Текст книги "Великие русские полководцы"

Александр Егоров

1883—1939

Егоров Александр Ильич – Маршал Советского Союза (1935). В Советской Армии с 1918 г. Окончил пехотно-юнкерское училище (1905). Участник Первой мировой войны, полковник (1917). После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти. В Гражданскую войну командовал 9, 10, 14-й армиями. Полководческие способности Егорова с особой силой раскрылись во время командования им с октября 1919 г. Южным и в январе—декабре 1920 г. Юго-Западным фронтами. С января 1921 г. командовал войсками Киевского, а с апреля – Петроградского военных округов, одновременно с сентября 1921 г. по январь 1922 г. командовал Западным фронтом, затем Кавказской Краснознаменной армией, войсками Украинского и Белорусского военных округов. С 1931 г. начальник штаба РККА, с 1935 г. – Генерального штаба. В 1937—1938 гг. заместитель наркома обороны СССР, в 1938 г. командующий войсками Закавказского военного округа.

…Телеграмма от Ворошилова поступила в 16 часов 21 февраля. Командующего Закавказским военным округом, вступившего в должность две с небольшим недели назад, срочно вызывали в Москву.

Шел 1938 год, и зловещий смысл такого рода телеграмм и телефонных звонков не составлял секрета. Маршал хорошо знал, что предшествовало подобным распоряжениям наркома обороны и кто стоял за ними. Еще в годы Гражданской войны, когда ему впервые довелось встретиться и долгое время бок о бок работать со Сталиным, Егорова поразило холодное и беспощадное безразличие этого человека к окружающим. А с середины 20-х годов, с началом бесчисленных политических дискуссий, интриг, чудовищных судебных процессов, выявилась и еще одна отличительная черта Сталина. Он равно втаптывал в грязь и тех, кого осуждал, и тех, кого заставлял принимать участие в этих осуждениях.

Мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем, с каким чувством диктовал А. И. Егоров свой ответ Ворошилову:

«Москва. Наркому обороны. Выезжаю 21 сего февраля. Временное командование округом возложил начштаба комдива Львова».

Текст телеграммы бесстрастен. Хранится она в Центральном государственном архиве Советской Армии (ЦГАСА), фонд № 205873, опись 1, дело № 1266, лист 84. В отметке о времени отправления значится: 16 часов 40 минут.

Известно, что вечером того же 21 февраля 1938 г. на перроне Тбилисского железнодорожного вокзала у салон-вагона, подцепленного к отходящему на Москву скорому пассажирскому поезду, Егорова провожали комдив Львов и сотрудники штаба округа.

Несмотря на некоторую напряженность и даже вполне естественную в данной ситуации печаль, сцена официальных проводов напоминала заигранный финал дешевого гастрольного спектакля. Львов уже дважды за месяц вынужден был вступать в должность временно исполняющего обязанности комвойск. В конце января ему столь же спешно и по столь же спешному вызову Ворошилова довелось провожать предшественника Егорова на посту командующего округом комкора Николая Владимировича Куйбышева. Тот получил назначение и прибыл в Закавказье в июле 1937 г., в дни расправы над Тухачевским и другими военачальниками. Уехал, не успев сдать дела сменявшему его Егорову. Теперь уже Егоров не успевал сдать их своему преемнику.

…В 1940 г. Владимир Николаевич Львов получит высокое воинское звание генерал-лейтенанта. С первых месяцев Великой Отечественной войны он станет заместителем командующего Закавказским фронтом. С декабря 1941 г. командующий 51-й отдельной армией. В 1942 г. погибнет в бою, честно выполнив долг перед Родиной. Александр Ильич Егоров и Николай Владимирович Куйбышев будут умерщвлены в сталинских застенках за два с половиной года до начала войны. И там, уже переступив грань возможного, каждый из них тоже выполнит свой человеческий долг. Егоров не дал требуемых от него показаний на Бухарина и Рыкова. Один из пунктов предъявленных ему обвинений – создание группы «правых» в армии. Но на процесс по делу «антисоветского право-троцкистского блока» его вывести не удалось. Он все же предпочел смерть бесчестью.

Что же решило судьбу Егорова? Почему он был арестован?

Д. А. Волкогонов в книге «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина» высказал предположение, что «вождь» обратил внимание на Егорова, равно как и на Блюхера, в связи с благосклонными высказываниями о них за рубежом, прежде всего в Берлине. Вряд ли только это могло изменить сталинское отношение к тем, кто совсем недавно столь безропотно поддержал вивисекцию командного состава армии. Дело, видимо, было в другом.

Егоров и Блюхер оставались к тому времени единственными крупными военными авторитетами, с мнением которых не считаться было нельзя. Сменив безвинно павших военачальников, они не отреклись от их выводов: военная наука должна опираться на точный анализ и учет перспектив мирового научно-технического прогресса.

Становление советской военно-теоретической мысли проходило в борьбе с консерватизмом и косностью, опирающимися на представления периода Гражданской войны. Передовая часть командного состава стремилась с конца 20-х годов активно использовать для укрепления обороноспособности страны мощные артиллерийские и бронетанковые соединения, сильную авиацию, радиотехнику, мобильную пехоту. Серьезное внимание уделялось развитию автомобильного и тракторного транспорта, строительству железных и грунтово-шоссейных дорог, совершенствованию необходимой для этого техники.

Это не могло не раздражать «вождя» и таких его ближайших военных советников, как нарком обороны К. Е. Ворошилов, маршал С. М. Буденный, начальник Артиллерийского управления РККА Г. И. Кулик, Л. 3. Мехлис, возглавлявший с 1937 по 1940 год Политическое управление РККА, Е. А. Щаденко, ставший с ноября 1937 г. заместителем наркома обороны, и многих, многих других. И дело не только в приверженности названных и неназванных лиц к коннице, хотя почти все они были выходцами из 1-й Конной. Дело в том, что эти люди были чужды научной, прогностически выверенной разработки военной политики. Носители противоположных тенденций были для них потенциально опасны. Поэтому их и убирали.

С этой точки зрения Егоров был ненадежен. В мае 1932 г. он выступил с докладом «Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе». Поддержав план строительства в РККА военно-воздушных сил и мотомехчастей, внедрения механизации и моторизации в стрелковые и кавалерийские части и соединения, Егоров подчеркнул, что это требует постановки и решения новых проблем стратегического и оперативно-тактического порядка. Правда, высказываясь за необходимость создания таких «мощных соединений, как авиационные и механизированные корпуса», он вместе с тем выскажет и уверенность в необходимости «стратегической конницы», т. е. оснащенных, как он говорил, «техническими средствами борьбы» конных дивизий и корпусов. Больше того, именно ему будет принадлежать и заявление о том, что «опыт по действиям в духе новых требований в оперативном масштабе имеет у нас только конница».

Но вот что характерно. Заняв должность Тухачевского, приняв на себя бремя ответственности за перевооружение армии и ее готовность к возможной войне, Егоров выступил активным поборником проведения в жизнь всех намеченных ранее мер, направленных на форсирование технического перевооружения РККА, на изучение опыта боев в Испании.

Профессионализм рождал самостоятельность, пусть и относительную. А она была подозрительна. Вот тогда Сталин и принимает решение проверить и Егорова, а позже и Блюхера. Проверки, начинаемые по его указанию, всегда кончались разоблачением. Исключения возможны были только по его же инициативе. Но неизвестны случаи, чтобы он ее проявил.

Непосредственным поводом для начала проверки, если верить Д. А. Волкогонову, послужило письмо Яна Матисовича Жигура, комбрига, преподавателя кафедры Академии Генерального штаба РККА. Оно датировано 9 ноября 1937 г.:

«В ЦК ВКП(б), тов. Сталину. Целый ряд важнейших вопросов организации РККА и оперативно-стратегического использования наших Вооруженных Сил, по моему убеждению, решен ошибочно, а возможно, и вредительски. Это в первый период войны может повлечь за собою крупные неудачи и многочисленные лишние жертвы.

Я прошу, тов. Сталин, проверить деятельность маршала Егорова в бытность его начальником Генерального штаба РККА, т. к. он фактически несет ответственность за ошибки, допущенные в области подготовки оперативно-стратегического использования наших Вооруженных Сил и их организационной структуры.

Я политического прошлого и настоящего тов. Егорова не знаю, но его практическая деятельность, как начальника Генерального штаба, вызывает сомнения.

Член ВКП(б) с 1912 г. Я. Жигур».

В то время автор любого подобного письма знал, к каким последствиям могли привести выраженные им сомнения в правильности чьих-либо действий. Поскольку это хорошо знал и Жигур, квалифицировать его заявление можно лишь однозначно: это был донос.

Вполне вероятно, что он мог и не иметь столь катастрофических последствий для Егорова и его семьи, если бы за ним не последовал еще один весьма тривиальный и обычный для того времени эпизод, обыгранный во многих анекдотах. В конце ноября, примерно через неделю-две после письма Жигура, Егоров, отмечая новое назначение одного видного военного деятеля, в присутствии другого давнего знакомого, ставшего впоследствии также известным военачальником, с досадой обронил, что теперь все заслуги, в том числе и по разгрому Деникина, приписываются только Сталину. Оба, боясь, что первым это сделает другой, сообщили в соответствующее ведомство содержание «дружеской беседы». На подозрительность Сталина наложилось негодование. Он лично уже уверовал, что план разгрома Деникина принадлежал ему. И воплощен в жизнь лишь благодаря его усилиям.

Сыграло свою роль и то, что бывший однополчанин маршала, как пишет все тот же Д. А. Волкогонов, сообщил: «В 1917 г., в ноябре месяце, на съезде 1-й армии в Штокмозгофе, где я был делегатом, я слышал выступление бывшего тогда правого эсера подполковника Егорова А. И., который в своем выступлении называл товарища Ленина авантюристом, посланцем немцев. В конечном счете речь его сводилась к тому, чтобы солдаты не верили Ленину».

Желание преуменьшить заслуги Сталина исходило из былого неверия Егорова в Ленина. Проверка вышла на новый круг.

Егорова отозвали с должности заместителя наркома обороны.

Вскоре он получил назначение в Закавказский военный округ. Через четыре дня после того, как новый командующий приступил к работе в Тбилиси, в Москве 8 февраля 1938 г. была арестована его жена. Галина Антоновна с работы позвонила сестре Татьяне, жившей с ними, и сказала, что срочно уезжает на несколько дней в командировку. Вещи просила отдать женщине, которая за ними заедет. Предложение проводить ее отклонила.

Через неделю допросов Галина Антоновна Цешковская подписала требуемые показания о том, что длительное время сотрудничала с польской разведкой. Решающую роль в выборе страны, в пользу которой она якобы вела свою шпионскую работу, сыграла для ежовских палачей фамилия. Она звучала как исконно польская, и не было им дела до того, что на Украине целые села носят такую фамилию, а дед Галины Антоновны – Никанор Цешковский – был православным священником.

28 февраля – 2 марта путем опроса членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК было принято следующее постановление:

«О тов. Егорове.

Ввиду того, что, как показала очная ставка т. Егорова с арестованными заговорщиками Беловым, Грязновым, Гринько, Седякиным, т. Егоров оказался политически более запачканным, чем можно было бы думать до очной ставки, и принимая во внимание, что жена его, урожденная Цешковская, с которой т. Егоров жил душа в душу, оказалась давнишней польской шпионкой, как это явствует из ее собственного показания, – ЦК ВКП(б) признает необходимым исключить т. Егорова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б).

И. Сталин».

Поражает не столько цинизм откровенного признания в том, что Егоров «запачкан». Сталин знал, что очные ставки ничего не дали: ни с командармом 1-го ранга Иваном Панфиловичем Беловым, недавним членом трибунала, судившего Тухачевского и его «подельщиков», ни с комкором Иваном Кенсориновичем Грязновым, ни с наркомом финансов СССР Григорием Федоровичем Гринько, ни с командармом 2-го ранга Александром Игнатьевичем Седякиным. Бывший маршал отверг все показания бывших командармов, наркома, комкора. Виновным себя не признал. Проведение какой-либо преступной работы отрицал. Так что действительно был лишь «запачкан». И в сталинском представлении на исключение из членов ЦК поражает не эта формула.

Больше всего поражает неприкрытое раздражение по поводу более удачливой личной жизни человека. Жизни, которую Сталин наблюдал около 19 лет. Да, Егоров все это время жил с женой «душа в душу». Это задевало Сталина лично. Он успел уже потерять и уважение любимой женщины и ее саму. А ведь Галина Антоновна была так же молода, как и Надежда Сергеевна Аллилуева.

Игра в кошки-мышки продолжалась и после возвращения Егорова в Москву из Тбилиси. Первое время его разместили в Соснах, не позволив даже заглянуть домой. Отсюда его возили на очные ставки. Здесь он мучительно гнал от себя самые страшные мысли, мысли о жене, боясь представить, какой ценой были вырваны у нее признания. Незадолго до ареста его препроводили в Архангельское. Разрешили позвонить дочери.

Именно здесь, в Архангельском, и видела отца в последний раз Татьяна Александровна. Во время встречи рядом располагались какие-то молодые люди. Татьяна Александровна вспоминала, что думала тогда, будто это охрана и так положено. Тодорский, который встретился с Егоровым в аналогичной ситуации, понял все сразу. Егоров, по его словам, был взвинчен, нервничал, а затем, когда кто-то из наблюдателей бесцеремонно подошел слишком близко, встал, оборвав фразу на полуслове, и не попрощавшись ушел.

На допросах Егоров вел себя мужественно. Ни в чем не сознался и нужных показаний не дал.

16 марта 1939 г. в сообщении председателя Военной коллегии Верховного суда Союза ССР В. Ульриха на имя И. В. Сталина среди тех 436, чьи дела были рассмотрены с 21 февраля по 14 марта того же года в закрытых заседаниях Военной коллегии, помянут и А. И. Егоров. Его фамилия попала и в число тех 413 осужденных, которые были приговорены к расстрелу. По заявлению того же Ульриха: «Приговоры на основании Закона от 1 декабря 1934 г. приведены в исполнение».

Маршал Советского Союза А. И. Егоров был признан виновным в том, что, с двурушнической целью вступив в партию, в 1919 г. установил преступные связи с руководителями антисоветской организации в Красной Армии – тогдашним главкомом Сергеем Сергеевичем Каменевым, начальником Полевого штаба Республики Павлом Павловичем Лебедевым, а также с председателем РВСР Львом Давидовичем Троцким, «по заданию которого пытался сорвать выполнение плана Сталина по разгрому Деникина». Так разом перечеркивались все заслуги Егорова, бросающие тень на величие «вождя». Но этого показалось мало.

Егорову инкриминировалась еще и подготовка террористического акта против Сталина в 1920 г.. Указывалось, что в 1928 г., установив преступные связи с А. И. Рыковым и А. С. Бубновым, он по их заданию создал в РККА антисоветскую террористическую организацию правых, а в последующие годы установил контакт по антисоветской работе с М. Н. Тухачевским и Я. Б. Гамарником. В 1931 г., находясь на учебе в Германии, установил шпионские связи с германским Генеральным штабом, а в 1934 г. по заданию того же А. И. Рыкова стал шпионом польской разведки.

Характерно, что о «жене-шпионке» в обвинительном приговоре нет ни слова, а среди тех, с кем, по мнению следователей, А. И. Егоров устанавливал преступные связи и продавался различным разведкам, поминаются лишь те, кто был уже осужден и расстрелян, либо покончил с собой, как Я. Б. Гамарник, либо давно скончались, как С. С. Каменев и П. П. Лебедев. Исключение составил Андрей Сергеевич Бубнов. Но именно он отказался давать какие-либо показания на Егорова, что и зафиксировано в деле.

14 марта 1956 г. Военная коллегия Верховного суда СССР, согласно протесту Генерального прокурора СССР от 8 марта того же года, заслушав доклад полковника юстиции И. А. Дашина и заключение заместителя Главного военного прокурора полковника юстиции Д. Л. Терехова, определила: приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 февраля 1939 г. в отношении Егорова А. И. по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем на основании п. 5 ст. 1 УПК РСФСР производством прекратить за отсутствием состава преступления; А. И. Егорова полностью реабилитировать.

Первоначально в биографических справках годом смерти указывался 1941-й. Последний раз такая дата указана в сборнике «Этапы большого пути».

В указателе имен к 52-му тому Полного собранию сочинений В. И. Ленина, вышедшему в свет в 1965 г., впервые годы жизни А. И. Егорова были обозначены: 1883—1939.

В делах Верховного суда датой приведения приговора в исполнение названо 23 февраля 1939 г.. Там же Егоров поминается как «сознавшийся» и «осужденный». Ныне из книги Д. А. Волкогонова мы узнали, что это еще одна фальсификация – он не «сознался» и погиб во время следствия. Когда? Мы вряд ли теперь узнаем.

Михаил Тухачевский

1893—1937

Тухачевский Михаил Николаевич – Маршал Советского Союза (1935). Участник Первой мировой войны. В Гражданскую войну командовал рядом армий в Поволжье, на Юге, Урале, в Сибири. Командовал Кавказским фронтом и Западным фронтом в советско-польской войне. В 1921 г. участвовал в подавлении Кронштадтского восстания, командовал войсками, подавившими крестьянское восстание в Тамбовской и Воронежской губерниях. В 1925—1928 гг. начальник Генерального штаба РККА. С 1931 г. заместитель народного комиссара военно-морских дел и председатель РВС СССР. С 1934 г. заместитель, с 1936 г. первый заместитель народного комиссара обороны СССР. В 1937 г. командующий войсками Приволжского военного округа. Репрессирован; реабилитирован посмертно.

Революции всегда давали много блестящих военных карьер. Правда, почти все эти карьеры полны глубокого трагизма.

Русская революция дала своих красных маршалов – Ворошилов, Каменев, Егоров, Блюхер, Буденный, Котовский, Гай, но самым талантливым красным полководцем, не знавшим поражений в Гражданской войне, самым смелым военным вождем Красной Армии 3-го Интернационала оказался Михаил Николаевич Тухачевский.

Тухачевский победил белых под Симбирском, спас Советы в момент смертельной катастрофы. На Урале он выиграл «советскую Марну» и, отчаянно форсировав Уральский хребет, разбил белые армии адмирала Колчака и чехов на равнинах Сибири. Он добил и опрокинул на французские корабли армию генерала Деникина. В войне с Польшей уверенным маршем пришел к стенам Варшавы. Он взял штурмом на льду Финского залива мятежный матросский Кронштадт. Награжден орденами Ленина и Красного Знамени, Почетным революционным оружием. В 1935 г. в числе пяти первых командармов (генерал армии) удостоен вновь учрежденного звания Маршал Советского Союза.

…Рано утром 23 апреля 1937 г. заместитель наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский в безукоризненно сидевшей на нем маршальской форме, источая запах дорогого мужского одеколона, спустился к ожидавшей у подъезда служебной машине.

Водитель, услышав звук хлопнувшей двери, увидел высокую статную фигуру своего пассажира и поспешно вскочил с места, чтобы загодя открыть дверцу автомобиля.

Тухачевский шагнул к застывшему в приветствии у открытой дверцы водителю, протянул ему руку, чтобы поздороваться, и вдруг, нелепо взмахнув ею, потерял равновесие и растянулся прямо на асфальте, покрытом тонким ночным ледком. Шофер помог подняться, заботливо спросил:

– Не ушиблись, товарищ маршал?

– Да нет, вроде все в порядке, – смущенно произнес Тухачевский, ощупывая бок и сердясь на себя за досадный конфуз. – Наверное, не повезет сегодня. Плохая примета…

Водитель все перевел в шутку, и Тухачевский, войдя в свой кабинет, через несколько минут уже забыл о случившемся с ним происшествии. Маршал окунулся с головой в водоворот наркоматовских дел.

В три принесли папку с документами на визу. Тухачевский переключил телефоны на приемную, отпустил начальника секретариата, как-то странно взглянувшего на него, и раскрыл папку.

По установившейся традиции начальник секретариата формировал стопку бумаг по степени их важности. Наверху всегда оказывались самые срочные. На этот раз первым лежало спецдонесение Ежова, адресованное Сталину, Молотову и Ворошилову.

Тухачевскому в силу его служебного положения приходилось читать и визировать сотни страниц важнейших документов ежедневно. Читал он быстро, схватывая самую суть, зная, где ее искать. Пространные преамбулы, как правило, просматривал беглым, рассеянным взглядом. «Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия… – машинально скользнул он глазами по первой строке машинописного текста, собираясь перевести взгляд в конец, где обычно излагалась суть дела, но, увидев дальше свою фамилию, впился в продолжение фразы, – о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт».

«Однако!» – недоверчиво хмыкнул Тухачевский. Но то, что он прочел дальше, говорило о серьезности намерений немцев. «Для подготовки террористического акта создана группа из 4 чел. (3 немцев и 1 поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевскому, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить. 21 апреля 1937 г.». Тухачевский повертел в руках эту страничку, уже испещренную подписями читавших. В левом углу наискосок знакомым почерком Сталина красные карандашные слова: «Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

Бумага уже побывала и у наркома Ворошилова, о чем свидетельствовала подпись – «23.IV. К. В.».

Тухачевский завизировал документ, подумав про себя, что Ежову с его агентурой виднее. Что ж, поездку придется отменить, хотя уже рассказал о ней дома. А впрочем, что особенного…

И он совершенно спокойно читал следующий документ – постановление Политбюро, принятое 22 апреля, т. е. вчера: «1. Ввиду сообщения НКВД о том, что т. Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондон угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание убить т. Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке т. Тухачевского в Лондон. 2. Принять предложение НК Обороны о посылке т. Орлова на коронационные праздники в Лондон в качестве представителя СССР по военной линии».

ЦК решение принял, ЦК и отменил. Пускай Орлов съездит, посмотрит, как будут короновать Георга VI. Ему, Орлову, это в диковинку. А он, Тухачевский, знает жизнь коронованных особ не понаслышке. И маршал размашисто поставил на документе свою подпись.

Прошло немногим более двух недель. Уже и Орлов успел возвратиться из Лондона, уже и его сослуживцы перестали развешивать уши в наркоматовских курилках, внимая рассказам побывавшего за границей товарища, как вдруг в тихих коридорах этажей, занятых отделами и управлениями наркомата, которые курировал Тухачевский, грянул гром.

10 мая Политбюро приняло решение: «Утвердить:

1. Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза т. Егорова А. И.

2. Начальником Генерального штаба РККА – командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 2-го ранга Шапошникова Б. М.

3. Командующим войсками Ленинградского военного округа – командующего войсками Киевского военного округа командарма 1-го ранга т. Якира И. Э…

8. Командующим Приволжским военным округом – Маршала Советского Союза т. Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны».

Решение было принято на основании письма в Политбюро об утверждении новых назначений. С письмом обращался нарком обороны Ворошилов. Привлекает внимание невероятная быстрота, с которой это решение принималось. Ворошилов направил письмо 9 мая, а уже на следующий день вышло постановление.

Для Тухачевского такое понижение и перевод в Куйбышев были полнейшей неожиданностью. Никаких предварительных бесед с ним не проводилось, никаких объяснений высылки из Москвы не дано.

Встревоженный маршал понял, что дело худо. Знак надвигающейся беды был и в том, что прежние друзья моментально отвернулись от опального военачальника. Ясность мог внести только сам Сталин. Однако прорваться к нему было не так просто.

И все же чудо свершилось. Как свидетельствует книга регистрации принимаемых им лично, 13 мая 1937 г. Сталин дал аудиенцию Тухачевскому в Кремле. Суть состоявшейся беседы не зафиксирована ни в одном документальном источнике. Архивные изыскания пока не дали результатов. Единственное упоминание об этой встрече удалось найти лишь в справке о проверке обвинений, предъявленных в 1937 г. судебными и партийными органами Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям в измене Родине, терроре и военном заговоре. Эта справка имела гриф «Совершенно секретно» и готовилась в течение трех лет комиссией КПК при ЦК КПСС под руководством Н. Шверника. Итог трехлетней работы был представлен заказчику – Н. С. Хрущеву – 26 июня 1964 г., за четыре месяца до его смещения.

В названном документе имеется ссылка на сообщение старого товарища Тухачевского, бывшего члена ВНИК Н. Н. Кулябко, который в 1918 г. рекомендовал Тухачевского в партию. В июне 1937 г. персональное дело Кулябко рассматривалось в партийной организации, где он состоял на учете. Старому партийцу пришлось держать ответ, почему он способствовал проникновению в партию такого чуждого ей человека, как расстрелянный к тому времени Тухачевский.

Так вот, среди объяснений Кулябко есть такой штрих. Когда он узнал из газет о смещении Тухачевского с поста замнаркома обороны и понижении в должности до командующего Приволжским военным округом, то посетил опального маршала на его квартире. Тухачевский сказал Кулябко, что причиной его перевода в Куйбышев, как сообщили ему в Кремле, является то обстоятельство, что его знакомая Кузьмина и бывший порученец оказались шпионами и арестованы.

В справке Шверника содержится еще одна любопытная деталь. Касаясь обстоятельства отмены поездки Тухачевского в Лондон на коронацию Георга VI, комиссия докладывала Хрущеву: никаких материалов о готовившемся в Англии террористическом акте в отношении Тухачевского в КГБ СССР не имеется. Следовательно, утверждал Шверник, спецсообщение Ежова от 12 апреля 1937 г. является сфальсифицированным. Тухачевского не выпустили за границу совсем по другим причинам – его подозревали в организации военного заговора против Сталина. С тяжелым грузом на душе, обуреваемый самыми мрачными предчувствиями, маршал отбыл в Куйбышев.

…Тухачевского арестовали на третий день после прибытия в Куйбышев – 22 мая 1937 г. Поздно вечером группа военных с малиновыми петлицами нагрянула в маршальский вагон, где ничего не подозревавшая супруга Нина Евгеньевна ждала мужа со службы. Тухачевские еще не успели переехать в городскую квартиру. Впрочем, ее пока и не предлагали. Поэтому и оставались в служебном вагоне, в котором приехали. При обыске изъяли ордена, маузер, охотничье ружье, семь шашек, стереотрубу, бинокль. Забрали документы, письма, фотографии. В этот же день, 22 мая, в Москве были арестованы комкоры Ефимов, Эйдеман и Аппога.

Тухачевского, без маршальских звезд, вмиг осунувшегося и постаревшего, под усиленной охраной доставили к одному из заброшенных железнодорожных тупиков вблизи товарной станции и втолкнули в зарешеченный вагон, специально оборудованный для перевозки заключенных. 25 мая арестованный маршал переступил порог одиночной камеры внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. Поступивший был зарегистрирован под «литерным» номером 94.

Это означало – тюремщики не должны знать, кто он такой. Ни фамилию, ни воинское звание, ни прежнюю должность. Только номер. Тухачевский пребывал в неведении относительно мотивов своего ареста. До водворения в тюремную камеру никаких обвинений ему не предъявляли. Устраиваясь на ночлег в лубянской темнице, он не знал, что во время его следования в Москву были поставлены на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующие предложения: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».

Опрос членов и кандидатов в члены ЦК прошел в течение двух суток, и Тухачевский, забывшись коротким, тревожным сном в ночь на 26 мая, встретил утро этого же дня, уже будучи исключенным из партии.

Прямых документальных данных о том, как вел себя Тухачевский во время первого допроса на Лубянке, не сохранилось. Первичные протоколы либо вовсе не составлялись, либо были уничтожены следствием. Однако по отдельным документам можно сделать предположение, что в начальной, весьма кратковременной стадии следствия арестованный маршал отрицал участие в заговоре.

Этой линии поведения он придерживался и во время очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом. К сожалению, протоколов очных ставок не обнаружено ни в архивно-следственном деле Тухачевского, ни в делах упомянутых лиц. Важнейшие для установления исторической истины документы исчезли.

Однако сохранились косвенные свидетельства о проведении очных ставок и о том, как вел себя на них Тухачевский. «Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, – читаем в заявлении Фельдмана на имя Ежова, – но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет – этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал…». Упоминание об очных ставках содержится и в заявлении самого Тухачевского от 26 мая: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора». Однако дальше следуют ошеломляющие своей неожиданностью строки: «Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора».