Текст книги "Земля счастья"

– Что-то они зачастили,-пробормотал Алексей. Пошла атака, что ли.

Прибежал запыхавшийся Архип, который даже посерел от усталости. Шум моторов был уже совсем близко.

– Ну что, забрали всех?

– Забрали. Там в двух местах какое-то, – Архип сглотнул, – кровавая каша какая-то. Руки-ноги. Не знаю, я не стал собирать. Два человека, в общем, погибли. Кажется, двое.

Алексей поднял лицо вверх, прямо к тяжелым свинцовым тучам.

– Гроза будет.

– Будет, но попозже. Надеюсь, и дождь пойдет. Потому, что эту мочу больше пить нет никаких сил.

– Пошли вниз, Архипка. Дел еще много. Сейчас тут жарко не только из-за погоды.

Через много часов, когда на поверхности уже лежала ночь и догорали последние постройки, три друга сидели в отдаленных тоннелях, не так далеко от склада, куда они захаживали. Здесь было прохладно, и они разожгли небольшой костерок, на котором подогрели некоторые из деликатесов.

– Сколько там сегодня раненых и убитых было?

– Про убитых ничего не скажу, а Альбина успела мне вечером сказать, что раненых и контуженных очень много. У них снова там аврал.

– Она еще не собирается на материк? Мне кажется, с каждым днем все сложнее и дойти до Севастополя и выйти отсюда.

– На днях должна отправиться. Вот, транспорт должен прийти или эсминец. На них и отправится. После того, что мы пережили, я не посажу ее в подлодку.

– Правильно, я как вспоминаю этот ужас…

– Что с Дедом-то?

– Пока не говорят, Альбина в другом отделении работает. Она краем уха слышала, что жить будет. Наверное. Но сейчас он точно демобилизован. В госпиталь направят на материке. Думаю, он вместе с Альбиной отправится.

– И ты с ними.

– И я. Постараюсь, по крайней мере.

– Я часто вот думаю, – Абрам откинулся на ящик с какими-то железками, о котором, кажется, забыли лет десять назад. Ведь это же лотерея. Как же так получается, а? Он же рассказал нам сегодня эту историю про Кошку. И было видно, что это очень чувствительно, очень важно для него, это память о дедушке. И как только он передает нам эту историю, тут же случается такое. И теперь мы несем эту историю, чтобы рассказать дальше. Ведь это не может быть совпадением.

– Я тоже про это думал. Тут какой-то символизм, но мне не понять какой. Какая-то нить, какая-то суть. Ему рассказал его дедушка, теперь он рассказал нам, а нам…

Он тяжело вздохнул и подбросил несколько щепок в огонь.

– А если бы он не рассказал нам? Все, потерялась бы нить. И история исчезла.

Они снова замолчали и смотрели на огонь.

– Мы тут, мужики, наверное, скоро будем расставаться. Слышал недавно, что прилетает все чаще транспортный самолет на аэродром и вывозит какие-то документы и ценную аппаратуру. Скоро, говорят, и начальство будут вывозить.

– Бросают нас, значит, здесь на произвол судьбы, – медленно протянул Алексей. Ну, правильно, простых солдат разве кто считает? Россия большая, потеряли армию, ничего, наберут новую. А генералы как были, так и остаются.

– Пора нам тоже подумать о спасении.

– Ты о дезертирстве говоришь?

– Нет. По крайней мере, не хотелось бы. Мне просто совсем не хочется быть мертвым героем как те двое, от которых ничего не осталось. Даже не понять, герои они были или нет, потому, что от них ничего не осталось. Считайте меня трусом, но лучше я буду живым штрафником, чем мертвым героем. А к немцам я не попаду в плен в любом случае, они когда узнают, что я еврей, даже не будут меня в лагерь отправлять, на месте пристрелят.

– И что думаешь?, – спросил Архип, который сидел внутренне напрягшись.

– Самопальцем как-то стыдно становитсья, не зеленый пацан уже. Пока не решил, но надо на последний транспорт как-то попасть. Хоть как, пусть под видом трупа.

– А я, – Архип потянулся и глянул на часы, – постараюсь пробиться в тыл к немцам. Может, партизан найду.

– Знаешь, – не отрываясь от огня произнес Алексей, – тут такие расклады в Крыму с партизанами, что лучше попасть в плен к немцам.

– Все равно, если есть хоть один шанс из тысячи, я уйду в горы и буду бить врага.

– А интересно, мы как-то попадем в историю? Как так вписаться, чтобы хоть одной строчкой попасть в учебники?

– Тебе славы не хватает?

– Не то, чтобы славы…Не знаю, как сказать…Вот нам говорят, что после нас остаются наши дела, и мы обретаем бессмертие в наших детях. А если нет у человека детей, ну так вышло. Он что, не достоин бессмертия? Или, его линия прервалась. Кажется, у царя Бориса Годунова потомки все погибли в Смуту. Или, у Ивана Васильевича.

– После них остались их дела.

– Остались потому, что они цари, у них и дела были царские. А простой человек, совершенно обычный? После него и не останется никаких дел.

– По-разному бывает. Не всем же блистать, как Наполеону.

– Я последнее время начинаю думать, что очень важна слава и известность. Даже если о тебе молва совершенно негативная, то к тебе будут тянуться люди, чтобы взять хоть частичку этого узнвания. Я думаю еще вот о чем. Герострата все проклинали и запрещали упоминать его имя. А имя архитектора храма кто помнит? Дюжина историков в мире. А Герострата знают все в мире.

– А кто этот Герострат?, – спросил Архип.

– Все, кроме Архипа, – Абрам пытался не улыбнуться, но не сумел. Как получилось так? Что человек, который уничтожил чудо – знают все, а кто создал чудо – никто.

Повисла тишина, каждый пытался переварить эту мысль.

– Раз пошел такой разговор, мужики, давайте признаваться. Делиться историями, которые могут погибнуть вместе с нами, но которые надо обязательно сохранить.

Архип и Абрам переглянулись с удивлением.

– Ну, давай, ленинградец. Начинай, а мы послушаем.

– Хорошо. В общем… Вы знаете, что я скульптор и был до войны на хорошей должности в Эрмитаже. Я никому особо не рассказывал, почему это у меня так карьера поперла вперед. Я вам честно признаюсь, – он достал из ящика начатую бутылку рома и разлил на троих, – скуптор из меня довольно средненький. Умение есть, но настоящего таланта нет. Так, добротный ремесленник. Так вот, была у нас небольшая выставка, на которую каждый должен представить по две скульптуры. Мне было лень что-то придумывать, и я сделал всего одну, а вторую – свою старую взял, дипломную работу. Мы все думали, что будет простая проходная выставка, а оказалось не так. Нам сообщили, что приехал товарищ Жданов.

Архип охнул.

– Да, Жданов. Он был в хорошем настроении, но спешил. Быстро обошел с сопровождающими и хотел уже уходить, как остановился вокруг моей дипломной скульптуры. Мне за нее тройку поставили, да я и сам не считал ее слишком удачной, но ему как-то бросилось в глаза. Он долго стоял и смотрел на нее. После чего, похвалил ее, пожал мне руку и уехал. После чего, руководство культурой Ленинграда меня вызвало к себе, и дало хорошую должность.

– Вот ты везунчик, – восхищенно присвистнул Абрам. И что дальше?

– Ничего. Я оказался на хорошем счету у своего начальства, и меня начали посылать в разные города нашей страны, чтобы организовывать выставки. Так я и во Львове оказался, где встретил войну. Я к чему это рассказываю. Все ли в нашей жизни крутится вокруг наших действий? Я мог всю жизнь лепить статуи, честно тредиться и ничего бы не достичь. Я знаю нескольких безумно талантливых людей в Ленинграде, которые создают просто шедевры, но удача к ним не идет. Почему так? Вон говорят, что надо не отступать, что кто настойчивый, всегда прорвется. Так вот, эта полная глупость.

– Я понимаю твою мысль, – произнес Архип. Эта логика бы работала, если бы человеческая жизнь была как математическая функция. Если бы она была бесконечно и не обременена обязательствами, тогда рано или поздно у последнего бездаря будет успех.

– Вот именно. А наша жизнь очень коротка, и нам надо деньги зарабатывать, обеспечивать семью. Конечно, может у моего гениального скульптора-знакомца прийти успех, но математически он вероятен через двести лет, а столько не живут. Люди живут гораздо меньше и далеко не все реализуют себя. Вот и цена случая.

Они помолчали еще, прихлебывая ром, который не попробуют больше никогда в жизни и наслаждаясь вкусом экзотической тушенки.

– Да, вот, я как начал ухаживать за Альбиной, решил сделать ей сюрприз, – Алексей полез в вещмешок, – не думаю, что многим такое дарили. Посмотрите.

Он показал товарищам небольшую статуэтку из камня женской фигуры. Это была даже не женщина, а, скорее, девушка, почти девочка в летнем платье, лицо которой стыдливо отвернуто в сторону. Камень был какой-то неизвестный, черно-зелено-синий, очень гладкий. Статуэтка была неокончена, но лицо было совершенно неотличимо от лица девушки.

– Это ты сделал?, – не веря своим глазам, спросил Абрам.

– Угу. Давно начал, еще до Севастополя. Сперва, от скуки решил просто сделать девичью фигуру, а потом встретил Альбину, ну и…Вопрос с выбором лица отпал, – он улыбнулся.

– Это невероятно просто, – девушка очутилась в руках Архипа. И фигура, и лицо очень похоже.

– Да, мне немного осталось, ноги и платье сзади. Ну как, красиво?

– Слушай, друг, – на него с сомнением взглянул Абрам, – а кто только что заливал нам, что середнячок и руки практически из одного места? Что за кокетство?

– Не знаю, – пожал плечами Алексей, убирая статуэтку обратно. Я могу сказать, что любовь меня вдохновила или война, но вы же поднимите меня на смех. Да я и сам знаю, что это не правда. Получилось и все тут.

Они молчали и смотрели вглубь костра.

– Тогда и я расскажу, – Абрам протянул ладони к огню, чтобы согреть их. Я тоже приехал во Львов не просто так. Я решил поступать в этот университет на инженера, а мой отец был против. Он хотел, чтобы я продолжил семейную традицию, чинил часы и изготавливал их на заказ. Это очень хорошее ремесло, очень достойное. Но оно совсем меня не интересовало, я к нему абсолютно безразличен. Да, можно было отлично зарабатывать, или через нескоторое время пойти работать на часовой завод каким-то мастером, но я уперся, как бык. В общем…у нас вышла очень некрасивые сцена, скандал. Отец фактически выгнал меня из дома. Я был так зол на него. Поехал к тете во Львов, чтобы записаться на курсы, и узнать и как. Я, – он печально вздохнул, – наговорил отцу много чего, о чем сейчас очень жалею. Я был не прав, и теперь понимаю это. А сейчас…Где мой отец, где мама…Я надеюсь, они эвакуировались. Надеюсь, что они живы сейчас, где бы они не находились…

Он вытер глаза рукавом и отвернулся.

– Теперь ты давай, сибиряк, – с улыбкой сказал Алексей. Мы тебе рассказали свои истории, теперь ты.

– У меня есть одна история. Правда, она связана не совсем со мной и не такая трогательная, как ваша. Скорее, зловещая. И да, эта история без развязки.

– Что это значит?

– Значит, что никто так и не понял, что это значит.

– Заинтриговал. Давай, рассказывай.

– Это было в нашей деревне несколько лет назад. Да что там, – он закатил глаза, – лет десять назад, когда коллективизация началась. Ездили изредка наши мужики в город на ярмарки, купить чего или документ какой попросить.

В общем, приехал к нам однажды председатель сельсовета откуда-то из губернского центра. Не знаю, за какие заслуги, наверное, в сылку к нам прислали. Не важно. Начал он почти сразу лютовать. То мужика какого-то изобьет, то девку матерными словами при всех обзовет, то начнет грозить всем расстрелом и ссылкой, если не выполним план по хлебозаготовкам. То заберет корову просто так, то пьяный начинает из нагана стрелять в воздух. В общем, вся деревня от него мучалась. Начали люди откровенно саботировать его приказы. Слушают, кивают, а сами делают то, что им надо. Думали, перемолотим его своей политикой. Ага, наивные.

Тут председатель, которай не мог выполнить плана, уехал на несколько дней, и только жители вздохнули спокойно, как он вернулся с одним человеком. Это был, мужики, не человек, а зверь в чистом виде. Мелкий, как десятилетний пацан, глаза стеклянные, постоянно зубы скалит и чуть что – хватается на наган. В общем, этот звереныш террор против нас развязал. Посреди ночи заходил в дома и начинал искать зерно или какие-то контрреволюционные книжки. Потом забрал у вдовы с тремя детишками последнюю корову, и отправил ее, корову то есть, в губернский город, и говорил еще, сволота, что и так две козы у бабы есть, а в Поволжье люди голодают. То с одним мужиком поругался, на следующей день его арестовали и куда-то увезли. Однажды вообще напился, и чуть не снасильничал малую девочку, его бабы побили. А председатель ходит такой довольный, хитро улыбается, усики свои гладит, радуется, что целую деревню в страхе держит.

Стали мужики думать, что делать. Писали жалобы в центр, просили заменить председателя. Но как работает наша система, любая жалоба проходит через того, на кого она написана, и он может или дать или не дать ей ход, он сам решает. Сами понимаете, что случалось с людьми, которые писали эти жалобы. Председатель с паскудной улыбкой вызывал их, и начинал избивать сразу. Били страшно, до полусмерти. Пока не произошел один случай.

У председателя был свой кабинет, в котором стоял огромный сейф, с человеческий рост. Это когда до Революции у нас были купцы, там один, рассказывают, хранил бухгалтерские окументы и оружие. Сейф бельгийский, надежный. Председателю он очень нравился. Зачем он такой большой был, уже никто не знает, ну есть и есть. В один из дней, когда звереныш разгулялся особо сильно, стрелял из нагана по домам, они всю ночь пьянствоали. Глубокой ночью они легли спать. В доме их было только двое, в стельку пьяных.

– Откуда ты это знаешь?, – осведомился Абрам. Тебя же там не было.

– Это потом следователи выяснили, я видел их отчет. Так вот, когда они ложились спать, то дверь была закрыта. Окна целы. Когда утром председатель проснулся, он вышел и пошел в сельсовет. Он был с такого похмелья, что потом никак не мог вспомнить, была дверь открыта или он сам ее открыл. И он не заметил, звереныш еще спал или его уже нет. В общем, полдня похмелялся у себя в кабинете, потом решил найти своего товарища. Вернулся в дом, там того не оказалось, обошел еще пару дворов – нету. Председатель и решил, что тот залез в какой-то стог и спит. Вернулся к себе и полез в сейф. После всего он подписался, что и кабинет, и сейф были закрыты на все обороты. Полез он за документами, и там…

Он замолчал.

– Ну! Не томи!

– Там тело человека без головы.

– Кого?! Звереныша?!

– Нет. Не его. Это был какой-то незнакомый мужик. Без головы, конечно, трудно определить, знакомый это или нет. Но это какой-то здоровый мужик. Председатель, конечно, перепугался, бросился искать звереныша, того нигде нет. Переполошил всю деревню, отправил мужиков на поиски. Вернулся в кабинет. Лежит тело, без головы. Начал обыскивать его карманы, вещи личные. Всякая мелочевка там была, документов нет. Мужики вернулись, звереныша нигде нет. Они с председателем осмотрели тело. Видно, какой-то важный человек. Сапоги хромовые, галифе, форма военного, но без знаков отличия. Не местный, его никто не опознал. Председатель тут же дал телеграмму, чтобы прислали срочно милиционеров, а сам организовал поиски звереныша. Это уже становилось тревожным, как бы они не пили, не мог тот настолько сильно спрятаться, чтобы его не нашли всей деревней. Сразу скажу, звереныша так и не нашли. Искали несколько дней, но после того, как они пьяные легли спать, никто его больше не видел. Решили, что он пьяный пошел в лес и там его растерзал зверь.

– А что с телом?

– На следующий день приехали милиционеры с какими-то начальниками. Все описали, осмотрели. Очень серьезно допросили председателя, был ли закрыт кабинет и сейф. Тот подтвердил, что открывал сам ключами. И что вечером накануне закрывал, и никакого тела не было. Ключи у него всегда при себе, это и мы всегда видели. Подписал показания. Опросили людей, меня тоже, пацана еще. Поискали еще звереныша, не нашли. Забрали тело, председателя и уехали. Председатель, от греха подальше, так и не вернулся больше к нам никогда, очень испугался, наверное. Не знаю, опознали тело или нет. Судя по телу и форме, какой-то большой человек, исчезновение должны заметить. Ну, вот и все, конец.

– Чего?! Ты не расскажешь, чем все закончилось?!

– Я уже рассказал. Тело забрали, председатель уехал, звереныша не нашли. Как тело проникло в закрытый кабинет, закрытый сейф никто так и не понял. И никто их наших, деревенских не понял. Я много лет об этом думал. Не уверен, потому, что прошло много лет и что-то стерлось из памяти. Но, кажется, я знаю, кто все это сделал. Все лежит на поверхности, и нет здесь никакой чертовщины.

– Слушай, это похоже на какой-то дешевый роман. Детектив.

– Похоже. Но это было в моей деревне. Да и вообще, в жизни бывают такие ситуации, что никакой книге и не снилось.

– Ну так, что там случилось? Попахивает действительно какой-то дьявольщиной.

– Этого я не могу сказать. Это только мои версии, а я тогда пацаном мелким был. Может, что-то перепутал, может, додумал сам, нафантазировал. Да и нельзя так обвинять человека. Если милиция ничего не выяснила, то я и подавно не найду правду.

– Да, странная история. А что с председателем стало? Не знаешь, отпустили его или обвинили в чем-то?

– Вот этого не знаю. Знаю только, что он бросил свои личные вещи у нас в деревне, и больше никогда не приезжал. Через несколько месяцев прибыл новый председатель, и он был абсолютно не в курсе всей этой истории и куда девался его предшественник. Он, между прочим, оказался очень приличным мужиком, помогал нам, МТС организовал, тракторы какие. Детишек в школы отправлял. Хороший мужик.

Они еще посидели в тишине. Ром постепенно закончился, а тушенка оказалась съедена.

– Пора нам, мужики, а то искать начнут. Да и выспаться нам надо, ночь уже наверху, а мы завтра опять на позиции.

– Да, правильно.

Они спрятали остатки в ящики и потушили костер. Решили пройтись еще раз мимо их лаза на склад, и еще раз все осмотреть.

Не доходя до места несколько десятков шагов, они насторожились. Послышался какой-то шум и приглушенная речь, правда, слов не было слышно. Они переглянулись встревоженно, и выключили фонарики.

– Это еще что?, – шепотом спросил Алексей. Здесь же никого не было никогда.

– Надо посмотреть, – подумав, откликнулся Абрам. За год почти никого тут не было, и вдруг какие-то люди?

– Пошли.

Они с величайшей осторожностью прошли несколько поворотов, и, наконец, увидели вдалеке тусклый свет.

– Ух ты, и там тоже, смотри.

Так же, в двух других коридорах виднелся этот свет, и работали группы людей.

– Пойдем поближе.

Архип его одернул:

– Ты с ума сошел? Нам запретили ходить по коридорам, они секретные. А ты лезешь на рожон?

– Ну, хоть немного, хоть на десять метров подойдем, посмотрим. Если что, сможем убежать. Они все равно запутаюстя, а мы эту часть и путь к казармам мы знаем отлично.

Поколебавшись, они решили подойти поближе.

В трех местах небольшие группы людей в незнакомой форме закладывали кирпичом проходы. В том числе, и их лаз на склад. Людей сложно было рассмотреть в тусклом свете керосинок, но работали они быстро и четко.

Они удивленно переглянулись между собой.

–Это не румыны какие проникли? Или венгры.

Словно в опровержение один из незнакомцев обратился к другому:

– Сколько еще времени?

– Мало осталось. Давай быстрее, а то нас майор на кукан насадит. И так отстаем.

Трое товарищей переглянулись в шоке. Говорят по-русски, значит, это были свои. Но что за форма?

– Пойдем, – потянул обратно Архип. Это не нашего ума дело.

Вскоре они уже лежали на своих скрипучих кроватях, и пытались заснуть после длинного и тяжелого дня. Завтра их ждет еще один такой же.

Глава 28.

Домовой злился не по-детски. Он не представлял, как можно работать в такой обстановке. Почему новая Империя ему не помогает?! Он же просит такую мелочь, просто неограниченные полномочия на год! Он все рассчитал: ему дается год, чтобы очистить Мангерым от внутренних врагов, подчиняется армия, правоохранители, суд и парламент. Дается контроль над финансами, над золотой землей на побережье, а он взамен дает гарантию, что очистит остров от нечести.

Домовой достиг той степени убедительности, которая яляется самой страшной, самой разрушительной для любой личности: сам врал, сам понимал, что он врет, и сам же глубоко в это верил. Ведь у Мангерыма совершенно особенный статус, к нему нельзя применять обычные законы. Каждый раз, когда его вызывал Гарант, Домовой с какой-то нервной усмешкой и едва заметным тиком давал заверения, что все идет по плану, все под контролем, но если добавить еще денег и полномочий, то все пойдет еще лучше.

Теперь Домовой не защищал своих подчиненных. Не проходило и дня, чтобы какого-то мэра, руководителя департамента или начальника ветеринарной инспекции не ловили при получении взятки. Бывали и более экзотические случаи. Например, художественный директор одного из театров был пойман на том, что продал сам себе землю под театром, а потом он же, как владелец земли сдавал в аренду себе же, как худруку.

Или же, генеральный директор компании по уборке мусора получил большой грант на постройку специализированного завода по переработке, деньги бесследно исчезли, а мусор, как и раньше, свозился на свалку. Но тут надо отдать дань его креативности. Он знал, что в мусоровозах стоят датчики, которые отслеживают путь, и директор заставлял водителелей сутки напролет ездить с одного поля, где по документам построен пункт сбора мусора, на пустырь, где опять же по документам распологался огромный мусоросжигательный завод. Когда проводился удаленный аудит, то запрашивались данные по перемещению машин, из чего делался вывод, что все работает.

Но это все мелочи. Каждый день остров сотрясали коррупционные скандалы, а Домовой удивлялся, почему же все воруют. Он брал на личный контроль каждый вопрос, от покраски забора в детском саду, до регулирования количества спасательных кругов на лодочной станции, от толщины плитки на набережной, до рациона питания зверей в местном сафари-парке.

Каждый день у него был стардартный: утром в социальной сети надо кого-то с чем-то сердечно поздравить, днем – с грозным видом сделать несколько фото на фоне какого-то объекта, а вечером провести заседание, где комуто погрозить, что окопались враги и недобитки.

Постепенно от Домового стали отдаляться соратники. Все меньше с ним общался Владимиров, все реже они вместе открывали какие-то объекты. Тот-то прекрасно понимал, что Домовой идет ко дну и старался от него дистанцироваться.

Верная единомышленница Мироточева была отправлена работать в парламенте в столицу новой Империи, где шокировала ко всему привычную публику своей необразованностью, ограниченностью и попытками засудить всех, кто не хорошо думает об объекте ее вожделения. Она действительно не понимала, как можно не любить такого мужчину, правителя, который отдал свою жизнь за спасение отечества. Однако, столица ее не принимала, если в Мангерыме ее страсть была обязательной к исповеданию всему острову, то здесь она была одной из, и, к ее огромному удивлению, ее никто не боялся. Это было возмутительно, и Мироточева по ночам, после того, как кто-то говорил ей, что ее избранник был не самым хорошим государем, горько плакала от отчаяния и невозможности казнить их всех. Она полностью самоустранилась от законотворческой деятельности, и только сутками сидела в социальных сетях под дюжиной профилей, ругаясь и проклиная всех, кто посмеет не очень хорошо отозваться о Нем.

Владимирову тоже очень не нравилось развитие мангерымских событий, где ситуация явно пошла в разнос, и все должно рано или поздно закончистя большой катастрофой. Он, как самый умный среди всей когорты, подстраховался на всякий случай – все активы компании «Буссоль» были переписаны на сына, на счетах и в банковских ячейках других страна находились огромные суммы денег, а в местном аэропорте всегда стоял наготове бизнес-джет, чтобы в случае надвигающегося ареста, он смог улететь в другую страну и там начать разоблачающую и правозащитную деятельность.

Все три человека и не подозревали, что в одновременно в разных уголках страны стояли у зеркала и пристально смотрели на свое отражение. Измученный Домовой, который разрывался и пытался решить каждую проблему лично; страдающая Мироточева, которая поражалась несправедливости и жестокости мира, который во второй раз не принимает своего Спасителя; мечущийся Владимиров, который понимал, что надвигается ураган и показательный процессы со строгими приговорами, но надеялся, что его не коснется.

Все они смотрели на зеркало и вспоминали то не очень отдаленное время, когда они были в составе Бабуины. Не было этих всех забот. Все жили проще и спокойнее. Домовой крышевал бизнес и устраивал наезды, что он умел и любил больше всего, Владимиров незаконными схемами получал землю, где начинал строительство и узаконивал в суде, а Мироточева сидела в своем кабинете, прокурорские дела ее не слишком интересовали, и она могла все время тратить на собирание личных предметов своего любимого.

Что им дал Референдум? Разве им пришло исполнение желаний? Разве в деньгах и власти счастье?

Однажды утром, когда Домовой безрезультатно пытался придумать, как обвинить внутренних врагов в том, что провалился на главной дороге асфальт, которую в прошлом месяце положила его афиллированная фирма, раздался звонок красного телефона без вертушки. Звонок, который за все время раздавался всего несколько раз, и он всегда дико боялся этого звука.

Домовой с опаской, будто это была смертельно опасная змея, поднял трубку и, задержав дыхание, как можно покорнее и преданнее пискнул:

– Домовой слушает.

Из трубки донесся спокойный, и даже доброжелательный, голос ему сообщил, что завтра к полудню он должен быть на докладе у Гаранта.

Зазвучали телефонные гудки, а Домовой все сидел с прижатой к уху трубкой. Если бы под задницей сейчас у него были весы, то они бы заметно поползли к меньшим цифрам, так он пугающе худел на глазах. На голове появились еще несколько седых волосков.

Первой мыслью, конечно, было прыгнуть в машину и быстро лететь в аэропорт, чтобы бежать из страны. Потом вспомнил, сколько документов осталось, которые напрямую указывают на его не очень законную деятельность на посту главы Мангерыма. После публикации хотя бы процента этих документов, все его реноме политического беженца будет унитожено. То, что его хотят снять с должности и устроить показательный судебный процесс, он не сомневался.

– Ууу, суки, добились моей отставки!, – кому-то в темноту кабинета погрозил он кулаком. Мало вас, тварей, давил, мало боролся. Зло и интриги всегда побеждают хорошего человека.

На глазах у него появились слезы. Он полез в ящик стола, и достал оттуда бутылку коньяка и пистолет. Смотрел поочередно то на одно, то на другое. Потом утер слезы рукавом рубашки и жалобно, с обидой промычал:

– А хрен вам, сволочи! Не застрелюсь! Даже не мечтайте! Не так прост Андрей Домовой! Меня голыми руками не возьмешь! Я буду и дальше бороться!

Рука решительно метнулась к бутылке коньяка, и он начал пить прямо из горла. Вскоре она опустела, он встал, и начал ругаться на невидимого собеседника, грозиться судебным преследованием, что отберет землю и заставит извиняться перед всем народом Мангерыма, что вычистит всю нечисть, но только ему надо всего пару лет абсолютной власти на острове. Совсем чуть-чуть надо подождать, и он сможет отыскать всех врагов, выжечь осиное гнездо завистников и вредителей.

Бутылка коньяка оказалась слишком серьезным оружием даже для такого здорового мужчины, и через полчаса он уже храпел на диване и видел прекрасные сны о том, что его полномочия, как безусловного диктатора закреплены в Конституции, никто не имеет право вмешиваться в дела острова с проверками, а на всех постах расставлены нужные люди, которые скромный процент отправляют наверх.

Наутро он ехал в аэропорт с еще более мрачными мыслями. Зачем-то пистолет он взял с собой, видимо, еще не окончательно расставшись с мыслью о самоубийстве.

Когда борт взлетел, в голове Домового зародился вопрос: если сейчас пустить себе пулю в лоб, случится ли разгерметизация и катастрофа? Или же дырочка будет настолько маленькой, что пилоты смогут дотянуть до аэропорта? Пока мысли в его затуманной алкогольными парами голове неторопливо обдумывали этот вопрос, они пошли на снижение.

Вот и столица. Еще через час он заходил в резиденцию Гаранта и присаживался на жесткие стулья в приемной. Интересно, подумал он, зачем ставят такие неудобные стулья? Наверное, чтобы приглашенные заранее готовились, что Гарант будет спрашивать жестко, и это модернизированное чистилище, откуда ты попадаешь на Страшный суд, где окончательно решается судьба. Но пока ты здесь, ты можешь только страдать от тоски и неизвестности, от ожидания момента, который, скорее всего, определит всю жизнь далее. Получишь ли вход в рай в виде расширения целевой программы на развитие твоего региона, или в ад, когда для прессы, этих акул, будет брошена кость в виде низвергнутого кумира.

Ууу, падлы, – еще раз погрозил он мысленно неизвестно кому, но теперь к ним присоединились еще и журналисты. Вот вернусь в Мангерым, разгоню всю вашу шайку-лейку, будете проверены у меня все вплоть до трусов ваших бабушек и не дай Бог, если найдут незадекларированный грош. Будете уволены и обвинены в связи с врагами.

Здесь в приемной находился красивый мальчик с наманикюренными пальчиками, скорее всего, жесткий и активный гей. Мальчик, когда поворачивался в сторону Домового, то до него доносился перегар, и он недовольно морщил свой нос и удивленно приподнимал элегантно выщипанную бровь.

Видимо этот педераст что-то знает в отношении меня, – окончательно пал духом Домовой. Наверное, он каким-то особым органом чувств, котрой есть только у особо приближенных, почувствовал отношение Гаранту к докладчику.

Домовой еще раз вытащил из портфеля презентации, повторил все цифры, которые ясно свидетельствуют о том, что Мангерым встает с колен, что все хорошо, но проблем еще много. Однако, все под контролем и движение вперед очевидно.

Прошел час. Потом второй, третий…Домовой уже немного задремал, когда услышал звонок у секретаря. Он тут же очнулся и напряженно уставился на мальчика.

– Да, да. Он ждет, – мальчик скосил глаза на окаменевшего Домового. Понял.

Он положил трубку.

– Господин Домовой, можете проходить.

Домовой встал перед дверью, за которой сейчас решится его судьба. Перед ним за секунду пронеслась вся жизнь. Вот он маленький мальчик, который прыгает по гаражам. Вот в армии собирает и разбирает на время автомат. Вот вытаскивает первую магнитолу из машины. Вот кричит на первой стрелке. Вот лежит с огнестрельными ранениями в больнице. А вот продает импортную контрабандную компьютерную технику. А вот выступает на какой-то пресс-конференции, где грозит и изобличает неведомых внутренних врагов, которые мешают создать из счастливого Мангерыма лучший регион в мире.