Текст книги "(На)следственные мероприятия"

– Нравится? Хочешь, подарю? Когда у тебя ближайший день рождения?

Я чуть было не предложил ему покопаться в моем удостоверении личности, а заодно поинтересоваться, умеет ли он вообще читать, но слово «ближайший» почему-то прочно застряло в голове. До того самого момента, как вспомнились наши отдельские посиделки, устраиваемые всякий раз по поводу счастливого избавления от близкого знакомства со смертью. Конечно, их на моей памяти было не так и много: до крайности все-таки дело доходит редко, но дни рождения у нас в году и правда случаются вовсе не в единственном числе для каждого. Мы еще любим иногда пошутить по этому поводу.

– Когда выберусь отсюда.

– Заметано! Жди презент.

Судя по тому, что говорил пока только индеец, он в этой парочке был за главного. А еще почему-то казалось: все его действия и слова преследуют какую-то цель. Причем связанную со мной весьма отдаленно.

Ну раз уж здешний народ настроен дружелюбно, стоит спросить:

– Мне сообщат причину, по которой я оказался здесь?

Они переглянулись, и полосатый улыбнулся не разжимая губ:

– Ты сам ее назовешь. И опишешь. Во всех подробностях.

Обещание, данное за меня, прозвучало почти приговором. Но разве я согласен добровольно взойти на эшафот?

– С чего это вдруг?

– Потому что такой блестящий молодой человек просто обязан быть паинькой. Если не хочет немного потускнеть.

О, а вот и угрозы пошли в ход. Ну что ж, хоть какая-то определенность появилась. Только демона лысого я им скажу!

– Так как, будешь паинькой?

– А не пойти ли тебе… – Я предложил на выбор пару общеизвестных маршрутов.

Индеец меланхолично заметил:

– Я там уже бывал. Ничего интересного. Хотя… Если ты будешь моим экскурсоводом, не откажусь пройтись еще раз.

А это уже похоже на предложение руки и сердца. На полном серьезе! По крайней мере, намек на готовность к сотрудничеству понятен. Вот только с какой стати ему вдруг предлагать мне партнерство? Я же еще не сошел с ума?

А впрочем… Видимо, сошел, если оказался здесь. Но раз похитители не торопятся предъявлять свои требования, нужно самому их поторопить: чем быстрее информация о выкупе просочится наружу, тем быстрее я выйду на… На Барбару. И вот она меня точно не похвалит. Не зря же нудила по поводу и без повода, чтобы я безвылазно сидел дома!

Кстати… Уж не подозревала ли она такой ход событий? Если да, то тут еще подумаешь, рваться ли на волю или погодить. Для своей же безопасности.

– Что вы хотите?

Я постарался задать вопрос со всей возможной серьезностью, и ответили мне в том же тоне:

– Это зависит от того, чего хочешь ты.

– В смысле хочу ли я убраться отсюда живым и здоровым? Конечно да!

– В смысле зачем ты сюда попал.

Или он туповат, или выкурил лишнюю трубку мира в своем вигваме.

– Вы же сами меня сюда притащили!

Индеец хмыкнул, а латинос наконец-то подал голос:

– Он вынюхивал что-то возле машины.

– Это правда?

Я промолчал, стараясь не изображать героя, а казаться смущенным оттого, что меня застигли врасплох.

– Что ты искал?

Да, убивать не будут. Пока не выяснят все подробности. Наверное, травкой ребята приторговывают на пару, а в том багажнике лежал какой-нибудь незадачливый дилер, не выполнивший дневную норму.

– Вел расследование. Я же детектив: порылись, наверное, в документах?

Дальше должна была состояться попытка привлечения меня на их сторону путем подкупа или продолжения угроз, но индеец покачал головой:

– А вот врать не надо, – и уточнил, обращаясь к верзиле: – Табельное оружие при нем было?

– Не нашел.

– Значит, никакого официального расследования. Чистая самодеятельность. Личные дела. Личные ведь? – Вопрос он задал таким насмешливым тоном, как будто знал, что именно привело меня к школе искусств.

– Тебе-то какая разница?

– Мне? Никакой, – беспечно пожал он плечами. – Но вот мой коллега… Ему нужно кое-что знать насчет тебя. И будет лучше, если ты признаешься сам.

А, так они еще и не слишком ладят друг с другом? Наверное, один нагрел другого на сделке и теперь хочет использовать меня то ли в качестве свидетеля, то ли… Все равно не понимаю, о чем идет речь.

– Мы не хотим причинять тебе вреда, – добавил индеец дежурную фразу всех вымогателей, только в его устах она почему-то прозвучала вполне искренне.

– Ну да, миролюбие от вас двоих так и проистекает… Просто прет.

– Время у нас пока есть.

– А что, оно может вдруг взять и закончиться?

– Может.

– И тогда вы, разумеется, от меня избавитесь?

– Поверь, я бы с радостью… С огромной радостью от тебя избавился бы. Да, видно, не судьба, – вздохнул полосатый.

– Я вас не понимаю, парни. Хотите убить? Убивайте. Хотите узнать что-то? Так спрашивайте яснее!

– Вот видишь, какой паинька? Хорошо, спрашиваю: с какой целью ты преследовал юную девушку сегодня у школы?

Упс. Откуда он знает? Про мой интерес к школьнице известно разве что только Джею… Ну и Барбаре немножко. Правда, при ней я вроде не уточнял, кого имею в виду.

– Такую русоволосую милашку, – уточнил индеец.

– Я никого не…

– Всего один ответ, капитан. Один честный ответ, и все. Только учти: я его уже знаю. И если ты солжешь хоть в одном слове…

– То что?

– Тебя родители не учили, что врать нехорошо?

Он блефует. Конечно, блефует! Хотя со школьницей угадал. Но какой ответ ему нужен?

– Если ты уже знаешь ответ, зачем спрашиваешь?

– Потому что мне кажется: хорошо, если ты тоже будешь его знать.

А я разве не знаю? Если нет, то как могу правильно ответить? А если знаю… То почему молчу – вот такая логика, да? Правду ведь всегда легко и приятно говорить?

– Что ты хочешь услышать?

– То, что ты боишься произнести вслух.

Какая ерунда! Я ничего не боюсь, тем более каких-то слов. Что они вообще решают? Сотрясают воздух, ничего более. И словами лгать проще всего. Это взгляды, жесты, биение сердца могут выдать самые сокровенные тайны, но звуки…

– Не боюсь.

– Тогда говори. Мы слушаем.

А в чем она состоит, правда? В том, что я…

Люблю эту девочку. Да, наверное, люблю. Не так, как Марину, совсем иначе, но и я уже не беспечный студент, только-только открывающий для себя взрослый мир. Хотя… Все еще учусь. Постоянно остаюсь на второй год, периодически беру академку, иду на любые ухищрения, только бы… не сдавать экзамены? Это словно одна большая кандидатская диссертация, тема которой задана жизнью, и я пишу один раздел за другим, вымарываю, начинаю снова, отговариваюсь тем, что хочу глубже изучить материал, закапываюсь в детали, которых с каждым днем становится все больше и больше…

А надо было давным-давно отложить эту кипу листов в сторону. Разве меня когда-нибудь прельщали ученые звания?

– Зачем ты ищешь эту девочку, капитан?

Почему я молчу? Разве трудно взять и сказать: люблю? Выходит, что трудно. Почему-то кажется, что как только произнесу это слово, сразу стану выглядеть полным дураком. И такое ощущение, что индеец просто жаждет увидеть мое смущение. А я…

Я боюсь показаться смешным. Вот Морган не боится. Ему не все равно, что думают люди, глядя на него, но иногда мне кажется, что он даже нарочно строит из себя шута, чтобы… Ну, например, чтобы кто-то от души посмеялся. Или хотя бы улыбнулся. Правда, иногда и его лучше не трогать, иначе на свет появляется форменное чудовище. Вернее, та личность как раз сильная, смелая, ловкая и далее, со всеми остановками. Как этот индеец. Если его поставить рядом с Кейном в его альтернативном виде, вообще бы близнецы-братья получи…

Когда в мозгу щелкает самым натуральным образом, ощущение возникает не из приятных. А когда щелчок доносит до тебя мысль о том, какой же ты идиот, начинаешь краснеть и бледнеть одновременно. Вот ведь гаденыш… Это что – его жуткая месть мне за все хорошее?! Ну я ему устрою! Как только выберусь. Правда, чтобы выбраться, нужно всего ничего: выполнить невыполнимое.

– Мы услышим ответ?

Вот зачем ему это нужно? Чтобы потом всем рассказывать, что капитан Сэна влюбился? Чушь! Не будет он трепаться. Во-первых, потому что не любит сплетничать. А во-вторых, в компанию, где можно случайно проговориться, его позовут в самую последнюю очередь. Побоятся, что масштабы разрушений превысят удовольствие от развлечения.

– Или для тебя это слишком сложно? Может быть, ты просто не знаешь нужных слов?

Паршивец… Наслаждается ведь триумфом. Или… Вот никогда с ним не поймешь, что происходит на самом деле. Хоть бы подмигнул, идиот!

– Да, боюсь, ответа так и не будет. Словарный запас слишком скуден. Или оскудело еще кое-что. Давно так оскудело…

– Я люблю ее.

Он все же своего добился, сволочь!

– Не слышу. Вы что-то прожевали, капитан?

– Я люблю ее!

Крик эхом заметался по комнате, и, вторя ему, с той стороны двери раздалось:

– Откройте! Я приказываю!

Это был ее голос. И если мне так хорошо было его слышно отсюда, то вполне может быть, что и она там тоже…

Скулы обдало огнем. Это что, румянец? Нет, только не такой позор! Все что угодно, только не…

– Открывайте!

Латинос посмотрел на индейца. В смысле на моего напарника. Тот кивнул. Скрипнув замками, дверь открылась, и через порог перешагнул… Очень испуганный ребенок. И очень милый. Самый милый на свете.

– Что вы с ним делаете?!

– Разговариваем.

– И для этого обязательно нужно было… – Рука девушки, подрагивая, указала на мои путы.

– Он может причинить вам… – начал верзила, но Морган устало его оборвал:

– Да не может! В смысле ничего дурного он ей не сделает. Потому что влюблен по уши.

Теперь в комнате стало ровно на яблоко больше. Или помидор. Надеюсь, что я не настолько… А, да какая уже разница?

Из-за дверного косяка высунулась еще чья-то голова. Отмороженно-обожженная.

– Ты уж извини, не удержал.

Латинос, к которому обращался вновь прибывший, никак не отреагировал на признание вины: стоял и смотрел в одну точку. Хорошо, что не на меня, потому что мне было достаточно совсем другого взгляда. Светлого, как небо над моей головой. Да-да, где-то там, над перекрытиями, полами, потолками и крышами оно точно было светлым!

– И да, там, кстати, приглашение пришло.

– Что еще за приглашение? – очнулся верзила.

– То, которое нельзя не принять.

Латинос переменился в лице и спешно покинул комнату, оставляя меня… Если бы наедине!

– Может, и ты выйдешь? – процедил я.

Тот, кому предназначалась порция моего яда, задумчиво постучал мячиком о стену.

– Остаться – намного заманчивее. Но так и быть. И пошли они, солнцем палимые…

– Мы еще поговорим, – зловеще пообещал я, в ответ на что получил улыбку и условие:

– Если слов хватит.

– У меня хватит. Уж на это у меня слов точно хватит!

– Посмотрим, – согласился Морган, скрываясь за дверью.

– Вам сделали больно? – спросил мой ангел.

И еще как! Но вряд ли ей нужно знать о природе этой боли, да и… В конце концов, разве благородный рыцарь показывает даме свои раны? Это же дурной тон!

– Нет, не беспокойтесь.

– Но вы так кричали…

Она, едва вернувшись к нормальному цвету лица, зарумянилась снова. Или слышала все, или просто переживает. Что для меня приятнее? И то и другое, а лучше – все вместе!

– Просто один из этих двоих… У него есть способность доводить окружающих до белого каления.

– Дэниел? – уточнила девочка.

Ах, значит, он так себя здесь называет?

– Который весь в полосочку.

– Он тоже иногда кричит, – сообщили мне, почему-то немного стесняясь сказанного.

– Он вообще сво… не очень приятный человек.

– Мне говорили, что тот, кто умеет делать свое дело, не должен нравиться всем подряд.

Хорошие слова. Правда, из них можно сделать обратный вывод: тот, кто нравится всем, ничего не умеет. А всем нравлюсь как раз…

– Не сердитесь на него. Он… добрый. Он мне помогает.

Вот в это верю сразу и окончательно. В то, что помогает. Только по одной ли доброте? Вряд ли сотрясение мозга было маленьким подарком для поднятия моего настроения. А если вспомнить, что перед тем, как начать творить очередной балаган, Морган как раз вышел из кабинета своей тетушки…

Ох, не люблю я эту таинственность! Ведь могли же хоть парой слов намекнуть? Я же не маленький, все понял бы и не мешал. Ну, почти все. Постарался бы понять. А так получается, что меня отставили в сторону, чуть ли не в угол носом. За что, спрашивается?

Не хочется думать в подобном ключе, но из всех фактов, которые мне доступны к сегодняшнему дню, настойчиво вытекает, что меня сочли недостойным доверия. Или человеком, на которого нельзя положиться. И кто? Непосредственная начальница. Но это было бы еще половиной беды, если бы помимо Барбары той же самой стратегии не придерживался ее любимый племянничек.

Не ожидал. Вот честное слово, не ожидал. Как мы вообще после всего этого сможем работать вместе? Или… Он ведь периодически грозится со мной распрощаться. И, зная Моргана, нельзя не придавать значения этим его словам. Так что если напарничек и впрямь решил…

Но почему?!

– Подождите, я сейчас найду что-нибудь… чтобы разрезать, и вы сможете… уйти.

Раньше меня настолько умиляли разве что только кавайные чибики, а теперь захотелось счастливо прослезиться, созерцая вполне живое, человеческое и, несмотря ни на что, невыразимо прекрасное существо. Да, я не назову тебя женщиной, моя… мой… в общем, не назову. Пока не заключу в свои объятия, чтобы больше никогда и никуда не отпускать.

– А кто сказал, что я собираюсь уходить?

Морган Кейн

– Что за приглашение-то? – спросил я, когда Элисабет удалось увести от обожаемого ею капитана, и наша компания углубилась в лабиринты Дип-Дип-Тауна.

Диего отмахнулся от вопроса как от назойливой мухи:

– Собрание представителей кланов. Наверное, опять собрались принимать какую-нибудь резолюцию.

– А мы здесь при чем? Сеньора ведь еще не имеет права… Или имеет?

– Права голоса у нее точно нет. Зато есть обязанность слушать. Пока новый глава не избран, на таких сборищах должны присутствовать все претенденты.

Кстати! Как вовремя он об этом вспомнил.

– У нее есть конкурент?

Телохранитель недовольно скривился:

– Как не быть…

– Достойный?

Ответом стало неразборчивое, но явное ругательство.

– С ним что-то не так?

– Да не, все так. Даже очень «так».

Я отпустил Элисабет больше чем на два метра вперед. Диего понял смысл моего маневра и тоже слегка подотстал. По большому счету в этом районе города девочке ничего не могло грозить, кроме необоримого стечения обстоятельств. А тут уж, что стели соломку, что не стели – не угадаешь, куда падать.

– Внимательно слушаю.

– Да рассказывать особо нечего. Мигель давно бы уже принял наследство, если бы был настоящим наследником.

– А кто он?

– Воспитанник. Его прочили в помощники старому сеньору.

– А сам сеньор что думал по этому поводу? Хотел передать ему дела или нет?

Верзила что-то буркнул в сторону.

Зыбкая какая-то история получается. Прямо болото: куда ни ступишь, сразу вязнешь по уши. Или брызгами с ног до головы окатывает.

– Лучше, если ты мне обо всем поведаешь прямо сейчас, пока время есть. Потом не будет, а действовать может понадобиться в любую минуту.

– А ты разве сам по себе не справишься? С налета, с поворота?

Никогда и ни за что. Если не буду свои глупости тщательно планировать, они и не получатся. Вернее, планирую-то я все грамотно и разумно, только мир обо всем этом противоположного мнения.

– Предпочитаю изучить противника заранее.

– Как того парня?

Амано? А чего его было изучать? Сразу видно, что из детства не выкарабкался. Вот нет ничего хуже, чем находиться рядом с таким типом: ему только кажется, что он – взрослый, на деле же всего лишь играет. В этом есть своя прелесть, конечно. Даже больше: этих «больших детей» все любят. Обожают. Прощают любые прегрешения. С умилением смотрят на то, как карапуз громит песочницы. И благополучно забывают, что кому-то надо за ним прибирать. А лично я за порядком следить не очень люблю. Предпочитаю, чтобы каждый свой мусор убирал собственноручно.

– С ним все просто.

– Я заметил. Но откуда… Ты ведь знал, на что надо давить. С самого начала знал.

На самое больное место – на что же еще? Наиболее эффективный способ, когда времени впритык.

– Для тебя старался. Доволен?

– Я? Ну, в общем…

– Так да или нет?

Диего тряхнул головой:

– Кто ж его знает?!

– В смысле тебя?

– Ну да, да, меня!

– Я думал, результат получился хороший.

Телохранитель растерянно кивнул:

– Да хороший… Только… Что с ним теперь делать?

– С результатом?

– С парнем этим!

Ну вот мы и добрались до возникновения нужного эффекта. Как ни странно, когда хорошего много, такой перебор воспринимается куда тяжелее, чем когда много как раз плохого. С плохим человек приучен что делать? Бороться, а значит, крепнуть духом и телом. А хорошее расслабляет, причем до такой степени, что в какой-то момент с ужасом понимаешь: все, ты уже полностью разучился сопротивляться. И тут же тебе по голове что-нибудь ка-а-ак шмякнет! В смысле размяк, а неприятности они же везде и повсюду…

Особо продвинутые в плане личного самосохранения личности очень тонко чувствуют подобную опасность еще на ранних подступах. И поэтому всячески стараются избавиться от «хорошего», как только оно мелькнет у горизонта.

– А ничего. Пусть идет на все четыре стороны.

– Отпустить?

– Второй вариант ты знаешь. Он тебе больше нравится?

Диего мрачно засопел.

Ну да, убивать не будешь. Как можно покуситься на жизнь человека, которому сама сеньора оказала честь своими чувствами? Жаль, Амано вряд ли понял, что без признания его будущее было намного неопределеннее… Хотя мог понять. А вот дотумкивать, почему я всеми правдами и неправдами выбивал из него три простых слова, ему лучше и не надо. Обидится смертельно. Одна надежда: запомнит все, что ощущал в этот момент, а когда времени свободного станет чуть больше, проанализирует полученный опыт.

– Тебя что-то смущает?

– Он же не уйдет.

А вот это в отношении капитана чертовски верно подмечено. Но тут еще проще: и спрашивать никто не будет. Достаточно продиктовать Барбаре координаты. Так что плохо не то, что мой напарник будет цепляться руками и ногами за… даже неважно, Элисабет или свои чувства к ней. Плохо, что он будет возвращаться. Раз за разом, заррраза.

– Об этом я позабочусь.

На лице телохранителя ясно читался вопрос: «Как?» Но sombra же не выдают свои профессиональные секреты, верно?

– Да, позабочусь. А теперь вернемся к Мигелю. Он подходит на должность?

– Как посмотреть. По сравнению с сеньорой он, конечно, больше всего умеет.

– Но?

– У него нутро дурное. Темное.

– Разве во главе клана может стоять невинный ангел?

Диего хмыкнул:

– Вот, и ты не веришь…

– Во что?

– Знаешь поговорку про рыбу? Ту, что гниет с головы?

– Хочешь к смрадному трупу приставить свежую голову?

Он скривился, будто и в самом деле болел душой за судьбу клана.

– В каждом человеке есть и добро, и зло. Поровну. И люди всегда тянутся к тому, что сильнее. Если во главе клана встанет тот, для кого честь и справедливость – не пустые слова, и все остальные…

Наконец-то ситуация стала совершенно ясна. Особенно причина, по которой Элисабет искренне попалась в ловушку.

– А ты романтик. Пламенный революционер-пацифист.

– А такие бывают? – задумался верзила.

– Будешь первым – это еще почетнее!

– Смеешься…

– Ни капли.

– Это глупая мечта, я знаю.

– Нормальная. Я бы даже сказал, достойная мечта.

– Только она не осуществится, – вздохнул Диего.

– Зря ты так думаешь. Сколько осталось пунктов? Два?

– Вообще-то три. Третьим идет голосование Совета.

– Ну до него мы точно доберемся.

– Как? – На этот раз он все-таки спросил.

– Узнаешь, – пообещал я.

У меня не было четкого представления о том, как достичь только что самим же собой поставленной цели, но ощущения подсказывали: я на верном пути. А значит, свернуть не получится, потому что события уже взяли меня за шкирку. Остается только по возможности уворачиваться от встречных и попутных неприятностей.

В Дип-Дип-Тауне день наступает только на окраинах, а в центре района круглосуточно царят сумерки. Даже огни витрин не такие, что разрывают темноту, а мягкие и вполне уютные… Если не помнить, что в тумане может скрываться любая бяка.

А еще, в полном соответствии с этим искусственным временем суток, людей на улицах виднелось весьма умеренное количество. Зато из распахнутых дверей всевозможных кафешек, ресторанов, игорных клубов и прочих увеселительных заведений доносились голоса. Великое множество голосов. Можно было даже подумать, что весь «криминально-напряженный» Дип-Дип-Таун с утра до вечера только и делает, что прохлаждается.

К одной из таких дверей подошли и мы. Привратник, а по совместительству, скорее всего, еще и вышибала, пропустил нашу пеструю компанию внутрь без единого вопроса и лишнего взгляда. Прямо в темный коридор, по стенам которого одинокими светляками горели лампы. И только там, отойдя на несколько десятков метров от входа, Диего вручил нам с Элисабет бусины наушников и пленки микрофонов.

– Это для связи. На всякий случай. Далеко они не берут, но, если захотите пошептаться, никто подслушать не сможет.

Узкий коридор вполне мог обвивать собой по периметру весь ближайший квартал, потому что мы шли, казалось, невыносимо долго. Наверное, это был один из нескольких сотен потайных ходов, и куда на самом деле он выводил, оставалось только гадать: помещение, в конце концов распахнувшее перед нами двери, своими размерами было едва ли меньше стадиона.

Огромное пространство, погруженное в мутный мрак. Кое-где по нему двигались тени, едва отличимые от фона лишь в те моменты, когда приближались к редким источникам света – полоскам ламп, оконтуривающим столы. За многочисленными столами, как можно было понять, располагались люди, но ни их фигуры, ни лица было толком не рассмотреть. Должно быть, в этом зале собрались представители всех мафиозных кланов планет Федерации. И, честно говоря, было даже немного приятно сознавать, что маленькая, хрупкая Элисабет почти как равная может находиться здесь, в средоточии силы. Криминальной, да. Но ведь у любой монеты всегда найдутся две стороны.

– Ваше место, сеньора. – Возникший из мрака человек, одетый, как официант, подвел нас к еще не занятому столу.

Кресло рядом с этим предметом мебели стояло, разумеется, одно. Для главаря, так сказать. Но меня это устраивало более чем: появлялась возможность беспрепятственно сохранять дистанцию, околачиваясь у другой стороны стола.

Если присутствующие и переговаривались между собой, то в пространстве зала любые звуки, похоже, таяли почти сразу же, как слетали с губ. Видимо, облицовка мебели и прочего хлама была шумопоглощающей – для пущего сохранения конфиденциальности. Впрочем, на столе присутствовало устройство, с помощью которого, видимо, можно было легко донести свое мнение до сведения остальных. При специально нажатой клавише. Забавное сочетание: иллюзия анонимности и одновременно четкая привязка человека к его словам. Да, те, кто сидит в этом зале, не видят лиц друг друга, но имена явно знают. Думают, что, скрывая лица, могут скрыть мысли и намерения? Ну флаг им в руки, как говорится. Пусть тешат себя надеждами.

Прошло еще несколько скучно тянущихся минут, в течение которых мы тоже не разговаривали: инфанта была для этого слишком перепугана официальностью происходящего и поглощена совсем другими размышлениями или, вернее, бессвязными мечтами, судя по отсутствующему выражению ее лица. А в обществе молчащей сеньоры и ее верным слугам было негоже открывать рты.

В один прекрасный момент в зале стало еще тише, чем это казалось возможным, а потом получилось почти как в одной священной книге. И сказал он: «Да будет свет!», и стал…

Конечно, никакого приказа включить освещение не прозвучало, но воображение охотно и щедро дополнило реальность, когда одна из ламп вдруг загорелась ярче остальных. Так ярко, что до мельчайшей детали осветила лицо да и всю фигуру человека, вставшего из-за стола примерно в двадцати метрах от нас.

Он был явным сородичем Амано: те же характерные черты, то ли нарисованные тушью на шелке, то ли вырезанные из дерева. Волосы, обильно тронутые сединой, морщины, прорезавшие благородный высокий лоб, прямая линия бровей и параллельно ей – такая же непреклонная линия губ. И одет этот пожилой человек был соответствующе стране своего происхождения или происхождения его предков, в элегантный до странности халат, именуемый «кимоно». Не только в него, конечно: ткани на старике было наверчено много. Намного больше, чем потребовалось бы на комплект постельного белья. И как он только во всем этом не путается? Мой единственный опыт знакомства с японской национальной одеждой закончился настолько неприятными последствиями, что повторять не хотелось.

– Сердечно приветствую вас, господа и дамы, и приношу самые искренние извинения за то, что вы собрались здесь в неурочный час.

Ответом оратору послужило уважительное молчание, и тот, в свою очередь выдержав благодарную паузу, продолжил:

– Я позвал вас, чтобы попросить о помощи.

Теперь зал слегка загудел: видно, старикан принадлежал к числу тех людей, кто скорее эту самую помощь оказывает, а не нуждается в ней.

– Я прибыл сюда, чтобы участвовать в официальных мероприятиях, предусмотренных нашим Кодексом, но не только. Я хотел познакомиться со своим родственником, которого никогда не видел. Со своим внуком.

Меня начали терзать смутные сомнения, но окончательно они оформились в потрясение, конечно, только когда на многочисленных экранах, расставленных по залу, появились снимки капитана Сэна.

– Но мой внук исчез в неизвестном направлении. И у меня есть все основания считать, что это похищение.

Где-то справа от меня ойкнула инфанта. Этот звук вряд ли улетел за пределы нашего стола, но я, благодаря системе связи, получил достаточно полное представление об охватившем девочку ужасе.

– Я прошу вашей помощи, братья и сестры. У вас много людей в подчинении, у ваших людей много их людей… Кто-то должен был что-то видеть. Я с радостью приму каждую крупицу информации, которую кто-нибудь сможет мне предоставить. А тот, кто сделает это в течение часа, будет щедро вознагражден.

Оживление в зале усилилось.

– Я все сказал. Вы знаете меня. Тору Ишикава всегда держит свое слово.

Началось шевеление: видимо, представители кланов отправляли своих гонцов на поиски донесений, из чего можно было заключить, что дедушка Амано являлся не самой последней шишкой в здешнем обществе. А поскольку такой шанс глупо было терять, я тоже повернулся к Диего:

– Тащи его сюда как можно скорее!

– Прямо сюда? – уточнил телохранитель, приготовившийся к старту.

– Найди машину, любую, какая подвернется, только бы багажника хватило. Чур «хэдж» не трогать, я в нем уже обжился! Припаркуешь поблизости и дуй к нам. Часа тебе хватит?

– За глаза! – подтвердил Диего, скрываясь во взбудораженной темноте.

– Что же теперь будет? – срывающимся шепотом спросила Элисабет.

– Полагаю, воссоединение семьи, – предположил я.

– Но если этот почтенный человек узнает, что его внука похитили мы… Ты ведь не скажешь ему, правда?!

– Скажу. Обязательно.

Она снова ойкнула.

– Не бойтесь, сеньора миа. Здесь вас никто не обидит.

– Ты не справишься с ними со всеми, – всхлипнула инфанта.

– А мне и не надо. Достаточно победить одного. Вот его, – кивнул я в сторону стола старика-японца.

– Он очень влиятельный человек. И очень сильный. Его уважают все кланы.

Оно и видно. Вон как забегали!

– И если он скажет хоть слово против… Если даже просто посмотрит… Мы не выйдем отсюда живыми.

– Не думайте об этом. Ваша забота – не оставаться в живых, а править своими подданными.

– Я не боюсь, – сказала инфанта уже намного тверже. – Я правда не боюсь того, что меня убьют. Диего только будет расстроен. И…

Тут она замолчала, но слов и не требовалось: понятно, кого еще не обрадует преждевременная кончина юной красавицы.

– Отставить мысли о смерти! У меня еще ни один клиент не умирал, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы не начинать послужной список с вас.

– Я не боюсь, – упрямо повторила Элисабет, то ли убеждая себя саму, то ли удивляясь собственной смелости.

– И это правильно, тем более у нас намечаются гости.

Он всплыл из темноты, как акула. Собственно, на хищную рыбу он и был похож: резкие черты лица, приглаженные волосы, такие же светлые, как у Элисабет, и глаза, лениво высматривающие жертву. Вернее, уже высмотревшие.

– Как поживает наша малолетняя выскочка?

– Мигель?

Ага, вот и конкурент. На странице газеты он выглядел намного эффектнее. Должно быть, снимок все-таки был постановочный. А в действительности – ничего примечательного. Да и старше он своей противницы в лучшем случае лет на пять.

– А ты пытаешься поймать свою удачу? Смотри, сегодня тебе могло бы повезти. – Он попытался подойти к девочке, но наткнулся на мое плечо.

– Юноша, ведите себя осмотрительнее, – сказал я, ненавязчиво отодвигая парня на исходную позицию.

– Какой я тебе юноша? Не знаешь моего имени, так спроси у нее!

– Я учу наизусть имена только тех людей, которые платят мне за услуги. Так что соглашайтесь на «юношу», пока ставки не упали до «мальчика».

Он слегка изменился в лице, что-то прошипел, но внял голосу разума – остался на месте.

– У тебя все равно слишком мало сторонников, Лис. И ты не сможешь набрать больше, даже если выполнишь все условия. А когда проиграешь, я тебя не пощажу, запомни!

– Зачем ты так, Мигель… Мы же почти…

– Родственники? Ха! Да если бы во мне текла хоть капля крови сеньора, о тебе никто и никогда бы не узнал!

– Мигель… – Элисабет встала и сделала шаг по направлению к нам. – Я не хочу с тобой ссориться. Ты знаешь и умеешь так много. Мы могли бы вместе…

Я отступил чуть в сторону, и, наверное, именно это помогло мне увидеть всю картину целиком. Самодовольный молодой человек, с явным вызовом во всем облике и жестах. Юная девушка, спокойная и сдержанная. Ведь точно такими же их видят и все те, кто сидит сейчас за своими столами, благо, когда инфанта встала, и наша лампа засияла ярче обычного. Как можно интерпретировать немое кино? Только по действиям его героев и пояснениям автора. А если персонажи заняли свои места на сцене, пора и режиссеру сказать свое слово.

– Протяните ему руку, сеньора, – шепнул я.

– Зачем? – одними губами спросила Элисабет.

– Протяните! Быстро!

Она послушалась, с самым невинным и доброжелательным видом потянувшись к Мигелю. Как поступил тот? Как и должен был: демонстративно сплюнув на пол, повернулся и пошел к своему столу.

– Ты же знал, что так будет, – немного разочарованно сказала инфанта.

– И это просто замечательно…

Не очень удобно для семейных отношений, когда отец имеет на своем удостоверении отметку Дипломатического корпуса, зато учебных пособий по ведению переговоров в нашем доме всегда было вдоволь. А поскольку популярное кино в тех краях, где я проводил детство, показывали нечасто, видеокурсы с демонстрацией различных оживленных сценок из истории дипломатии успешно заполняли собой мой досуг. И основное правило достижения поставленной цели в них звучало так: неважно, что происходит в действительности, важно, что об этом потом скажут наблюдатели. А в моем случае ситуация упрощалась, по крайней мере, в два раза, потому что слов, произнесенных двумя соперниками, никто не слышал, а вот жесты…