Текст книги "Практические материалы для подготовки к сочинениям, выпускным и вступительным экзаменам. Русские писатели XX и XXI веков"

М. А. Осоргин родился 7(19) октября 1878 года в Перми, умер 27 ноября 1942 года в Шабри, во Франции.

М. А. Осоргин (настоящая фамилия писателя – Ильин) родился в семье потомственных дворян. С детских лет обладал свободолюбивым, независимым характером. Успешно окончил гимназию в Перми и поступил на юридический факультет Московского университета. За участие в студенческих волнениях был выслан на год в Пермь под негласный надзор полиции.

После окончания университета в 1902 г. занимался адвокатской практикой, работал в Московской судебной палате помощником присяжного поверенного, был в это же время членом Общества попечительства о бедных. Написал книгу «Вознаграждение рабочих за несчастные случаи». В 1904 г. примкнул к партии эсеров. Об эсерах, политических эмигрантах Осоргин написал позже рассказ «Террорист» (1929), дилогию «Свидетель истории» (1932) и «Книгу о концах» (1935). В декабре 1905 г. Осоргин был арестован, приговорен к трем годам ссылки в Нарымский край, сидел в Таганской тюрьме. Под залог его на время выпустили из тюрьмы. Обманув правосудие, Осоргин уехал в Финляндию, затем в Италию.

Юриспруденция, политика мало интересовали Осоргина. Он вышел из партии эсеров, стал масоном. С ранних лет печатался в газетах. Будучи гимназистом, в 1896 г. опубликовал первый рассказ «Отец» под псевдонимом «Пермяк» в «Журнале для всех». С 1908 г. Осоргин стал корреспондентом «Русских ведомостей» в Италии, писал репортажи, статьи, очерки. На основе итальянских впечатлений написал книгу «Очерки современной Италии» (1913). Автобиографический материал лежит в основе рассказов «Эмигрант», «Моя дочь», «Призраки», «Старая вилла», в которых явно звучит ностальгия по России, сомнения в правильности пребывания вдали от нее. В рассказе «Старая вилла» угадывается быт русской эмигрантской коммуны на вилле «Мария».

Летом 1916 г. Осоргин без официального разрешения, нелегально добрался до Петрограда. В «Русских ведомостях», в журнале «Голос минувшего», в газетах «Луч правды», «Власть народа» публикуются его статьи «Дым отечества», «Старая прокламация», «Драться – так драться», вызывавшие большой интерес интеллигенции, простых людей. В них проявилось отношение Осоргина к революции, его страстное желание предостеречь народ от кровопролития, призвать к созидательному труду.

Осенью 1922 г. М. А. Осоргин вместе с другими писателями и учеными был выдворен на «философском пароходе» из страны. Годы, проведенные писателем в России до эмиграции и между двумя эмиграциями, дали материал для лучших его романов и повестей, опубликованных за границей: «Сивцев вражек» (1928), «Повесть о сестре» (1931), «Свидетель истории» (1932), «Вольный камещик» (1937), «Повесть о некоей девице» (1938) и др. Автобиографический материал лег в основу замечательных рассказов «Земля», «Егожиха», мемуарной повести «Времена» (1955), главная мысль которых – о любви человека к родной земле, к природе.

«Мистическое поклонение» земле писатель пронес через всю жизнь. Все рассказы из книги «Происшествия Зеленого мира» – это настоящий гимн земле и ее бессловесным обитателям. В предисловии к книге Осоргин писал: «Мы только часть природы. Нельзя ощутить и познать жизнь, не научившись слушать, как растет трава».

«Сивцев вражек» – лирико-философский роман. Произведение во многом автобиографично. Прототипом главного героя, ученого-орнитолога Ивана Александровича был известный в свое время профессор М. А. Мензбир.

В романе повествуется о судьбе русской интеллигенции в трагические моменты истории, о катастрофе, постигшей страну. Иван Александрович и его внучка, семнадцатилетняя Танюша, далеки от политики. Таня радуется солнцу, профессор увлечен наукой. «Но смерть и смерти предшествуют жизни». Первая мировая война, революция несут «закат культуры». Уютный мир рушится. Погибнет Эрберг, подумывающий о женитьбе на Танюше; станет инвалидом, «обрубком» другой ее поклонник Стольников; будет расстрелян Астафьев, философ и скептик. Отвратителен в своей ненависти Лубянский следователь «товарищ Брикман», допрашивающий людей; выбивается в «начальника команды» Андрей Колчагин, принесший много горя обитателям Сивцева Вражка. Но жизнь продолжается.

По Осоргину, «цель жизни – в процессе жизни». Бескорыстно ухаживает за искалеченным Стольниковым крестьянин Григорий, не поддаются хаосу профессор и Танюша, по своим естественным законам живет природа. В ней писатель-гуманист видит залог торжества жизни, ее здоровых начал.

Рекомендуемое творческое задание

1. Напишите реферат на тему: «Трагедия русской интеллигенции в романе М. Осоргина „Сивцев вражек“.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Осоргин М. А. Сказки и несказки. – М., 1918.

2. Осоргин М. А. Сивцев вражек. – Париж, 1918.

3. Осоргин М. А. Повесть о некоей девице. – Таллинн, 1938.

4. Коровин В. И. Осоргин М. А. // Русские писатели XX века. Биогр. словарь. – М., 2000.

5. Марченко Т. В. Осоргин // Литература русского зарубежья: 1920–1940 / Сост. и отв. ред. О. Н. Михайлов. – М., 1995.

Ты – в сердце, Россия!

Мне светишь по-прежнему ты

Владимир Владимирович Набоков (писал также под псевдонимами Владимир Сирин и Василий Шишков) родился 12 (24) апреля 1899 г. в дворянской семье. Его дед, Дмитрий Николаевич, был министром юстиции при Александре III. Отец – Владимир Дмитриевич – после Февральской революции 1917 г. был управляющим делами Временного правительства. После Октябрьской революции по декрету Советского правительства от 28 ноября (11 декабря) в отношении лидеров партии кадетов подлежал аресту, скрывался в Крыму, где в 1919 служил на посту министра юстиции Крымского краевого правительства. В 1922 г. В. Д. Набоков был застрелен в Берлине на эмигрантском политическом митинге, когда он заслонил собой Милюкова: «В берлинском лекционном зале мой отец заслонил Милюкова от пули двух темных негодяев и, пока боксовым ударом сбивал с ног одного из них, был другим смертельно ранен выстрелом в спину», – вспоминает писатель в романе «Другие берега». Мать В. В. Набокова – Елена Ивановна Рукавишникова была по одной линии внучкой знаменитого сибирского золотопромышленника, по другой – внучкой президента Императорской Военно-Медицинской академии Н. И. Козлова. «Любить всей душой, а в остальном доверяться судьбе – таково было ее простое правило», – вспоминает о ней писатель в «Других берегах».

В. Набоков получил прекрасное образование. От англомана-отца он научился прекрасно говорить на английском («Я научился читать по-английски, раньше чем по-русски»). Он прекрасно играл в шахматы и в теннис (в первые годы эмиграции в Берлине зарабатывал себе на жизнь уроками по теннису), всю жизнь страстно увлекался энтомологией.

В. Набоков – представитель русской литературы «первой волны» эмиграции, после революции эмигрировал за границу вместе с родителями в 1919 г. Вначале семья странствовала по континентальной Европе, затем В. Набоков поселяется в Англии, учится в Кембридже, где изучал французскую литературу и энтомологию. В 1922 г. после окончания Кембриджского университета В. Набоков возвращается на континент, живет в Берлине, в 1937 г. из фашистской Германии перебирается во Францию, живет в Париже. В 1940 г. фашистская оккупация вынуждает его эмигрировать еще раз – в Соединенные Штаты Америки, где он, помимо писательства, преподает русскую литературу в Корнельском университете (штат Нью-Йорк), а также занимается энтомологией в Гарварде. Последние годы жизни писатель провел в Швейцарии.

До 1940 г. В. Набоков писал только на русском языке. В 1940-м он переезжает в Америку, получает звание профессора, преподает в Уэльском колледже, состоит сотрудником Музея сравнительной зоологии в Гарвардском университете.

«Владимир Владимирович Набоков и по сию пору остается феноменом, неразгаданной загадкой, своего рода таинственным, в обманчиво-миражном мерцании светилом, возможно, даже и неким мнимым солнцем на литературном небосклоне нашего столетия. <…> Не оттого ли неправдоподобно широк спектр оценок набоковского наследия – от безоговорочного восхищения до полного отрицания? Во всяком случае – сегодня это несомненно – Набоков – безусловное явление, причем явление сразу двух литератур: русской и англоязычной, создатель особенного художественного мира, новатор-стилист (прежде всего в прозе), – такова общая оценка места В. Набокова в литературе XX в., данная одним из крупнейших исследователей его творчества О. Михайловым.

В. Набоков – писатель-интеллектуал – который особо ценит игру воображения, ума, фантазии. Его книги насыщены литературными реминисценциями, мифологией, пронизаны намеками и ассоциациями, мистификацией, художественной игрой.

Одна из сквозных тем творчества В. Набокова – это тема России; ностальгия по родине. Герой последнего русского романа В. Набокова «Дар» – Федор Константинович Годунов-Чердынцев, писатель-эмигрант, пишущий книгу о Чернышевском, оказавшись в Германии, размышляет: «Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверное знаю, что вернусь, – во-первых, потому что увез с собою от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно, когда, через сто, через двести лет, – буду жить там в своих книгах или хотя бы в подстрочном примечании исследователя».

Самые проникновенные строки романа «Другие берега» (1954) посвящены России: «Она впилась, эта тоска, в один небольшой уголок земли, и оторвать ее можно только с жизнью. <…> Дайте мне, на любом материале, лес, поле и воздух, напоминающие Петербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается. Каково было бы в самом деле увидать опять Выру и Рождествено, мне трудно представить себе, несмотря на большой опыт. Часто думаю: вот съезжу туда с подложным паспортом, под фамилией Никербокер. Это можно было бы сделать. Но вряд ли я когда-либо сделаю это. Слишком долго, слишком праздно, слишком расточительно я об этом мечтал. Я промотал мечту».

Хронологически творчество В. Набокова можно разбить на два больших периода. Первый период начинается с приезда писателя в Берлин в 1922 году, включает в себя годы жизни во Франции – в Париже – с 1937 г. по 1940 г. Второй период – с 1941 по 1977, – когда Набоков писал свои произведения на английском языке, и к нему пришли слава и признание в западном мире – связан с его жизнью в Америке (с 1940 по 1960) и в Швейцарии, в Монтрё (с 1960 по 1977 гг.).

В доамериканский период Владимир Набоков пишет романы и повести «Машенька» (1926), «Зависть» (1927), «Король, дама, валет» (1928), «Защита Лужина» (1929), в 1936 г. появляется повесть «Отчаяние», в 1932 г. – «Подвиг», «Камера обскура» (1933), в 1938 г. написан фантастический роман «Приглашение на казнь».

Во Франции Набоков создает свой первый роман на английском языке – роман «Истинная жизнь Себастьяна Найта» (опубликован в 1941 г.) В этот же доамериканский период известными становятся его новеллы «Возвращение Чорба» (1930), «Королёк» (1933), «Истребление тиранов» (1936), «Весна в Фиальте» (1938), «Облако, озеро, башня» (1937). Сборник рассказов «Возвращение Чорба» вышел в 1930 г. в Берлине, «Соглядатай» написан в 1930 г. В 1924 г. в Берлине выходят две книги стихов В. Набокова «Горный путь» и «Гроздь». Большинство произведений доамериканского периода Набоков подписывает дерзким и звучным псевдонимом Сирин (Сирин – в русских сказаниях райская птица с женским лицом и оперением ястреба, которая спускалась на землю и зачаровывала людей своим пением).

В Америке Набоков пишет романы: «Другие берега» (1954), «Лолита» (1955), «Пнин» (1957), «Прозрачные вещи» (1972). В этот период В. Набоков плодотворно работает в области перевода, он переводит на английский язык «Слово о полку Игореве», роман «Евгений Онегин» А. С. Пушкина и пишет комментарии к роману.

В Швейцарии В. Набоков создает романы «Бледный огонь» (1962), «Прозрачные вещи» (1972), «Ада, или Радости страсти. Семейная хроника» (1969), «Смотри на Арлекинов» (1975). Роман «Ада» считается самым сложным из всех романов писателя. В 1967 г. В. Набоков переводит на русский язык свой знаменитый роман «Лолита».

Первый роман В. Набокова – «Машенька». Роман «Машенька» – единственное произведение Набокова, близкое к русской классической традиции, наиболее «русский», по мнению критики, его роман. Это первая художественная попытка писателя вернуть потерянный рай. В автобиографическом романе «Другие берега», названном самим писателем «в полном смысле автобиографией», В. Набоков рассматривает рай как реальность: «Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке и самая рука с глянцем на уже веснушчатой коже кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет»; «Рай – это место, где бессонный сосед читает бесконечную книгу при свете вечной свечи».

Ключ к раскрытию содержания романа во многом поясняют емкие пушкинские строки – «Воспомня прежних лет романы, воспом-ня прежнюю любовь», – взятые Набоковым в качестве эпиграфа к «Машеньке».

Роман построен на антитезе настоящего и прошлого, противопоставлении серого, пошлого мира дешевого берлинского пансионата Лидии Николаевны Дорн для русских эмигрантов и возвышенного мира юношеской любви, пережитой Ганиным в России и воссоздающейся в его воспоминаниях.

Конфликт романа строится на контрасте «исключительного» и «обыденного», «подлинного» и «неподлинного». С первой строки романа Набоков хочет подчеркнуть исключительность своего героя, прибегая к ономастической игре, собственным именам героев: «Лев Глево… Лев Глебович? Ну и имя у вас, батенька, язык вывихнуть можно… всякое имя обязывает. Лев и Глеб – сложное, редкое соединение. Оно от вас требует сухости, твердости, оригинальности».

«Исключительность» Ганина передается и через восприятие содержательницей пансионата госпожой Дорн – «маленькой», «глуховатой», «не без странностей» женщиной. Ганин «казался ей вовсе не похожим на всех русских молодых людей, перебывавших у нее в пансионе». Исключительность героя подчеркивается и его портретной характеристикой, описанием внешности и необычных умений: «Он умел, не хуже японского акробата, ходить на руках, стройно вскинув ноги и двигаясь, подобно парусу, умел зубами поднимать стул и рвать веревку на тугом бицепсе. В его теле постоянно играл огонек, – желанье перемахнуть через забор, расшатать стол».

Ярким воплощением пошлости, столь ненавистной писателю и развенчиваемой во всех его произведениях, является Алферов. Автор «Машеньки» выразит свое неприятие Алферова эпитетами при описании его манер, внешности, речи этого героя, подчеркнув его «бойкий и докучливый голос», «непрятно певучий» и «контрастирующий с описанием внешности Ганина: „было что-то лубочное, слащаво-евангельское в его чертах, – в золотистой бородке, повороте тощей шеи“. По контрасту с молодым, спортивного вида Ганиным, от Алферова исходит „теплый, вялый запашок не совсем здорового, пожилого мужчины“. За описанием рассказчика последует емкая авторская оценка, дополняющая характеристику: „Есть что-то грустное в таком запашке“.

Ощущение тоски, неприкаянности, потери почвы под ногами писатель передает и через портреты других постояльцев пансионата, и через описание места обитания русских эмигрантов, определяемого рассказчиком эпитетом «неприятный», – рядом с вокзалом: «Пансионат был русский. И притом неприятный. Неприятно было главным образом то, что день-деньской и добрую часть ночи слышны были поезда городской железной дороги, и оттого казалось, что весь дом медленно едет куда-то».

Игра, мистификация, розыгрыш, подтекст – это излюбленные на-боковские приемы, обретающие в его прозе драматические, а иногда и трагические черты. В романе «Машенька» они вводятся описанием прихожей, где стоял «дубовый баул, на который легко было наскочить коленом», очень «тесного коридора» и трех комнат с «крупными черными цифрами, наклеенными на дверях». Листочки, оказывается, вырваны из старого календаря и на них указаны шесть первых чисел апреля, да и Ганин живет в комнате под апрельским номером. Использование цифр – иносказание, которое готовит читателя к тем превратностям и сюрпризам романа, когда герои не распоряжаются судьбой, а плывут без руля и ветрил в надежде, что их вынесет к «потерянному раю». Маша окажется женой Алферова – человека, не симпатичного ни Ганину, ни самому автору. И эта же Маша, жена «прилипчивого соседа», как выяснит Ганин, – окажется его Машенькой, его первой любовью в той – доэмигрантской – жизни в России девять лет назад. И в воспоминаниях Ганина идет воссоздание «погибшего мира».

Писатель проверяет своего героя любовью, но тот не выдерживает проверки. Мечта Ганина, даже не мечта, а греза – составить партизанский отряд и поднять восстание в Петрограде – отражение инфантильности части русской интеллигенции. Герой живет с двумя паспортами, русским и польским, а настоящая его фамилия вовсе не Ганин, как он признается русскому эмигранту – поэту Подтягину.

Узнав, что приезжает Машенька, Ганин преображается: он делает решительную попытку вернуть прошлое, воссоздает прошлое в своей памяти. «Он был богом, воссоздающим погибший мир. Он постепенно воскрешал этот мир, в угоду женщине, которую он еще не смел в него поместить, пока весь он не будет закончен. Но ее образ, ее присутствие, тень ее воспоминанья требовали того, чтобы наконец он и ее бы воскресил…».

Развенчание Ганина проходит через второй план повествования – ретроспективный. Инфантильность, бесхарактерность, неискренность героя выявляется через его воспоминания о выдуманной любовнице («В школе, в последних классах, мои товарищи думали, что у меня есть любовница, да еще какая: светская дама. Уважали меня за это. Я ничего не возражал, так как сам распустил этот слух»). Непорядочность Ганина выявляется и в его отношении к Машеньке, в том, как он оставил ее после случившегося с нею потрясения и уехал в Петербург к началу школьного года («И в ту черную, бурную ночь… случилось нечто страшное и неожиданное, символ, быть может, всех грядущих кощунств»). Предаст Ганин свою любовь еще не один раз. Перечитывая в Берлине последние письма Машеньки, которые он получал еще в Крыму, в Ялте, до отъезда за границу, а она жила под Полтавой, в маленьком, заброшенном хуторке и писала о своей любви, просила о встрече, Ганин вспоминает, что в ответ писал ей о «звезде», «о кипарисах в садах», «полон был дрожащего счастья», но не поехал к любимой, хотя «минутами он решал все бросить, поехать искать Машеньку», но «долг удерживал его в Ялте, – готовилась военная борьба». Только когда Ганин сойдет с грязного греческого судна в Стамбуле, увидит у пристани турка, спавшего на огромной груде апельсинов, он ощутит «пронзительно и ясно, как далеко от него теплая громада родины и та Машенька, которую он полюбил навсегда».

Фальшь, порочность, непорядочность – черты, присущие герою, проявляются и в его отношениях с Людой (уже в эмигрантской жизни), которую он бросит, даже не имея мужества переговорить с любовницей, и попросит Клару сказать о своем решении («Я уезжаю, и все прекратится. Вы так просто ей и скажите»). В восприятии Клары этот поступок Ганина оценивается как «недобрый»: «Вы просто недобрый… Людмила о вас думает только хорошее, идеализирует вас…».

Лукавство, неискренность Ганина проявляются и в его диалоге с Алферовым. Он промолчит, когда Алферов назовет Россию проклятой: «Подумайте, в субботу моя жена приезжает. А завтра уже вторник… Бедняжка моя, представляю, как она измучилась в этой проклятой России!». Определение «проклятый» применительно к своей Родине, к своей земле Ганин оценит лишь как «занятный эпитет» и согласится с мыслью несимпатичного ему Алферова, что «наша родина – навсегда погибла».

Нравственная несостоятельность Ганина выявляется и в последнем его поступке. Он нарушает общепринятые нормы этики, предпринимая решительную попытку обрести потерянный рай, вернуть любимую, похитив Машеньку у Алферова. Он спаивает Алферова во время пирушки в ночь перед приездом Машеньки и переставляет стрелку будильника, чтобы Алферов не смог встретить жену. Помешав Алферову встретить жену, он и сам не встретил свою Машеньку. Герой осознает «с беспощадной ясностью, что роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре дня, – эти четыре дня были, быть может, счастливейшей порой его жизни. Но теперь он до конца исчерпал свое воспоминанье, до конца насытился им и образ Машеньки остался вместе с умирающим старым поэтом там, в доме теней, который сам уже стал воспоминаньем».

Ганин дождется той минуты, когда Машенькин экспресс, шедший с севера, прокатит по железному мосту и скроется за фасадом вокзала. Герой поднимет свои чемоданы и поедет на другой вокзал. «Он выбрал поезд, уходивший через полчаса на юго-запад Германии, заплатил за билет четверть своего состояния и с приятным волнением подумал о том, как без всяких виз проберется через границу, – а там Франция, Прованс, а дальше – море.»

Попытка обрести рай не удалась, герой отказывается от рая, довольствуясь лишь воспоминанием о своей молодости. Предельный эгоизм, равнодушие к другим двигают всеми его поступками.

Зинаида Шаховская – поэт, прозаик, автор книги «В поисках Набокова», изданной в Париже в 1979 г., обращает наше внимание на тему бегства в произведениях Набокова, и, в частности, в романе «Машенька»: «Тема бегства в произведениях Набокова, как и многие другие его ключевые темы, повторяется с настойчивостью. В „Машеньке“ Ганин убегает от „своей юности, своей России“, боясь увидеть ее, потерять ее вторично – узор памяти мог бы не сойтись с узором вновь увиденного».

В «Машеньке» формируется фабульная структура будущих произведений писателя. Сюжеты, мотивы романов В. Набокова будут перемещаться из одного произведения в другое, приобретая новые оттенки смысла, поэтому творчество В. Набокова представляет собой единый целостный контекст, где каждое произведение, являясь художественно завершенным, в то же время является частью целостного контекста (т. н. метароман). Жизнь и творчество, духовно одаренная личность и толпа, покушающаяся на ее свободу, любовь и вера, свобода и смерть, идеал и действительность, тема рефлексирующего сознания, утрата и поиски «земного рая» – это основные проблемно-тематические компоненты творчества В. Набокова. Универсальным злом для писателя является пошлость, вытекающая не из сословной, национальной, партийной принадлежности человека, но из мировосприятия человека, его способности видеть мир и себя в мире.

В романе «Защита Лужина» исследуются излюбленные набоков-ские темы и мотивы, которые пройдут через все творчество писателя: духовно одаренная личность и толпа, тема свободы и насилия, тема творчества, любви. Конфликт романа состоит в столкновении творчески одаренной личности с бездумной толпой, массой. Критик

О. Михайлов справедливо утверждал, что «в „Защите Лужина“ легко открывается ее близость едва ли не всем набоковским романам. Она в безысходном, трагическом столкновении героя-одиночки, наделенного одновременно душевной странностью и неким возвышенным даром, с „толпой“, „обывателями“, грубым и тоскливо-примитивным „среднечеловеческим“ миром. В столкновении, от которого защиты нет».

Если Ганин, герой «Машеньки», не похож на других, то Лужин – шахматный гений – абсолютизация «творческого я», «загадка», образец непохожести. С детских лет, когда родители перестают называть его по имени, лишь по фамилии, Лужин проявляет свою исключительность. Стена непонимания отделяет его от внешнего мира, от родителей, соучеников, учителей. В школе он становится объектом «ненависти», «глумливого любопытства». Отцу, детскому писателю, казалось, что «все должны видеть недюжинность его сына»; но, наблюдая за сыном, упрекает себя: «Он нездоров, у него какая-то тяжелая душевная жизнь… пожалуй, не следовало отдавать его в школу».

В романе «Защита Лужина» проявился необыкновенный набо-ковский дар – глубокий психологизм его прозы, знание детской психики, художественное совершенство в передаче радости открытия мира ребенком, восприятие им жизни как чуда, тайны. Разглядывая книги с описанием карточных фокусов, Лужин-ребенок «находил загадочное удовольствие, неясное обещание каких-то других, еще неведомых наслаждений в том, как хитро и точно складывался фокус, но все же недоставало чего-то, он не мог уловить некоторую тайну, в которой, вероятно, был искушен фокусник. <…> Тайна, к которой он стремился, была простота, гармоническая простота, поражающая пуще самой сложной мысли».

На пасхальных каникулах мальчик узнает о шахматах, на которых сосредоточится вся его жизнь.

В предисловии, написанном в 1964 г. для американского и английского изданий романа, В. Набоков, сам увлекающийся составлением шахматных задач («В этом творчестве… есть точки сопряжения с сочинительством»), даст объяснение заглавию книги: «Русское заглавие этого романа „Защита Лужина“: оно относится к шахматной защите, будто бы придуманной моим героем. <…> Сочинять книгу было нелегко, но мне доставляло большое удовольствие пользоваться теми или другими образами и положениями, дабы ввести роковое предначертание в жизнь Лужина и придать очертанию сада, поездки, череды обиходных событий подобие тонко-замысловатой игры, а в конечных главах – настоящей шахматной атаки, разрушающей до основания душевное здоровье моего бедного героя».

Прослыв шахматным вундеркиндом, Лужин живет лишь в придуманном мире игры; все, что не касается отношения к его страсти, он не приемлет, отгораживается от всего, не впускает в свое сознание. Проиграв сыну три партии, Лужин-старший чувствует: «сыграй он еще десять, результат будет тот же… Он не просто забавляется шахматами, он священнодействует».

Одним из негативных качеств в человеке, обнаруживающим его несостоятельность, для Набокова является и в этом романе своекорыстие и отчужденность от другого человека. Отстраненность Лужина от внешнего мира, полная сосредоточенность на своем вызывает к нему сначала «ненависть», «глумливое любопытство» со стороны окружающих, затем «толпа» сконцентрируется в облике антрепренера Валентинова, «делающего» на Лужине славу и деньги. Вычерпав до конца интерес публики к вундеркинду, Валентинов покинет его, чтобы затем снова привлечь уже к участию в голливудском фильме. «Блещи, пока блещется (…), а то скоро ведь конец вундеркиндству», – с такой меркой подходит к людям этот пошляк и прагматик. Став очень известным, цитируемым во всех шахматных учебниках, отмеченный «венчиком избранности», Лужин, вспоминая время общения со своим антрепренером, его страшный диктат, с удивлением отмечал, что «между ним и Валентиновым не прошло ни одного доброго человеческого слова».

Полная увлеченность любимым делом, упоение творчеством, внутренняя сосредоточенность на шахматах вызывает насмешку и презрение разбогатевших родителей невесты, в образе которых Набоков опять развенчивает ненавистную для него пошлость, фальшь, посредственность, которые он преследовал в пространстве всего творчества. Мать невесты – «статная, полногрудая дама», «очень добрая и очень бестактная», искренно «любившая искусственную Россию», как характеризует ее автор, называет Лужина «опасным уг-рюмцем», «шахматным отродьем». Даже жена, которая водит его по врачам, возится с ним, сопровождает в турне, оказывается чужой, не имеет в сознании героя реальных характерных черт, а в тексте – даже собственного имени. В конце концов весь мир становится для Лужина шахматной доской, которой он защищается от реальности. Гений шахмат становится изгоем в обыденной жизни, «защита» Лужина от мира не срабатывает. Жизнь оказывается сильнее и разрушительнее. Сюжетные сплетения приводят к мату, который герой ставит себе. Он становится безумным. Мир отторгает талант, который не приемлет обыденности мира: «Единственный выход, – сказал он, – нужно выпасть из игры».

Роман В. Набокова «Приглашение на казнь» считается одним из лучших его русских романов; сам писатель назовет его «самым сказочным и поэтическим из моих романов».

«Приглашение на казнь» – фантастическая антиутопия, книга-гротеск, близкая, с одной стороны, к традициям Франца Кафки (роман «Процесс») и к «Прекрасному новому миру» Олдоса Хаксли и, с другой стороны, предваряющая роман «1984» Дж. Оруэла.

Доминантой романа становится тема тоталитарного государства, уничтожение личности, несвобода сознания: человек как индивидуальное существо должен полностью раствориться в кругу единодушного безличия, слиться с массой.

Действие романа происходит в вымышленном государстве, требующем от своих граждан «полной прозрачности». Фабула романа выстроена более четко, чем в «Защите Лужина». Если Лужин – человек «другого измерения», то писатель Цинциннат Ц. имеет «свою особенность». Ему объявлен смертный приговор: «Сообразно с законом Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обмениваясь улыбками», – таковы первые фразы романа.

Преступление, за которое должны казнить героя, состоит в том, что он «непрозрачен», «непроницаем» для окружающих, у него есть «некоторая своя особенность». Цинциннат, родившийся от безвестного прохожего, не знает отца, а с матерью («зачавшей его ночью на прудах») он знакомится уже «на третьем десятке». Цинциннат знает о своей «особенности» («чудом смекнув опасность») и бдительно изощряется, чтобы ее скрыть. Итак, вина Цинцинната в том, что он недоступен пониманию окружающих, ибо не способен жить по закону «общих мнений». Возникает конфликт «я» и «мы», конфликт индивидуальности и массы. Общество готово принять Цинцинната в свои «объятья», если он раскается в своей «гносеологической гнусности». Покаяться просит его и жена Марфинька.

«Меня убивают», – кричит Цинциннат о том главном ужасе, который происходит на глазах у всех, и на который никто не обращает внимания. Боль, страдания человека, приговоренного к смерти, изображены здесь в мельчайших мучительных подробностях и с гениальным проникновением в сокровенные глубины психологии.

Таким образом, центральный конфликт романа – противостояние духовной индивидуальности моральному диктату.

Цинциннат признается: «Я окружен какими-то убогими призраками, а не людьми. Меня они терзают, как могут терзать только бессмысленные видения, дурные сны, отбросы бреда, шваль кошмаров, – и все то, что сходит у нас за жизнь. В теории – хотелось бы проснуться».