Текст книги "Пока стоит земля"

 
Ничто пропасть не может
У господина вселенной.
Меня строптивость гложет —
Знак верности ленной.
 
 
Вопросы без ответа
И есть ответы.
Глаза, непокорные свету, —
Живые корни света.
 

18 октября 1981

 
И нельзя отвратить глаза,
И уклоняю мимо.
Щит мой – дымчатая слеза.
Страж мой – страх негасимый.
 
 
Скажешь, дело мое сторона.
Скажешь, старость подшибла…
Шаг вперед – погибла и спасена.
Шаг назад – спасена и погибла.
 

1 ноября 1981

 
Светлый нимб не вымысел, не легенда.
Человек из породы огней; он лучист.
Темно-алый ореол инсургента,
Голубое сияние голубиной души.
 
 
На концах моих пальцев иней беззвездный,
И не сбросить мне снежного парика.
Воздух,
Жесткий несгибаемый воздух,
Расступись, разомкнись!
Мне навстречу блеснула рука.
 

14 ноября 1981

 
Как я хотела, чтоб меня баюкал
Укромный сумрак, замиряя стогна,
Но жирные намыленные руки
Упрямо свет просовывал сквозь окна.
Пора заснуть. На рандеву явиться
К любимейшим. Но зорче ясновидца
Лопатой сновиденье выгребало
Мертворожденные безвестные начала.
 
 
И я краснела за свои деянья
И недеяния без средоточий.
День отогнать легко, но мирозданье
Мне не спускает ни единой ночи.
 

16 ноября 1981

 
Выгребает против течения
Рассвет, налегая на весла,
Юный, еще до первой встречи,
Молоко на губах не обсохло.
 
 
Закат, он как госпиталь полевой,
Обагрено все небо,
И не дай мне, Господи, видеть твой
Цвет роковой в День гнева.
 

5 ноября 1981

 
Как долго на охапках влажных веток
Чадящим дымом догорает мысль!
Соблазн души, изношенная ветошь,
Обманный довод, ослепленный смысл.
 
 
А обольщала! Так умно и смело,
Как только мысль умеет обольщать.
Теперь прощай! Мы оба у предела —
И в невесомости плывет тетрадь.
 

12 ноября 1981

 
Прекрасен белый лист, когда он самовластен,
и как он страшен, если надо, надо!
Слух на замке, и голос непричастен,
Рука – свинец, и на душе надсада.
 
 
Не шар земной на плечи я взвалила,
Листок бумаги спину мне ссутулил.
Неволей, нехотя бегут с пера чернила,
И день чернят, и умирают ульи.
 

1 ноября 1981

 
Говорить через чужие уста,
На чужие плечи примеривать платья,
Вот каким ремеслом я занята.
Говорить самой – не по средствам расплата.
 
 
Я ищу себя – и прячу глаза.
Не гляжу в тайничок, темнотою набитый.
А найду себя, что ж! поспешу лобызать
Тем известным поцелуем в ланиты.
 

17 ноября 1981

 
Пристегнута полость меховая,
Санки легко бегут.
Кто-то, меня к себе прижимая,
Мне говорит: «Nun gut».
 
 
Мимо – очки, мимо – крендель,
Мимо – высокий сапог.
Скажешь, кинематограф сбрендил,
Сколько всего напек.
 
 
Я смотр тебе досконально устрою
Без чертовых этих колонн,
Мой город! Мой город – по имени Троя,
Погибельный Илион.
 

12 ноября 1981

 
Слово – мерцающий студень
В самом зачатье.
Миг узнавания скуден.
Не дошито платье.
 
 
Но бежит-разбегается много
Щупальцев длинных
Для чертога и для острога,
В тождестве двуединых,
 
 
И для прелести мира —
Дитя и Дева,
И для пряности мира —
Срамное дело.
Звук нижет к звуку,
Родилось – и рождает.
Но предвижу разлуку.
Матерей покидают.
 

19 ноября 1981

 
Вершины гор лишь издали видны.
Смешон отец,
Но дед еще неведом.
Забвеньем пращуры обновлены.
Родятся вновь.
Толпа за ними следом.
 
 
Гонимых принимают на ура.
Голодным книги —
Злата драгоценней.
А ты, почивший только лишь вчера,
Стань в очередь до новых поколений.
 

20 ноября 1981

 
Было в Голицынском доме когда-то
Анны Ахматовой окно.
Память хранило светло и свято.
Все порушено, снесено,
 
 
Как после нашествия Мамаева.
Маревом витает стена.
Здесь жила Марина Цветаева.
Это на вечные времена.
То, что даже война не тронула,
Глупцы и безумцы не сберегли.
Все равно, залы остались тронные.
У ворот поклон до земли.
 

23 ноября 1981

 
Меня защищают перила, перила,
Подстраховать спешат костыли.
Давно меня радость уговорила:
«Дурная, соломку подстели!»
 
 
Но я сама от себя не завишу,
Выбегая на взлетную полосу.
Я вижу больше того, что вижу,
И меньше говорю, чем скажу.
 

14 ноября 1981

 
Даже если б знала, не посягну
На то, что скрыто богами.
Человек ногами попрал луну
И теперь она – пыль и камень.
 
 
Не торопись воплотить божество,
Станет оборотнем идол,
И как тогда ты уйдешь от него?
Ты ему свою тайну выдал.
 

14 ноября 1981

 
Отчаяться грех! Есть еще дети.
Они приходят, зовут – не зовут.
За год – дорога тысячелетий.
Расслоится и смыслом наполнится звук.
 
 
Младенец не в нашем подчиненьи.
Солнцем скормлен,
Луной повит.
И нет тому, и не будет прощенья,
Кто дитя или душу его умертвит.
 

10 ноября 1981

 
Какая формула простая:
Рай – это сад, где все дает плоды.
И древо жизни, вырастая,
Не менее родит, чем дерево беды.
 
 
Я деревца́ в раю сажала.
Мне не дано узнать, какой созреет плод,
Но если облако бело и ало,
Не мой ли саженец, – я говорю, – цветет?
 

12 ноября 1981

 
Как съежилась вселенная моя!
Конец обвит вокруг первоначала.
У жизни был бы привкус жития,
Но в сторону косится одичало.
 
 
И медленно включая тормоза,
Я прежде поименно перечислю,
Вас, реки, напоившие глаза:
Нева Петра, щебечущая Свислочь.
 
 
Прозванье женское к тебе идет,
Так пышнотела Кама, полногруда!
Там, где реки Великой разворот,
Парящих стен я вспоминаю чудо.
 
 
И двух сестер, Арагву и Куру,
Любила я, хоть Бог нам не дал встречи.
Ответа лучшего не подберу:
«Где на земле жила ты? – «В Междуречье».
 

27 декабря 1982

 
Скала становится Монахом или Девой
И сосны плачут янтарем.
Великие слова находит для посева,
Пронзая бездну, Божий гром.
 
 
Но слишком я мала, но так ничтожны строки!
Не камень я и не сосна.
Чтоб стали вечностью, жестокие уроки,
Мне вечность не дана.
 

22 августа 1982

 
«Бог посетил!» —
Говорил мой пращур.
Меж ладонями неба и земли.
И его, соболезнуя, звали пропащим.
Все сгорело. Топор и божницу спасли.
 

8 сентября 1982

 
Перебирая в пальцах горстку пепла,
Я ничего не назову тщетой.
Мы все прошли по всем ступеням спектра,
Богатство поверяя нищетой.
 
 
И оттого бесцветное блаженство
Мы ищем там, где не нужна шкала.
О жизнь моя, мое несовершенство,
Как низвергалась ты – и как цвела!
 

11 сентября 1982

 
Пролежни на тяжелой мысли.
Она и забыла, с каким торжеством,
На пальцах рук постигая числа,
С ангелами считалась родством.
 
 
Так был тогда груз ее легок,
А ночь до того прозрачно-тиха,
Что слышался ясно орлиный клекот
В долгих раздумиях пастуха.
 

26 сентября 1982

 
Нельзя желать воды, которой нет,
И не было, и никогда
не будет.
Пусть крутятся миры,
как турникет,
И никогда никто нас
не рассудит.
Я жаждой поверяю
суть вещей.
Гортань иссохла – этого
довольно.
От океана я не жду вестей.
Тем более от ближней колокольни.
 

27 сентября 1982

 
В прозрачной роще ветви дыбом,
Как позлащенные рога,
Но, обернувшись дивным дивом,
Дорога в вышину долга.
Нет для ноги моей опоры,
Мой час полета не пришел,
Не подключиться в птичьи сборы
Тому, кто землю предпочел.
 

28 сентября 1982

 
Я не вступала в подданство березам.
Они и так на дне моих зрачков,
Как пальмы, повинуясь вышним грозам,
Живут и падают на дно веков.
 
 
Снега братаются с песком пустыни.
Нет одноцветья, если правит цвет.
И отрешенность к сердцу не пристынет…
Цветным пятном и я вошла в портрет.
 

5 октября 1982

 
Анна… Ужели «И аз воздам»?
Не тебе, судиям, во дни роковые.
Разжатых и сомкнутых губ «Мариам»
Вылилось в легкий выдох «Мария».
 
 
Ребра земные развороша,
Сжатый огонь на волю прорвется.
Чья пламенеющая душа
Именем нежным опять назовется?
 

5 октября 1982

 
Мой памятник – зарубка на пространстве.
На времени – царапина пером.
Мой долгий век неутоленных странствий —
По сути монотонный метроном.
 
 
Мой стих скорлупки клювом не проклюнет,
Он заключен в белесой глубине…
Мой гонор нож в рукав мне не засунет.
И мой завет стоит лицом к стене.
 

15 декабря 1982

 
Наконец державные доверили.
Благодушный глянул сверху вниз.
Каплю меда нехотя отмерили.
«Смажем губы. Только повинись!»
 
 
Думали, что полегоньку сладите.
Бог велит певцу:
«Иди, нахлынь!»
Пожалели даже каплю сладости,
Пожинайте горькую полынь.
 

16 декабря 1982

 
Явись, возлюбленная тень…
 

А. С. Пушкин

 
Иду все медленней, а время все быстрей.
Пробег трусцою пустотелых дней,
Дела и думы из кулька в рогожку,
А прошлое чем дальше, тем дороже.
 
 
Как бесконечны вертикали стен!
Свет для меня – возлюбленная тень,
Когда она – младенец в Божьем лоне —
Велит мне быть ясней и непреклонней.
 
 
Но я глубоко заторможена.
Вся тяжесть плоти, зимняя весна
Моих видений… И схватить готова
Я за волосы тонущее Слово.
 

21 декабря 1982

 
В душе такой бывает холод,
Притронься, пальцы обожжет.
Своей чрезмерностью отколот,
Он в счет сезонов не войдет.
 
 
Кристаллом солнца не разбрызнет,
Алмазов не несет в мошне.
Но эта смерть сильнее жизни
На непонятной вышине.
 

25 декабря 1982 (ночь)

 
Все цвета переплетете,
Пестрядь не пестрей меня.
С миром я единой плоти,
Солнцу дальняя родня.
 
 
Это, может, только слава,
Что зверью я голова.
Капелька любого нрава
У меня в крови жива.
 
 
Не чиновней, чем синица,
Но во мне грознее рок,
И провиденья хранится
Непроросший корешок.
 
 
По божественной заботе
Малую свою равняй,
С миром я единой плоти,
Солнцу дальняя родня.
 

25 декабря 1982

 
…Песни издревле
Росли, как травы и как деревья,
И были так просто, так детски бессмертны.
 
 
Стихи распинаем мы на бумаге.
Несчастные боги книжной магии,
И нет в них солнца, ни тени, ни влаги.
 
 
Люблю лишь те, что во мраке ночи
Приходят без права и полномочий,
Прощупают сердце и выклюют очи.
 

26 декабря 1982

 
Мне совестно, когда душа подкрашена,
Пытаясь подманить огнем ланит.
А песню заведет, мне станет страшно!
Еще страшней, когда она молчит.
 
 
Знавала я восторг острее боли
И боль, пронзительную, как восторг.
Но где они? Пропали в чистом поле,
И только ветра коготок востер.
 
 
И под напев старинного романса
Я подхлестну изъезженные дни.
Проснись, душа, пляши и подрумянься,
И обмани. Хотя бы обмани!
 

3 января 1983

 
Постыло зимнее тепло,
Но сиверком опалены
Припомним, как темно-темно
Шла туча с южной стороны.
 
 
Лохматая прикрыла нас
И волочила грязный ворс,
Но взгляд пустых прозрачных глаз
Нас бросил в ледяной раствор.
 
 
И крылья теплые ерша,
Пустился воробьишко вплавь,
И камнем падает душа,
Стеклянных вишен возжелав.
 

3 января 1983

Блудил, лукавил, подъегоривал.

Хорохорился: до чего хорош!

Но каждый из нас на земле испробовал

Палящий холод и жаркую дрожь.

И были наши мечи перекрещены

За нашу неправую правоту,

И нас уловляли глубокие трещины.

И заставляли брать высоту.

4 января 1983

 
Когда прекрасный юноша уходит,
Чернеют вдруг полотна всех знамен,
И солнце строгое очами водит:
В любом углу виновный заклеймен.
 
 
Когда прекрасный юноша уходит,
Всехсветное не расстается с ним.
Он там! Он здесь! Конец с началом сводит
И воскрешает все, что мы тесним.
 
 
Когда же ледяниста и ледаща
Земля, когда слеза огнем горит:
«О, не рыдай мене во гробе зряща!» —
Прекрасный голос с нами говорит.
 

1988

 
Годовщина.
Живет ли там это слово – или мертво?
Наши детские часики
Вхолостую крутят мгновенья.
Там другое:
Понять свое туждество, как торжество,
И неспешно принять, как великое благоволенье.
Ты припомнил нас.
По нашей прошел стороне.
И услышал: ночью твоя скулила собака.
Ты увидел: вот – картины твои на стене.
Как светло блеснули кресты
Над Голгофою мрака.
 
 
Только легкий щелчок —
Вот и всё – под твоею рукой.
Не резец или кисть, а только кружок объектива…
Сколько раз мы тоже стояли над плоскогрудой рекой.
Но вода – Божье чудо!
Но воздух – небесное диво!
 
 
Чтобы глаз всевидящий вырос на стебельке
И постиг красоту,
И землю омыл красотою,
О, как долго, художник,
Тянулась вечность к тебе,
И пойдет с тобой,
А быть может, вослед за тобою.
 

29 февраля 1989

 
И послали его как подарок и вызов.
С напутственным словом: «Борись!» —
И родители, тайным слухом услышав,
Дали ему имя: Борис.
 
 
И там, где другие малюют уродца,
Он запечатлел красоту.
Но город взглянул оком первопроходца
И дал два крыла кресту.
 
 
Глядите, вот ясень – как древо жизни,
Ручей – словно царственный Нил!
Но слепец не сберег Отчизны
И ядом свет напоил.
И небо своих отзывает незримо.
«Вернись», – звучит в вышине,
Но осталось то, что неистребимо,
Как первый след на Луне.
 

23 июля 1990

 
Тот кверху тянется, а это срублен,
И у деревьев есть своя судьба.
И даже Сын, столь Господом возлюблен,
Приял конец ничтожного раба.
 
 
Но это жизни поворот подспудный,
Но это новый времени отсчет.
Но сила жизни – это подвиг трудный.
И там и здесь растет, растет, растет.
 
 
По слову Павла крепнет вера в веру.
Ушедший друг, подставь свое плечо!
Едва бреду сквозь темную пещеру,
Но мне с тобой светло и горячо.
 

4 февраля 1990

 
Приснись нам!
Ну прошу тебя: приснись.
Не обознайся, прыгай по ступеням
На голубой огонь.
К нам – это вниз.
 
 
У, зимний холод! Варежки наденем.
Ты говорил нам, что когда мы с ним,
К тебе приходит час двойной свободы,
И в сторону посмотрит Серафим,
Мечом не заграждая переходы.
 
 
И по желанью выбираешь ты
Свой возраст: детский, отроческий, юный…
Но лишь один источник теплоты:
Взгляд матери – на целый мир подлунный.
 

11 марта 1990

 
Кто-то однажды Гёте спросил
На могиле усопшего друга:
«Неужели исчез? Он, который дарил
Радость всем? И напрасна заслуга?»
 
 
Но ответил Гёте
(Весомость слов
Сохранили скупые строки):
«Не впустую природа эоны веков
Создавала дух столь высокий!»
 
 
Ты, мой юный друг, для кого красота
Возжигала огонь озаренья,
Знаю, есть у тебя и глаза, и уста,
И рука для миротворенья.
 
 
Ты сперва наметил его чертежи
В башнях Таллина, русских соборах…
Наяву не прошу, но во сне покажи
В наших тайных переговорах.
 

23 января 1990

 
Заговори без покрывала,
Прозрачной памятью нахлынь,
Ты помнишь ли, когда упала
Звезда Полынь,
Звезда Полынь?
 
 
Идет старик седобородый,
И над висками белый дым,
Студены годы-ледоходы,
Ты будешь вечно молодым,
Ты будешь вечно молодым.
 
 
Слабеют грозные приметы,
Когда на родину отцов
Приходишь ты весною света —
Дыханием святых основ,
Дыханием святых основ.
 
 
О нет, я больше не завишу
От бормотанья бытия!
Тебя в летучей песне слышу,
Я вижу в музыке тебя!
Я вижу в музыке тебя!
 

24 января 1990

 
Веди, любовь! Гони, тревога,
Чтоб не исчезнуть без следа!
Кому-то дальняя дорога,
Но мимо храма, в никуда.
 
 
Кому-то краткое усилье,
И срезан путь на вышине,
Да за спиной раскрылись крылья,
Цвести ему в другой весне.
 
 
Но слушайте слова прощанья,
О, новоселы тех высот,
Где нет болезней, воздыханья,
Где нет печалей и забот.
 
 
Припомни, милый, есть святое
И на Земле в словах любви:
«Прощай! – короткое, простое,
Дыханьем Бога оживи».
 

25 января 1990

 
Два года…
Земное горе,
Секунд суеверная дрожь.
А ты на звездном просторе,
Как древо жизни, растешь.
 
 
Нас душит смердящий порох
Под стоны отроковиц,
Но слышим ветвей твоих шорох,
Призывное пение птиц.
 
 
Несем мы венки разлуки,
А ты с твоей высоты
В дрожащие наши руки
Небесные сыплешь цветы.
 

16 января 1990

 
В наш век благого мы не чаем,
Но по дороге в никуда
Мы первый свет твой величаем,
Новорожденная звезда.
 
 
Тебя не видят астрономы
В слепом усердии своем,
Но узнаем мы свет знакомый
Как наш обетованный дом.
 
 
И вот – по слову Иоанна —
Звезда свершает торжество,
И свет сияет невозбранно,
И тьма не покорит его.
 
 
Но чтобы этот свет был вечен:
«Гори и нас благослови!»
Он должен быть очеловечен
Для мук, и счастья, и любви.
 
 
Свой труд, свое тепло оставить,
И в самой простоте велик,
Чтоб людям не забыть и славить
Родной звезды прекрасный лик.
 

21 мая 1990

 
Я видела живых бессмертных —
От вечности на два шага,
И рядом мертвецов инертных —
Их призрачная жизнь долга.
 
 
Фантасмагория! В сраженье
Слова, которых как бы нет.
Страницы излучают жженье
Тем ярче, чем сильней запрет.
 
 
Какая сила у недобрых!
Душа недаром продана.
Висят на выпученных ребрах
И скалят зубы ордена.
 
 
Но тайно длится труд счастливый
Для воскрешения сердец,
И «Реквием» неторопливо
Допишет Моцарт наконец.
 

21 сентября 1989

 
Учитель говорил:
«Великое ищите,
А малое приложится само!»
Цепь порвана в глухой самозащите,
Но мы – рабы. У нас на лбу клеймо.
 
 
Мы – дети. Побрякушки нам дороже.
Мы – воробьи. Нам – крошки поклевать.
А о великом и мечтать негоже,
Но, бог ты мой, какая благодать,
 
 
Как хорошо узнать, что призван каждый.
И замкнутость небес упразднена,
И что живет вовеки, не однажды,
Глотнувший Гефсиманского вина.
 

10 декабря 1990

III. Нас было много
1984–1989

 
Ни один не осилила цвет,
Когда он един на престоле своем.
А люблю – до чего люблю! —
Зеленый,
Чтоб ни глазок, ни просвет;
Синий,
Без права на дрожь, на излом;
Красный,
Чтоб не ловил на блесну.
 
 
И наконец, начало начал:
Понуждающую силком белизну
И черный живородящий накал.
 

25 июня 1984

 
Минуты ночных часов —
Капли на голое темя.
Пытка временем, которого нет.
Я с тем, ненасыщенным,
Я, запоздалая, с теми,
Кто непрозрачен во тьме и прозрачен на свет.
 
 
Тень среди них – это я. Свидеться – значит продлиться.
С ними младые лета, с ними жизнь повторить.
Но застыли они, словно наскальные лица.
И ничего не хотят.
Даже меня укорить.
 

24 июня 1984

Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь,

а не знаешь, откуда приходит и куда уходит.

Евангелие от Иоанна, гл. 3, ст. 8

 
От Иоанна. Третья глава.
Добуду ль ответ жалом вопроса?
Земля – кровавая голова —
Чьей рукой вздернута за волосья?
 
 
В толпе – сплющенной сплошь —
Зачем вяжу чулок у помоста?
Высоких зрелищ зрители? Ложь!
Но каждый – спроси – особого роста.
 
 
Ан нет! Суммарен общий реестр.
Только огонь отгородит.
–
Дух дышит, где хочет.
Бродит окрест,
Не спросишь, куда уходит.
 

25 июля 1984

Малыми делами откупиться?

Капля камень продолб́ит?

Однокашники у общего корытца.

Общий воздух, общий стыд.

Современники, кто раньше, кто чуть позже.

Соименники – эпоха одна.

На одном возу одной рогожей.

Чья-то пятка голая видна.

По десяткам рассчитаться?

Вместе канем.

Общая телега на постой.

А наедет колесо на камень,

Эко дело, что прожжен слезой.

25 июля 1984

 
Послал мне праведную ярость, —
Знал, не подымется рука, —
Пронзающую сердце жалость,
Чтоб очи – краешком платка.
 
 
Ты дразнишь неземной земную…
Ни подписи и ни числа.
Я все еще Тебя ревную
Ко мне, которой я была.
 

27 сентября 1984

 
Мучители?
Я знавала мучителей.
Пивала из одного ковша.
Среди созидателей и разрушителей
Живала, разом правша и левша.
 
 
В сжатой гортани утопленный голос.
Непоклонно-поклонная голова.
Место в раю мое голо-голо.
Место в аду заглушила трава.
 

18 октября 1984

 
Певцы слепого упоенья…
 

А. С. Пушкин

 
Глухонемые неповинны.
Я осужден. Я знал. Я мог.
Свой чуткий рык, широкий, львиный,
Я утишил.
И он умолк.
 
 
Я долго дудочкой целебной
Дурманил дурней, словно крыс,
Но демон моего молебна
Мне втайне горло перегрыз.
 
 
Кому я крикну из-под снега,
Кому, пылая, посулю:
«Я – Слово. Альфа и Омега.
Чтоб воскресить, испепелю».
 

27 июня 1984

Георгию Баллу

 
Как заколдовано запястье!
Как слепо указует перст
На восковые слепки счастья,
На дом, свалявшийся, как шерсть.
 
 
А в захоронках – свистом, дыбом!
Сквозных ветров кулачный бой.
Там изойду огнем и дымом
За право быть самим собой.
 

16 декабря 1984

 
Переломили шпагу над головой.
Сон в руку, но с долгой отсрочкой.
Спи, баловень, баюшки-бай.
Честь не в чести. Отплатят с лихвой
Скрепленной семью печатями строчкой.
Не ты умрешь одиночкой.
 
 
Баюшки-бай, баю-баю,
Жестянщик и лудильщик стиха.
Орнаментальная слава
Семью колодками слева и справа.
А чья-то песня тиха-тиха.
Лишь ветер ночной надувает меха.
Да колышется ветка лавра.
 

17 октября 1984

 
Предчувствием томимый
 

А. С. Пушкин «Цыгане»

 
С пеленок ты боялся ожидать.
Как ты дрожал, предчувствием томимый.
Дареною поблажкой благодать
Кривила губы, —
Так смеются мимы.
 
 
Ты недоверчив? Робок или строг?
Где мнимое, теперь скажи на милость?
Какой высокий выстроен порог.
Где счастье?
Вот – споткнулось и затмилось.
 
 
А обернись, взгляни через плечо.
Как обознался ты!
Как не поверил!
Блеснет твой дар – светло и горячо,
И оскорбленный Бог захлопнет двери.
 

4 сентября 1987