Текст книги "«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го"

Глава 29

Воскресенье 22 марта чуть не стало для меня последним. Сели с Леськой завтракать, и только я откусил от бутерброда приличный кусок, как услышал:

– Дорогой, у нас будет ребенок…

Когда я смог выкашлять хлеб, которым подавился, то схватил Леську в охапку и закружил ее по всей кухне, а потом и квартире. Та вырывалась, со смехом кричала, чтобы я отпустил ее, но… Я был не просто СЧАСТЛИВ, это было какое-то сумасшествие. Так уж вышло, что в прошлой жизни мне не везло с женщинами. Вернее, не везло найти такую, с которой хотел бы завести семью. А вот ребенка хотел. А теперь такая радость! В конце концов, уступив требованиям жены, я усадил ее на кровать и спросил:

– Когда?

– Три месяца сейчас, вот и считай. – Олеська потянулась. – Докажи, что любишь!

– Как? – ступил я.

– Как, как? Действием! – и потянула меня к себе.

Из постели в этот день мы выбирались только покушать и по кое-каким делам.

В понедельник поехали на службу уставшие, но довольные… В кабинете Зильберман, с примкнувшим к нему Орловым, – ехидно прокомментировал наше появление, а потом, уже серьезно, сообщили:

– Андрей, Мартынов передал, что, как только появишься, – пулей к нему.

– А что случилось-то? – я удивился. Подобные вызовы были не характерны для «шефа».

– Не знаю, но озадачен он был. Так что – поторопись.

Зайдя к Мартынову, обнаружил его собирающим папку с бумагами. Увидев мою физиономию, Александр Николаевич обрадованно заявил:

– Наконец-то появился! Пошли, товарищ Берия ждать не любит.

Через несколько минут мы уже сидели в кабинете Лаврентия Павловича.

– Товарищ Стасов, вы помните причину, по которой вас отправили к майору Иванову? Так вот. Мною принято решение о проведении операции по выявлению немецкой агентуры. Благодаря заинтересованности немцев вашей персоной, – он усмехнулся, – кое-кого мы нашли. Но больше чем уверен – нашли далеко не всех. Придется вам поработать сыром в мышеловке. Ваша задача следующая: занимаетесь своей работой, как обычно, а вот после нее… Насколько я знаю, вы домосед. Это неплохо, но в данном случае вам придется изменить свои привычки. Теперь по окончании работы в Управлении вы будете гулять по Москве, заходить по определенным адресам и тому подобное. Проделывать все это вы будете в определенном порядке. Список адресов и маршруты «прогулок» по дням недели будут вам предоставлены позднее Александром Николаевичем. Помимо этого, вам придется изображать встречи с вашими «информаторами» из разных наркоматов. Список людей и места встреч также получите позднее. Не думаю, что против вас будут произведены какие-то акции со стороны немецких агентов, хотя возможно всякое. Может быть, мы просто дуем на воду, но… с этой минуты, помимо штатного оружия, вы должны иметь при себе дополнительное. Всегда! Даже когда идете мыться. Естественно, вас будут страховать наши сотрудники, но и вы сами должны быть готовы к любым неприятным эксцессам. На период операции вам присваивается звание капитана государственной безопасности и должность начальника новообразованного отдела. В случае наличия немецкой агентуры в наркомате, во что я не верю, это придаст им дополнительную уверенность в существовании «личной службы товарища Сталина». – Тут он заулыбался, широко и искренне. – Забавная вещь – логика. По обрывкам деталей сделаны неправильные выводы, в результате – холостая работа части разведаппарата противника. Если бы этой ситуации не было, ее стоило бы придумать! Вам все понятно? – Он пристально посмотрел на меня. – Если есть вопросы, задавайте.

– Товарищ народный комиссар, а не могут они меня просто… – Я замялся, подбирая слова. – …пристрелить?

– Зачем им это? – Берия искренне улыбнулся. – Да и охрана будет неподалеку.

– В случае чего охрана не поможет. Шарахнут из винтовки, и все. В будущем так часто проблемы решали. Почему сейчас не могут? – Я пожал плечами. – Все бывает впервые.

– А вот об этом поподробнее. – Лицо Лаврентия Павловича стало жестким, голос изменился, стал суше и проявился небольшой кавказский акцент. – Как решались проблемы?

И я стал рассказывать. Рассказал, как в какой-то книге, кажется у Бушкова, наткнулся на интересное рассуждение по поводу покушений. Там утверждалось, что, несмотря на давнее изобретение длинноствольного оружия, покушения делались по старинке: яд, кинжал, в крайнем случае – пистолет. Исключением было убийство принца Конде, застреленного из аркебузы. Не изменила этого положения даже война. И только в 60-х годах вспомнили о винтовках и убили Кеннеди. А в 90-х, в «новой России», снайперская винтовка стала очень частым аргументом в борьбе за деньги и власть. Вот я и подумал: не может ли прийти в голову немцам такой вариант?

Выслушав меня, Берия задумался. А посмотрев на Мартынова, я увидел легкую растерянность. Чего они так реагируют-то? Ничего необычного я им не рассказал, не считая будущих событий, которые, я надеюсь, теперь не произойдут.

– Да-а-а, – протянул Лаврентий Павлович, прервав долгое молчание. – Интересный человек, этот ваш Бушков. Было бы интересно пообщаться… Хорошо. Мы обдумаем и такой вариант развития событий, а пока идите, изучайте план ваших действий на ближайший как минимум месяц. И еще. От основной вашей работы в качестве аналитика вас никто не освобождает, товарищ старший лейтенант. Идите, товарищи, работайте.

Интерлюдия. 25. 03.1942 г., дача И.В. Сталина

– …таким образом мы надеемся выявить возможную немецкую агентуру в Москве. Особенно ту, которая, возможно, есть в аппарате моего наркомата и некоторых других. В частности, в ГЛАВПУРе, там был зафиксирован интерес, проявляемый к Стасову.

– Хорошо. Я поддерживаю эту идею. Это все?

– Нет, товарищ Сталин. – Было видно, что Лаврентию Павловичу очень не хочется говорить, но он пересилил себя. – При разговоре со Стасовым всплыла интересная информация, которая имеет прямое отношение к вашей безопасности и безопасности остальных руководителей СССР. – И Берия рассказал о разговоре со Стасовым, о проведенных консультациях, о сделанных выводах и своих предложениях по изменениям в работе своего ведомства. Дослушав Берия, Сталин встал, раскурил трубку и задумчиво стал прохаживаться по кабинету, время от времени окутываясь облаками дыма. Наконец он остановился и повернулся:

– Значит, Лаврэнтий, ты предлагаешь создать специальные снайперские группы для ликвидации высокопоставленных врагов Советского государства? И на эту мысль тебя натолкнул Стасов. Я правильно все понял, Лаврэнтий? – Иосиф Виссарионович, прищурившись, смотрел сквозь клубы ароматного дыма на наркома НКВД. – Еще ты предлагаешь изменить схему охраны первых лиц нашей страны. Так?

– Да, товарищ Сталин. Именно так. После разговора со Стасовым я, подключив специалистов, проработал этот вопрос, в том числе и с Власиком. Выяснилось, что ныне существующая система безопасности не обеспечивает защиты от действий снайперов.

– Интэрэсно, интэрэсно. – Сталин отложил трубку и холодным тоном продолжил: – Почему ви и другие товарищи не подумали о такой возможности, а дожидались «помощи со стороны»?

Берия остро почувствовал, что от того, что и как он скажет, будет зависеть очень много, возможно, что сама его жизнь:

– Товарищ Сталин! Я признаю допущенные мной ошибки. Сработала сила стереотипов, так же обстоят дела и у наших противников, и у союзников. Но теперь у нас есть преимущество.

– Хорошо, Лаврэнтий, я верю тебе. Подготовь список особо важных «друзей» Советского Союза и учти – Гитлера убирать НЕЛЬЗЯ! Иди, Лаврэнтий, работай.

После ухода Берия Сталин подошел к окну и задумчиво проговорил, очень тихо, почти шепотом: «Не выпускаем ли мы джинна из бутылки?..»

Глава 30

Придя к Мартынову, получил кучу бумаг и принялся их изучать. Да. Предстоят веселые дни. Судя по списку мест, в которые мне предстоит ездить и ходить, Москву я узнаю получше. Ладно, все веселее, чем только бумажки перебирать. Сам постоянно стонал, что хочу реальным делом заниматься. Теперь займусь, в «штирлица» поиграю. Жаль, что эти бумаги нельзя домой брать – секретность, мать ее! А как бы хорошо было: лежишь рядом с Олеськой, учишь «легенду», благодать! Ан нет! Придется на месте все учить. Бляха муха, докатились! В столице сотрудник госбезопасности играет роль живца! Было бы смешно, если бы не было так грустно. Интересно, а кто у немцев занимается моей персоной? Абвер или ведомство Гиммлера?

– Александр Николаевич, разрешите вопрос? – Мартынов покосился на меня, как на «врага народа», и оторвался от своих бумаг:

– Ну? – У меня сложилось полное впечатление, будто он ожидает какой-то пакости с моей стороны. К чему бы это?

– Александр Николаевич, а кто именно мной интересуется – известно? Вернее, какое ведомство? Одно дело, если это люди адмирала Канариса, и совсем другое, если Гиммлера. Они же по-разному работают, или я не прав?

– Прав, прав, – Мартынов довольно заулыбался. – Надо же, ты думать начал не только о бумагах. Неужели Иванов тебе голову поправил? Нужно к нему и других отправлять! – Он рассмеялся, а потом продолжил: – Точной информации у нас нет, но, по деталям и косвенным данным, занимается ведомство рейхсфюрера. Для нас это бо-ольшой плюс! В отличие от людей Канариса, эти действуют более грубо и нагло, их проще выявлять. Но это не касается законспирированных агентов. Те работают не хуже абверовских, а иногда и лучше. Вот такие пироги, Андрей. Все понял?

– Да, Александр Николаевич, понял. – Я вздохнул. – Будем ждать в Москву эсэсовца с парашютом и «шмайссером» наперевес.

– Чего? Какого эсэсовца, какой, на хрен, парашют и автомат? – Мартынов ошалело уставился на меня. – Ты как себя чувствуешь, Андрей?

– Товарищ майор, я просто анекдот вспомнил про разведчика. Правда, нашего, но все-таки…

– А что за анекдот? Ну-ка, давай рассказывай! – Мартынов неподдельно заинтересовался. – Давай, давай! Не жмись!

Ну я и дал. Серию про Штирлица. Как же ржал Мартынов! Я и представить не мог, что довольно плоские анекдоты могут вызвать такую реакцию! А потом пришлось объяснять – кто такой Штирлиц и почему про него анекдоты складывали. Дослушав пересказ «Семнадцати мгновений весны», Мартынов грустно улыбнулся и сказал:

– Насколько нам было бы проще, если бы этот Штирлиц существовал в реальности… Ладно, Андрей, иди уж к себе, работай.

И я пошел. Что интересно, через пару дней, находясь в столовой, я услышал громкое ржанье кушавших сотрудников, в котором уловил знакомую фамилию – Штирлиц! М-да. Теперь легенда о Максиме Максимовиче появилась задолго до написания книги. И будет ли она теперь?

Как-то незаметно закончились март и апрель. Наступил Первомай, и, наконец, начали проявляться «заклятые друзья». Во всяком случае, именно так я подумал, а руководство согласилось со мной. Дело в том, что время от времени я стал замечать пару человек, причем по-разному выглядевших. То в военной форме, то в гражданской одежде. Естественно, что за время операции мне примелькались лица ребят, страхующих меня, именно поэтому я и обратил внимание на периодически появляющиеся новые лица. Одно из них казалось мне смутно знакомым, но где я мог его видеть, хоть убей, не помню! За это даже огребся от Лаврентия Павловича. А еще и в отделе остались только я с Олесей да Юрик Орлов. Зильбермана отправили в командировку в Сибирь. Интересная информация промелькнула в одной из бумаг. Якобы объявился в Томске странный человек, постоянно бормочущий о будущем и употребляющий разные непонятные словечки. Его оформили в психбольницу. А один из сотрудников, подстраховавшись, направил сообщение о нем в Москву. Когда я прочитал одно из слов, употребляемых «психом», меня аж подкинуло – СПАМ! Неужели кто-то все же проявил себя и спрятался в «дурке»? С психа-то какой спрос? Протарабанив все это Мартынову, я надеялся, что отправят меня. Фиг вам, товарищ Стасов! Поехал Яша. Вчера разговаривал с ним, говорит, 14-го числа уже будет в Москве. Обещал, что изрядно посмеюсь над «загадочным сибирским психом». Но в чем именно дело, так и не сказал, паразит. Мартынов тоже молчит, хоть и улыбается, при вопросах о Сибири. Сговорились, нехорошие редиски.

А вообще, жизнь пошла интересная. Во многом я должен благодарить Олесю. Никогда не думал, что беременная женщина может быть таким садистом! Нет, я понимаю – токсикоз и все такое, но иногда мне казалось, что она специально взрывает мой мозг своими желаниями. Еще хорошо, что мы были на спецобслуживании, а если бы нет? А Александр Николаевич откровенно ржал, когда я втихую, чтобы не знала Олеся, жаловался ему. А вместо сочувствия получал смех. А еще отец-командир называется. В пятницу, 15 мая, уже к концу дня, меня вызвал Мартынов и «осчастливил» известием, что мне срочно нужно ехать к Иванову в центр.

– Андрей, это ненадолго. В воскресенье, 17-го, ты должен вернуться в Москву.

«Обрадовав» Олесю расставанием, я собрался и на присланной за мной машине с двумя знакомыми «волкодавами» поехал к «Баху». Если быть до конца откровенным, я был даже рад этой поездке. Увидеть знакомых и забыть про постоянное чувство чужого взгляда на спине. А это чувство за последнюю неделю успело достать просто ужасно. А с учетом Олесиных закидонов, то еще сильнее. Дорога прошла весело. Посмеялись над анекдотами о Штирлице, которых, к моему удивлению, появилось великое множество. Потом посмеялись над анекдотом о «спецназовце и крокодиловых сапогах для генерала», парням понравилась эта история больше, чем про Штирлица. Специфика, однако! Так незаметно мы и добрались до базы.

Как оказалось, я зря радовался этой поездке. У Иванова меня ждала встреча с «мозговедами». «Бах», как оказалось, очень хотел узнать какие-то специфические вещи, касающиеся его специализации. Уж не знаю, что он надеялся из меня вытянуть, но, когда я уезжал, «Бах» был довольным донельзя!

Интерлюдия. 17.05.1942 г.,

Кремль, кабинет И.В. Сталина

– Что, Лаврэнтий, обосрался?! Со всеми своими людьми в штаны навалил?!! Ты, б...ь, мне что говорил?!! Ситуация полностью контролируется! – С громким треском сломалась трубка в руке Сталина. – А на деле?!! Какого х… твои люди не обеспечили надежное охранение?!! Посреди Москвы в двух шагах от наркомата НКВД немецкие агенты убивают твоих сотрудников и уходят! Это обещанный контроль?!! – Сталин со всей силы ударил кулаком по столу. – Ти понимаещ, чито могло получиться? – с прорезавшимся акцентом тихо продолжил Иосиф Виссарионович, чем еще больше заставил напрячься стоявшего навытяжку Берия. На побледневшем лице наркома выступили бисеринки пота. – Ти понимаищь?! Понимаешь! – Сталин резко успокоился и сел за свой стол. – Иди, Лаврентий. Надеюсь, что это был последний раз, когда ты разочаровал меня!

Черт… Голова раскалывается, тошнит, и перед глазами все плывет. И фигня вокруг какая-то… Где я нахожусь-то? Камера или… палата?! Если судить по зарешеченному окну под потолком, то однозначно – камера. А по остальным деталям окружающего – палата для буйных пациентов, такие я в кино видел. Стены, пол, дверь – все оббито материалом, напоминающим мягкий войлок светло-серого, почти белого, цвета. Лежак, на котором лежу, покрыт тем же материалом. С трудом приняв вертикальное положение, я осмотрел себя. Да-а-а. Веселуха. Из одежды – кальсоны да нижняя рубаха. Все фланелевое, без завязок и пуговиц. Блин, да что я пил вчера? Ни черта не пом… Олеся!!! Как я стоял, так и рухнул на пол. Олесю убили! Перед глазами всплыл вчерашний день…

Быстро добравшись от Иванова до Москвы, я заехал в Управление, но наших на месте не было. Отметился у дежурного и направился домой. Увидел, как подъехал Мартынов с несколькими крепкими ребятами. Вспомнилось, какое мертвое лицо было у Александра Николаевича. И ведь не екнуло ничего в груди, не почувствовалось! Улыбаясь, подхожу к нему и, будто в стену, упираюсь в его взгляд. А там жуткая смесь из боли и вины, что мне стало не по себе. Я открыл рот, хотел что-то сказать, но только беззвучно шевелил губами, уже понимая – случилось что-то страшное! А потом слова Мартынова. Каждое из которых убивало часть души.

– Андрей, – срывающимся голосом произнес он. – Постарайся оставаться спокойным и дослушать меня до конца… Мне трудно об этом говорить, но… – Он мотнул головой, словно отгоняя какие-то неприятные мысли. – Олеся погибла, Зильберман и Орлов ранены, нападавшие…

Я слышал, что он произносит какие-то звуки, но не понимал их смысла. Перед глазами все плыло и дрожало, лицо Мартынова то увеличивалось до размеров целого мира, то сжималось в точку. А потом… толком не помню. Помню, что-то кричал, потом бился в чьих-то крепких руках. Потом помню вкус спирта, который пился как вода, и какой-то белый порошок…

Значит, вот как? Понаблюдаем и возьмем всех! Прав был Черномырдин, все у нас «как всегда» получается! От нахлынувшей злости и тоски аж застонал, сжав зубы так, что почувствовал крошки эмали, наполнившие рот. Ну как же так?! Как теперь жить буду?! От начинающейся истерики меня спас звук открывающейся двери. В «камеропалату» вошли Иванов и Мартынов. Спокойные, подтянутые, только у Мартынова губа опухшая, а в остальном – хоть на картинку с подписью, что именно так должен выглядеть сотрудник НКВД. Что-то я не помнил этой детали с губой. Или это я?! Черт! Еще и это!

– Проспался, Аника-воин? – «Бах» говорил спокойным, уставшим голосом. – Ну и хорошо, что очухался. Понимаю, как тебе тяжело, но сейчас не время для нюней, как бы жестоко это ни звучало. Ты – чекист! Пусть и недавно, но это не меняет ничего! Сожми зубы и терпи! Война идет! Ты один близких потерял?! Тяжело, но нужно жить, ради памяти ушедших, жить и делать все, что должен. Понял? Вижу, понял. А то начал тут вчера уроки рукопашного боя демонстрировать! Можешь нормально слушать и понимать, что тебе говорят? Или нам уйти и оставить тебя здесь, к херам собачьим?! Пусть с тобой врачи возятся? Не хочешь так? Тогда слушай. Все вопросы потом. Давай, Николаич, говори, – и он отвернулся.

– Андрей, – Мартынов говорил какими-то казенными фразами, будто донесение читал, – вчера, 17 мая, в 15 часов, на выезде из Москвы в направлении Реутова, на контрольном пункте был остановлен автомобиль ЗИС-5В в санитарном исполнении. При проверке сотрудник НКВД обнаружил признаки подделки документов. При попытке задержания неизвестными было оказано вооруженное сопротивление. Человек, предъявлявший документы на имя военврача 2 ранга Синицына Альберта Васильевича, был убит на месте. За автомобилем ЗИС организовано преследование. Через четыре километра в результате перестрелки был ранен водитель, управлявший автомобилем ЗИС. Из будки остановившейся машины выскочили пять человек в форме бойцов и командиров РККА, открывшие огонь по преследующим их сотрудникам НКВД. В ходе завязавшейся перестрелки четверым удалось скрыться, а один был тяжело ранен и умер, не приходя в сознание, по дороге в госпиталь. При осмотре будки автомобиля ЗИС обнаружено тело женщины с двумя пулевыми ранениями в области груди и головы. При ней находились документы на имя Стасовой Олеси Сергеевны, лейтенанта ГУГБ НКВД СССР. При получении данной информации по вашему адресу направлена спецгруппа. Во дворе дома обнаружен легковой автомобиль ГАЗ М1, закрепленный за нашей группой. В нем обнаружены тяжелораненые старшие лейтенанты ГБ Зильберман и Орлов. Документы находились на месте, личное оружие в кобурах. Стреляли в них по четыре раза, через лобовое стекло. Предположительно использовались приспособления для бесшумной стрельбы. Сотрудники доставлены в госпиталь в бессознательном состоянии. Зильберман, на короткое время придя в себя, попытался что-то сообщить. Разобрали только «Волноваха». После вскрытия вашей квартиры в ней обнаружен труп неизвестного, одетого в форму сотрудника НКВД, документы отсутствовали. Находящаяся в соседней квартире группа прикрытия никакого подозрительного шума не слышала. Подозрительные лица при плановом осмотре выявлены не были. Итог операции: убита лейтенант Стасова, тяжело ранены старшие лейтенанты Орлов и Зильберман. Шансы на выживание последнего – минимальны. Также ранены два рядовых сотрудника передвижного контрольного пункта. Убито трое неизвестных, задержан раненый водитель автомобиля ЗИС. Четверо скрылись. Преследование велось, но… – и Александр Николаевич развел руками. – К тебе есть вопросы. Первое – вспомни, максимально возможно и точно, когда, с кем и о чем ты разговаривал в Волновахе и ее окрестностях. Второе – постарайся выделить из них людей, которые хотя бы теоретически могли знать твой точный адрес. И… прости…

Замолчав, Мартынов посмотрел на меня, как будто хотел еще что-то сказать, но просто встал и вышел вместе с Ивановым. Через минуту появились «санитары», забрали табуреты, и я остался один. Почему-то теперь я мог думать спокойно, не сваливаясь в истерику. Тоска и боль остались, но где-то там, на самом дне души. Все остальное пространство заняла холодная, тяжелая ненависть. Не к нашим, нет. К немцам и тем, кто им помогает. Если будет малейшая возможность, буду давить этих гадов, как тараканов! От мысли об этом почувствовал, как пальцы рук скрючились, как когти. Подняв руки к лицу, обнаружил, что уже не связан, разогнул сведенные судорогой пальцы, вытянулся и уставился в потолок. Значит, говорите, вспоминай, с кем общался? Вспомню! Голова работала спокойно и уверенно, как компьютер. Перед глазами вставали лица людей, слова, которые я произносил. А кто мог знать адрес? Черт его знает! Никому не говорил, в гости не приглашал. Думая обо всем этом, я сам не заметил, как уснул.

Интерлюдия. Москва, кабинет Л.П. Берия, 18.05.1942 г.

– Рассказывай, Александр Николаевич. Как вел себя Стасов? – Лаврентий Павлович был хмур. Последние события сильно ударили по его самолюбию. А разговор с Хозяином не добавил положительных эмоций. ТАКОЙ реакции от Сталина на сообщение о нападении на супругу Стасова нарком не ожидал! Сказать, что Вождь был в ярости, это не сказать ничего!

– Сотрудники майора Иванова оказались правы, прогнозируя реакцию Стасова на гибель жены, тут я вынужден признать, они сработали лучше, чем наши аналитики. Благодаря оперативникам все прошло без особых проблем. – Мартынов непроизвольно потрогал губу. – Один из сотрудников палец вывихнул. А потом лучшее лекарство – спирт, аспирин и сон. После того как Стасов пришел в себя, я рассказал ему о произошедшем и задал обговоренные вопросы. Он внешне спокойно их выслушал, но взгляд у него был… – Мартынов аж передернулся, вспомнив пустой, без малейших эмоций взгляд Стасова. – Не мешает его психиатрам показать, товарищ нарком. Взгляд у него жутковатый стал.

– Даже так? – Берия хмыкнул. – Раз так смотрит, то готов к работе. Завтра забирайте его, покажите фотографии убитых налетчиков. Чем черт не шутит?

Меня разбудил мягко щелкнувший замок двери. Открыв глаза, я увидел Мартынова и незнакомого сержанта, который держал в руках форму и сапоги.

– Одевайся, Андрей. Пошли, работы море. – Он присел на лежак, наблюдая, как я одеваюсь. Затягивая ремень, я посмотрел на него и, неожиданно для самого себя, сказал:

– Командир. Прости за… – Не договорив, я посмотрел ему в глаза. Тот молча встал, крепко сжал мое плечо и отпустил. Извинения были приняты. Через пару минут я был готов, и мы направились на выход. Оказалось, что мы находились в знакомом мне подвале комиссариата, только немного подальше моих обычных «келий». На выходе мне вернули оружие, и мы направились к Мартынову. В кабинете он усадил меня за приставной стол, дал стопку бумаги.

– Пиши. Пиши все, что можешь, по заданным вчера вопросам. – И ушел.

Ясность в голове, накатившая вчера на меня, никуда не исчезла. Поэтому я без малейшего напряжения записывал имена и почти дословно разговоры со всеми, с кем свела меня судьба за последние полгода. Какая-то часть меня понимала, что такое состояние ненормально, но мне было плевать. Не знаю, может, я свихнулся или что-то еще. Но я даже получал странное удовольствие от ощущения жуткой смеси боли и ненависти, поселившейся во мне. Часа через полтора вернулся Мартынов. Забрав мои бумаги, он хмыкнул и как-то странно посмотрел на меня.

– Что-то не так, товарищ майор? – Я смотрел ему прямо в глаза и видел, что ему неприятен мой взгляд.

– Нет, все так, старший лейтенант. Как ты все это запомнил? – он показал на стопку бумаг. – Ты уверен, что написал все точно?

– Уверен, товарищ майор. А как запомнил… Не знаю. Да и неважно это, важен результат, а он перед вами.

– Ладно, посмотри эти фотографии. Может, кого узнаешь. – Он протянул мне четыре фото. – Это те, кто убит при попытке захвата Олеси. Но при чем тут Волноваха, про которую Зильберман пытался что-то сказать?

Задрожавшими от ненависти руками я взял фотографии, краем уха слушая, что продолжает говорить Мартынов. На двух я увидел ранее виденные мною лица возможных агентов, два были совершенно незнакомы. Только я собрался положить фотографии на стол, как Мартынов опять помянул Волноваху. Вернувшись к фотографии со смутно знакомым лицом, я наконец вспомнил! Это же та мразь из рюмочной в Волновахе! Значит, жив тогда остался, самка собаки! Хозяев себе нашел!

– Вот этого знаю, Александр Николаевич, – дрожащим голосом сказал я. – Главный из тех, из рюмочной в Волновахе, в наших с Яшей отчетах это есть. Именно его я пару раз видел, но не смог вспомнить. Значит, к немцам перешла эта тварь. Наверное, его прислали убедиться, что я это я. А потом, встретившись, они с Яшей узнали друг друга. – Голос сорвался, и я отвернулся в сторону.

– Разберемся, Андрей, разберемся. Очень похоже на то, что ты прав! Твою мать! Ну кто же знал?! – Мартынов взял в руки фотографию и внимательно посмотрел на нее. – Теперь проще будет. Знаем, с какой стороны ноги растут! Все. Иди к себе в кабинет, я – к товарищу наркому.

Интерлюдия. Кабинет наркома НКВД Л.П. Берия, 19.05.1942 г.

– Значит, говоришь, Стасов опознал одного из убитых? – Лаврентий Павлович откинулся на спинку кресла. – Это точно?

– Да, Лаврентий Павлович, уверенно опознал вот этого типа. – Мартынов подал фотографию Берия. – В нем Стасов опознал красноармейца, с которым произошел конфликт в Волновахе. В отчетах Стасова и Зильбермана это было отражено. Именно его имел в виду Стасов, когда не мог вспомнить, где встречал одного из тех, кто стал появляться около него. Судя по всему, этот тип перешел к немцам. А вот в случайность того, что именно этот человек оказался в группе нападавших, я не верю. Стасов выдвинул предположение, что этот тип направлен для его опознания. А при встрече лицом к лицу Зильберман узнал его. Видимо, об этом Зильберман и пытался сказать, когда приходил в сознание. Вот и… – Мартынов замолчал.

– Я тоже не верю, майор. А после слов Стасова и Зильбермана тем более! – Берия нажал кнопку на столе и дождался, когда в дверь заглянул секретарь. – Срочно найти Ахундзянова, и ко мне! А после его прихода – конвой в приемную. Да. Действуйте!

Затем поднял трубку телефона, набрал номер:

– Павел Васильевич, зайди срочно ко мне. Да. Да, по Стасову. Жду. – Усмехнувшись, Берия продолжил: – Сейчас подойдет Федотов, может, в чем-то разберемся прямо сейчас.

Минут через десять атмосфера в кабинете была уже не такой спокойной. Пришедший Федотов не зря носил прозвище «Академик».

– Лаврентий Павлович, тип с фотографии мог быть отправлен сюда только с одной целью – опознания Стасова. А значит – либо утечка из управления (во что я не верю), либо… Либо один из погибших в Волновахе оперативников не погиб, а попал к немцам и заговорил. Много он знать не мог, но адрес, круг общения Стасова – вполне. В эту версию укладываются и замеченные передвижения агентов. Они изначально контролировали места возможного появления Стасова: квартиру Зильбермана, Стасовой и самого Стасова.

– Я склоняюсь к такому же мнению, Лаврентий Павлович. – Мартынов поморщился. – Но ведь были точные данные о гибели охраны!

– Вот сейчас и узнаем, насколько точные. От самого источника информации и узнаем. – Берия поднял трубку и спросил: – Пришел? Пусть войдет!

Если бы Стасов находился в кабинете, он бы очень удивился. В кабинет зашел подтянутый старший лейтенант ГБ, которого Стасов знал как лейтенанта-связиста Ахундзянова.

– Товарищ старший лейтенант, подумайте, хорошо подумайте, а потом ответьте. Вы уверены в гибели ваших коллег в Волновахе? Я имею в виду Спиридонова и Коляду? В отчете вы написали, что забрали документы у убитых товарищей. Вы знаете, что правду я узнаю все равно, поэтому подумайте хорошо, прежде чем отвечать.

Побледневший старший лейтенант сглотнул и заговорил:

– Так точно, товарищ нарком, уверен. Лейтенанту Коляде осколком срубило верхнюю часть головы, а Спиридонов… – Ахундзянов, «дрогнув» взглядом, закончил: – Спиридонов получил осколки в грудь, живот и голову. Когда я забирал его документы, было видно, что он вот-вот умрет.

– Получается следующее. – Голос Лаврентии Павловича был мягким-мягким. – Вы оставили тяжелораненого сотрудника госбезопасности на территории, переходящей под контроль противника, не попытавшись его спасти либо принять меры к невозможности выдачи им секретной информации. Далее вы ввели руководство органов государственной безопасности СССР в заблуждение ложным рапортом. Я вас правильно понял, гражданин Ахундзянов?

С каждым словом, произносимым Берия, Ахундзянов бледнел все сильней и сильней, в конце речи став походить на живой, пока живой, труп. А Федотов в это же время краснел и краснел. Именно к его людям относился Ахундзянов и другие охранники. Берия считал, что контрразведчики прекрасно справятся с такой задачей. Сейчас Павлу Васильевичу было мучительно стыдно за своего, уже бывшего, сотрудника. Берия нажал кнопку на столе, вошли два немолодых сержанта НКВД и вопросительно посмотрели на наркома.

– Уведите его. И проследите, чтобы он ничего с собой не сделал. – Берия снова поморщился. – Из-за одного гаденыша…

Тут зазвонил телефон, и Лаврентий Павлович вынужден был прерваться.

– Да. Да?! Это точно?!! – В голосе наркома появилась нешуточная радость. – Срочно сюда, в управление! И чтобы ни волосок не упал! Жду!!!

Бросив трубку, Берия с озадаченной улыбкой посмотрел на Федотова с Мартыновым:

– Вот так, товарищи! Не было ни гроша, а сразу алтын! Звонили из Реутова. Похоже на то, взяли нападавших на Стасову! Один тяжелый, без сознания, двое убиты, один сдался. Все имели липовые удостоверения сотрудников НКВД, бойцов и командиров РККА и паспорта. Двое из них были легко ранены ранее!

Вскочив из-за стола, он потер руки, прошептав: «Поговорим…» От этого шепота Мартынов вдруг почувствовал, как по спине пробежала холодная струйка пота, а Федотов улыбнулся так, что вторая струйка не задержалась!