Текст книги "Дикий мед"

Глава 8

Домини не смогла удержаться от восклицания, так удивило и позабавило ее то, что она увидела. Комната Кары напоминала магазин, торгующий необычными музыкальными инструментами и иллюстрированными нотами. Кара улыбнулась, заметив выражение лица Домини, и взяла украшенную лентами мандолину, которую подарил брат. Тонкие пальцы пробежали, как бы лаская, по полированной сверкающей поверхности инструмента, формой напоминающего огромную грушу, но ее темные цыганские глаза следили за Домини, которая замерла перед секретером, где стояло несколько фотографий в рамках.

Домини взяла фото очаровательной брюнетки в необычном подвенечном платье и с замысловатой прической. Кара подошла сзади и заглянула через плечо.

– Это мать Поля, – сказала она. – Как ты думаешь, Поль похож на нее? А на этой групповой фотографии – наш отец. Бедный папа, он не был счастлив с моей мамой. Я плохо ее помню. Тетя Софула называет ее глупым капризом пожилого мужчины. – Кара наиграла какую-то мелодию на бузуке. – А я – странный результат их союза. – Она рассмеялась.

– Кто говорит, что ты странная? – Домини обиделась за девушку: была в ней какая-то изюминка, трогательная смесь детской шаловливости и невинности.

– А-а-а… Алексис. – Кара передернула плечами.

– Иногда тетя. Они меня не понимают и считают странным увлечение музыкой.

– Алексис была замужем за твоим младшим братом, да, Кара? – Уже по тому, что Домини знала из разговоров, ей начинала не нравиться невестка Поля.

– Да, женой Лукаса. – Лицо Кары затуманилось.

– Он погиб восемнадцать месяцев назад в море, как папа. Море жестоко к нашей семье, хотя мы стараемся ладить с ним.

– Очень сожалею по поводу гибели твоего брата, Кара, – с нежностью сказала Домини, заметив в глазах девочки слезы. И снова обратила внимание на фотографии, чтобы не смущать ее. С одной из фотографий на нее смотрело темное лицо – Поль в возрасте Кары с худеньким молодым лицом. Но этот Поль поразил ее, так как был в странной тунике из овчины и шерстяной шапочке, надетой залихватски набекрень.

– Полю исполнилось всего шестнадцать лет, когда он участвовал в восстании, – гордо сообщила Кара. – Он был andarte, партизан. Во время боя за Афины его тяжело ранило осколками разорвавшейся гранаты, и он… он чуть не умер. Вот откуда шрам. – Кара осторожно дотронулась пальцем до лица на фотографии, на котором не было шрама. – И все равно, Поль – самый красивый мужчина на острове, и у вас с ним будут такие очаровательные дети… Тут она замолкла, так как Домини торопливо поставила на секретер фотографию, но та упала, и ее пришлось поправлять.

– Ну, что ты, Кара, – Домини отрывисто и невесело засмеялась, – мы с твоим братом женаты всего несколько недель. Мы пока еще не думаем о детях.

– Но малыши такие чудесные, – тепло заметила Кара. – Дети – самое лучшее в замужестве… по крайней мере, мне так кажется.

– Я-я не хотела бы говорить об этом, если ты не возражаешь, Кара. – Чтобы скрыть предательскую дрожь, Домини сделала вид, что с интересом рассматривает страницы сборника морских песен, но Кара, удивленная, с детской настойчивостью не желала менять тему разговора.

– Ты не хочешь иметь ребенка от Поля? – спросила она. – Для всех гречанок дело чести родить сына от любимого. Неужели англичанки настолько отличаются от нас? Они холодные… холодные, как их красота?

– Мы… мы просто не привыкли обсуждать такие интимные дела, – ответила Домини тихим дрожащим голосом. Она далеко не безразлична к детям; они так милы и привязчивы и забавны, когда растут. Но ребенок должен родиться от любви, а Поль, обнимая Домини, чувствовал вовсе не любовь.

– Наверное, все мы здесь, на острове, кажемся тебе странными? – Кара подергала струну у мандолины, разглядывая в профиль лицо Домини, похожее на камею. Очень напряженное лицо Домини, делавшей вид, что она занята книгой, которую держала в руках.

– Анделос совершенно новый мир, – призналась она. – Меня привлекает его пронизанная легендами атмосфера, и в то же время ., я чувствую себя чужой.

– Ты вовсе не чужая, – запротестовала Кара. – Ты жена Поля, и это делает тебя одной из нас. Не сомневаюсь, сначала все кажется странным, но очень скоро ты будешь чувствовать и вести себя как жена грека… и тебе понравится это, – добавила Кара со смехом. – Поль очень властный, конечно, а ты истинная британка и вполне естественно, что сначала вы будете немного скандалить. Но как мы, греки, говорим, брак не может обходиться без пыла борьбы и сладости примирений.

– Значит, всем кажется, что мы ссоримся? – тихо спросила Домини.

– Я бы сказала, есть какой-то конфликт, – согласилась Кара. – Но начало брака – пора привыкания друг к другу, а счастье надо заслужить, оно не подается на блюдечке.

– Все греки такие философы? – с улыбкой поинтересовалась Домини.

– Конечно. – В яркой одежде для отдыха, держа в руках бузуку, украшенную яркими лентами, Кара казалась забавным гномиком, озорно поглядывавшим на Домини. – Греки были цивилизованным народом, когда вы все еще оставались варварами, ты ведь знаешь это.

Девочка склонила темноволосую голову над струнным инструментом, происшедшим от тех, на которых играли в ионических храмах много веков назад. Полилась непривычная для Домини греческая мелодия. Домини слушала и думала о Поле, – тигре, таившемся за располагающей внешностью.

Тигр, тигр, мурлыкающий в темноте, с дымчато-золотыми глазами, сонными от страсти, которую она в нем будила и которую ненавидела. Она стояла совершенно неподвижно, устремив взгляд на юношескую фотографию мужа.

– Ты хорошо играешь, Кара, – заметила она, когда музыка смолкла.

– На этом инструменте любая музыка хорошо звучит. – Кара ласково погладила мандолину. – Поль всегда дарит мне то, что я люблю. Однажды, вернувшись из поездки, он привез настоящий розовый куст с прикрепленными к веткам игрушечными поющими птичками. Но это было, когда я была моложе.

Домини улыбнулась, а когда вышла от Кары и отправилась в свою – и Поля – комнату, странная греческая музыка неслась ей вслед.

Она открыла двери в большую двойную спальню, вошла и замерла, заметив Поля, стоящего на балконе. Он обернулся, почувствовав ее приход, и быстро пошел навстречу, держа в длинных пальцах тонкую сигару.

– Тебе нравится старый дом над гаванью? – с улыбкой спросил он.

Домини прошла в центр комнаты, и он увидел, как сухо блестят ее глаза, будто наполненные замерзшими слезами.

– Что ты хочешь услышать в ответ, Поль? Что все здесь очаровательно и я в восторге? – Усталым, исполненным безнадежности жестом, она убрала с глаз выгоревшую прядь волос. – Дом очарователен, но полон твоих родственников, и они обязательно догадаются, как обстоят дела между нами. Знаешь, о чем только что говорила Кара?

– Не буду даже пытаться угадывать, – протянул он, поднимая сигару ко рту и делая затяжку; голубой дым спрятал выражение дымчато-золотых глаз.

– Она говорила о детях, – бросила ему в лицо Домини, – наших детях.

– Сожалею, если Кара расстроила тебя. – Взгляд его стал жестким, он увидел презрение на лице жены. – Но она еще почти ребенок, и потому говорит все, что приходит на ум. Ты не должна воспринимать ее детскую болтовню серьезно.

– Уж не предлагаешь ли ты, чтобы я воспользовалась твоим советом в отношении всех остальных? – потребовала ответа Домини. – Мы станем разыгрывать представление счастливой пары молодоженов, у которой ни единого облачка на горизонте?

– Греки не демонстративны на публике, и мои родственники скорее оскорбились бы, чем обрадовались, если бы ты вешалась мне на шею, – он насмешливо улыбнулся, – выказывая свои восторженные чувства – то есть, если бы имела их, – открыто.

– Меня утешает уже то, что я не должна изображать невесту с сияющими от счастья глазами. – Домини резко рассмеялась. – Я всегда была лишена способностей притворяться, даже ребенком. Если говорили, что в лесу живут эльфы, я просто верила.

– А как насчет единорогов, Домини? – он поднял сигару и улыбнулся сквозь облако дыма. – Помнишь, ты купила его на все имеющиеся деньги и сжимала в руках, как дитя, когда бежала подарить мне?

– О, именно ребенком я и была тогда, – холодно заметила Домини. – Дурочкой, несколько часов распевавшей, как… как ослепленная птица.

– О, – улыбка сошла с его лица, будто вытравленная кислотой, – ты учишься быть жестокой, Домини.

– У меня великолепный учитель, – бросила она через плечо, вынимая из комода белье, а из гардероба длинное платье. – Ты мой учитель, Поль.

Она вышла в маленькую смежную ванную комнату и закрыла за собой дверь в восторге оттого, что причинила ему боль. Тот единорог! Он стоял на письменном столе в его мрачноватом кабинете, в доме на Орлином утесе, такой неуместный со своим маленьким изогнутым рогом рядом с большим эбонитовым письменным прибором. Поль, казалось, получал жестокое удовольствие от этого символа ее слабости, – полной сдачи на его волю, но больше это не повторится. Тогда, на вилле, каждое сказанное ею слово было совершенно серьезным. Он мог пользоваться купленным, но ее сердце останется свободным.

Выходя из-под душа, она увидела свое отражение в зеркале на стене. Глаза показались ей глазами незнакомки, и, завернувшись в полотенце, она испуганно уставилась на себя. Где Домини Дейн, которая ребенком искала эльфов в сомкнутых лепестках цветов и которая в семнадцать лет мечтала о высоком молодом человеке с веселыми глазами и гривой золотистых волос? Домини закрыла глаза, чтобы не видеть лицо в зеркале, лицо женщины, принадлежащей человеку, которого не любит.

Домини быстро уяснила, что греки предпочитают есть на воздухе, при свете солнца или звезд, и их vradi, вечерняя трапеза, начинается поздно. Они задерживаются за столом, беседуя о множестве вещей, и часто отправляются спать заполночь.

Уже показались звезды, когда Домини с Полем вышли во внутренний дворик к накрытому столу, освещенному фонариками, висящими на стенах. На ней было надето абрикосовое гипюровое платье, а волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, красиво обрамляли лицо. В темном вечернем костюме, Поль казался еще выше. Темный костюм и подчеркнуто вежливые манеры Поля усиливали впечатление хрупкости фигурки Домини, которая привлекла внимание молодой женщины, стоящей с бокалом коктейля в руке у ярко освещенного фонтана. Платье цвета нектарина с глубоким вырезом и иллюминация вокруг фонтана делала более броскими ее остро выступающие скулы, таинственные с поволокой глаза и шикарный узел темных волос, закрепленных на затылке.

Уверенной походкой женщины, сознающей свою привлекательность, она направилась к Полю и Домини, которая уже догадалась, что это и есть Алексис, вдова Лукаса, утонувшего полтора года назад.

Поль представил их друг другу, и Алексис с холодным спокойствием разглядывала Домини, расспрашивая, как ей понравился Анделос. Она очень хорошо говорила по-английски, а голос был такой низкий, густой и чувственный, будто горло наполнено сливками.

– Надеюсь, вам не покажется, что вы отрезаны от всего мира и цивилизации в доме Поля? – протянула она, когда тот повернулся к столу, чтобы налить аперитив. Его тетка и Кара еще не появились.

– Я привыкла жить в загородном доме, – ответила Домини и поблагодарила Поля за поданный аперитив. Она и не ожидала, что ей особенно понравится Алексис, и предположение, что та принадлежит к типу людей, живущих только для себя, подтвердилось. Это сразу бросалось в глаза, как и навязчивый запах амбры от духов, которыми она пользовалась. В ней все напоминало гладкую изнеженную персидскую кошку.

– Этот дом! – Смех ее был таким же соблазняющим, как и ее тело. – Поль, разве я не говорила тебе давно, что он похож на крепость… на убежище отшельника?

– Говорила, – подтвердил он, отхлебывая из бокала и встречая ее взгляд. – Но он построен так, чтобы человек в нем мог укрыться от бестолковой суеты так называемой цивилизации.

– Но Домини – женщина, – эти чуть порочные глаза, казалось, обшарили фигурку, стоящую с ним рядом, – и такая хорошенькая, что ей определенно наскучит быть упрятанной в твоей уединенной берлоге. Я сошла бы с ума от скуки.

– Ты суетливое создание большого города, Алексис, – он слегка улыбнулся. – Домини же деревенская девушка, которая, я надеюсь, будет получать удовольствие от моря и шепота сосен в ночи, нашего уединенного пляжа и прогулок в лесу.

– На самом деле? – Алексис глазела поверх своего бокала на Домини, которая никогда еще не ощущала такой неприязни, какую она почувствовала к этой женщине. Алексис нисколько не интересовало то, что жизнь в доме на Орлином утесе может показаться одинокой для жены Поля. Домини понимала, что Алексис была просто красивой кошкой, вонзающей свои коготки в кого угодно, просто чтобы почувствовать их остроту.

– Уверена, мне понравится лес, – заметила Домини. – Он будут напоминать мне… о доме.

– Не дай лесным нимфам завлечь тебя в чащу, kyria, – хитро улыбнулась Алексис. – Ты можешь заблудиться.

– Я с детства знаю эти леса, – отрывисто проговорил Поль. – Если Домини заблудится, я скоро найду ее и приведу домой.

– Как по-хозяйски, Поль. – Алексис призывно улыбнулась ему из-под ресниц. Потом перевела взгляд на Домини. – Интересно, приятно ли для англичанки быть замужем за властным греком или нет?

Домини, стоящая рядом с Полем, вся натянулась и с большим облегчением увидела, что внимание Алексис отвлечено прибытием хозяйки и пары слуг, несущих подносы с едой. Появилась запыхавшаяся Кара, более обычного похожая на эльфа в зеленом платье и с мандолиной, которую осторожно положила на скамейку под деревьями.

– Ты собираешься развлекать нас после еды? – протянула Алексис.

Кара бросила на невестку сердитый взгляд из-под темных цыганских ресниц и ответила:

– Домини хочет послушать греческие мелодии.

– Кто я в этом доме, чтобы иметь собственное мнение? – Алексис оглядела девушку. – Ты покрасила губы, Кара? Для Никоса? Ага, вот и он! Никки, твоя маленькая кузина принарядилась и покрасила губы в твою честь.

Никое, стройный и симпатичный грек, далеко не галантно дернул Кару за волосы, проходя мимо, и направился прямо к Полю, чтобы представиться его жене, как он сам выразился. Было совершенно очевидно, что застенчивость ему чужда. Само очарование, он напоминал молодого Адониса, и Домини сразу поняла, как гордилась им его мать. Маленькая Кара, как подозревала Домини, еще не совсем сознавая это, влюбилась в него, и страшно покраснела от насмешливых замечаний Алексис и потихоньку платком стерла губную помаду.

Никоса посадили за столом рядом с Домини, его дружелюбный разговор помог ей расслабиться и получить удовольствие от разнообразных греческих блюд: супа с привкусом яиц и лимона, кальмаров, приготовленных в вине и поданных с пикантным соусом, и салата в огромной миске из кедра. Никое, сын дома, имел честь перемешивать его за столом, с усмешливой улыбкой цитируя: «Транжира любит масло, скупец – уксус, мудрец – соль, а сумасшедший – все это перемешивать.»

Все рассмеялись, и Домини, поймав взгляд Поля, поняла, что Никое похож на него в юности, каким он остался на фотографии, изображавшей молоденького партизана. С тех пор в него вселился дьявол, и мальчик-идеалист превратился в мужчину, способного по-настоящему быть беспощадным. Подозревал ли об этом кто-нибудь из сидящих за столом? Или они знали и считали это качество естественным для взрослого грека?

– Анделос, должно быть, кажется тебе странным после Англии, – заметил Никое, державший в руке рюмку с ледяным и мутноватым ouzo[13]13
  Крепкий напиток типа водки (греч.).


[Закрыть]. – Наверняка ты скучаешь по запахам и звукам своей родины?

– Да, Англия кажется далекой отсюда, – согласилась Домини, и будто подтверждая ее слова, с ближайшего дерева раздались переливы песенки прячущегося там пересмешника.

– Тогда мы с Карой постараемся помочь тебе освоиться, да, маленькая кузина? – Никое через стол подмигнул Каре, которая в ответ скорчила ему рожицу и улыбнулась Домини. А он продолжил:

– Мы приедем в ваш дом и возьмем тебя купаться ночью. Это все равно, что купаться в пурпурном вине, а звезды кажутся в этом вине пузырьками.

– Звучит заманчиво, – улыбаясь сказала Домини, – против молодого грека было трудно устоять.

– А что вы делаете после купания? Лежите на песке и загораете под луной? Он громко рассмеялся.

– Поль, тебе придется хорошо охранять свою ледяную ромашку, а то я украду ее, – и, продолжая смеяться, спросил:

– В Англии еще много таких, как она?

– Можешь поехать туда по делам фирмы и сам увидишь. Но не думаю, что ты найдешь другую девушку, похожую на Домини.

– Тебе всегда везло, ты всегда находил что-то уникальное, – восторженно сказал Никое. – Припоминаю вырезанное на скале изображение Андромеды. – Он шаловливо взглянул на Домини. – Поль всегда клялся, что не женится, пока не найдет живую Андромеду. Я спрашивал его, что же он станет делать, если она будет принадлежать кому-то другому или если она откажется выйти за него замуж. И как думаешь, что он отвечал?

– Думаю, могу угадать. – Она чуть склонила голову, и свет фонариков играл на ярких волосах. – Он сказал, что возьмет ее и заплатит любую цену… какой бы она ни была.

– Да ты очень хорошо знаешь его, Домини. – Никое от восторга ударил кулаком по столу, думая, что это игра, и его мать упрекнула его за поднятый шум:

– Если будешь вести себя, как ребенок, – сказала она, – Поль подумает, что тебе еще рано занимать важное место в фирме.

– Никое просто в хорошем настроении, тетя Софула, – лениво возразил Поль. – Мне нравится слушать фантазии молодежи.

– Ну, Поль, – длинные ресницы Алексис затрепетали у кремовых щек, и она бросила на него взгляд, полный тайной насмешки, – не такой уж ты древний. И у тебя есть свои слабости и капризы.

Пальцы Домини крепко вцепились в ножку бокала с вином, ей показалось, что со своей кошачьей чуткостью Алексис догадалась, что Поль женился на ней из-за каприза, а не по любви. Поль, богатый и привлекательный деверь, вполне возможно, нравился самой Алексис.

– Я люблю все старинные баллады и легенды, – мечтательно сказала Кара. – Дом Поля кажется мне каким-то мистическим замком, вознесенным на высокий утес над морем.

– И ты воображаешь Домини пленной принцессой? – дружелюбно пошутил Никое.

Кара поставила локти на стол и положила острый подбородок на ладони.

– Домини, – с улыбкой сообщила она, – больше похожа на девушку-лебедя, сбросившую свое оперение, чтобы искупаться, и ей пришлось выйти замуж за человека, укравшего ее лебединое платье.

– Что ты такое говоришь, дитя мое? – тетя Софула раздраженно посмотрела на племянницу. – Видишь, Поль! Она живет в мире грез.

– Каре всего шестнадцать, она ребенок, – он проглотил свой ouzo, и Домини, заметившая, как сверкнули его глаза, поняла, что он сердится. Его молоденькая сводная сестра – единственный человек, которого он любил безраздельно, и Домини подумала, не захочет ли он, чтобы Кара жила с ними. Это, конечно, – разумно, девочке так нелегко в доме тетки из-за того, что за дружелюбным поддразниванием Никоса явно чувствовалась гораздо более глубокая привязанность, чем хотелось бы его матери. К тому же еще там жила Алексис, чье чувство юмора далеко не так приятно и безвредно, как у мальчика.

Домини решила предложить Полю пригласить Кару погостить у них. Визит можно растянуть. Если всех устроит, а Домини чувствовала, что так оно и будет, то сделать это пребывание в их доме постоянным. Кара была живая, любящая музыку девочка, а дому Поля не хватало топота молодых ног, бегающих вверх и вниз по лестницам, и громкого смеха. В нем жило в последние годы слишком мало народу.

В это мгновение Домини вышла из задумчивости и обнаружила, что Алексис не сводит глаз с ее полураскрытых в улыбке губ… губ, созданных для поцелуев. Потом Алексис перевела взгляд на Поля, и Домини заметила, как поджались ее пухлые яркие губы, когда глаза Алексис, окинув широкие плечи, потянулись к изгибу рта, говорящего о решительности, вспыльчивости и страстности.

Когда все поднялись из-за стола, чтобы перейти к шезлонгам… пить кофе под деревьями, Домини видела, как Алексис внимательно следила за Полем, накидывающим кружевную шаль на плечи Домини и осторожно смахивающим с ее светлых волос крошечную бабочку. Как ни легко было его прикосновение, оно демонстрировало всему миру его право собственника… то, что этой холодной и стройной английской девушкой, от светловолосой головы до маленьких ног в серебряных из тончайшей кожи туфелек, владел ее властный муж грек.

И Алексис вся напряглась, когда он повел Домини к самому дальнему шезлонгу.