Текст книги "Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность"

Неудачи и поражения всегда лишь на короткое время выбивали Гитлера из колеи. Сильных изменений личности они у него, по всей видимости, не вызывали. Он довольно легко и быстро перенес смерть матери, отказ в приеме в Академию изобразительных искусств, крах своих идеалов в 1918 г., провалившийся путч 1923 г., некоторые разочарования в ходе выборов во времена Веймарской республики и ряд тяжелых военных поражений в годы второй мировой войны. За исключением смерти Гели все это не оставило на нем видимых следов. Покушение Штауфенберга, которое, с одной стороны, нанесло ему множество физических повреждений, а с другой – даже принесло ему на некоторое время облегчение состояния здоровья, он стряхнул с себя, как Кейтель пыль с мундира после взрыва. Переводчик Муссолини слышал, как Гитлер сказал во время приема дуче вскоре после покушения, что ему жалко только испорченных новых брюк. В течение 5 недель он полностью восстановился после событий 20 июля 1944 г.

Лишь немногие критически настроенные личности из непосредственного окружения Гитлера осознавали, что он уже в 1942 г. был совсем не тем человеком, который создал НСДАП, взял власть в 1933 г. и целенаправленно усиливал ее, в 1939 г. начал войну и вел ее до 1941–42 гг. с неожиданным успехом. Некоторые из них, в том числе, как ни странно, и Генрих Гиммлер, пришли поэтому к убеждению, что Гитлер в корне изменился и его вряд ли можно считать нормальным. Поэтому его необходимо было отстранить от власти или даже устранить физически. К лету 1942 г. относятся первые попытки борцов сопротивления по созданию подходящих взрывчатых веществ для покушения, которое должно было устранить бесповоротно «свихнувшегося» Гитлера. Уже в то время, как Гитлер 1 августа 1942 г. писал «приказ № 46», в котором указывалось на необходимость «усиления борьбы с бандитизмом на востоке», где возлагал на Генриха Гиммлера полную ответственность за борьбу с бандами в рейхскомиссариатах и накопление и анализ опыта в области борьбы с бандитизмом, Гиммлер и его начальник разведки Вальтер Шелленберг встретились в полевой ставке Гиммлера в Виннице на Украине и, как сообщил Шелленберг в 1956 г. [Описание Шелленберга, очевидно, соответствует действительности. Уже 4 августа 1942 г. Гиммлер дал указание гестапо собрать сведения о происхождении Гитлера.], разработали план отстранения Риббентропа и лишения Гитлера власти, который предусматривал, что Гиммлер займет место фюрера и начнет мирные переговоры с западными союзниками. Утверждение Безыменского, что Гиммлер, Шелленберг и Вольф, вступая в контакты с западными странами, действовали по заданию Гитлера [Здесь достаточно только указать, что Гитлер не стал бы участвовать в акциях, которые предусматривали его полное устранение.], не соответствует действительности [28.4.1945 г. около 21 часа, за два дня до самоубийства, Гитлер узнал из перехваченной телеграммы корреспондента агентства «Рейтер» Пола Скотта Рэнкина, что рейхсфюрер СС предложил западным союзникам капитуляцию Германии. Он пришел в бешенство, как писала позднее Ханна Райч. Затем он продиктовал: «Перед смертью я исключаю бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера из партии и лишаю его всех государственных постов… Геринг и Гиммлер своими тайными переговорами с врагом, проводимыми без моего ведома и помимо моей воли, а также противозаконными попытками захвата власти в государстве причинили неисчислимый ущерб стране и всему народу, не говоря уже о том, что они предали лично меня». Последовавший немедленно вслед за этим приказ генерал-фельдмаршалу фон Грайму, которого Гитлер назначил преемником Геринга, вылететь из Берлина и арестовать Гиммлера, уже не мог быть исполнен вследствие сложившейся ситуации. Гиммлер покончил с собой лишь 23 мая 1945 г., спустя 23 дня после Гитлера. Его заместитель группенфюрер СС Герман Фегеляйн, который якобы 27.4.1945 г. пытался сбежать за границу, поплатился жизнью не только за свое дезертирство, но и одновременно за измену своего шефа, которого Гитлер как-то назвал «верным Генрихом», То, что Фегеляйн был зятем Евы Браун (а следовательно, и самого Гитлера), его в тот момент не интересовало.]. Разумеется, Гитлер не был осведомлен и о том, что Гиммлер, присягая ему 25.7.1942 г. в верности и преданности и сообщая, что благодаря его заслугам уже 4500 голландцев, 200 швейцарцев и 250 шведов проходят военную службу в рядах ваффен-СС, одновременно интересовался у своего личного врача Феликса Керстена, можно ли «с полным основанием утверждать, что фюрер душевнобольной».

Гитлер не был «душевнобольным», как полагал Гиммлер, хотя его аргументы, поведение и решения уже в 1943 г. порой давали основания для таких предположений. Они стали следствием того факта, что болезни лишили его ум гибкости и очень ускорили отдельные проявления старения. Так, например, он переоценивал силу своей воли, с помощью которой прежде добивался удивительных результатов, но которая во время войны должна была стать источником поражений, если противопоставлять ее действиям противника без учета обстановки. Характерна в этом отношении его реакция на совещании 20 мая 1943 г., в котором принимали участие Кейтель, Роммель, Варлимонт, Хевель, Шмундт и Шерф. Когда обсуждался вопрос переброски дивизии «Герман Геринг» с Сицилии, Гитлер категорично заявил: «Самое главное – это не паромы, а воля». Он отказывался в сложных ситуациях учитывать в должной мере намерения и силу противника. Легендой является утверждение, что он всегда очень быстро принимал смелые военные решения. Насколько смело, рискованно и авантюристично он принимал политические решения и действовал до 1939 г. (например, в ходе оккупации Рейнской области и Австрии), настолько же медлительно и нерешительно он поступал как полководец (если не считать норвежской кампании). В качестве военачальника он вовсе не был похож на человека, который «атакует как сумасшедший». Он обычно уклонялся от принятия военных решений, которые ему не нравились из-за большой степени риска. Если обстановка складывалась таким образом, что эти решения были неизбежны, он оттягивал их до последней возможности, что зачастую давало возможность противнику укрепить свое положение или подготовиться к ним другим образом. Он упрямо отказывался сдавать позиции, которые уже невозможно было удержать. Если же в конце концов он соглашался на настойчивые требования генералов, то только скрепя сердце, когда время уже было упущено. Насколько его состояние здоровья влияло на принятие военных решений, видно, в частности, из его отношения в начале 1944 г. к Манштейну, который был самым опасным противником союзников после Лиддела Харта, чья отставка была связана не только с хроническими болезнями, но и еще с добавившимся заболеванием правого глаза. По мере обострения болезней Гитлер, опираясь на «свой опыт времен первой мировой войны, все чаще отказывался пусть даже на короткое время оставлять завоеванные прежде территории и оголять второстепенные фронты и театры военных действий ради тех участков фронта, где можно было добиться решающих успехов. Предложения генералов о подготовке запасных позиций и укреплений в тылу он не принимал. Тыл оставался открытым вплоть до осени 1944 г., когда было уже поздно, хотя уже в 1943 г. было ясно, что это роковая ошибка. В результате измотанные войска, вынужденные покинуть свои позиции, не могли найти никакого пристанища и опоры, вследствие чего отступление, которому Гитлер противился всеми силами, происходило еще быстрее. Однако он упорно оставался на своей точке зрения, сформированной на основе опыта времен первой мировой войны, что генералы думают только об отступлении.

Его неправильные решения по техническим вопросам, в частности относительно люфтваффе и танковых войск, после 1941 г. стали причиной многих неудач. Так, например, он не поддержал создание реактивных самолетов, над которыми уже с 1941 г. велась работа на заводах Хейнкеля в Ростоке, так как надеялся, что сможет в ходе молниеносной войны одолеть и Советский Союз. В день начала операции «Барбаросса» он приказал снизить производство вооружений. Однако распоряжение об окончательном прекращении серийного производства реактивного самолета «Мессершмит-262», отданное им в сентябре 1943 г., было всего лишь следствием тупой упрямости вследствие обострения болезней в середине 1942 г. и нежелания воспринимать новшества, что ему было свойственно и до этого. Уже за шесть месяцев до этого, в марте 1943 г., когда он вернулся из Винницы в Восточную Пруссию, он был стариком и очень плохо выглядел. Вследствие кифоза грудного отдела позвоночника и легкого сколиоза у него была несимметричная и сгорбленная осанка. Левая рука и левая нога дрожали. У него был неподвижный взгляд выпученных глаз, он с яростью реагировал на безрадостные известия и предложения, не соответствовавшие его планам, и упрямо отстаивал «запрограммированные» ранее точки зрения. Для улучшения аппетита, снятия усталости и стимуляции сопротивляемости организма он дважды в день принимал витамины А и D, а также интелан, содержавший глюкозу, а для восполнения дефицита фосфора и стимуляции гладкой мускулатуры тонофосфан, а вслед за этим антигазовые пилюли Кестера и мутафлор, замененный впоследствии на сухой препарат «коли-гамма». Кроме того, он принимал для улучшения пищеварения эвфлат, для снятия депрессивных состояний через день по 2 ампулы простакрина (экстракт из семенников и предстательной железы) и, в сочетании с другими лекарствами, витамультин с кальцием через день. То, что Гитлер в начале 1944 г. вопреки своим же принятым в сентябре прошлого года решениям (которые саботировал Альберт Шпеер, отвечавший за вопросы вооружения) вдруг усиленно начал настаивать на скорейшем массовом производстве реактивных самолетов «Мессершмит-262», особенно ярко подчеркивает диагноз, поставленный его лечащими врачами. Но и это еще не все. Несмотря на то, что многие специалисты настоятельно советовали ему использовать этот самолет в качестве истребителя, Гитлер упрямо сопротивлялся этому и принял решение выпускать его в качестве бомбардировщика без стрелкового оружия на борту. Насколько хорош, по мнению экспертов, был бы «Мессершмит-262» как истребитель, настолько же бесполезен он был как бомбардировщик. Когда немецкие летчики-истребители умоляли Гитлера разрешить использовать этот самолет против американских армад бомбардировщиков, он уклонился от принятия решения. Он не был готов даже к тому, чтобы провести испытания. Он упрямо оставался при своем мнении и утверждал, что «Мессершмит-262» из-за своей высокой скорости будет уступать более медленным, но, на его взгляд, более маневренным самолетам противника. Осенью 1944 г. он запретил в дальнейшем обсуждать эту тему, когда офицеры Генерального штаба и генералы люфтваффе в очередной раз окольным путем попытались убедить его в ошибочности этого решения. По мнению Шпеера, «Мессершмит-262», достигавший с помощью двух реактивных двигателей скорости в 800 км/час и невиданной для того времени скорости набора высоты, мог бы уже в 1944 г. производиться серийно. Точно так же серийно могли производиться и ракеты класса «земля-воздух», и морские торпеды. Ракеты обладали еще большей скоростью, чем «Мессершмит-262», и самостоятельно наводились с помощью тепловых лучей на самолеты противника, в то время как торпеда реагировала на звук и поражала корабли даже при самых искусных попытках маневрирования. Однако Гитлер запретил и их производство, тем самым ослабив свои позиции. «Я и сегодня придерживаюсь мнения, – заявлял Шпеер в 1969 г., – что ракеты в сочетании с реактивными самолетами весной 1944 г. могли бы сорвать воздушные атаки западных союзников на наши промышленные объекты. Вместо этого (с июля 1943 г. – Прим. автора.) колоссальные средства были брошены на конструирование и производство ракет „Фау-2“, которые к моменту их применения осенью 1944 г. оказались совершенно ошибочным решением». Гитлеровская программа мирового господства имела относительно долгосрочный характер, а его стратегия в целом была рассчитана на тот способ ведения войны, который с 1939 по 1941 г. привел в изумление весь мир: на молниеносный «блицкриг». «Будучи более прозорливым, чем его военные советники, он понял, что Германия, имевшая ограниченные источники… в случае затягивания войны всегда будет находиться в невыгодном положении. Единственным способом выиграть войну были быстрые внезапные наступательные действия, при которых страх и превосходство сил первого удара определяли исход сражения, прежде чем жертва успевала собрать силы или обратиться за посторонней помощью». Военные кампании до 1941 г. подтверждали точку зрения Гитлера. Война против Польши длилась четыре недели, против Норвегии – восемь, Голландия была покорена за пять дней, а Бельгия за семнадцать. В течение шести недель Гитлер завоевал Францию, за одиннадцать дней Югославию, за три недели Грецию. До начала операции «Барбаросса» рецепт Гитлера себя оправдывал. Однако в России, которую он также намеревался покорить в ходе молниеносной войны [Вермахт был оснащен только для ведения боевых действий в летних условиях. В день начала наступления Гитлер приказал снизить производство вооружений, а 14.7.1941 г. заявил в своем приказе № 32 b, что численность армии также должна быть сокращена.], этот рецепт дал сбой. То, что иначе и быть не могло, Гитлер понял лишь тогда, когда было уже слишком поздно и война в принципе была уже проиграна.

Можно привести несколько примеров того, как Гитлер играл роль полководца и стратега. Тому, что Гитлер, несмотря на оказываемое против Польши военное давление, стремится к политическому решению, как и в случае с Чехословакией в Мюнхене в 1938 г., верил в августе 1939 г. даже Генеральный штаб [Пилот Гитлера Ганс Баур рассказывал о беседе Гитлера с Риббентропом утром в день объявления войны: «По моему мнению, Гитлер решился на войну лишь тогда, когда понял, что Англия и Франция не станут вмешиваться».], который Гитлер держал в неведении и информировал ровно настолько, насколько считал нужным. В качестве военачальника он был еще скрытнее, чем обычно. Примером могут служить его высказывания, сделанные 28 декабря 1944 г. в связи с наступлением в Арденнах. «Тот, кому не положено знать об этом, – заявил он командному составу, – тот и не должен знать. Тот, кто должен знать, может узнать об этом не ранее, чем это необходимо. Это самое главное. И никто из тех, кто что-то знает, не имеет права появляться на передовой, чтобы его не взяли в плен. Это главное требование…» Он никому не доверял больше того, что было необходимо. Даже Ева Браун, например, не знала до начала операции «Барбаросса», что должно произойти. Незадолго до этого Гитлер сказал ей, что ему необходимо на пару дней съездить в Берлин. В действительности же он направился в Восточную Пруссию, чтобы завершить последние приготовления к восточной кампании. До начала польского похода ни один из военачальников, кроме Германа Геринга, не был посвящен в суть происходящего. Генерал-полковник Йодль, бывший начальником штаба вермахта, диктовал своей жене в 1946 г. в тюрьме: «Ни один военный не мог знать… начнется ли наступление, будет ли это наступление спровоцированным или нет, будет ли это наступательная или оборонительная война… Когда вслед за этим начала раскручиваться пропагандистская машина, когда началась концентрация войск у польской границы, то все крупные военачальники хотя и были в курсе оперативных задач… но политическая и стратегическая сторона дела оставалась для них непроницаемой тайной… Стояла ли вообще за мобилизацией серьезная цель нападения на Польшу, или это было задумано только как средство оказания давления, чтобы усадить Польшу за стол переговоров, как в 1938 г. Чехословакию? Разве не должна была эта надежда превратиться в уверенность, когда наступление, назначенное на 26 августа, было приостановлено? Командующие армиями и руководство Генерального штаба, за исключением Геринга, не были осведомлены о деталях политической борьбы великих держав за сохранение мира».

После на удивление успешного польского похода, в котором Гитлер возложил решение военных задач на Генеральный штаб, учитывавший его пожелания по ведению наступательных действий с территории Восточной Пруссии, западные страны не начали военных действий, что Гитлер истолковал как признание слабости. 27 сентября 1939 г. он без предварительного согласования с командующим сухопутными войсками заявил верховному командованию, что уже осенью намерен начать наступление на западе, даже если все соображения военного характера говорят не в пользу этого решения. «Командующий сухопутными войсками был не согласен с этим, – вспоминал Йодль. – Он хотел перейти к обороне на границе и у Западного вала приостановить течение войны. Он пытался прикрыть это свое желание военными причинами, в первую очередь недостаточной готовностью армии к задачам такого гигантского масштаба… Все генералы воспротивились планам Гитлера. Но им это не помогло». «Дальнейшее выжидание, – говорится в приказе Гитлера от 9 октября 1939 г., за которым просматривается целенаправленный и хорошо продуманный со стратегической точки зрения план войны, – приведет не к отказу Бельгии и, возможно, Голландии от нейтралитета в пользу западных стран, а в значительной степени усилит военную мощь наших врагов, лишит нейтральные страны веры в окончательную победу Германии и не будет способствовать привлечению Италии на нашу сторону в качестве военного союзника… В связи с этим для продолжения военных операций приказываю…

а) Подготовить наступательную операцию на северном фланге Западного фронта на территории Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступление должно быть начато максимальными силами и в возможно кратчайшие сроки.

б) Целью операции должен стать разгром максимального количества оперативных соединений французской армии и воюющих на ее стороне союзников и одновременный захват по возможности большей территории Голландии, Бельгии и Северной Франции в качестве плацдарма для развертывания воздушных и морских военных действий против Англии и обеспечения безопасности жизненно важной Рурской области».

Верховное командование вермахта, низведенное Гитлером практически до роли послушного исполнителя приказов, смирилось с этим решением и разработало приказ на начало наступления, хотя ведущие военачальники сомневались в его успехе. Они были знакомы с проведенным уже в конце польской кампании по заданию верховного командования исследованием генерала Генриха фон Штюльпнагеля по вопросу продолжения войны на западе, которому они в силу своей профессиональной ограниченности придавали больше значения, чем стратегическим и оперативным представлениям Гитлера. Заключение Штюльпнагеля о неспособности германской армии прорвать линию Мажино до 1942 г. они восприняли буквально как истину в последней инстанции. Поэтому их весьма озадачил план Гитлера [Вероятно, Штюльпнагель и командование принимали во внимание, что германское правительство лишь незадолго до того гарантировало этим странам уважение их позиции нейтралитета.] обойти линию Мажино по территории Бельгии и Голландии. То, что его план не мог быть реализован в 1939 г., объясняется погодными условиями. «Сильнее Гитлера, – писал Йодль, – оказался только бог погоды. Похолодание так и не наступило. Пришлось ожидать сухой весны. Дата 10 мая 1940 г. была выбрана правильно. Гитлер наметил направление прорыва через Мобеж на Аббевиль. Планы Генерального штаба по охвату противника он сломал путем поначалу осторожного, а затем все более настойчивого и бесцеремонного вмешательства в оперативное руководство войсками». Замысел Гитлера, основывавшийся на соображениях Манштейна, отличался от традиционных взглядов Генерального штаба, который намеревался совершить прорыв на правом фланге. Гитлер решился на нарушение нейтралитета Голландии, Бельгии и Люксембурга и на наступление по центру в направлении Седана – Аббевиля, что побудило Йодля записать 13 февраля 1940 г. в свой дневник: «Я должен обратить внимание на то, что прорыв на Седан – это путь скрытого обхода, на котором может устроить ловушку бог войны».

О том, что в немецкой оборонной промышленности дела в то время обстояли не лучшим образом, не знали ни германская общественность, ни разведывательные службы союзников. Хотя в соответствии с требованием Гитлера, выдвинутым им в 1936 г., вермахт и экономика должны были уже к 1940 г. быть готовы на случай войны, однако программа вооружений, исходя из возможностей немецкой промышленности, разворачивалась медленно. Вплоть до сентября 1939 г. ни в одной отрасли немецкой экономики ничто не предвещало подготовки к войне. Даже в мае 1940 г., когда доля оборонной промышленности в общем объеме производства составляла все еще менее 15 % [В 1941 г. она составляла уже 19 %, в 1942 – 26 %, в 1943 – 38 %, а в 1944 – 50 %. По данным Шпеера, индекс производства взрывчатых веществ возрос со 103 в 1941 г. до 131 в 1943-м и до 226 в 1944 г. Индекс производства боеприпасов, включая авиабомбы, вырос со 102 в 1941 г. до 106 в 1942-м, 247 в 1943-м и 306 в 1944 г.], ежемесячно производилось менее 40 танков (в 1944 г. более 2000 в месяц). Ежемесячное производство самолетов в Германии (включая гражданские, учебные и транспортные самолеты) в 1939 г. не достигало уровня 1000 штук, в то время как в 1944 г. после длительных бомбардировок, вызвавших сильные разрушения, одних только истребителей за тот же срок выпускалось более 4000. Громогласное заявление Гитлера 1 сентября 1939 г., что он выделил 90 миллиардов марок на нужды вооружения, могло, исходя из сложившейся ситуации, обмануть только дилетантов. Военное руководство знало, что запасов сырья могло хватить в лучшем случае на 12 недель войны, что 25 % цинка, 50 % свинца, 65 % минеральных масел, 70 % меди, 80 % каучука, 90 % олова, 95 % никеля и 99 % бокситов импортировалось из-за границы. Разумеется, это не было секретом для Гитлера, но он знал и то, что стратегическое и военно-промышленное положение рейха существенно изменилось после заключения 23 августа 1939 г. советско-германского пакта о ненападении. Он распорядился интенсифицировать производство искусственного каучука и синтетического топлива, положившись на экономическую поддержку и нейтралитет Советского Союза, который, помимо прочего, должен был обеспечить ему после захвата Польши возможность сосредоточить все войска на западном направлении, не опасаясь угрозы с тыла, и планировал поставки сырья из Юго-Восточной Европы и Скандинавии.

Однако сразу же после польского похода Гитлер оказался в тяжелой ситуации. И он, и Генеральный штаб знали, как долго можно продолжать боевые действия, даже с учетом расходов на «молниеносную войну». Они в состоянии были подсчитать, что хотя запасов сырья могло хватить примерно на три месяца, война закончилась бы в течение всего 14 дней, если бы французы и англичане начали наступление на западе. И почти полностью израсходованные в ходе польской кампании запасы боеприпасов, и совершенно недостаточная численность войск в районе Западного вала были реальными фактами, которые превращали продолжение наступательных действий в авантюру. Однако Гитлер был готов к этому. Он знал, что время работает не на него, а против него. Трудно сказать, переоценивал ли он в то время свои позиции или недооценивал противника. Генеральный штаб, которому были известны и история НСДАП, и вера Гитлера в свою удачу, базирующаяся на военном опыте, и его готовность к риску, проявлял скепсис. Он не мог получить к 1939 г. в свое распоряжение 3,2 миллиона солдат, необходимых ему для войны. Подготовку получили лишь четыре призыва – 1914, 1915, 1916 и 1917 г. рождения. Однако Гитлер, лучше осведомленный в деталях, чем Генеральный штаб, верил, в отличие от обескураженных военных, что его наступление принесет не дополнительные проблемы, а быструю победу над Францией. Франция, которая была важнейшим партнером Англии на континенте, должна была потерпеть поражение в ходе блицкрига, что заставило бы Англию под впечатлением этой победы окончить войну.

После удачного исхода «судетского кризиса» Гитлер был более, чем когда-либо, убежден, что сердца немецкого народа принадлежат ему безоговорочно. Даже обидчивые военные успели забыть, как он во время «судетского кризиса» проигнорировал мнение верховного командования и внушал военному руководству, что в этой ситуации необходимы не военные, а политические решения, которые может принять только он один [Выступление против Гитлера, подготовленное во второй половине сентября 1938 г. ведущими военачальниками (к которым принадлежал и генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен), сорвалось ввиду успехов Гитлера в Берхтесгадене, Годесберге и Мюнхене.]. С полной убежденностью Гитлер заявлял 8 ноября 1938 г.: «Если вообще существует человек, который несет ответственность за немецкий народ… то это я».

Сразу же после того, как адмирал Эрих Редер 12 декабря 1939 г. указал на опасность, грозящую рейху и немецкой военной экономике, если англичане оккупируют Норвегию, как рекомендовал правительству английский морской министр Уинстон Черчилль 19 сентября 1939 г., Гитлер [Уинстон Черчилль настаивал на захвате норвежских портов Нарвик и Берген.], к ужасу своих генералов, отстранил и командование вермахта, и начальников Генерального штаба и оперативного отдела от стратегического руководства войсками [Уже 13.12.1940 г. Йодль вопреки существовавшим прежде традициям передал 1-му офицеру Генерального штаба люфтваффе (отдел L) приказ Гитлера, что «изучение вопроса оккупации Норвегии будет осуществляться минимальным по численности штабным аппаратом».]. Подобно Наполеону, он решил, что впредь его должны окружать только помощники и исполнители его воли. Правда, возмущенные в глубине души военные (даже Геринг чувствовал себя оскорбленным и проявлял недовольство) тоже выступали за централизованное руководство войсками, но они представляли себе это несколько иначе, чем Гитлер. С учетом того, что операция в Норвегии должна была осуществляться совместными усилиями трех видов вооруженных сил, они не стали бы возражать против объединенного верховного командования вермахта, если во главе его стоял бы один из них. Гитлера это не устраивало, чему можно найти подтверждение в его приказе от 27 января 1940 г., где говорится, что план «Норд» «в дальнейшем будет осуществляться под его личным и непосредственным руководством с учетом общей военной обстановки». Он был убежден, что именно он лучше всего справится с общим (в том числе и оперативным) руководством норвежской кампанией. Будучи знатоком истории и абсолютным диктатором, он стремился исключить трения между внешней политикой и вопросами военного управления, как было, например, во время прусско-французской войны 1870–71 гг. в связи с вопросом, возникшим между Бисмарком и Мольтке, надо ли обстреливать Париж. Не нужны были ему и трудности, которые пришлось преодолевать союзникам при координации стратегии и внешней политики в годы второй мировой войны. Так как он по сути исполнял функции и министра иностранных дел, а само министерство сделал всего лишь исполнительным органом, то его исходная политическая позиция была очень выгодной. Дилемма, возникшая несмотря на значительные преимущества никем не контролируемой концентрации власти, заключалась в том, что Гитлер постоянно проводил главным образом стратегию престижа и в определенных случаях принимал не те решения, которые были необходимы с военной точки зрения.

Гитлер своевременно распорядился о том, чтобы «сосредоточить в своих руках всю норвежскую кампанию». С полной самоуверенностью и опорой на помощь штаба вермахта и других органов, созданных им специально в рамках верховного командования в 1940 г. [27.1.1940 г. Кейтель передал командующим трех видов вооруженных сил соответствующее «пожелание» Гитлера следующего содержания: «Фюрер и высшее командование вермахта хотят, чтобы план „Н“ в дальнейшем осуществлялся под его личным и непосредственным влиянием в теснейшем сотрудничестве с общим военным руководством. По этой причине фюрер поручил мне взять на себя дальнейшие предварительные разработки. Для этих целей в верховном командовании вермахта создается рабочий штаб, который одновременно составит ядро будущего оперативного штаба».], он берет на себя верховное командование сухопутными силами и придает первоначальным военным замыслам Редера наступательный и внешнеполитический характер. После того как соображения Редера после некоторых колебаний были приняты и переработаны им в своем духе, он окончательно уверился, что в данном случае решения должны принимать не военные, а он, глава государства. Начиная с января 1940 г. ему не давал покоя тот факт, что союзники оккупировали Скандинавию, установили господство над Балтийским морем, заблокировали единственный надежный выход из Северного моря в Атлантику и могли помешать Германии в получении необходимой руды из Швеции. Кроме того, он был в тот момент сильно обеспокоен тем, что не сможет сам реализовать собственную «программу» из-за болезней. 9, 11 и 15 января 1940 г. он проходит тщательное медицинское обследование. Результаты, очевидно, оправдывают его опасения. У него очень высокое давление крови. Морель зафиксировал систолическое давление в состоянии возбуждения от 170 до 200 мм при диастолическом давлении 100 мм. Сердце Гитлера, в котором прослушиваются шумы аорты, деформировано и имеет расширение левого желудочка, что дает Морелю основания предписать фюреру полный покой. Однако Гитлер не бережет себя, а настойчиво готовит новый «блицкриг», сам замысел которого кажется генералам слишком смелым, слишком рискованным [Даже Йодль назвал в 1946 г. приказ Гитлера «крайне рискованным». Варлимонт называет эту кампанию «авантюрой». Характерной для описания настроений среди военных является дневниковая запись Йодля от 28.3.1940 г., несомненно относящаяся к планам Гитлера. Там, в частности, говорится: «Отдельные морские офицеры, похоже, проявляют недовольство по поводу учений „Везер“, и их нужно хорошенько встряхнуть».] и даже исключительно безответственным. Однако Гитлер, приняв решение, уже не отступает от него и опасается, что внешнеполитические решения могут лишить его полководческих лавров [Запись в дневнике Йодля от 12 марта 1940 г. гласит: «Ситуация не устраивает нас в военном отношении, так как если вскоре будет заключен мир, то трудно будет найти мотивацию для подготовленной акции». Уже в декабре 1939 г. Гитлер учитывал в своих планах позицию дружественных Германии норвежских политиков. Дневниковая запись Йодля от 12.12.1939 г., где он задает вопрос, что делать, «когда нас призовут», позволяет предположить, что Гитлер в первую очередь думал о Видкуме Квислинге.]. Военные советники придерживались мнения, что оккупация скандинавских стран стала излишней после заключения мирного договора между Финляндией и Советским Союзом 12 марта 1940 г., так как теперь ни у Германии, ни у Англии не было повода для вторжения. Однако Гитлер был не согласен с этим, так же как и с точкой зрения командования военно-морскими силами, что лучшим решением является сохранение Норвегией нейтралитета. Утверждение Йодля, что англичане высадятся в Нарвике, если немцы оккупируют страны Бенилюкса, несомненно, отражает концепцию Гитлера, о непосредственном начале реализации которой Йодль сделал 13 марта запись в своем дневнике: «Фюрер отдал приказ о начале учений „Везер“… Он все еще ищет обоснование». Намерения Гитлера однозначны и хорошо спланированы. С помощью военного похода, который должен для мирового общественного мнения носить «характер мирной оккупации» и аргументироваться необходимостью «вооруженной защиты нейтралитета северных государств» [Гитлер в своем приказе особо подчеркивает, что «сопротивление должно быть сломлено путем применения всех военных средств».], он хочет обезопасить «рудную базу в Швеции» и расширить военно-морские и военно-воздушные базы для борьбы с Англией, а также укрепить положение рейха как морской державы. Гитлер буквально на несколько часов опередил союзников [Не подтверждается фактами утверждение Домаруса, что «Гитлер, часто заверявший, что он своими действиями упредил противника всего на несколько дней или даже на 24 часа, не мог сослаться на то, что западные страны со своей стороны также намеревались высадиться в Норвегии».], которые одновременно готовились к аналогичной акции и 7 апреля 1940 г. начали погрузку на корабли войск, предназначенных для занятия Норвегии.