, что, пока она спала, дымка, большую часть дня висевшая над морем, прокралась на остров и кольцом окружила вершину и дом вместе с ней.

Домини предупреждали о внезапных туманах, но она не ожидала, что туман может так быстро окутать всю видимую часть острова. Немного взволнованная, Домини соскользнула с шезлонга и подошла к краю площадки взглянуть на утесы в море. Она почти их не увидела, но ясно слышала ленивые удары волн о камни. Медленно двигающиеся кольца тумана поднимались вверх, и на ее волосах быстро образовались крошечные капельки влаги. У Домини появилось жутковатое чувство, будто она вместе с домом оказалась вознесенной в облака.

Домини услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела подходившего к ней Яниса.

– Кажется, мы оказались отрезанными от всего мира здесь, наверху, Янис! – воскликнула она.

– Да, мадам, – серьезно кивнул он. – Здесь очень сыро, вам надо вернуться в дом.

– Да, уже иду, Янис. – У нее потеплело на сердце от того, что он беспокоился о ней. – Я чувствую себя здесь, наверху, как Елена, гуляющая по крепостному валу Трои… это надолго, как вы думаете?

– Думаю, на несколько часов, мадам.

– О, тогда это может задержать приезд моего мужа с сестрой. Как вы считаете? Дорога, ведущая сюда, так крута и извилиста… да еще в тумане, при котором почти ничего не видно, я думаю, Поль не рискнет ехать домой, пока не прояснится, тем более с Карой.

– Уверен в этом, мадам. – Янис раскрыл перед ней двери в salotto, и Домини вошла в большую комнату, почти полностью погруженную в сумерки, согретую ярко пылающим в камине оранжевым пламенем.

– Вы просто прелесть, Янис, что разожгли камин! – Домини покрепче запахнула шелковые складки халата и поспешила к огню. Все еще чувствующая себя избитой и больной, она не могла, как делала это обычно, свернуться клубочком на огромной темной медвежьей шкуре и вместо этого села в глубокое кресло Поля, – протянула руки к жару потрескивающих поленьев. Лита была занята приготовлением особо вкусных блюд, чтобы отпраздновать приезд Кары, но теперь ясно: они, вероятнее всего, задержатся. Домини сказала Янису, что она перекусит около семи часов здесь же у камина. И добавила, что надеется, задержка с ужином не особенно расстроит Литу.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Мы так рады, что вам опять хорошо, – тихо сказал он. – Может быть, вы сейчас же выпьете чашечку английского чая, мадам?

– Угу, – она благодарно кивнула, и глаза затуманились от слез, когда она наблюдала, как Янис выходит из комнаты. Греческая доброта, такая открытая, совершенно бескорыстная, – их постоянное желание облегчить ближним ношу. Домини усиленно поморгала, чтобы не расплакаться.

Чай был просто изумителен, и так приятно пить его, сидя возле горящего камина, скинув шлепанцы и закопавшись пальцами в медвежий мех коврика. Туман подкрался к самым окнам, огонь отражался на темных поверхностях, красных камнях фриза над камином, освещая и оживляя флейтистов, кентавров и девушек с факелами. Вино в хрустальном графине сверкало рубиновым светом. Единственное, чего не хватало, – тихого и уютного кошачьего мурлыканья.

Через некоторое время маленькие, резного дерева часы отсчитали еще один час, и Домини решила подняться в спальню, чтобы переодеться в платье. Она чувствовала усталость и боль во всем теле, но твердо решила не ложиться в постель. Скоро туман рассеется, и будет гораздо лучше, если она встретит Кару и Поля, а не станет валяться в постели.

Домини надела голубое платье с длинным рукавом, чтобы Кара не расстраивалась при виде ее рук, до сих пор покрытых синяками. Лицо в зеркале выглядело бледным, с темными кругами вокруг глаз, и Домини воспользовалась косметикой, чтобы скрыть следы несчастья, теперь уже, слава Богу, начинающие исчезать!

Да, платье слишком просто, надо оживить его каким-нибудь ожерельем. Домини открыла ящик, где хранила драгоценности. Там вместо простой, обтянутой кожей коробки была филигранная шкатулка с вырезанными на ней очаровательными чертенятами и фавнами, рыбками и ракушками, летящими птицами. Домини открыла шкатулку. Да, внутри ее драгоценности, аккуратно разложенные по изящным и удобным крохотным выдвижным ящичкам.

Антикварная шкатулка для драгоценностей была подарком Поля. Молчаливое выражение сочувствия, как предположила Домини, потому что за прошедшие восемь дней он ни слова не сказал о потерянном ребенке. Он вообще казался замкнутым более обычного.

Домини провела пальцем по изящной резьбе шкатулки, получая удовольствие от осязания, которое, однако не согревало ей сердце. Она взяла простую нить жемчуга, когда-то принадлежавшего матери, и, надевая ее, вспоминала о дне своего венчания. Жемчуг считается несчастливым для невесты, но она ожидала, что ей придется плакать в тот день, и потому, остановив выбор на ожерелье, бросила вызов судьбе.

По дороге на первый этаж Домини приостановилась у лирообразного окна на повороте лестницы и увидела, что туман стал совершенно непроницаемым. Шуршание ветвей, доносившееся со стороны сосновой рощи, казалось таинственным и жутковатым, а дом – пустым и нежилым. Она была рада застать в salotto Яниса, с уютным посвистыванием задергивающего шторы. Все лампы были зажжены, а в камине пылающие сосновые поленья шипели и распространяли аромат хвои.

Ее нервное напряжение, казалось, немного ослабло в тепле и уюте комнаты, и Домини осторожно потрогала цветы, поставленные Янисом в вазу на маленьком столике, подвинутом к камину. Он включил приемник и до них донеслась из-за закрытого туманом моря, из Афин, нежная мелодия из «Сельфид».

– Туман, вроде бы, стал еще гуще, а, Янис? – Домини уселась в пододвинутое им кресло.

– Я бы сказал, что он все такой же, мадам. – Он налил в ее бокал вина… критского вина, которое, как всегда говорил Поль, надо пить с диким инжиром и медовыми кексами, так, как в старину, – без них не обходился ни один ужин любовников.

Она чуть поежилась, ей почудилось, что она слышит его смех, и, чтобы согреться, отхлебнула немного вина.

– Я уверен, что месье Стефанос не выедет в такой туман, мадам. – Янис посыпал на горящие поленья можжевеловые иголки, и их аромат сразу же распространился по всей комнате. – А теперь я принесу вам суп.

Домини ела только чтобы сделать приятное Янису и его жене, у нее совсем не было аппетита. Столик убрали, и она пила кофе, сидя в глубоком кресле Поля, когда в дверь вдруг громко постучали. Сердце у Домини бешено заколотилось от волнения. Когда дверь в salotto распахнулась, Домини стояла… поспешно вошел Никое Стефанос… а за ним высокий и светловолосый Берри Созерн.