Текст книги "Земля счастья"

Когда достигли небольшой рощицы прямо у начинающихся гор, капитан объявил получасовой привал. Солдаты тут же попадали от усталости на землю, не в силах даже снять сумки.

Алексей просипел:

– Еще одна ночь такого марша, и с нами справится даже младенец. Не говоря уже о том, чтобы драться с немцами.

– Да ты не жалуйся. Жизнь припрет, вскочишь со своими сумками и побежишь, как заяц через поле.

– Пожрать бы. Да только никаких пещер тут не видать.

– Какой тебе пожрать? Сказано же, ночью идем, днем прячемся. Надеюсь, скоро уже к нашим выйдем, там отогреемся.

– Правильно. А то этот снег с грязью уменя уже везде, в ботинках, в штанах.

– Непростая эта работа, ребята, ходить за линию фронта. Зато, будет потом, чем похваться перед остальными.

– Если вернемся.

– Типун тебе на язык! Вернемся все, целые и невредимые. Пока, слава Богу, проблем нет. Немца не встречаем. Да и чего ему по горм и лесам шастать, он в теплых казармах сидит и шоколад жрет. Немец, он же как, любит комфорт. Чтобы приятно было воевать. Вышел из казармы, у тебя уже все готово – форма, оружие, боеприпас, укрепление. Вышел на позиции, честно повоевал, все, обед. Все дисциплинированно уходят к кухням. А когда немец попадает в наши условия, когда бардак, когда выясняется, что подвезли патроны другого калибра, к орудиям снаряды не подходят, а кухня вообще не выехала потому, что приказ не дошел, он сразу теряется, и моральный дух падает. Вот я уверен, когда погоним фашисткую гадину обратно, они не будут партизанить у нас в тылу. Ну, просто они совсем другие люди. Фюрер сказал, они делают. Нет четкий инструкций, как партизанить – они и не будут.

– Иногда человек достигает такого состояния, что усталость и апатия полностью овладевают им. Когда он думает, что скорее бы смерть, но чтобы уже никаких тревог и волнений.

– Слушай, ты, интеллигент ленинградский, – повысил голос один из бойцов. Ты тут прекращай такие речи разводить. Ишь, полторы ночи протопал, уже все, умереть хочет! Ты добровольцем вызвался, не забывай. Тебя насильно никто не посылал сюда! Дурак! Ты о своих близких думал? Им там в Ленинграде очень несладко, думаю, гораздо тяжелее, чем тебе, а ты после небольшой прогулки по лесу готов уже умереть! Вот из таких, как ты, Алешка, и получаются предатели. Видите ли, они устали, поэтому, расскажем немцам все враги, лишь бы дали отдохнуть.

Алексей молчал пристыженный, и старался не поднимать глаз. Висела гнетущая тишина.

– Подъем, – негромко скомандовал капитан. Оказывается, он уже давно стоял и слушал разговор. Двигаемся дальше.

Солдаты опять взвалили на себя весь груз, и медленно поплелись за проводником. Тропа вела вверх, к каким-то холмам. Конечно, их маленький отряд двигался не по вершинам, где был бы отлично различим за многие километры, а по склонам, стараясь выбирать участки, поросшие лесом.

В эту ночь была не такая темень, как накануне, потому, что изредка из-за туч выглядывала луна.

Алексей заметил, что после той гневной отповеди в его адрес, солдаты держатся немного в отдалении и стараются не приближаться.

Сам виноват, подумал он с огорчением. Всем тяжело. А он размяк и начал пораженческие настрояния разводить.

Отряд вышел на небольшую площадку между двумя селами. Небо на востоке уже изрядно побелело, надо было поторапливаться.

Солдаты из последних сил, чтобы побыстрее убраться с места, где были как на ладони, ринулись в небольшой овраг. Они почти бежали, и через пару минут уже прыгали вниз с обрыва. Алексей двигался предпоследним, сразу за ромалом Василием. Несмотря на то, что пот буквально застилал ему глаза, он разглядел на земле какой-то блеск, будто металлическая кружка. Василий, кажется, ничего не видел, под ноги не смотрел, и только тяжело сопел от бега и направлялся прямо на этот блеск.

Ближе, еще ближе. Когда Алексей понял, что Василий не собирается сворачивать, то из последних сил ускорился, настиг того и рывком в последнюю секунду оттолкнул в сторону. От такой неожиданности тот не устоял на ногах, и оба со страшным шумом покатились вниз. К счастью, их поймали товарищи, которые уже медленно спускались вниз.

– Ты что творишь?!, – к нему ринулся Василий, хватаясь за оружие.

– Что случилось?, – к ним подбежал капитан.

– Эта сволочь меня столкнула с обрыва!, – с ненавистью прохрипел Василий. Убить, наверное, хотел меня.

Все повернулись в сторону Алексея.

– Товарищ капитан, – с пересохшим горлом произнес он. Я заметил почти на самом обрыве какой-то металлический блеск, подумал, что это мина. Кричать не стал, чтобы не поднимать шум, и пришлось оттолкнуть впереди бежавшего.

Молчание затягивалось.

– Сними груз, и пошли покажешь мне. Если там ничего нет, это будет очень плохо для тебя.

Они начали карабкаться вверх, а Алексей очень сильно надеялся, что ему все это не показалось из-за дикой усталости. Начали искать, ничего нет. Красноармейцы внизу стоят, и не сводят с них глаз. Алексею показалось, что все, что он делает – неправильно и ошибочно. Он вышел на саму равнину, и попытался встать на то место, с которого он столкнул Василия.

Есть!

– Товарищ капитан, – шепотом позвал. Здесь, подойдите. Только вокруг.

Петров увидел и медленно подошел к непонятному блеску. Некоторое время изучал, потом посмотрел на ближайшие села, кивнул Алексею, чтобы спускался вниз.

На дне оврага под деревьями уже все расположились, и только ждали своих товарищей. Капитан встал в круг и помолчал.

– Бойцы, рядовой Витовтов все сделал правильно. Он заметил неразорвавшийся снаряд, задев который мы бы не только обнаружили себя и выдали местоположение, но и фактически приговорили к смерти себя и других советских людей, которые зависят от успеха нашего рейда. По возвращению в Севастополь Витовтов будет представлен к награде.

Этот эпизод, конечно, сразу изменил отношение товарищей к Алексею. Когда разогревали еду, к нему подсел тот самый Василий, которого оттолкнул.

– Леша, ты это… Извини меня… Просто, я сорвался.

– Да ничего, я все понимаю. Забыли.

– Нет, не забыли. Ты спас всех нас, не только меня. Такой долг нельзя оставлять.

Он достал откуда-то карты. Алексей усмехнулся:

– Хочешь отдать долг, обыграв меня в карты? Нет, спасибо, я не играю.

– Кто говорит об игре? Я хочу другое сделать.

– Вася, чтобы ты не делал, давай только покороче. Хочется поесть и лечь спать, все тело болит.

– Это как получится. Этому меня учили мои бабка и тетка. Обычно, это женщины делают, но не всегда. Говорят, у меня талант.

Карты из потрепанной колоды летали из рук в руку, исчезая прямо в воздухе и появляясь там, где их только что не было.

– Фокусы? Интересно.

– Фокусы. Смотри внимательно.

Карты не просто так перепрыгивали из рук в руку. Алексей не мог отвести взгляд от них, и увидел, как короли, дамы и валеты образуют в воздухе какой-то узор, каждую секунду все лучше различимый.

– Ты никогда не думал, Леша, почему почти все люди попадаются на уловки фокусника? Все умные люди, их не обманешь, они знают механизм, посмеиваются. Начинают смотреть, и всех получается надуть. Не думал?

Алексей забыл даже о еде, так зачарованно наблюдая за прыжками и пируэтами карт, и только покачал головой.

– Люди не понимают самого главного, смысла. Они думают, что вся магия рук, красивые помощницы, голуби из рукавов и прочее – это только подготовка к фокусу, что в конце их ждет некий финал, точка, которая четко показывает – вот. На самом деле это не так. Когда человек смотрит во все глаза и старается не упустить ни одной детали, когда он полностью поглощен процесом и считает, что все просто и надо только разглядеть небольшой тросик или потайное дно, вот тут и происходит настоящее волшебство. Конечно, финал преставления нужен, но не затем, чтобы развлечь публику, а только для того, чтобы публика не поняла, что главный фокус с ней уже сделали. Это отвлечение внимание на окончании, понимаешь, Леша?

Карты летали все быстрее и выше, и уже Василию было сложно удержать их рывки, но он продолжал.

– А теперь вернемся к нашим баранам. Магия, фокусы, представление – это так все называется, чего люди не понимают. Обычно это что-то простое, как, – Василий усмехнулся с видом знатока, – позолоти ручку или криков и прикосновений. Но есть и что-то стоящее. Чем я сейчас и занимаюсь.

Он немного сменил позу и сел спиной к той стороне неба, где уже наступило утро, да так, что свет окутывал сзади его силуэт, и он был похож на какого-то бога Древности.

– То, что ты сделал, будет оценено командованием, получишь медаль. Это здорово, но в жизни от этого мало толку. Сейчас я тебе даю то, что будет с тобой всегда.

– И что же это?, – чуть очнулся Алексей, чья насквозь отмерзшая задница от снега заставила немного прийти в себя.

– Увидишь. Нельзя говорить, иначе не сработает. Может, поймешь, а может, и нет. Ты умный, Лешка, сможешь сложить два плюс два. А если и не поймешь, это неважно, оно все равно будет действовать.

Карты все замедлялись, и, наконец, перед Алексеем появились самые простые карточные трюки, которые вскоре завершились, и колода исчезла в кармане Василия. Последний задорно подмигнул ошалелому товарищу и хлопнул его по плечу:

– Ну, что, пойдем есть? Если нам что-то оставили.

Когда через пару часов Петров решил пройтись вверх и осмотреться. Не успел он пройти и ста метров, как завернул в лесок, и перед его глазами открылась дикая картина.

На деревьях в самых невообразимых позах висели трупы. Кому очень повезло, того просто повесили, но счастливчиков были единицы. Многих выпотрошили, кому-то отрубили конечности, почти все были без глаз и носов. Все самые ужасные кошмары, которые только могут быть представлены человеческим разумом, находились на деревьях.

Капитан просто стоял и судорожно пытался вдохнуть, как рыба, выброшенная на лед, а в голове билась только одна мысль: почему мы были так близко и ничего не учуяли, почемы мы ничего не заметили.

На некоторых была советская военная форма, но на остальных, по большей частью соженных, обычная одежда.

И только когда прозвучали первые выстрелы, до капитана дошло, что он, наконец, встретил партизан и десантников, к которым так спешили. И даже когда пулемет сделал в его груди зияющую рану, в голове продолжала биться мысль: почему мы не учуяли запах.

Солдаты, которые располагались чуть ниже, с первыми же выстрелами вскочили на ноги, но было уже поздно. Через несколько секунд местные предатели и немногочисленные немцы уничтожили последних советских солдат, и, немного погодя, начали спуск в овраг.

За ними наблюдал Алексей, который отошел немного вниз, чтобы посмотреть, куда ведет ручеек из оврага, и пропустивший избиение. Сейчас он лежал на пригорке немного в отдалении, совершенно без оружия и вещей, и был не способен пошевелить ни одним мускулом. Алексей лежал и лихорадочно думал, что ему делать.

Глава 20.

Елена сидела в баре и топила обычное женское горе в таких же обычных женских слезах. Она заказала еще один шот, которого опасались даже суровые мужики, и думала, почему же ей постоянно не везет в личной жизни. Казалось бы, все при ней: очень приятная внешность, спортивное телосложение, огромные голубые глаза, образованна, умеет красиво говорить. Не глупа, добавила она про себя не без капельки самодовольства. Да и кто мог похвастаться в ее возрасте такими успехами? Быть почти сразу после института прокурором Мангерыма по вопросам природопользования – это, знаете, очень и очень серьезная заявка. И все это, заметим, без всяких пап-мам-любовников за шестьдесят и прочих мохнатых лап, на которые так любят ссылаться неудачники.

Однако, в личной жизни ей, почему-то, не везло. Все мужчины, с которыми она собиралась строить крепкую ячейку общества, оказывались на поверку или дебилами, или слишком хитрожопыми, или хотели использовать ее в каких-то своих целях.

Так оказалось и с тем, из-за которого она и сидела в этом баре, роняя слезы в виски и набирая, и тут же стирая сообщение на сотовом. Она уже мысленно построила их беседу, его ответы, и ее тончайшие шпильки и уколы. Как же так, она ему отдала все, он каждый день приезжал в прокуратуру с цветами, был в ее кабинете, как у себя дома, даже носил по ее просьбе дела коррупционеров и злодеев, которые какими-то способами строили коттеджи на территории заповедника. Да, он с интересом читал дела, что ж тут плохого, надо ведь дать хорошему человеку знать, как действуют преступники. Она все рассказывала, даже говорила, какие перспективы у дел, и что дальше будут делать правоохранители. Ведь у нее от своего мужчины секретов нет. Да и вообще, не может быть тайн у двух влюбленных сердец.

И тут однажды, когда она со скучающим видом присутствовала на очередном рейде, это не дело прокурора, конечно, но там, в столице Бабуины постоянно какие-то эксперименты и реформы делали, один из задержанных после пары профилактических тычков дубинкой по почкам, вдруг назвал имя ее ухажера, ее жениха, и выругался в его адрес в таком контексте, что тот обещал, что обысков не будет. Все находящиеся в помещении защитники закона: милиция, ОМОН, подставные понятые (которые всегда привлекались, когда борьба с преступностью идет напоказ и планируется сделка с задержанными) синхронно, как в пловчихи в олипийском бассейне, посмотрели на Елену. Да, формально это все разные службы, но Мангерым слишком маленький остров, чтобы у людей в одной сфере были друг от друга какие-то секреты. Такого позора Елена Мироточева еще не знала.

Дома она устроила ему скандал, подсознательно надеясь на то, что ее жених скажет, что это все вранье, поцелует, сделает горячий чай и что-нибудь покушать. Они посмеяются, и забудут эту историю. Однако, оправдания были какими-то нелепыми и смешными, чтобы в них поверить. Он деловито собрал свои вещи, забрал сделанные ей подарки и ушел. А она осталась одна в пустой квартире.

Сидя в баре, она мстительно строила планы, чтобы отомстить ему, заняться сексом в туалете с первым попавшимся, но то ли бар был низкого пошиба, то ли в тот вечер все нормальные мужчины пошли куда-то еще, но все прибывающие на алкогольный марафон были столь непрезинтабельного вида, что Елена совсем пала духом.

Что же такое, – думала она с какой-то черной печалью. Даже дать некому.

На следующее утро ее, опухшую после вечерних возлияний, и оттого закономерно проспавшую, вызвал к себе главный прокурор острова.

Поморщившись от ее перегара, он подошел к окну, и немного приоткрыл его. Елена сидела и пыталась надолго не закрывать глаза, чтобы не вернулся коварный вертолет.

– Дошла информация, – начал он, – что есть вопросы к моральному облику некоторых сотрудников прокуратуры.

Елена вызывающе вздернула подбородок, чтобы смело встретить общественное осуждение ее личной жизни.

– Все мы люди, Елена. И все мы хотим простого человеческого счастья. Да, можно ошибиться, никто из нас не Господь Бог. Но пустить к себе в постель человека, который воспользовался твоим служебным положением, и знал всю нашу внутреннюю кухню. Человека, которые в нужных делах изымал главные улики. Человека, который советовал тебе, как повернуть то или иное дело. Это, милочка, уже слишком.

Главный прокурор не сказал, конечно, милой девочке, что ее специально поставили на эту должность, чтобы скидывать на нее все дела, которые в силу ее тотальной некомпетентности и недалекости стабильно разваливались, не доходя до суда.

– Ты пойми. Ты для меня, как дочка, и ты знаешь это.

От такого проникновенно-отеческого голова в глазах Елены появились слезы, но нет, она сильная девушка и не будет плакать.

– Но это уж слишком серьезный залет. Слишком серьезный скандал получается. А в Бабуине, в столице, только сидят и ждут, чтобы разжечь какое-то дело, и уволить нас всех, которые честно борятся с престуностью, и сменить на каких-то жуликов, которые будут крышевать незаконную застройку и самозахваты. Мы же не потерпим опасности нашим законам?

Она доверчиво покачала головой. Нет, не потерпим.

– Что же мне с тобой делать, горе ты мое луковое. Давай так. Оставить без последствий это я не могу, все-таки СМИ разнюхали, и из Бабуины уже летят акулы пера. Я тебя временно переведу в другой департамент. Какой… Давай создадим департамент, который будет контролировать соблюдение законов в рекреационных зонах? Согласна? Вот, а когда все уляжется, вернешься на свой старый пост.

Она снова кивнула и вышла, вытирая предательские слезы о ее нелегкой женской судьбе.

Главный прокурор долго смотрел на дверь, потом обескураженно покачал головой, и снял турбку телефона.

– Лерочка, набери мне, пожалуйста, Винницкого. Угу, жду, – пальцы его тарабанили по столу, а в голове со скоростью калькуляторы происходили вычисления. Да. Ахмет Ренатович? Добрый день. Как здоровье, как детишки? Отлично. Ахмет Ренатович, тут проблемка возникла с вашей девочкой. Знаете уже? Да, ситуация неприятная. Я бы все замял, но журналисты хотят все переврать и разжечь. Надо ситуацию, думаю, погасить в зародыше. Да нет, – он хихикнул, – не местные, конечно, местные все дрессированные у нас в Мангерыме. Да, столичные. Понимаю. Тогда пускай они созвонятся и договоряться, хорошо? Ну, спасибо. Да, до свиданья, приятно было услышать. Всех благ.

Затем он позвонил одному из своих помощников уже по личному сотовому.

– Леонид, что делаешь? Опять жрешь, гнида ты этакая?! В общем, задание тебе, падаль. Да не наезжаю, нормально все. А то, расслабил булки свои жирные! В общем, звони помощнику сам-знаешь-кого в Шахтерск. Да, ему. Они должны нам деньги направить на одно дело. Вот скотина, и ты уже слышал?! Что ржешь-то, нам самим бы из-за этой дуры жопы бы не припекло! Сколько?.. Мммм… Помнишь, как в тот раз, с коттеджным поселком возле раскопок? Так вот, половину той суммы. Да, много, но не мы такие, жизнь такая. Погоди, это первый пункт. Тут летят к нам две группы журнашлюшек. Да, встретить, накормить, напоить, девок привести в гостиницу и конвертики дать. И руководителям телеканалов тоже дай денег, чтобы не раскручивали историю. Ну, и мои комиссионные. Да, в Никосию. Какой тебе процент?! Ты попутал?! Ты не халявщик, ты партнер?! Ну, ладно-ладно, партнер. Твой процент стандартный, партнер, твою мать… Не лежи долго на солнце, жопа волдырями покроется.

Он положил трубку и тяжело вздохнул. Непросто был главным прокурором целого региона. Постоянно приходится разруливать какие-то вопросы, а если приезжают камеры, то и выезжать в какой-то мухосранск, чтобы образцово-показательно задержать, и ответственно заявить, что с преступностью будем бороться по всей строгости закона, что это вели долгое время, собирали доказательства и теперь-то жуликам не отвертиться. Потом лететь в Бабуину на вручение наград, а зачем медлено разваливать дело и процесс, поставленный на паузу, возобновится.

Однако, всю историю с Винницким он контролировал лично. Как-то несколько лет назад к нему позвонил Ахмет Ренатович и попросил о встрече. Даже если бы прокурор умер незадолго до этого, даже в этом случае не пропустил бы встречу с таким авторитетным и богатым человеком страны, которому, по слухам, принадлежало до четверти всей экономики Бабуины.

Беседа происходила в столице, в одном из офисов бизнесмена. Просьба у него была довольно банальной, но для человека такого ранга крайне неожиданной. Он просил взять под личную опеку одну девушку, которая заканчивает институт, и обеспечить ей всю возможную защиту и рост в ведомстве. Взамен предлагалось, чтобы компания жены прокурора, которая производила посуду, получила полный подряд на поставку требуемой номенклатуры в столовые заводов Шахтерска. От того, что к нему снизошел такой человек, прокурор, конечно, отказался от любой оплаты, справедливо рассудив, что знакомство и услуга такой величине будет гораздо весомее любых подрядов. Договорились только о том, что если будут какие-то проблемы, чтобы сразу звонили в Шахтерск и договаривались о решении.

Прокурор был умный человек, выросший в правоохранительной системе старой Империи, и не стал задавать лишних вопросов. Например, такой: какое дело человеку из высшей элиты государства, который, по слухам, ставит и смещает президентов, до какой-то девочки из заштатного института. Однако, когда первый раз увидел ее и ее манеры двигаться, родственное сходство было не заметить только под силу слепому.

Чуть сильнее настроив кондиционер, прокурор стал подсчитывать, сколько уже там у него в Никосии сбережений на пенсию, и так в блаженстве задремал.

Елена вернулась в свой кабинет и снова начала плакать. Ну почему, почему?! Что в ней не так?! Ее не посещала мысль, что за такие дела ее мало того, что должны были уволить с позором, но и возбудить уголовное дело, а с ней носятся, как с дочерью короля.

Ничего, она решила, она найдет свое счастье, и еще покажет ему, кого потерял.

На следующей день ее постоянно тошнило, но Елена грешила на переизбыток алкоголя в тот вечер и сильнейшее психическое потрясение.

Через несколько недель, когда цикл не пришел в нужные сроки, она немного забеспокоилась.

И еще спустя несколько дней она, надев для конспирации большие черные очки и неприметный берет, и, забыв снять прокурорский мундир, отправилась в аптеку за тестом на беременность, чтобы пройти то, что проходит каждая женщина, с радостью или ужасом.

Проходили годы, в Бабуине и в Мангерыме менялась власть и векторы развития, и только одно оставалось постоянным – главный прокурор региона и Елена Мироточева. У нее в жизни все успокоилось, она для себя давно уяснила, что просто мужчины боятся сильных женщин, и ей будет гораздо лучше только с маленькой дочкой, как две капли воды похожей на маму. Да и какое-то совсем новое чувство все больше возникало в душе у Елены.

Еще девочкой, она посмотрела фильм про хрустобулочные времена, когда красавицы, лакеи, юнкера и прочие мальчики в матроске и с сачками. Графы и князья совершают подвиги во имя дам сердца, мечтая по ночам только о том, чтобы поцеловать перчатку избранницы. А юные наследники дворянских семей, жили в усадьбах и писали стихи на воздухе в то время, как тупые крепостные должны жизнь свою положить на то, чтобы барину понравился суп или новая скамейка. Ведь, это закон мироздания, что одни должны наслаждаться и дышать жизнью во всей ее красе, а все остальные созданы Всевышним только для того, чтобы первые ни в чем не нуждались.

Тот фильм очень сильно впечатлил маленькую Елену. Она поняла, что родилась слишком поздно, что ее время – именно тогда, когда государь давал балы, а молодые командиры, сконфуженные отказом дамы, отправлялись на войну, чтобы совершить множество подвигов, показать ей свое настоящее лицо. Елена видела себя именно великой княжной, родственницев царя, которую добиваются весь высший свет, все благородных кровей неисчислимых поколений, вплоть до палеолита.

Но все женские ее силы необходимо было сублимировать на ком-то одном, ведь невозможно любить и мечтать сразу обо всех мужчинах той поры. Это просто неприлично.

И она сделала свой выбор.

Она выбрала Государя-кенгуратора, который развалил древнюю Империю, и был таким человеком и правителем, что после его свержения ликовали все, как друзья и родственники, так и враги. А родня в других странах, прекрасно сознавая, какая судьба ждет его и всю семью, не пошевелила и пальцем, чтобы спасти от казни. Такую популярность, конечно, надо суметь добиться.

Но Елена, когда приходила в школьную библиотеку, и читала все больше про Государя-кенгуратора, все больше понимала, что ее заполняет любивь к этому давно погибшему человеку. Ведь ее ухажеры – это дело такое, житейское и обыденное, можно сказать, плотское, как желание пить или есть. Но мечта должна быть у человека одна, и нести ее надо благоговейно, не растрачивая на пустяки. Когда Едена смотрела на черно-белые фотографии, с которых с добрым прищуром и аккуратной бородой отвечал мужчина средних лет, то ощущала в животе бабочек, которые порхают от любви и нежности.

Мало того, он был примерный семьянин и имел нескольких детей. Елена брала домой из библиотеки энциклопедии про него, и преступно вырывала фотографии, то где он был запечатлен с супругой, затем ревниво ее вырезала ножницами и вставляла свое фото. И получлось, что вместе в семейной идилии в истории остались Государь-кенгуратор, Елена, и много детишек. Это ли не счастье?

Когда же, Елена училась уже в институте, она услышала совсем уж сногсшибателькую новость. Оказывает, Государя-кенгуратора признали святым! Это же просто знак свыше! Господь ей дает знак, что она не ошиблась со своим выбором!

Елена не особо интересовалась причинами такого неоднозначного события, и пропустила информацию о том, что это стало частью большой политической сделки внутри церкви, после которой та часть, которая бежала из страны давным-давно, формально признавала власть тех, кто остался, пошел на сотрудничетсво со своими врагами, и успешно приспособился.

Она все чаще видела в своих снах любимого мужчину, а когда очередной раз вечером смотрела документальный фильм про него, то на утро просыпалась среди скомканных простыней, на щеках играл румянец, а на губах – улыбка.

Иногда Елена действительно участвовала в громких делах, однако, как правило, ее подключали уже на последних стадиях, когда надо посветиться перед камерами. На стадиях, когда происходила вся черновая работа, ее старались держать подальше, почему, что ее участие было подобно обезьяне с гранатой. Никогда нельзя было быть уверенным, что она выкинет в следующую минуту. Она сама не очень обращала на это внимание, ведь барин не особо вникает, откуда у него поместья и крепостные, это дано ему все с рождения.

Когда скандал утих, Елену вернули на свой прежний пост, и она продолжила бороться с преступностью.

Однажды случился некий казус, о котором с радостью растрезвонили все журналисты Бабуины. Компания «Буссоль», никак не связанная с местным политиком Владимировым, окончила строительство многоэтажного дома и выложила плиткой, которую производит завод, никак не связанный с местным политиком Владимировым, близлежащий лес. Обычно такие дела проворачивают тихо, если уж не получается по простейшему пути, то делают через суд, то есть, построят, потом занеся куда надо конвертики, судьи все узаконивают и все счастливы.

Но здесь почему-то все пошло не по плану. То ли судья решил сделать себе имя на таком громком деле, то ли остался недовольным конвертом, но СМИ обо всем узнали, и ринулись в Мангерым.

Вскоре возле незаконного дома уже стояли десятки камер, а репортеры смаковали детали того, как застройщики нарушили как местные, так и общебабуинские законы.

Елена была вынуждена оторваться от аукционов по покупке икон Государя-кенгуратора и, скрепя сердце, отправилась на место событий.

Там она сразу же направилась в круг камер, где, потрясая папкой с бумагами на покупку икон, грозно погрозила, что берет дело под личный контроль, и все виновные будут сидеть в тюрьме. Стоявший рядом Владимиров так же пообещал, что мангерымский парламент примет специальный указ, который еще раз четко запретит строительство в заповедных местах.

Как только журналисты улетели домой, Елену навестил сам Владимиров.

– Елена Сергеевна, – слащаво начал он, сам удивляясь, почему это он, такой тяжеловес, в роли просителя к какой-то молодой девки, – я пришел с Вами поговорить по поводу незаконного строительства в заповеднике.

Ее сердце обливалось кровью потому, что накануне выяснила, что Государь-кенгуратор был изрядным бабником, и погулял почти всех прим-балерин своего времени. Елена воспринимала это как измену ей лично, и гневно целый день смотрела на фотографию объекта вожделения, стоящую на ее столе.

– Нам надо как-то решить вопрос.

– Решим. Снесем все и виновных посадим.

Она была особенно воинственна сегодня, и жаждала крови.

– Все так, конечно посадим. Но посмотрите с другой стороны. Да, они залезли немного на территорию парка. Но границы заповедника были определены еще во времена старой Империи. И с тех пор не пересматривались.

– Законы старой Империи, которые не были отменены или изменены в Бабуине, продолжают свое действие, – отчеканила она, выучив на прошлой неделе это предложение.

– Все верно. Но квартиры уже куплены людьми. Это сотни семей, которые останутся без жилья и денег. Вы представляете, какой будет социальный взрыв, и кого они будут винить в этом?

Елене на социальные вопросы было плевать. Пока этот любитель балерин хитро улыбался в бороду, смотря на нее.

– У нас есть суд. Пусть добиваются компенсации от строительной компании. Моя задача – следить за соблюдением законов.

Вот упрямая овца, подумал он. Уперлась, и ни шагу.

Тогда он решил перейти к тяжелой артиллерии.

– Хорошо, я вас поддерживаю. Все правильно. Суд, потом апелляция, потом кассация. Потом исполнительное производство. Сколько это займет? Года три, не меньше. Потом эти деньги найти надо, потому, что застройщик – это нерезидент Бабуины. А это международные разбирательства, еще несколько лет. Кстати, вы знали, что у нас на берегу есть Моронцовский дворец?

Она кивнула, насторожившись.

– Он сейчас находится в таком ужасном состоянии. Так жалко, памятник архитектуры. Любимый дворец и место отдыха, – заметил он мимоходом, – нашего Государя-кенгуратора.

Все ее внимание было теперь было сосредоточено на Владимирове.

– Так жалко. Он так любил этот дворец, столько времени здесь провел. Даже, – он заговорщицки понизил голос, – сохранилась кровать и постель, на которой отдыхал Государь-кенгуратор!

Половые губы Елены немедленно взмокли. Есть постель, на которой спал ее возлюбленный?! Они сохранили частичку его тела и запах!

Мысли о балеринах тут же улетучились, он был прощен, и теперь с фотографии смотрел по-доброму и ласково.

– Мне тут сообщили, что в знак меценатства, застройщик, который полностью осознал свою вину, может отремонтировать дворец, и воссоздать его в первозданном виде. Прошу вас, – он передал ей письмо, написанное детскими каракулями, – это вам написала девочка Маша, которая должна жить в этом доме. Не отбирайте у Маши детство.

В письме был детский рисунок, на котором нарисована девочка с папой и мамой, а сзади возвышался их дом.

Но перед глазами у Елены была не эта картинка, а ее фантазии, где она обнаженная лежит на простынях, которые помнят тело Государя-кенгуратора, и они мистически передают ей его семя и силу.

Неизвестно, чем закончился их разговор, однако, через несколько дней в кадастровых планах было внесено изменение задним числом, в результате которого скандальный дом был построен уже не на территории заповедника, а вокруг Моронцовского дворца закипели восстановительные работы.