Текст книги "Гавен"

Февральская резолюция

В те первые дни свободы митинги созывали каждый день, и они затягивались до полуночи. Их созывали все местные организации социалистических и демократических партий, споривших между собой за влияние в народных массах. Большевики выступали на всех митингах, призывали кончать войну, разоблачали оборончество. Трудящиеся охотно шли на митинги. Измолчавшийся при царизме народ как бы сразу обрел дар речи. Коренные рабочие-сибиряки пели «Марсельезу» с таким чувством, будто этот гимн был для них своим со времен Великой французской революции.

3 марта 1917 года на первом легальном собрании Гавен был избран председателем Минусинского комитета большевистской организации. Он становится редактором большевистской газеты «Товарищ». Вскоре Гавена избирают председателем Минусинского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Секретарем Совета депутатов работает Арменуи. В дни корниловского контрреволюционного мятежа Гавен был членом Минусинского комитета общественной безопасности и спасения революции. Он стал также одним из организаторов народной революционной милиции и одним из первых организаторов местных профессиональных союзов.

С первых шагов Февральской революции большевики все теснее связывались с солдатами Минусинского гарнизона, среди которых еще летом 1916 года была организована небольшая партийная группа. Вопреки запрету начальника воинской команды капитана Шашина Юрий Гавен, Александр Спундэ и другие большевики проникли в казармы и быстро нашли общий язык с рядовыми солдатами. Когда Шашин запретил военнослужащим участвовать в выборах в солдатский комитет, выборы все-таки были проведены, а Шашина вскоре арестовали и выслали из Минусинска. Были арестованы все бывшие полицейские и жандармы.

День за днем сплачивались местные большевики, крепя связь с трудящимися, выдвигая людей из народа к руководству общественными организациями. Для партийных активистов создавались кружки.

Среди руководителей Минусинского Совета были товарищи, учившиеся у Гавена еще в дореволюционных подпольных партийных кружках: кузнец Кузьма Трегубенков, сельский учитель К. И. Гидлевский, рабочий Катков, редактор «Известий Минусинского Совета депутатов» Михаил Сафьянов и другие. Они составляли костяк организации. Минусинский Совет под руководством Гавена вел борьбу со спекуляцией, взял на учет все товары в магазинах и на оптовых складах. Управление рудниками «Юлия» и «Улень» было передано в руки рабочих комитетов, чтобы сломить саботаж капиталистов и администрации копей и рудников. Политическая жизнь в крае била ключом. Заседания Совета проходили при большом стечении рабочих и солдат. Гавен умел дать отпор наскокам меньшевиков и эсеров, показать полную несостоятельность их позиции. В результате последовательно революционной линии руководства Совета росло влияние большевиков во всем уезде. Гавен выезжал на Черногорский и Калягинский рудники, на Изыхские копи, налаживал связь с шахтерами.

Когда Временное правительство объявило Ленина и большевиков германскими шпионами, комиссар Временного правительства в Минусинске эсер Тарелкин, чтобы «не отстать» от центральных властей, начал травлю ссыльных большевиков и объявил Юрия Гавена и Генриха Бруно тоже германскими шпионами. Бруно, высококвалифицированный заводской рабочий, бывший ссыльный, был председателем Минусинского Совета до избрания Гавена на этот пост. Тарелкин и эсеры «произвели» Гавена в балтийского барона и «наделили» его огромнымн латифундиями. Более того, враги революции распространяли слухи о том, будто Гавен никакой не политический ссыльный, а попал на каторгу как уголовник. Враги надеялись подобными инсинуациями подорвать авторитет Гавена и других большевистских деятелей среди масс.

Дошло до того, что на обратном пути делегации с губернского крестьянского съезда в Красноярске на пароходе была предпринята попытка расправиться с Гавеном. Только решительное вмешательство солдата Шаповалова и других делегатов крестьянского съезда спасло ему жизнь. Во время этой травли были убиты большевики Крюков и Беспалов. Открытая классовая борьба достигала большого накала.

Резко выступая против травли Ленина и большевиков за их призывы к братанию с немецкими солдатами на фронтах империалистической войны, Горький утверждал, что на Ленина и большевиков за это молиться следует, ибо делают они великое и святое дело.

2 сентября в Минусинске состоялась большая демонстрация против корниловщины, прошедшая под большевистскими лозунгами: «Долой корниловщину!», «Долой контрреволюцию», «Долой смертную казнь!» Гавен выступил с речью на общегородском митинге под открытым небом.

В сентябре среднесибирский съезд Советов избрал Гавена делегатом на Всероссийское демократическое совещание, состоявшеся во второй половине сентября в Петрограде. В наказе, принятом 7 сентября 1917 года, написанном при участии Гавена, среднесибирский съезд Советов предложил своим делегатам потребовать перехода всей власти в руки Советов и безотлагательного созыва Всероссийского съезда Советов для решения вопроса о власти.

18 сентября большевики огласили на Демократичесюж совещании декларацию с требованием отмены частной собственности на землю, передачи всех помещичьих, казенных и монастырских земель крестьянским комитетам; национализации промышленности и введения рабочего контроля на предприятиях; немедленного предложения демократического мира всем державам и народам; безотлагательного созыва чрезвычайного съезда Советов для организации центральной власти. Большевики разоблачили соглашательскую политику меньшевиков и эсеров, сторонников коалиции с буржуазными партиями.

В. И. Ленин, скрывавшийся от ищеек Временного правительства, в письмах ЦК партии предлагал делегатам-большевикам демонстративно уйти с совещания и направиться на заводы и фабрики для агитации против Демократического совещания и для прямой подготовки масс к вооруженному восстанию. Ленин указывал, что Демократическое совещание придумано социал-соглашателями для отвлечения масс от серьезных вопросов борьбы за власть. Он считал ошибкой участие большевиков в совещании и открыто писал об этом [9]9
  В. И. Ленин, ПСС, т. 34, стр. 239, 276; 280.


[Закрыть].

Вместе с другими делегатами Гавен пошел на предприятия с призывами к рабочим в духе декларации большевиков, оглашенной на Демократическом совещании. Настроения питерских рабочих не оставляли сомнений в том, что партия права, нацеливая массы на свержение Временного правительства и переход всей власти к Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Гавен участвовал во всех заседаниях большевистской фракции Демократического совещания, состоявшихся в Смольном и в Александрийском театре.

В Петрограде Гавен встретился со многими старыми товарищами, работавшими в столице. Радостной была встреча с Ансом, избранным председателем Нарвского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

В бурлившей столице Гавен имел встречи с видными большевиками, знавшими его со времени V съезда партии или по каторге и ссылке. Мало кто из политических ссыльных остался после революции в Сибири. Со дня амнистии они устремились в родные места или в столицы.

Гавен собирался обратно в Минусинск, чтобы отчитаться перед избирателями. Но когда он пришел в Центральный Комитет партии за директивами, секретарь ЦК Елена Дмитриевна Стасова совершенно неожиданно предложила ему ехать в Севастополь. Она показала ему груду писем в ЦК партии от председателя севастопольской организации Н. И. Островской и других крымских товарищей, которые просили ЦК прислать им в помощь стойких большевистских организаторов, пропагандистов, агитаторов и опытных лекторов. Островская писала в ЦК по нескольку раз в неделю, просила помочь людьми. Она очень опасалась, что соглашательские партии одержат верх на выборах в Учредительное собрание. Она писала, что вынуждена прекратить прием новых членов в партию, ибо нечего набирать их, если организация не имеет пропагандистов, способных в короткий срок воспитать новичков в духе партийной программы и устава. Примерно такие же письма поступали тогда из Симферополя, Евпатории, Керчи и других городов Крыма.

Вопрос был решен. Перед отъездом Гавен беседовал со Свердловым. Яков Михайлович сказал: «Вопрос о взятии власти – вопрос считанных дней… Во всех крупных центрах пролетарские силы вполне созрели… На юге, в особенности в Крыму, дела обстоят плохо. Там наблюдается засилие меньшевиков и эсеров. Ваша задача: превратить Севастополь в крепость революции, в революционный базис… Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Гавену вручили мандат ЦК партии и посоветовали во всем сообразовываться с местными условиями. С отъездом пришлось спешить – поезда тогда шли медленно.

Одновременно с Гавеном ЦК направил в Крым замечательного большевика Николая Арсеньевича Пожарова – матроса-балтийца, бывшего питерского рабочего. Он, как и Гавен, никогда раньше в Крыму не жил.

Отвечая на письма Н. И. Островской, Е. Д. Стасова писала; «В скором времени в Севастополь прибудут товарищи, которые смогут наладить партийную работу и закрепить наше влияние… Гавен… несомненно, может провести любую кампанию и быть ответственным работником на любом посту… Гавен мог бы восполнить вам недостающего лектора». А Гавен не знал об этой аттестации, не думал ни о каких постах. Он ехал в совершенно новый для него край, ехал без всяких средств. Весь его багаж – небольшой тюк литературы да еще огромная ноша – чувство ответственности перед партией.

Революция в Крыму

Русские и украинцы составляли половину коренного населения полуострова, на котором исстари обитали многие национальные меньшинства и этнические группы. Среди них: армяне, болгары, греки, евреи, караимы, крымчаки, латыши, ногайцы, немцы, татары, турки и тюрки, чехи, эстонцы и другие. Почти восемь десятых всей земли, садов и лесов принадлежало помещикам, казне, церкви и купцам. Все крестьянские наделы вместе не превышали одной пятой части земельного фонда края. Притом кулачество и зажиточные колонисты имели в своем пользовании четыре пятых всей крестьянской земли. Половина всех крестьян были вовсе безземельными арендаторами-испольщиками, полубатраками, сверх того были еще тысячи батраков – людей, пришлых из России на отхожий промысел и сезонные сельскохозяйственные работы (косовицу, сбор плодов и пр.).

Половина населения жила в городах. Среди городского люда только тысяч сорок рабочих промышленных предприятий и десятки тысяч кустарей, не пользовавшихся наемной рабочей силой. Это вся прослойка трудящихся в море мелкой и крупной буржуазии края. Девять десятых рабочих – русские и украинцы.

К началу октября 1917 года в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов большинство шло за меньшевиками и эсерами. Они господствовали в городских думах и управах, в земствах и кооперативах, в различных союзах. За меньшевиками и эсерами шла почти вся интеллигенция. Они имели свои газеты «Прибой» и «Вольный юг». В краевой либеральной газете «Южные ведомости» сотрудничали журналисты и публицисты – члены соглашательских партий. А среди местных большевиков почти не было интеллигенции. Не было и своей газеты.

Большевистские организации были молодые, малочисленные, лишь в сентябре 1917 года порвавшие с крымской объединенной организацией РСДРП. В Севастополе же организация большевиков существовала с мая 1917 года и насчитывала человек триста. Меньшевиков было более пяти тысяч, эсеров – около тридцати тысяч. В Симферополе было меньше ста большевиков. Примерно такое же соотношение сил сложилось во всей губернии. Исключение составляла Евпатория, куда после революции на лечение попало много социал-демократов с довоенным партстажем. Здесь под руководством Жана Миллера, активного участника революции и одного из организаторов вооруженного восстания 1905 года в Латвии, удалось в сентябре месяце выбрать в партийный комитет только большевиков.

Лидеры меньшевиков и эсеров – местные уроженцы и старожилы, учителя, врачи, адвокаты, литераторы – пользовались значительной популярностью в народе. Деятели большевиков – все почти пришлые люди, не имели прочных связей с местным населением. Ян Булевский, Ян Тарвацкий, Алексей Познанский, Оскар Лиепинь и другие попали в Крым после амнистии прямо с каторги и ссылки. Станислав Новосельский, Жан Миллер, вернувшись из эмиграции, были в мае 1917 года направлены Центральным Комитетом партии в Евпаторию, а Надежда Ильинична Островская прибыла в Севастополь в начале августа. Среди видных большевиков старожилом был лишь Дмитрий Ильич Ульянов, служивший в Таврическом земстве с дореволюционного времени.

В начале октября к приезду Гавена симферопольская организация большевиков ютилась в союзе мельничных рабочих, а собрания устраивала в молельне менонитов на Троицкой улице в безлюдной части Старого города. Все симферопольские организации социалистических партий имели помещения для комитетов и фракций в бывшем губернаторском доме на Лазаревской улице; у большевиков же своего помещения не было.

8 первый же день Гавен потребовал от Симферопольского исполкома, чтобы большевикам тоже отвели комнату в губернаторском доме, притом попросторнее. Эсеро-меньшевистские руководители ответили отказом. Больше того, они пригрозили Гавену, что «скоро-де большевикам отведут много больших комнат в большом доме на „Привокзальной улице“, то есть в тюрьме. „Это мы еще посмотрим“, – сказал Гавен, уходя.

9 октября Гавен сделал первый доклад на собрании симферопольских большевиков об очередных задачах партийной организации. Присутствовало человек пятьдесят – рабочие завода «Анатра» и мельниц, солдаты, курсистки и несколько старых большевиков, среди них Ян Тарвацкий, встреча с которым была радостной и неожиданной.

На следующий день Гавен выступил с речью на гарнизонном митинге. Солдаты выслушали его с огромным вниманием. Еще через день Гавен выступал на аэропланосборочном заводе «Анатра». Рабочие тепло встретили речь Гавена. После митинга многие из них записались в большевистскую партию.

В Симферопольском Совете было всего несколько депутатов-большевиков. Меньшевики и эсеры часто устраивали обструкции и прерывали речи большевиков. Незадолго до приезда Гавена в Крыму распространился слух, будто Ленин, скрывавшийся от суда Временного правительства, собирается в Крым, где жил его брат. Эсеры и меньшевики злостно использовали этот нелепый слух. Совдеп принял постановление, протестующее против намерения Ленина приехать в Крым. Советы депутатов некоторых городов Таврии также выносили подобные постановления-протесты. Дошло, например, до того, что в те дни «бдительная власть» выследила и арестовала в гостинице гражданина, ошибочно принятого за Ленина. Сконфуженные власти все же официадьно сообщили, что «задержанный ими не имеет ничего общего с известным большевиком Лениным».

Гавен одиннадцать дней ждал пропуска в Севастополь. Комиссар Временного правительства на флоте эсер Илья Бунаков-Фундаминский явно оттягивал время и неохотно выдал разрешение на въезд Гавела в Севастополь.

До того времени севастопольским большевикам приходилось туго. Еще в августе большевика Финогенова, выступавшего с речью, матросы-эсеры скинули с палубы корабля за борт. Н. И. Островской было очень трудно совладать с матросами и солдатами, на которых большое влияние оказывали анархисты и эсеры.

В Севастопольском Совете, в корабельных и заводских комитетах большевики были в меньшинстве. То же в правлениях профессиональных союзов. Меньшевики бывший политкаторжанин Николай Канторович и Духанина и эсеры Бунаков-Фундаминский и Никонова выступали на митингах и собраниях против Островской, лучшего агитатора большевиков. Теперь им противостоял Юрий Гавен. Его речи отличались простотой и доходчивостью. Каждый день он выступал на военных кораблях, бывал на заседаниях корабельных комитетов, на общих собраниях и слетах моряков, где боролся против эсеро-меньшевистских вожаков.

Левые эсеры и анархисты тоже вели агитацию среди моряков. О многих матросах трудно было сказать: больше ли в них большевизма или анархизма, поскольку все они склонялись к поддержке большевистских лозунгов о мире, земле и за власть Советов. С левыми эсерами и анархистами борьба казалась трудней, чем против социал-соглашателей.

При одном из первых выступлений Гавена на корабле матросы-эсеры ринулись к нему, намереваясь сбросить за борт. Неожиданно за него вступился один бывший политкаторжанин из смертников, рабочий-путиловец Осовский. Он пристыдил эсеров и напомнил им, что Гавен был искалечен на царской каторге. Гавену удалось закончить речь.

Руководительница севастопольских большевиков Н. И. Островская проделала большую агитационную и организаторскую работу. С прибытием Гавена и Пожарова еще более усилилась деятельность организации. Со дня их появления на флоте и в крепости они сумели укрепить авторитет и влияние большевиков.

Вокруг них сразу сплотились члены Севастопольского комитета и активисты большевики: рабочие И. Ржанников и Клепиков, моряки И. Назукин, С. Сапронов, В. Шевцов, А. Платонов, В. Драчун, И. Сюсюкалов (один из первых организаторов и первый секретарь Севастопольского комитета большевиков), солдаты А. Калич, Н. Сапронов и другие.

Гавен опирался также на большевиков-политкаторжан, попавших в Крым на лечение. Только те, кто не был в состоянии стать на ноги, оставались в санаториях. Все остальные включились в партийную работу. Юрий Гавен сразу сблизился с Дмитрием Ильичей Ульяновым. Военврач, не снявший еще военную форму, он оказывал большую поддержку Гавену. Они часто появлялись вместе на митингах в городе и на кораблях.

Первое время Гавен жил на Екатерининской улице в доме пятьдесят пять, отведенном для бывших политкаторжан. В дни наиболее злобной травли большевиков он ночевал на Корабельной стороне в хате матери большевика-политкаторжанина рабочего Морского завода Макара Дерябина. Макар и его брат Петр сделались тогда добровольными «телохранителями» Гавена. К концу октября травля большевиков уже граничила с террором. Но большевики не давали себя запугать.

На базировавшемся в Севастополе флоте и в крепости насчитывалось около сорока тысяч моряков. В севастопольских профсоюзах состояло тысяч двадцать членов. На Морском заводе и в порту, в железнодорожных и судоремонтных мастерских работали тысячи квалифицированных рабочих. Большевики боролись за каждого матроса, солдата и рабочего, за влияние на них. Надо было завоевать на свою сторону судовые комитеты, массу моряков на всех ста базировавшихся здесь кораблях. Их главной опорой тогда являлись Минная школа, корабли «Свободная Россия», «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Гаджибей», «Фидониси», «Заветный», «Дерзкий» и другие.

Октябрьская революция ошеломила контрреволюционеров своей внезапностью. В лагере антисоветских партий не могли скрыть переполох. Меньшевики и эсеры в исполкоме, пораженные ночными телеграммами о свершившемся 25 октября социалистическом перевороте в Петрограде, стремились предупредить возможную попытку захвата власти большевиками в Севастополе. Утром 26 октября эсеро-меньшевистское руководство созвало в Чесменском дворце расширенное заседание исполкома Совета депутатов с участием представителей профсоюзов, завкомов, корабельных и солдатских комитетов, городской думы.

Из двадцати пяти членов исполкома только трое были большевиками. В то время когда социал-соглашатели созывали это заседание, большевики сумели поднять массы моряков, рабочих и солдат на поддержку Октябрьской революции. По инициативе Севастопольского комитета большевиков группы революционных матросов на катерах, украшенных красными флагами, объехали корабли и добились, что Черноморский центрофлот организовал 26 октября большую демонстрацию в честь свершившейся пролетарской революции.

Прервав заседание исполкома, растерявшиеся эсеры и меньшевики приняли предложенную большевиками телеграмму Петроградскому Совету и II съезду Советов, приветствовавшую победу революции. На следующий день пленарное заседание Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов, состоявшееся в цирке Труцци, почти единогласно приняло решение, что отныне вся власть в Севастополе переходит в руки Совета депутатов. Заседание подтвердило также приветственную телеграмму петроградскому пролетариату.

2 ноября 1917 года «Правда» в корреспонденции из Севастополя «Присяга у бортов» описывала события тех дней: «Первые сведения о событиях в Петрограде были получены в Севастополе 26 октября утром. Местным Советом военных и рабочих депутатов был выпущен бюллетень № 1, в котором сообщалось, что Исполнительный комитет Совета… постановил взять власть по управлению Севастополем в свои руки… 26-го днем был дан пушечный сигнал о сборе всех матросов. Состоявшееся собрание постановило признать новую власть. В тот же день на стоявших в Севастополе судах матросы потребовали от офицеров принесения присяги новой власти».

К концу дня 27 октября Черноморский центрофлот обратился с приветствием к Петроградскому военно-революционному комитету, «который взял власть в свои руки… Черноморский флот заявляет, что он будет защищать эту революционную народную власть всеми имеющимися средствами». В то же время на рейде и пристани продолжались демонстрации моряков, рабочих и солдат. Нахимовский проспект, Приморская, Екатерининская и другие центральные улицы переполнились демонстрантами, стекавшимися на Графскую пристань. На многолюдных митингах были приняты приветствия социалистической революции.

Вунаков, Канторович и другие выступали на митингах и собраниях с речами, полными вражды и ненависти к большевикам. Они утверждали, что большевики не удержатся у власти и одной недели, предрекали, что народ не поддержит «большевистскую авантюру». Кляли большевиков как «узурпаторов» и «якобинцев». Боялись, что большевики решатся на захват власти в Крыму и во всей Таврии. Атмосфера накалилась до предела. Особенно в исполкоме.

События разворачивались в пользу большевиков. 29 октября команда минной бригады единогласно приняла резолюцию, в которой было сказано: «Мы не допустим старой власти, которая… нам ничего не дала, кроме разрухи и кровопролития… Мы от своих слов отказаться не можем: вся власть Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов как в центре, так и на местах… Эту власть будем поддерживать всеми силами и средствами…» Резолюции в поддержку Советской власти приняли команду линкора «Ростислав», эсминцев «Гневный» и «Пронзительный» и других кораблей и подразделений флота.

Контрреволюционное офицерство и соглашатели в ответ на эти резолюции попытались разоружить революционных моряков. 30 октября 1917 года командующий Черноморским флотом контр-адмирал Немитц отдал приказ о сдаче всего огнестрельного оружия в арсенал. Но в судовых комитетах большинства кораблей уже преобладали большевики и им сочувствующие. Началась кампания против сдачи оружия. Ее возглавили Гавен, Пожаров и Островская.

Гавен и его товарищи полагали, что победа большевиков в Севастополе решит исход борьбы за власть Советов во всей Таврии. Поэтому неожиданно прозвучало постановление Евпаторийского комитета большевиков: «Считать Октябрьский переворот в Петрограде несвоевременным, так как большевики, не имея большинства в рабочем классе, едва ли сумеют удержать власть в своих руках». Неразобравшиеся евпаторийские комитетчики назвали «переворотом» величайшую в истории революцию. Гавен и Миллер добились немедленной отмены вредного и ошибочного постановления. Они помогли евпаторийским большевикам быстро выправить положение, и уже 5 ноября там был избран новый комитет и выдвинуты новые депутаты в Совет.

6 ноября в Севастополе в зале Морского собрания открылся I Черноморский флотский съезд, на котором большевики вместе с поддерживавшими их левыми и украинскими эсерами и сочувствующими имели большинство. По просьбе представителя революционных рабочих Ростова-на-Дону общечерноморский съезд решил направить на Дон отряд матросов для борьбы с белоказаками и калединцами, угрожавшими разгоном Совета рабочих депутатов и расправой с ростовскими рабочими. Меньшевики и эсеры выступили против отправки отряда. Потом они ушли со съезда. Ушел и председательствовавший на съезде эсер Моренко, а его место занял матрос Платонов – машинист линкора «Свободная Россия».

8 ноября команда линкора «Иоанн Златоуст» приняла резолюцию, в которой говорилось: «Все мы, как один, пойдем без колебаний… к раз намеченной цели полного раскрепощения трудящихся… Сметем всех явных и тайных контрреволюционеров… с глубоким презрением относимся к жалким соглашателям… и клеймим позором их измены делу пролетарской революции… Декреты о мире, земле и о рабочем контроле… можно вырвать у нас лишь вместе с нашими сердцами… Долой колеблющихся соглашателей!.. Вперед за Мир, за Свободу, за Социализм!»

10 ноября первый съезд моряков Черноморского флота принял предложенную Гавеном резолюцию: «Заслушав и обсудив доклад т. Зинченко о II Всероссийском съезде Советов и прения по докладу „О текущем моменте“, I Черноморский съезд признает позицию, занятую съездом в вопросе о переходе власти Советам, вполне правильной. Черноморский флот считает вновь избранный съездом Советов ЦИК единственным источником власти… Съезд призывает всех матросов, солдат, рабочих и крестьян сплотиться вокруг своих Советов и поддерживать их в борьбе с контрреволюцией». Флотский съезд направил приветствие Ленину и Совнаркому с обещанием поддержки флотом Советского правительства. Съезд послал приветствия всем флотам и армиям революционной России. Вместо эсера И. И. Вунакова-Фундаминского Центрофлот избрал комиссаром Черноморского флота большевика В. В. Роменца.

12 ноября из Севастополя в Ростов вышла революционная флотилия в составе двух миноносцев, тральщиков, транспортов и вспомогательных судов. Флотилию возглавила избранная общечерноморским флотским съездом «пятерка», в которую вошел член Севастопольского комитета большевиков В. Драчун. Отправка флотилии была важной победой большевиков. Предстояла решительная схватка с контрреволюционной калединщиной.

Через десять дней из Севастополя отправился эшелон революционных матросов в составе 45 вагонов, а вслед за ним второй эшелон – 53 вагона, всего около 2500 бойцов, с пулеметами, артиллерией, самолетами, боеприпасами и провиантом. Отряд стремился пробиться в Ростов с суши через Синельниково. Возглавлял отряд Алексей Мокроусов; командиром назначили прапорщика Николая Толстова. На проводах эшелона Гавен и Пожаров в своих речах напомнили революционным добровольцам, что черноморцы вместе с революционными моряками-балтийцами и рабочими столицы должны разгромить белоказачью Вандею. Этот митинг закончился клятвенным обещанием бойцов не щадить свою жизнь в защите рабоче-крестьянской власти. Отправка отряда обострила революционную борьбу в Севастополе.

23 ноября в Симферополе в «большевистском гнезде» [10]10
  Молельно менонитов, где заседали большевики, тогда прозвали «большевистским гнездом».


[Закрыть] состоялась Таврическая губернская конференция большевиков, насчитывавших в своих рядах тысячу восемьсот членов. Конференция нацелила партийные организации на близкий захват власти в крае. Конференция решила: 1) признать правильной политику Центрального Комитета партии; 2) предложить всем организациям Таврической губернии организовать отряды Красной гвардии; 3) поручить «тройке» (Гавен, Островская, Констансев) подготовить издание в Крыму партийного органа «Таврическая правда». В бюро губернского комитета партии были избраны Юрий Гавен, Николай Пожаров, Жан Миллер, Ян Тарвацкий и другие товарищи. Тарвацкий и Миллер руководили симферопольской партийной организацией.

26 ноября в Севастополе команда штаба по борьбе с подводными лодками единогласно потребовала новых выборов в Советы депутатов и судовые комитеты, сопроводив решение словами: «Врагам народа и мира на фронте объявляем войну без пощады, войну дворцам до победы… Да здравствует правительство народных комиссаров, ведущее нас к миру и к свету!.. Да здравствует союз международного пролетариата!»

В конце ноября флотилия, отправленная в помощь ростовским рабочим, возвратилась в Крым. Вместе с революционными матросами в Севастополь прибыл с остатками своего разбитого отряда красногвардейцев ростовский рабочий-большевик Карл Вагул – бывший активный участник революции 1905 года в Латвии, «лесной брат». Сухопутный 1-й Черноморский революционный отряд под командой Алексея Мокроусова, выдержав несколько боев против корниловцев в районе Белгорода и схватки с татарскими националистическими частями, также вернулся в Севастополь, чтобы, как определил Гавен в своих воспоминаниях, «расправиться со своей домашней контрреволюцией в Крыму».

Вместе с отрядом Мокроусова прибыла небольшая группа моряков Балтики. Среди них старый товарищ Гавена Карл Зедин, участник революции 1905 года в Латвии, член партии с 1903 года. В Октябрьскую революцию морской офицер большевик Карл Зедин был членом революционного комитета Балтийского флота; 25 октября он участвовал в штурме Зимнего дворца. В сентябре Зедин был избран в состав Всероссийского центрофлота и работал в военно-политическом отделе морской коллегии. Теперь его направили в Севастополь для установления контроля над командованием Черноморского флота. С приездом Зедина большевики и Гавен получили сильного помощника, отлично знавшего флот.

На военных кораблях продолжались митинги, принимались резолюции, в которых моряки требовали установления Советской власти по всей стране и приветствовали обращение Советского правительства к воюющим державам с предложением заключить перемирие на фронтах.

Большевики потребовали переизбрания Севастопольского Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов, не отражавшего революционных устремлений трудящихся.

Антисоветские силы Крыма лихорадочно готовились к схватке. Всекрымский татарский съезд, состоявшийся в Бахчисарае, образовал Курултай – националистический парламент наподобие Украинской рады. Курултай провозгласил себя верховной властью в крае. В ноябре же меньшевистско-эсеровский таврический губисполком созвал в Симферополе губернский съезд Советов, в котором участвовало всего 15 делегатов (в том числе семь большевиков). Большевистскую фракцию возглавлял Гавен. 20 ноября большевики покинули губернский съезд Советов после того, как съезд отверг предложенную Гавеном резолюцию о признании Совнаркома во главе с Лениным и об установлении власти Советов во всей Таврической губернии.

В конце ноября меньшевики и эсеры собрали в Симферополе съезд земств и городов, названный «демократическим совещанием Тавриды», и избрали временный высший орган власти края – «Совет народных представителей», составленный из делегатов антисоветских партий. Так, почти одновременно образовались два параллельных органа верховной власти в крае: татарский Курултай и меньшевистско-эсеровский «Совет народных представителей», сразу же получивший кличку «Совет народных предателей».