Текст книги "Уильям Блейк в русской культуре (1834–2020)"

Подобно Блейку, который был изобретателем нового метода гравировки, Анреп также в определенном смысле был ремесленником; его увлечением, а затем и профессией стала мозаика. Упоминание о пророческом языке визуального искусства роднит позицию Анрепа и Блейка: «современные мозаичисты <…> заставляют камень противоестественным образом уподобляться инородному и чуждому искусству, которое сводит на нет всю первоначальную силу и выразительность мозаики, подменяя ее строгий, пророческий язык банальным и скучным рифмоплетством» [цит. по: Фарджен, 2003, 79].

Религиозная составляющая творчества Анрепа, которую подчеркивал Роджер Фрай, тематически и образно объединяла его мозаичные работы с живописью Блейка: серафимы и евангелие в капелле Вестминстерского собора, видения Иоанна Богослова в Королевском военном колледже, Христос и пророки в Греческой православной церкви Святой Софии. В стихах Анрепа, как и у Блейка, «появлялись пророческие пословицы, многозначительные <…> высказывания о земных и неземных вещах» [Фарджен, 2003, 171]. Пословицы Блейка стали темой одной из самых известных мозаик Анрепа, в которой он вступил в прямой диалог с тем, кого считал своим предшественником.

В 1923 году мозаичисту предложили оформить пол восьмиугольного зала в галерее Тейт, чтобы создать достойный интерьер для экспозиции коллекции акварельных иллюстраций Блейка к «Божественной комедии» Данте. Обыграв находившуюся в центре пола вентиляционную решетку, Анреп построил рисунок вокруг нее, при этом из-под решетки полыхает мозаичное пламя [там же, 171].

Темой восьми многоугольных панно стали «Пословицы Ада» из поэмы романтика «Бракосочетание рая и ада», выбранные Анрепом:

 
От стоячей воды жди отравы.
Кто хочет, но не делает, – порождает чуму.
Лиса заботится о себе, о льве заботится Бог.
Красота – в изобилии.
Водоем – копит, фонтан – выплёскивает.
Если бы дурак настоял на своей глупости, он стал бы мудрецом.
Глаза огненные, ноздри воздушные, уста влажные, борода земляная.
Львиный рык, волчий вой, яростный шторм, разящий меч – частицы вечности, слишком великие для глаза человека.
 

[Перевод Д. Смирнова цит. по: Блейк, Пословицы, 2018].

Эта сложная, интересная мозаика стала важнейшей репликой в творческом диалоге русского художника и английского романтика (рис. 15).

Рисунок 15. Борис Анреп. Мозаика в галерее Тейт, иллюстрация к пословице Блейка. 1923

Вирджиния Вулф писала, что рисунок мозаики вышел «очень сжатый, сильный, содержательный» [цит. по: Фарджен, 2003, 172].

В одном из писем к Анрепу Николай Недоброво писал об Ахматовой, с которой Борис был еще не знаком: «Попросту красивой ее назвать нельзя, но внешность ее настолько интересна, что <…> пуще всего поместить ее в самом значащем месте мозаики, изображающей мир поэзии» [Штейн, 2004, www]. Впоследствии Анреп воплотил эти слова, сделав Ахматову прототипом Сострадания в серии «Современные добродетели» в Лондонской национальной галерее. Причем портрет Ахматовой перекликается как с акростихом Гумилева «Ангел лег у края небосклона…», так и с образом Сострадания, Pity, который появляется на известной иллюстрации Блейка к строкам Шекспира: у романтика мы также видим распростершиеся по горизонтали фигуры на фоне темного неба. Возможно, Ахматова также стала прототипом для других образов мозаики Анрепа: музы Каллиопы в серии мозаик «Пробуждение муз» в той же Лондонской национальной галерее [Фарджен, 2003, 197] и для образа Св. Анны в соборе ирландского городка Маллингар [Кружков, 2001, 408].

Адресат лирики Ахматовой и поклонник творчества Блейка был заметным художником своего времени. Роджер Фрай писал в статье «Современная мозаика и Борис Анреп» (1923): «Искусство мозаики, попав в руки к коммерческим штамповщикам, пришло в полный упадок, и совершенно естественно, что художнику пришлось начинать все заново, обучаясь у великих мастеров прошлого» [цит. по: Фарджен, 2003, 172]. Фарджен приводит слова Дж. Вальями о том, что «в двадцатые годы можно было уже сказать, что как художнику-мозаичисту Борису Анрепу нет равных» [там же, 186]. Огастес Джон заключил, что Анреп «дал новую жизнь традициям Золотого века христианского искусства мозаичных фресок» [Казнина, 1997, 237].

Введение поэм Анрепа в научный оборот, восстановление поля его литературного творчества небезынтересно в нескольких аспектах. Во-первых, представление рукописных текстов способствует воссозданию контекста литературно-художественного облика Серебряного века как целостного явления. Во-вторых, поэмы Анрепа, явно испытавшие влияние английской традиции романтизма, и в особенности Блейка (философичность, аллегоричность, белый стих, образные переклички), интересны как – может быть, несколько запоздавшая – реплика диалога между русской и английской литературой.

Пожалуй, в истории русской литературы Анреп – единственный, кто в своем творчестве открыто и последовательно пользовался приемами Блейка и считал себя его духовным наследником. Литературная карьера Анрепа затем уступила место художественному творчеству, однако его поэмы весьма любопытны и заслуживают подробного изучения.

Первый русский перевод
«The Marriage of Heaven and Hell»:
сделано в Париже

До недавнего времени считалось, что первым переводчиком знаменитой поэмы Блейка «Бракосочетание рая и ада» был А. Я. Сергеев (1975). Однако нами введен в научный оборот первый перевод поэмы Уильяма Блейка «The Marriage of Heaven and Hell», выполненный в семье Ремизовых, в эмиграции, значительно раньше: в 1920–1930-е годы [Сердечная, 2017; Сердечная, 2019].

Алексей Ремизов эмигрировал в Европу из России в 1921 году вместе с женой, Серафимой Павловной (рис. 16).

Рисунок 16. Алексей и Серафима Ремизовы. Париж. 1920-е годы

С Серафимой Довгелло, ссыльной эсеркой, Ремизов познакомился в северной ссылке, в Усть-Сысольске; они вместе сделали выбор в пользу литературного творчества. Он писал: «С. П. была моим судией, цензором и корректором» [Ремизов, 2019, 614]. Большинство книг Ремизова посвящены ей; под ее влиянием он занимался палеографией, изучал глаголицу и приобрел серьезные познания в древнерусской словесности [Грачева, 2000, 78; Обатнина, 2001, 51].

Упоминания о Серафиме Павловне можно встретить у многих авторов того времени. Николай Гумилев оставил в ее альбоме стихотворение, начинающееся четверостишием:

 
У ворот Иерусалима
Ангел душу ждет мою,
Я же здесь, и, Серафима
Павловна, я Вас пою [Гумилев, 2001, 98].
 

Необычная пара: худой, маленький Ремизов и высокая, полная Серафима Павловна, – привлекала внимание и вызывала язвительные комментарии литературного круга, в частности, Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, Андрея Белого и В. В. Розанова [Ремизов, 2019, 624–626]. Серафима – «толстая дама» из стихотворения Михаила Кузмина «На вечере»; но для самого Ремизова она – «огненная Серафима», существо неземное, воплощение странствующей недовоплощенной души.

О ней писал Шкловский: «У Ремизова есть жена, очень русская, очень русая, крупная <…> она в Берлине как негр какой-нибудь в Москве времен Алексея Михайловича, царя, такая она белая и русская» [Шкловский, 1973, 182]. В годы эмиграции Серафима Павловна преподавала славянскую палеографию в парижской Школе восточных языков (Сорбонна), выступала с лекциями как историк и палеограф.

Она была известна и как переводчик. В частности, вместе с Ремизовым она перевела для театра Мейерхольда драму «Снег» С. Пшибышевского. Также они помогали Дж. Э. Харрисон и Х. Миррлиз в переводе на английский язык «Жития протопопа Аввакума», хотя сами в начале 1920-х и не говорили по-английски [Казнина, 1997, 356]. Сам Ремизов перевел, например, «Так говорил Заратустра» Ницше; этот перевод он посылал Горькому, но он не был опубликован и впоследствии утерян [Д'Амелия, 2002, 483].

Интерес к Блейку (и Сведенборгу) в семье Ремизовых связан с дружбой Серафимы Павловны с Гиппиус и Мережковским: они вовлекали ее в изучение эзотерики и антропософии и подкрепили идею Ремизова о «нездешней» природе Серафимы [Ремизов, 2019, 629]. Ремизов писал в дневнике: «З. Н. Гиппиус, „новая церковь“, антропософы Штейнера хотели отделить меня от Серафимы Павловны. Духовно мелкие и нам чужое. В мире духовном им понять С. П. нельзя…» [цит. по: Грачева, 2000a, 545]. Хотя писатель оценивал эзотерику крайне отрицательно, его творчество обогатилось новыми образами; вообще, увлечения жены были важнейшим источником авторской образности и мифологии Алексея Михайловича. Н. Берберова считала, что «обезьяньи» проделки, выдумки и гримасы Ремизова во многом идут от Серафимы Павловны: «это она навязала ему свои сны и фантазии, синдромы и комплексы, и он принял их, и, питаясь ими, построит на них свои мифы» [Берберова, 1972, 59].

Ремизову как писателю был близок эсхатологизм творчества Блейка, он также был автором собственной мифологической системы, которая выражалась в сложных синтетических жанрах.

Подобно Блейку, Ремизов был самобытным художником, рисовал портреты и автоиллюстрации, «издавал» свои книги рукописным способом. В 1930-х годах, когда супруги жили в Париже, альбомы и портреты авторства Ремизова помогали им выжить. Сам писатель художнический талант Блейка ценил невысоко (а может быть, был не так хорошо знаком с его наследием как художника). В частности, в очерке «Рисунки писателей», размышляя о людях, совмещавших талант живописца и поэта, Ремизов называет Блейка рядом с Э. Т. А. Гофманом и М. А. Кузминым, однако замечает: «гравюры Блейка, по крайней мере для меня, не больше как дополнения к его Венчанию Неба и Ада» [Ремизов, 2003, 396]. Вероятно, Ремизов не так много знал о Блейке-художнике, творчество которого не ограничивалось гравюрами.

В произведениях Ремизова нередко встречаются упоминания о Блейке. Так, в 1952 г. он пишет о Париже 1920-х годов: «Среди приезжих я встретил очень талантливых и больших книжников: Блейка не спутают с Блэком» [Ремизов, 2003, 136]. Ремизов имеет в виду плодовитого шотландского романиста Уильяма Блэка (1841–1898), чьи книги публиковались в России в 1870-х годах. Это замечание интересно: дело в том, что в русской традиции, на которую Маршак сетует уже в 1915 году, Блейк остается Блэком до 1930-х годов, – именно так его имя пишут и Бальмонт, и Венгерова, и Федор Сологуб; так его имя значится в издательских планах символистских издательств [см. Пантеон, 1907].

Ремизов в своей прозе не раз приводит авторские переводы отрывков произведений Блейка; так, в 1931 году в статье, посвященной памяти Блока, он цитирует фразу из «Бракосочетания рая и ада»: «Человек, никогда не меняющий своих мнений, подобен стоячей воде, и в мыслях своих рождает гадов» [Ремизов, 2003, 333]. В другом произведении он вновь ассоциирует с Блоком отрывок из этой поэмы: «Если бы двери восприятий были очищены, всякая вещь показалась бы людям такой, какая она есть – бесконечной» [Ремизов, 2000, 14]. Ремизов приводит отрывок из поэмы в контексте судьбы творческого человека: «…все эти гениальные, эти извращенные, эти святые, эти пророки – ну что может быть противоестественнее, как Исаия, который ел человеческое кало, об этом я узнал у Блейка, которого жизнь вот уж крутила!..» [Ремизов, 2002, 329]. Цитирует Ремизов и заключительную часть поэмы: «А пока что, Блейк прав: „один закон для льва и вола – принуждение“» [там же, 295]. Героиня романа Ремизова «В розовом блеске», прототипом которой была Серафима Павловна, описана в понятиях Блейка: «Обе принадлежали к „задумывающимся“ – по Достоевскому и к „убежденным“ – по Блейку. Такими они на свет зародились» [Ремизов, 2019, 417] (здесь, очевидно, Ремизов отсылает к пассажам Блейка об истинной вере из того же «Бракосочетания»). Таким образом, «Бракосочетание рая и ада», очевидно, является для Ремизова важным текстом.

Вероятно, в семье Ремизовых использовалось издание Блейка 1905 года под редакцией Сэмпсона: в «стоглавой повести» «Учитель музыки» Ремизов пишет: «…и тут же Уильям Блейк „Венчание Неба и Ада“, Оксфордское издание, на 247 странице» [там же, 134].

Как упоминает А. Грачева, «в парижском архиве Ремизова (Собр. Резниковых) сохранился список перевода упомянутой книги Блейка, сделанный рукой С. П. Ремизовой-Довгелло» [Грачева, 2000а, 545]. В 2013 году собрание Резниковых было выкуплено из Парижа Министерством культуры России. Я благодарна Государственному литературному музею за возможность поработать с переводом поэмы Блейка (Ф. 156. Оп. 2. Ед. 1092–1095).

В архиве обнаружены выполненные на отдельных листах переводы поэмы «The Marriage of Heaven and Hell» и «Song of Liberty», – части, которая была написана несколько позже, но в дальнейшем включалась Блейком в издания поэмы. Анализ материалов позволяет достоверно утверждать, что переводы осуществила Серафима Ремизова: в архиве содержатся списки, сделанные ее рукой, а также сделанные рукой Алексея Ремизова с пометкой «перевела С. Ремизова», с ее правками поверх почерка Алексея Михайловича (рис. 17).

Рисунок 17. Страница из перевода «Венчания Неба и Ада» Серафимой Ремизовой. 1920-е–1930-е гг

Переводы приблизительно датированы 1920–1930-ми годами. Оба перевода полные, дословные, выполнены достаточно близко к оригиналу, с точным соблюдением разбивки по строкам. В них ясно чувствуется недостаток переводческого опыта, по крайней мере переложения с английского языка. Тем не менее результат работы С. П. Ремизовой-Довгелло вполне достоин прочтения, он близко передает блейковскую риторику и является любопытным примером наиболее буквального переложения в истории русских вариантов поэмы.

Бальмонт не переводил поэму, лишь упоминал ее; Маршак перевел лишь часть «Пословиц Ада» [Блейк, 1965]. Впервые полный текст поэмы на русском был опубликован в 1975 году, в переводе будущего лауреата Букеровской премии Андрея Сергеева [Блейк, 1975]. Впоследствии был опубликован «концептуальный» вариант Сергея Степанова [Блейк, 1993] и длинный, рыхлый пересказ Валерия Чухно [Блейк, 2002], и достаточно точный вариант Дмитрия Смирнова-Садовского [Блейк, Малые… 2018].

Приведем текст перевода поэмы в современной орфографии; пунктуация оригинала сохранена[110]110
  Государственный литературный музей, ф. 156, оп. 2, ед. хр. 1092–1095.


[Закрыть].

Уильям Блейк

Венчание неба и ада

Поэма в переводе Серафимы Ремизовой-Довгелло.

Перевод публикуется по автографу А. М. Ремизова (черные чернила) с правкой и вставками С. П. Ремизовой (синие чернила, простой карандаш). Поэма написана на пожелтевших листах в клетку A4, разборчивым почерком старой орфографии, с указанием в конце строк оригинала (5, 10), как это принято в англоязычных изданиях Блейка.

СОДЕРЖАНИЕ

 
Ринтра рычит, и потрясает огнями в обремененном воздухе;
Голодные тучи нависли над глубиной.
 
 
Некогда тряпка, и по опасной тропе
Праведный человек держал свой путь
Вдоль по долине смерти.
Розы посажены, где растут шипы,
И на голой поляне
Поют медовые пчелы
Тогда направлена была опасная тропа,
И река и ручей
На каждую скалу и могилу,
И на побелевшие кости
Нанесена красная глина
 
 
Пока злодей не покинул тропы легкости,
Чтобы идти по опасным тропам, провести
Праведного человека в пустынные погодья.
 
 
Теперь крадущийся змей ходит
В кротком смирении,
И праведный человек свирепствует в пустынях,
Где бродят львы.
 
 
Ринтра рычит, и потрясает огнями в обремененном воздухе;
Голодные тучи нависли над глубиной.
 

Как зачинается новое небо, и тридцать три года теперь прошло с его пришествия, возрождается Вечный Ад. И вот Сведенборг – Ангел сидящий у гроба: его писания – сложенные льняные одежды. Теперь господство Эдома, и возвращение Адама в Рай. Смотри Исайи главы XXXIV и XXXV.

Без Противоположностей нет продвижения. Притяжение и Отталкивание, Разум и Энергия, Любовь и Ненависть – нужны для Человеческого существования.

Из этих противоположностей рождается то, что религиозными людьми зовется Добро и Зло. Добро – это бездействующее, повинующееся Разуму. Зло – это действие, рождающееся из Энергии.

Добро есть Небо. Зло есть Ад.

ГОЛОС ДЬЯВОЛА

Все Библии и священные законы были причиною следующих Заблуждений: 1. Что Человек имеет два истинных действительных начала: а именно: Тело и Душу.

2. Что Энергия, именуемая Злом, единственно происходит от Тела; и что Разум, именуемый Добром, единственно от Души.

3. Что Бог будет мучить Человека в Вечности за то, что человек следует за своими Энергиями.

Но следующие Противоположные Утверждения суть Правда:

1. У Человека нет Тела отдельного от Души; ибо то, что зовется Телом, есть часть Души, воспринимаемая пятью Чувствами, главными Доступами в Душу в этом веке.

2. Энергия есть единственная жизнь и идет от Тела; и Разум – граница и внешняя окружность Энергии

3. Энергия есть Вечное Наслаждение.

Сдерживающие свои Желания поступают так лишь потому, что желания их столь слабы, что поддаются сдерживанию; и то, что сдерживает, или Разум захватывает место желаний и управляет противящимися.

И, будучи сдерживаемо, Желание постепенно делается бездействующим и становится лишь тенью Желания.

Повесть об этом написана в Потерянном Рае, где Правящий или Разум зовется Мессией.

И первозданный Архангел, или имеющий начальство над Небесным Воинством, зовется Дьяволом или Сатаной, и дети его зовутся Грехом и Смертью.

Но в Книге Иова Мессия Мильтона зовется Сатаной.

Ибо повесть о Иове принята обеими сторонами.

Разуму воистину казалось, что Желание окончательно отторгнуто; по толкованию же Дьявола, Мессия пал и образовал Небо из того, что было им похищено из Бездны.

Это показано в Евангелии (Gospel), где Мессия молится Отцу, чтобы послан был Утешитель или Желание, дабы у Разума были Идеи, на которых он мог бы созидать, а Библейский Иегова никто иной, как тот, кто пребывает в пламенном огне.

Знайте, что после смерти Христа он стал Иеговой.

Но у Мильтона – Отец есть Судьба, Сын – Соотношение пяти чувств, а Святой Дух – Пустота!

Примечание. Мильтон потому писал в путах, когда писал о Ангелах и Боге, и в свободе о Дьяволах и Аде, что он был истинный Поэт и, сам того не зная, находился на стороне Дьявола.

ДОСТОПАМЯТНАЯ ПРИЧУДА

Пока я ходил между огнями Ада, восхищенный наслаждениями Гения, которые Ангелам кажутся мучениями и безумием, я собрал некоторые из Пословиц Ада; думаю, что подобно тому, как поговорки народа определяют его характер, Пословицы Ада являют природу Адской мудрости лучше, чем любые описания сооружений или одеяний.

Когда я вернулся домой, на пропасти пяти чувств, где плоская отвесность хмурится над теперешним миром, я увидел могучего Дьявола, закутанного в черные облака, реявшего у скалы: проедающим огнем он писал следующие слова, ныне воспринимаемые умами людей и читаемые ими на земле: Как знать вам – не каждая ли Птица, прорезывающая воздушный путь Огромный мир Наслаждения, закрытый вашими пятью чувствами?

ПОСЛОВИЦЫ АДА

Во время посева – учись, в жатву – учи, зимой – наслаждайся.

Правь свою телегу и свой плуг по костям мертвых.

Путь чрезмерности ведет ко дворцу мудрости.

Благоразумие – безобразная богатая старая дева, перед которой угодничает Бездарность.

Тот, кто желает, но не действует, рождает зачумление.

Перерезанный червь прощает плугу.

Погружай в реку того, кто любит воду.

Глупец видит дерево иначе, чем мудрый человек.

Тот, чье лицо не испускает света, никогда не станет звездой.

Вечность влюблена в творения времени.

У трудящейся пчелы нет времени на скорбь.

Время безумия измеряется часами; но времени мудрости никакие часы не измерят.

Всякая полезная пища ловится без сетей и капканов.

На тощий год припасай число, вес и меру.

Никакая не летает птица слишком высоко, если летает на своих крыльях.

Мертвое тело не мстит за обиды.

Само возвышенное действие – выставление другого перед собой.

Если глупец будет упорствовать в своей глупости, он станет мудрым.

Глупость – покрывало мошенничества.

Стыд – покрывало Гордости.

Тюрьмы строятся из камней Закона, дома терпимости – из кирпичей Религии.

Гордость павлина – слава Божия.

Похоть козла – щедрость Божия.

Гнев льва – мудрость Божия.

Нагота женщины – работа Божия.

Чрезмерность скорби смеется. Чрезмерность радости плачет.

Рычание львов, завывание волков, бушевание бурного моря, и разрушающий меч – части вечности, слишком обширной для людского глаза.

Лисица осуждает не себя, а капкан.

Радость оплодотворяет. Скорбь производит.

Пусть мужчина носит шкуру льва, а женщина руно овцы.

Птице – гнездо, пауку – паутина, человеку – дружба.

Себялюбивый улыбающийся глупец, и хмурый пасмурный глупец – оба будут считаться мудрецами, чтоб была палка о двух концах.

То, что теперь доказано, когда-то было лишь предполагаемо.

Крыса, мышь, лица, заяц – следят за корнями; лев, тигр, конь, слон – следят за плодами.

Водовместилище содержит, фонтан бьет через край.

Одна мысль наполняет необъятность.

Всегда будь готов высказаться, и низкий человек будет тебя избегать.

Все то, во что можно поверить, есть образ правды.

Никогда Орел так не терял времени, как когда согласился учиться у вороны.

Лисица промышляет для самое себя; но для льва промышляет Бог.

Думай утром. Действуй в полдень. Ешь вечером. Спи ночью.

Тот, кто согласился подчиниться тебе – знает тебя.

Как плуг идет за словами, так Бог награждает молитвы.

Тигры гнева мудрее коней вразумления.

Жди яда от стоячей воды.

Ты никогда не узнаешь, что есть мера, если не узнаешь, что есть через меру.

Внимай упрекам глупца! они – королевские титулы!

Глаза огненные, ноздри воздушные, рот водяной, борода земляная.

Слабый храбростью силен хитростью.

Яблоня не спрашивает у бука, как ей расти, ни лев у коня, как ему напасть на добычу.

Благодарно получающий приносит обильный урожай.

Если бы до нас не было глупцов, глупцами пришлось бы быть нам.

Душа сладкого наслаждения никогда не сможет быть осквернена.

Когда ты видишь Орла, ты видишь долю Гения; подыми глаза!

Как гусеница выбирает прекраснейшие листья, чтобы снести свои яйца, так священник выбирает прекраснейшие радости, чтобы наложить на них свое проклятие.

Создание маленького цветка – работа многолетий.

Прокляни подпоры. Благослови ослабления.

Лучшее вино – старое, лучшая вода – свежая.

Молитвы не пашут! Хваления не жнут!

Радости, не смейтесь! Скорби – не плачьте!

Глава в Возвышении, сердце в Пафосе, детородное в Красоте, руки и ноги в Соотношении.

Как воздух – птице и море – рыбе, так презрение – презренному.

Ворона хотела бы, чтобы все было черным, сова чтобы все было белым.

Изобилие – Красота.

Если бы лев спрашивал советов лисы, он стал бы хитрым.

Усовершенствования выпрямляют дороги; но кривая дорога без усовершенствований – дорога Гениев.

Лучше убить дитя в колыбели, чем нянчиться с бездейственными желаниями.

Где нет человека, природа пуста.

Нельзя так высказать правду, чтобы можно было ее понять, но не верить.

Довольно! или Слишком много.

Древние Поэты оживляли Богами или Гениями все чувствуемые предметы, называя их именами и украшая их качествами лесов, рек, гор, озер, городов, народов и того, что воспринимали их увеличенные и многочисленные чувства.

И особенно они думали о Гении каждого города и страны, ставя его под его Мысленное Божество;

Пока не образовалась Система, которой некоторые воспользовались, и пленили простодушных, пытаясь отделить или изъять Мысленных Божеств из их предметов – так началось Жречество;

Выбирая очертания поклонения в поэтических рассказах.

И наконец они объявили, что так повелели Боги.

Так люди забыли, что Все Божества живут в людской груди.

ДОСТОПАМЯТНАЯ ПРИЧУДА

Пророк Исайя и Иезекииль обедали со мной, и я спросил их, как посмели они так нагло утверждать, что с ними говорил Бог; и не думали ли они в те времена, что они могли быть непоняты и таким образом стать причиной обмана.

Исайя отвечал: «Не видел я никакого Бога, и не слышал конечным чувственным восприятием; но мои чувства открыли бесконечное в каждой вещи, и так как я был тогда убежден, и убежденным остался, что голос праведного возмущения есть голос Бога, я не думал о последствиях, но писал».

Тогда я спросил: «Разве твердое убеждение, что вещь такова, делает ее таковой?»

Он отвечал: «Все поэты верят, что делает, и во времена воображения это твердое убеждение двигало горами; но многие не способны ни в чем быть твердо убежденными».

Тогда Иезекииль сказал: «Философы Востока учили о первых началах человеческого восприятия. Некоторые народы считали одно начало истинным, а другие народы иное: мы же в Израиле учили, что Поэтический Гений (как вы теперь его зовете) есть первооснова, а все остальные лишь производные, и поэтому мы презирали Жрецов и Философов иных стран, и пророчествовали о том, как будет в конце концов доказано, что все Боги начинаются в нашем и суть данники Поэтического Гения. Этого желал так страстно наш великий поэт, Царь Давид, и так истово взывал, говоря, что этим покоряет он врагов и управляет царствами; и так любили мы нашего Бога, что именем его проклинали все Божества окружающих народов, и утверждали, что они восстали. По этим мнениям простые люди пришли к решению, что все народы станут в конце концов подданными Евреев».

«Это, сказал он, как всякое твердое убеждение, именно так и случилось; ибо все народы верят закону Евреев и поклоняются богу Евреев, и есть ли подданство более полное, чем это?»

Я внимал этому с некоторым удивлением, и должен признаться, что он убедил меня. После обеда я просил Исайю сделать милость и открыть миру его утерянные творения; он сказал, что равных по ценности потеряно не было. То же сказал и Иезекииль.

Еще я спросил Исайю, что заставило его ходить голым и босым в течение трех лет? Он отвечал: «То же, что заставляло нашего друга Диогена, Грека».

И тогда я спросил Иезекииля, почему он ел нечистоты и так долго лежал на правом и на левом боку? Он отвечал: «По желанию возвысить других людей до восприятия бесконечного: так делают Северо-Американские племена, и честен ли тот, кто противится своему гению или совести ради лишь теперешнего спокойствия или вознаграждения?»

Древнее предание о том, что мир будет истреблен огнем по истечении шести тысяч лет – истина, как я слышал в Аду.

Ибо Херувиму с огненным мечом будет повелено оставить свою стражу у древа жизни; и когда он оставит стражу, все творение будет истреблено и появится бесконечным и светлым, тогда как теперь оно является конечным и порочным.

Это случится усовершенствованием чувственных наслаждений.

Но сначала будет уничтожено понятие, что у человека есть тело отдельное от души; это я совершу тем, что буду печатать адским способом, выедающими растворами, которые в Аду целительны и врачующи, разлагая видимые поверхности и обнаруживая бесконечное, бывшее скрытым.

Если бы двери восприятия были очищены, все показалось бы людям таким, какое оно есть – бесконечным.

Ибо человек сам себя закрыл и стал видеть все вещи через узкие скважины своей пещеры.

ДОСТОПАМЯТНАЯ ПРИЧУДА

Я был в Книгопечатне в Аду, и видел, каким образом знание передается из поколения в поколение.

В первой палате был Человек-Дракон, очищавший от мусора отверстие пещеры; внутри немало Драконов углубляли пещеру.

Во второй палате ядовитая змея вилась вокруг скалы и пещеры, и другие ядовитые змеи украшали ее золотом и серебром и драгоценными камнями.

В третьей плате был Орел с воздушными крыльями и перьями: из-за него внутренность пещеры становилась бесконечной. Вокруг него было некоторое число Орлов, подобных людям и они строили дворцы в огромных скалах.

В четвертой палате были пламенно-огненные Львы, свирепствуя кругом и переливая металлы в живые жидкости.

В пятой палате были Неназванные очертания, лившие металлы в просторы.

Там металлы принимались Людьми, которые занимали шестую палату, и обращались в книги и складывались в книгохранилища.

Великаны, содеявшие мир в его чувственное существование и теперь живущие в нем, словно в цепях, воистину причины жизни и источники всякого действия; цепи же – хитрости слабых и ручных умов, имеющих власть противиться Энергии. По пословице, слабый храбростью, силен хитростью.

Итак, одна часть естества – Плодотворная, другая – Пожирающая. Пожирающему кажется, что производящий находится в его цепях; но это не так, ибо он берет лишь часть бытия и думает, что эта часть – все.

Но Плодотворное перестало бы быть Плодотворным, если бы Пожирающее, как море, не принимало в себя избыток его наслаждений.

Некоторые скажут: «Не Бог ли один плодотворен?» Я отвечаю: «Бог Действует и Пребывает лишь в живущих существах или Людях».

Эти два разряда людей всегда на земле, и они должны бы быть врагами; хотящий их примирить ищет разрушения бытия.

Религия – попытка примирить их.

Примечание. Иисус Христос не хотел соединить их, но хотел разлучить, как в Притче о козлах и овцах! И Он говорит: «Пришел принести не Мир, а Меч».

Прежде думали, что Мессия или Сатана или Искуситель – одна из Допотопных наших Энергий.

ДОСТОПАМЯТНАЯ ПРИЧУДА

Ко мне пришел Ангел и сказал: «О жалкий глупый юноша! О ужас! О страшное состояние! Подумай о горячей горящей тюрьме, которую ты себе уготовляешь на всю Вечность, к которой ты идешь так стремительно.

Я сказал: „Быть может, ты согласишься показать мне мой вечный жребий, и мы оба посмотрим на небо, и увидим, чей жребий желаннее – твой или мой“.

Тогда он повел меня через хлев и через церковь и в церковный подвал, в конце которого была мельница. Мы прошли через мельницу, и пришли к пещере. Вниз по извивающейся пещере мы наощупь прошли нашим трудным путем, пока под нами не показалась пустота, безграничная, как некое нижнее небо, и мы держались за корни деревьев и повисли над этой огромностью. Но я сказал: „Если хочешь, мы предадимся этой пустоте, и посмотрим, есть ли здесь Провидение. Если ты не желаешь, я желаю“. Но он отвечал: „Не зарывайся. О, юноша, но пока мы здесь находимся, смотри жребий свой, который появится скоро, когда пройдет тьма“.

Так я остался с ним, сидя на корявом корне дуба. Он же висел на грибоподобном лишае, вниз шляпкой свисшем в глубину.

Постепенно мы увидели бесконечную Пропасть, рдяную, как дым горящего города; под нами, на огромном расстоянии, было солнце – черное, но блестящее; вокруг него были огненные следы, по которым вращались обширные пауки, ползавшие за своей добычей, которая летала или вернее плавала в бесконечной пустоте, в образах самых ужасных зверей, вышедших из тления; и воздух был полон ими, и казался из них составленным – это Дьяволы, и зовутся Властями воздуха. Тогда я спросил моего спутника, где мой вечный жребий? Он сказал: „Между черными и белыми пауками“.

Но вот, между черным и белым пауком, прорвались и покатились по глубине облако и огонь, черня все под собою; так что нижняя глубина стала черной, как море, и всколыхнулась со страшным шумом. Под нами ничего теперь не было видно, кроме черной бури, но взглянув на Восток между облаками и волками мы увидели низвергающийся поток крови, смешанной с огнем, и в небольшом от нас расстоянии появился и вновь исчез чешуйчатый изгиб чудовищного змия. Наконец, на Востоке, на расстоянии трех приблизительно делений, огненный хребет появился над волнами. Он поднимался, медленно, как ряд золотых скал, пока мы не увидели два ядра малинового огня, от которых море отбегало облаками дыма; и мы увидели, что это была голова Левиафана. Его лоб был в зеленых и пурпурных полосках, как голова тигра. Скоро мы увидели его рот и красные жабры над бушующей пеной; окрашивая черную глубину лучами крови, он надвигался на нас со всей яростью Духовного Существования.