Текст книги "Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах"

– Пора спать… Поздно… – и, словно бы оправдываясь, добавила:

– Мы в шесть утра сходим.

Волов кивнул головой:

– Надо… Надо…

Люся начала расстилать простыни, а Волов с замиранием любовался ее стройной фигурой, густыми волосами, похожими на поток золотистой пшеницы. Ему хотелось подняться, обнять ее, дотронуться щекой до этого золотистого потока.

– Спокойной ночи, – нежно, как показалось Волову, сказала Люся.

– Спокойной ночи, – ответил он.

Она легла, укрылась простыней. Волов сидел некоторое время, потом, преодолевая страшную робость и волнение, поднялся. Совсем близко ее лицо, губы, подчеркнутые облегающей простыней волнующие линии девичьего тела.

Снова кто-то тяжело вздохнул, кто-то заворочался, выглянул из соседнего «купе» вертлявый, как будто все они этими шорохами, вздохами, взглядами оберегали девушку в васильковом платье от его, Волова, посягательства. Волову показалось даже, что стоит ему протянуть руку к Люсе, как тут же со всех сторон раздадутся крики: «Не тронь! Не тронь! Разорвем! Не твое! Уходи! Посмотрел – и будь счастлив!»

…Волов долго лежал с открытыми глазами. Поезд, казалось, летел на какой-то чудовищной скорости. Огни проносящихся за окном станций метались по вагону и исчезали.

«В шесть утра Люся выйдет, и все…».

То ему не хотелось, чтобы поезд так спешил, гнал к той станции, где должна выйти Люся, то вдруг становилось безразлично. «Ну, что поделаешь?..»

Он хотел уснуть, чтобы нарочно проспать тот час, когда будет выходить Люся, и не мог.

«Поступит в музыкальное, будет учиться… Ухлестывать будут за ней многие… Станет ходить на танцы, на вечеринки… Найдется кто-нибудь, кто сделает ее женщиной…»

Волову было жаль, что он не поцеловал Люсю, когда так близко были ее губы!

Как, наверное, билось ее сердце в ожидании этого поцелуя, в ожидании желанного счастья!

«Ну и что, а если и поцеловал?.. Что дальше?.. Глупости все…»

Волов попытался все же заснуть.

«Представить забор… В заборе дыра… В дыру проходят бараны… Один баран… Два… Три… Четыре… Привязанность к одному, устоявшемуся образу жизни. Попробуй все оборвать и начать заново… Это новое, только в начале новое, а потом все будет по-старому… Забор, в заборе дыра… Сколько я уже насчитал?.. Три, четыре, пять…»

Вместо баранов представлялись какие-то маленькие, курчавые облака. Не доходя до дырки в заборе, они поднимались вверх и исчезали. Волов переменил сюжет самовнушения.

«Синее небо… Простор… У меня вместо рук вырастают крылья… Я поднимаюсь… Лечу… Лечу… Простор… Синее небо… Лучше не думать о будущем!.. Почему нельзя жить без всех этих квартир, быта, этих условностей? Почему нельзя только любить? Обязательно к этому должна быть зарплата, мебель… Тоскуем по идеальной любви и сами же ее разрушаем… Синее небо… У меня вырастают крылья… Я лечу… Лечу… Hy! Поднимаюсь над землей и лечу!.. Еще раз: синее небо, простор. У меня вырастают крылья… вырастают крылья… вырастают крылья…».

Так в полудреме пролежал Волов до половины шестого. Слышал, как поднялась Люся, разбудила шуструю девчушку. Когда они ушли умываться. Волов встал, обулся, причесался.

Вернувшись, Люся с удивлением сказала:

– Вы встали?!.. А я думала вы спите…

– Да вот… решил помочь… – засмущался Волов.

Девушка в васильковом платье была еще очаровательнее, прелестнее, чем вчера. «Небесная!» – подумал Волов, глядя на Люсю с восхищением, и тут нахлынуло: «Упустил! Ушла! Не вернешь! Может, это и была та единственная, ради которой родился я…»

Скрипнули протяжно и жалобно тормоза вагона. Волов взял Люсин чемодан, протянул руку за сумкой, но шустрая девчушка опередила его.

– Я сама! Я сама!

Они вышли из вагона. Было немного прохладно. На промасленных шпалах блестела утренняя роса. Перрон сиял черным, политым водой, асфальтом.

– Ну, до свидания, – девушка в васильковом платье протянула руку. Ладонь у нее была, как пишут в сказках, словно лебяжий пух.

– До свидания, – ответил Волов.

– До свидания! – выпалила шустрая девчушка, и они с Люсей пошли по перрону к зданию вокзала.

Волов на мгновение обернулся. Из окна своего «купе» высунулся Павел и смотрел вслед уходившей девушке в васильковом платье.

Поезд тихонько тронулся. Волов поднялся в тамбур.

Ему хотелось запомнить все до мельчайших подробностей: это утро, вокзал, деревянный домик с причудливыми резными наличниками на окнах, клен у крыльца. Поезд набирал скорость. Вокзал, домик, клен исчезли, но Волов еще долго видел словно исходившее от них в небо розовое сияние. Казалось, что оно неслось вслед за поездом, будто хотело догнать его, остановить.

MEMORIАM

Андрей КОЗЛОВ

Вот и вышла вторая (посмертная) книга прозы Андрея Козлова. В нее вошла часть того, что было опубликовано в первой и добавилось еще и неопубликованное.

Подавляющее большинство тех, кто знал Андрея по его журналистским текстам, по встречам в литературной студии в «Пале», которой руководил Олег Губанов, да и просто по жизни, не мог и предположить, что Андрей пишет рассказы, повести. Что у него свой особый взгляд на действительность, которую он переплавлял в художественные образы.

Не предполагал об этом и я. В этом отношении для меня Андрей Козлов был закрыт. Небольшое оконце в этой закрытости приоткрылось, когда я прочитал его рассказ в литературном альманахе «Козий парк» (№4, 2011 год).

Есть необъяснимость того, как твое внимание удерживает чтение того или иного рассказа, повести, романа, пьесы, стихов, литературных статей. Ты ощущаешь нечто, что заставляет тебя читать их. Ты попадаешь в своеобразное магнетическое поле, которое удерживает тебя. Помню, что подобное испытал я тогда, когда читал рассказ Андрея «Мост». Герои рассказа, автор обозначает их прилагательными – худой и маленький – отправляются в путь, чтобы окончательно узнать, как к каждому из них относится девушка, в которую они влюблены.

И вот они почти у цели, надо только перейти по мосту через реку. Герои рассказа поднимаются на мост, но автор на этом вдруг завершает повествование (цитирую по публикации рассказа в альманахе «Козий парк», №4, 2011 год).

«Худой забрался на перила моста и, медленно разогнувшись, встал во весь рост.

Сначала маленький молчаливо наблюдал за его действиями, а потом подошел к перилам, посмотрел вниз и спросил:

– Ты чего, дурак? Я за тобой нырять не буду. Слезай, давай.

– Не обижай меня. Меня легко расстроить.

Худой раскинул руки в стороны и сказал, что сейчас полетит. Маленький схватил его за руку и сдернул на землю. Он упал, ударившись подбородком и прикусив язык.

– Ты чего творишь, псих? – закричал он, сплевывая кровь.

– Пойдем, ладно, – маленький старался говорить сдержанно и серьезно».

И неизвестно, что будет дальше, чем завершится этот путь, кто из героев рассказа проделал его напрасно, а кто нет. И что может произойти, если неудачником окажется маленький (в начале рассказа он одним ударом сбивает худого с ног, и мы чувствуем, что маленький, случись что, не остановится ни перед чем, чтобы взять свое). Но не это главное, а главное – это неожиданное желание худого, когда он становится на перила моста. Желание не только подняться вверх, но и постоять на грани, которая делит жизнь на две части: был – не был.

Потом, когда я прочитал все опубликованное и в первой, и во второй книге Андрея Козлова, стало понятно, что вот такая неожиданная концовка – это не случайность, а скорее всего, особенность автора, особенность его творческого приема. И не есть ли неожиданность, как закономерность всего сущего? Неожиданность зачатия, бесконечная цепь неожиданностей в самом протекании жизни, неожиданность ухода из нее.

Еще одна особенность прозы Андрея Козлова – это соединение реальности и ирреальности (фантастики). Их переход из одного в другое, их существования одного в другом. Как тут не вспомнить слова Ф.М.Достоевского, что «нет ничего фантастичнее реальности»!

Предлагаемые вашему вниманию рассказы взяты из второй посмертной книги Андрея Козлова «Мальчик с осенними листьями» (С. Петербург, ФормаТ, 2016).

Виктор Елманов

БРАТЬЯ

Дверь открыл брат и, увидев Влада, обрадовался.

– Здорово! Давненько тебя не было.

Он широко улыбнулся.

– Ну, проходи.

Влад вошёл в знакомую квартиру. Всё было, как прежде. Даже запах подгоревшей каши. Бросались в глаза только порядок и чистота, будто недавно в квартире делали генеральную уборку. Прихожую заливал яркий свет.

Влад остановился на пороге большой комнаты.

Меблировка была всё та же. Правда, диван вёл себя несколько странно: он стоял то у одной стены, то у другой, внося неуместную путаницу. Впрочем, Влад не сердился. Он устал и хотел отдохнуть.

– Пойдём в кухню, – сказал брат.

В кухне всё тоже было удивительно чисто. Посредине спокойно стоял стол. Глаза заволокло туманом. Владу подумалось, что это слёзы. Он провёл ладонью – проверить. Слёз не было. Всё-таки он очень устал. Надо было отдохнуть.

Брат был очень похож на себя.

– Садись. Есть хочешь?

Влад не успел ответить. Перед ним уже стояла до краёв полная тарелка щей. Захотелось есть. Но как только он погрузил ложку в тарелку, всё исчезло.

Брат сидел напротив. Он, видимо, ничего не заметил.

– Давненько тебя не было, – повторил брат. – Мы тебя ждали.

– Да? А тебе привет от… – Влад задумался. – Забыл.

– Неважно.

Брат махнул рукой. И это движение показалось невероятно долгим, почти бесконечным.

– Я не думал, что ты когда-нибудь придёшь, – продолжал брат. – Ты тогда здорово обиделся.

– А я пришёл.

– Ну и правильно сделал. Ещё хочешь?

Влад колебался. Неужели он ничего не видит?!

– Нет. Больше не хочу. Спасибо.

– Послушай, – сказал брат, – тебе тут, наверное, будут говорить, что я ушёл. Но ты ничему не верь. Это – неправда.

– Кстати, – как бы спохватился Влад. – А где все?

– Они вышли, – сказал брат строго.

– Что, все?

– Все. Все до одного. Скоро придут.

– Но ты же никуда не уходил? Ты здесь.

– Да. Но будут говорить.

– Ну и пусть себе говорят, – ответил Влад. – Я не буду слушать.

Всё-таки он очень устал.

Брат снова широко улыбнулся.

– А как твои дела? Всё ерундой занимаешься?

– Да, – ответил Влад без тени обиды или неловкости и ничуть не удивился этому обстоятельству, а только обратил на него внимание.

Брат покачал головой. Он жалел Влада.

Влад почувствовал, что надо спешить.

– Ты лучше вот что скажи: ты точно передумал идти на войну?

– Да. Не сомневайся.

– Ну вот и хорошо. Надо бы тебе жениться. У тебя есть кто сейчас?

– Да, есть, – ответил брат.

– Когда свадьба?

– Свадьба?..

Вдруг всё пришло в движение. Краем глаза Влад увидел, что на них медленно стал надвигаться удивительно белый потолок. Было ощущение, что он раздавит братьев. За несколько сантиметров до их голов потолок остановился.

– Вот. Недавно ремонт сделали, – сказал брат, дотронувшись до потолка рукой. – Видишь, какой белый.

Влад изо всех сил старался подавить волнение и, желая казаться спокойным, ответил:

– Я вижу. Я сразу заметил. Только вошёл. Всё так чисто, аккуратно. Я ещё подумал, что, наверное, недавно делали генеральную уборку.

Брат одобрительно закивал – и потолок вернулся на место.

Влад хотел спросить, но не знал как и маялся.

– Ты что-то хочешь спросить? – догадался брат.

– Да, – сказал Влад тихо.

– Спрашивай. Я отвечу на твой вопрос.

– А ты не обидишься?

– Нет.

И всё-таки он очень устал.

– Ты есть? Я хочу сказать, ты существуешь или нет?

Брат не удивился, не обиделся.

Влад ждал.

– Не знаю, что тебе ответить… – сказал, наконец, брат.

Снова была пауза. И снова Влад ждал.

– А ты? – спросил брат.

– Что я?

– Ты есть?

По телу пробежал озноб…

Влад очнулся. Ещё немного – и он уткнулся бы в тарелку со щами, которая стояла перед ним на столе. Он зябко поёжился и оглядел кухню. Пронзительно белый потолок слишком сильно выделялся здесь на фоне ободранных и ещё не оклеенных заново стен.

КАРТА МИРА

Он уже давно лежал в кровати и смотрел вверх, в потолок. Была глубокая ночь. Шёл второй час, и не спалось. В голове кружили отрывки воспоминаний о прошлой жизни. Он цеплялся за них – и сон не приходил совсем. Лишь изредка наступала дремота. Но не надолго.

Представлялся сосед, Женька Воробьёв. Женька стоял где-то на улице. Деревья за спиной Воробьёва шумели и раскачивались на ветру. В правой руке Женька держал кружку с пивом. Он широко улыбался. Будто фотографировался и при этом смотрел прямо в объектив фотоаппарата. Сейчас вылетит «птичка». Минутку. Одну минутку.

За окном разлилась темнота. В ней тонуло все окрест. Но его глаза уже привыкли к этому. Со всей очевидностью просматривались устрашающие очертания дома напротив. «Вот какая глыба, – думал он. – Стоит и стоит себе. Правда, снесут когда-нибудь. Непременно снесут».

Где-то спросонья залаяла собака.

Как холодна эта ночь. Лишь начало осени, а он не мог согреться под двумя одеялами.

Темнота сгустилась, заслонив окно, и из неё выступила женщина лет пятидесяти в больших очках с добрым массивным лицом. Это была декан.

Декан неторопливо подошла к его кровати и грустно улыбнулась. «Лежишь?» – спросила она знакомым голосом. Он быстро кивнул и просипел: «Да». Его ладони мгновенно стали влажными. «Я должна кое-что сказать тебе. Понимаешь?» – говорила она. В ответ он тяжело задышал, пожал плечами, потом как будто что-то сообразил и ещё раз утвердительно кивнул.

«Ты видел когда-нибудь рассвет? – Её слова звучали как едва уловимая музыка и ноты рассыпались по маленькой комнате, производя эхо во всех четырех углах. – Красивое зрелище, правда? Я в молодости налюбоваться не могла. Я в деревне выросла. Вставала рано. Любила смотреть, как светает. Это было замечательно».

Потом декан говорила ещё что-то. Говорила, должно быть, долго. Но он ничего не слышал. Потому что всё, что говорила декан, было страшно и невозможно. «Как она могла прийти – ведь она же мертва», – осенило его. И он не испугался этого открытия. А только немного смутился. Как будто в случившемся было что-то крайне неприличное.

Он явственно слышал тиканье часов. Декан уже перестала гово-рить. Она пристально смотрела на него и молчала. Он пошевелился в кровати и намеренно громко откашлялся, чтобы хоть немного сгладить неловкость. Потом посмотрел в угол комнаты, но декана там уже не было. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась.

Комната была пуста. Он снова лёг, уставившись вверх, в потолок.

Через некоторое время он перевернулся на живот и коснулся зябкой рукой пола.

Там была вода.

«Та-а-ак?!». Он резко отдернул руку и включил свет. Выключатель был прямо над изголовьем кровати. При ярком свете уже не надо было гадать, снится все это или происходит наяву.

Весь пол в комнате был залит водой. Не вызывало сомнений, что вода была и в другой комнате. Потому хотя бы, что глубина была сантиметров тридцать – сорок. Никто, конечно, не замерял. Просто складывалось такое впечатление. В кухне, наверное, происходит то же самое. А уж о прихожей и говорить нечего.

Его тапочки плавали, как два одиноких корабля, заблудившихся в бесконечных просторах мирового океана. И некому было им помочь.

Видение потрясало. Он ощупывал лицо руками и ждал, что скоро это должно кончиться. Не будет же оно продолжаться вечно! Конечно, нет. Таких штук с ним до сих пор не бывало. Бывало сколько угодно другого. Но такого – нет. Никогда. Надо бы потом обстоятельно поговорить с врачом. Поговорить – и всё с этим. Довольно странностей.

Но всё оставалось по-прежнему. Видение не кончалось.

Его тело охватила мелкая дрожь. Он крепко прижался к кровати, вжался лицом в подушку и попытался выкинуть одну из тех штук, которые нередко выкидывал в детстве. Он притворился спящим: постарался сделаться абсолютно неподвижным, начал притворно сопеть носом и даже причмокивать губами, будто во сне.

Впрочем, это продолжалось недолго. Ему в голову пришла неожиданно ясная и простая мысль: зачем нужен этот спектакль и перед кем он, собственно, притворяется?

Он встал на колени, глубоко вздохнул и зачерпнул немного подозрительной жидкости в ладонь. Вода как вода. Ничего особенного. Тогда он осторожно понюхал её. Запах показался знакомым. Глубоко вздохнув ещё раз, он попробовал воду на вкус и поморщился. Она была солёная, морская.

Прожить тридцать лет, и так и не понять. Ничего не понять… А вот, оказывается, как все просто, незатейливо и, вместе с тем, чёрт знает, что такое. Трудно сказать, как в доме, от которого до ближайшего моря никак не меньше тысячи километров, могла оказаться морская вода. Он не знал, как такое объяснить. Да и вряд ли это можно было объяснить вообще.

Внезапно он испытал облегчение, как человек в чём-то сильно запутавшийся и, в конце концов, на всё махнувший рукой: будь, что будет. И мир вдруг показался ему таким привлекательным, каким не казался никогда.

Вот оно. Оно, которое так долго мучило его и не давало покоя. Оно теперь здесь. Достаточно только протянуть руку.

Сверху упало что-то лёгкое и, судя по всему, маленькое. Это «что-то» упало на голову. Он вздрогнул от неожиданности и посмотрел вверх.

Во всю стену, возле которой стояла кровать, висела огромная карта мира. Карта была политической. На ней указывались границы между государствами. А государства были окрашены в разнообразные цвета. От этого рябило в глазах. На миг показалось, что вот-вот из жёлтой Австралии выпрыгнет кенгуру вместе со своей сумкой и начнёт неистово прыгать по комнате, полной воды, бросая на него недоумённые взгляды.

Карта висела здесь ещё со школы. Её купила мать. Как-то он вернулся домой, получив две двойки – и карта была уже на стене. Новая, разноцветная, большая. Увидев её, он машинально отпустил ручку портфеля, который за ненадобностью упал на пол. Забрался на кровать, стал расхаживать по ней, сбивая аккуратно постеленный плед, и с восторгом, кипевшим в душе, рассматривал драгоценное приобретение.

Долгое время карта занимала в его душе значительное место. Ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие находить всё новые острова, проливы, заливы, моря, страны. В этом занятии было что-то ужасно безобидное. Просто хотелось знать.

Мать, когда доводилось, слушала, как он воодушевленно рассказывает о своих находках. Сядет, бывало, в кресло. В руках – любимая голубая чашка. Пьет чай, слушает и улыбается.

Вскоре выяснилось, что вода капает из Охотского моря. Он дотронулся до моря рукой и точно, как в случае с полом, резко отдернул её. Море было таким же мокрым.

Набухая, капли всё чаще падали из него вниз, в зазор между кроватью и стеной. И – на пол. Это происходило на его глазах. Не верить в происходящее было трудно. А верить – еще труднее.

Рядом с Охотским морем был вычерчен полуостров Камчатка. Мать уехала туда лет пять назад, когда серьёзно заболел его дед. А после смерти деда так и осталась в деревне. Устроилась библиотекарем. С тех пор они ни разу не виделись. Поначалу мать писала письма. Много писем. Иногда присылала деньги. Но он не отвечал, а деньги отсылал обратно. Когда мать перестала писать, он испугался и, в свою очередь, стал суетливо отсылать письма на Камчатку. Но ни на одно из них ответа не получил.

Он не отрывал воспалённых глаз от карты. Теперь вода текла маленьким ручейком и постепенно прибывала.

Хорошо, что он жил на первом этаже. А то тут такое было бы. Он больно ущипнул себя за правую щёку.

Последнее время карта казалась ему подозрительной. А дня два-три назад она стала почти невыносимой.

Как только он ложился спать и выключал свет, моря и океаны над ним начинали шуметь. Карта оживала. Он закрывал глаза и слышал гудки пароходов, перестук колёс поездов, тоскливый вой волков, рычание тигров. Иногда удавалось расслышать даже голоса людей, которые что-то кричали. То тише, то громче. Один голос всегда обращал на себя внимание. Он кричал громче и протяжней остальных, словно жалуясь на судьбу.

Его посетила спасительная мысль: «А что если вода с карты лилась каждую ночь, а наутро высыхала или как-нибудь исчезала?». Но тут же стало ясно, что это – вздор. Такого просто не могло быть. Вставая по ночам в туалет или еще куда, он не находил вокруг никакой воды.

Он обмяк и снова сел в кровати.

Потом посмотрел прямо перед собой долгим взглядом – и закричал. Кричал, кричал, кричал. Делая небольшие передышки, он набирал в легкие побольше воздуха и кричал снова.

В одну из таких передышек он услышал, что в двери кто-то настойчиво звонит.

Странное дело. Кому понадобилось звонить в такое время? Может, воры? Нет. Воры не звонят. Они – так. Надо бы открыть. Но внизу была вода. Он боялся её. А вдруг она куда-нибудь исчезнет? Тогда он может исчезнуть вместе с ней. Он решил сидеть в кровати и ждать. Неважно чего. Просто ждать.

На лестничной площадке раздались голоса. Стук. По-видимому, кулаками в дверь.

«Серёга, открой! Ты жив?!»

Что за глупый вопрос. Голос показался знакомым.

Он с трудом лёг на спину, глядя прямо перед собой.

Дверь ломали. Сломали удивительно быстро. Специалисты. Выломанная дверь произвела такой грохот, будто одновременно, как по команде, на плацу упала рота солдат в полном боевом снаряжении.

В комнату быстро вошли трое. Впереди был Женька. Они вошли прямо по воде, словно не замечая её.

Он лежал в кровати, не меняя позы, и казалось, не проявлял к вошедшим ни малейшего интереса.

«Серёга, ты чего? Болит что? – Голос Воробьёва был не беззаботным, как обычно, а отчасти даже испуганным. Складывалось впечатление, что от волнения Женька даже немного похудел. – Тут врачи приехали. Мы скорую вызывали. Посмотрят тебя».

Из-за двери выглянула женская головка, на лице которой ясно читался ужас. Головка сказала «ой» и исчезла. Кажется, это была Женькина жена.

– Здравствуйте, – сказал врач.

Должно быть, врачу сильно хотелось спать.

Пациент не ответил приветствием на приветствие. Он продолжал смотреть прямо перед собой, как если бы приезд скорой помощи его никак не касался.

– Что вас беспокоит? – спросил врач и сделал пару шагов по направлению к кровати.

Он повернул голову и увидел, что в комнате много людей. Ближе всех стоял мужчина в белом халате. Мужчина был высоким. Средних лет. С синими, холодными глазами.

Он пристально посмотрел на ноги этого человека, которые были уже по колено в воде, и глухо произнес:

– Вода.

Мужчина тоже посмотрел на свои ноги и вежливо переспросил.

– Вода? Что вас беспокоит?

Он ничего не ответил. И повторил:

– Вода.

Потом лёг как прежде – уставившись в потолок. И без выражения добавил, будто про себя:

– Это было замечательно.

Стоявшие в комнате переглянулись.

Светало.