Текст книги "Долг – Отечеству, честь – никому…"

Шли годы, а молодожёны оставались бездетными. Родившаяся первенец-дочка так во младенчестве и умерла. Больше детей супруги не нажили.

Рассказывает жительница деревни Заструги Антонина Михайловна Бабушкина, дед которой приходился двоюродным братом нашего героя:

«Жена его, Екатерина-то, была родом из Малиновки. В деревне их любили. Василия Фёдоровича за георгиевские кресты так и называли – «кавалером»; супругу же его – «кавалершей». Детей они не нажили. Дом у Бабушкиных был самый лучший – большой и просторный, на окраине деревни, близ оврага. Деньги у них водились, так как хозяин много гастролировал, что приносило хороший доход. Это-то, видать, и сгубило его…»

Без своих ребятишек было тоскливо, поэтому всю отцовскую любовь Василий отдавал племянникам: то пряников накупит, то порадует каким-нибудь богатырским «фокусом». Возьмёт, к примеру, и на радость детворе подложит шапку хмельного соседа под угол сарая. Поди достань!

«Моя мама была любимой племянницей дяди Васи, своих-то детей у него не было, – вспоминает Лидия Арсентьевна Решетникова. – Очень непоседливой росла, весёлой. Однажды, играя, слетела с крыльца и сломала ключицу. Так дядя Вася быстренько запряг лошадь и отвёз её к какой-то бабке в село Суши. Потом отвозил повторно – проверить, значит, как там кость срастается. Без отца росла-то, в няньках, кто поможет? Отец же её помер в Гражданскую. Самое интересное, что мама с юности тоже сильной была! Вся в дядьку. Рослая, стройная, а рука в плече – крепкая и объёмная. Платье ей купить было целым испытанием – приходилось перешивать рукава. Перешивали…»

Тесен мир, тем более – в родном городе. Мои первые детские воспоминания, как ни странно, связаны именно с ней, этой самой «нянькой». Причём – в самом прямом смысле. Анна Михайловна Решетникова, «племянница дяди Васи» со сломанной ключицей, моя бывшая детсадовская няня! Самая любимая. Статная, пышущая здоровьем и какой-то неиссякаемой энергией, она производила то самое неизгладимое впечатление, о котором обычно пишут в книгах. По крайней мере, когда я впервые прочёл некрасовские строки о женщинах, которые «есть… в русских селеньях», способные остановить «коня на скаку» и «в горящую избу войти», перед глазами почему-то вставала именно она, Анна Михайловна, моя добрая нянечка. Рассказывали, что меня она любила за то, что всегда помогал ей складывать детские раскладушки, на которых мы спали. Может, и помогал, не помню.

Зато хорошо помню другое – её сердечную улыбку. В ней-то, как мне кажется, и заключалась «изюминка» душевной теплоты Анны Михайловны: эта женщина всегда улыбалась! Широко, открыто, искренне. Так могут смеяться только добрые и отзывчивые люди. Кто знает, возможно, в открытой улыбке как раз и кроется извечная тайна женской красоты. С годами я как-то реже вижу людей с такими прекрасными лицами.

Иногда мы с ней встречались. Даже во время коротких приездов на родину, когда уже стал взрослым. Обычно на улице. Поздороваемся, бывало, улыбнёмся друг другу, махнём головой. Насколько помню, как-то даже обнялись. Вот и всё. А когда захотелось поговорить по-серьёзному (хотя бы про того же «дядю Васю»), уже всё осталось позади – встречи, улыбки, воспоминания. Мир-то тесен, да жизнь коротка…

Долгие годы отсутствия в родной деревне дали о себе знать: обычная крестьянская жизнь Бабушкину оказалась не по нутру. Изъездив полмира, он знал, что зарабатывать можно не только плугом и мотыгой. В какой-то момент вчерашний бравый матрос, обладавший недюжинной силой, решил связать свою жизнь с профессиональной борьбой. Силач стал участвовать в соревнованиях. Но дело как-то не заладилось – слишком уж колючи и витиеваты лавры циркового борца; да и характер у Василия был не сахар, не любил поддаваться. Пришлось ограничиться стезёй «силового трюкача», разъезжая по городам и весям как родной Вятской губернии, так и соседних регионов – вплоть до Екатеринбурга.

* * *

Непростая работа гастролёра-трюкача приносила хороший доход. О матросской робе и заношенном пиджаке давно было забыто. Теперь Василия Бабушкина знали за первого щёголя в округе. Здоровенный, бритоголовый, с лихо закрученными усами, в модной в те времена косоворотке, поверх которой ладно сидел жилет с поддевкой, – в таком виде каждому встречному этот великан казался не иначе как богатым купчиной или каким-нибудь фабрикантом, в ведении которого если и не крупное предприятие, то уж «свечной заводик» где-нибудь под Вяткой – точно. А сверкавшие на солнце радужными бликами хромовые сапоги и золотые кольца на могучих кистях не оставляли путей к отступлению ни одной представительнице прекрасного пола…

Чтобы гастроли окупались, их следовало не только грамотно планировать, но и хорошо организовывать. Скажем, ездить с силовыми аттракционами в одно и то же село дважды вряд ли было выгодно. Кроме того, следовало знать, какие сёла или деревни были настолько зажиточны, чтобы местные могли позволить себе зрелищные «баловства», обходившиеся обывателям не так уж дёшево.

Но одно дело выступать, другое – организовывать эти самые выступления: расклеивать афиши, договариваться с постоялыми дворами о ночлеге и столе, готовить арену для выступления и, наконец, самое главное – продавать билеты. Как ни крути, каждая гастроль требовала помощника. Причём – надёжного. И Бабушкин, судя по всему, это быстро усвоил. Где бы он ни гастролировал, всегда находился какой-нибудь «мальчик на побегушках», как правило, из местных. Благодаря такому помощнику многие вопросы решались относительно споро. Скорее всего, к этому его подтолкнул житейский опыт и смекалка, которых вятскому мужику было не занимать.

Имелся ещё один секрет удачных коммерческих выступлений Василия Бабушкина. В своё время, участвуя в цирковых выступлениях борцов, он хорошо усвоил тактику ушлых антрепренеров: чем больше рекламной мишуры, тем активнее клюёт на это доверчивая публика! Однажды, ещё в бытность борцом, Бабушкина объявили «Вторым Поддубным». И атлет хорошо запомнил, как тогда оживилась публика и, рукоплеская, приветствовала его. Опыт не прошёл даром. Фамилия «Бабушкин» могла привести в восторг зрителей разве что у себя на родине, хотя его знали не только в родной волости, но и далеко за её пределами. Зато где-нибудь в Казани или том же Сарапуле для выступления требовалась «громкая» афиша с не менее «громкой» фамилией. Так у Бабушкина появился ряд «творческих» псевдонимов – «Второй Поддубный», «Вятский Поддубный», «Бабушкин-Поддубный», но чаще – просто «Поддубный». История не сохранила фактов, подтверждающих знакомство Василия Фёдоровича Бабушкина с прославленным русским борцом Иваном Максимовичем Поддубным, но тот факт, что последний являлся кумиром для нашего земляка, несомненно.

Интересные воспоминания о выступлениях Василия Бабушкина оставил в шестидесятых годах прошлого века вятский краевед Н. Уракаев, который, будучи мальчишкой, оказался свидетелем представления «вятского богатыря». Читая их, можно воочию представить, как на самом деле происходили гастроли знаменитого силача.

«…Получив разрешение купца на аренду двора и сооружение временной импровизированной арены, ассистент побежал искать рабочих для её изготовления, – вспоминает Н. Уракаев. – …К вечеру летнего дня арена была готова. Она оказалась довольно внушительной – в диаметре примерно метров пятнадцать, а вокруг её были расположены места для зрителей…

Базар начинался в 5 часов утра, а к 11 часам был в самом разгаре. Через полчаса проснулись в доме купца, во дворе заходили работники и прислуга, появился у ворот и сам Аполлон Иванович…

Вскоре появился ассистент богатыря, вынес из купеческого дома небольшой стол, табурет, поставил их у ворот, достал из кожаной сумки большую пачку билетов, сел и предложил нам покупать билеты на право входа во двор. Билет стоил рубль…

…К 11 часам все билеты были проданы, и двор заполнился зрителями до отказа. Подошёл и Поддубный… Многие зрители удивлялись грациозно-подвижной, могучей фигуре и необыкновенно лёгкой походке, не соответствующей его комплекции. Публика громко приветствовала богатыря, а он всем отвечал кивком головы и взмахами руки, Пройдя по краю арены, скрылся в клети. Трибуны притихли, с напряжением ожидая начала выступления.

В первом ряду сидел со своей семьёй и прислугой сам купец. Он – в плетёном из ивовых прутьев кресле, а члены семьи и прислуга – на резных дубовых стульях, вынесенных из купеческого дома. Рядом, на скамейках, покрытых домотканными половиками, все работники волисполкома, бывшей земской больницы, ветеринарного участка, школы, публичной библиотеки и другие представители сельской интеллигенции.

Через несколько минут из клети под звуки марша «Прощание славянки» вышел Поддубный и торжественным маршем прошёл по арене. Лицо его выражало улыбку и добродушие. Одет он был в спортивную форму – трико, обут в лёгкие кожаные полуботинки, через правое плечо налево накинута широкая голубая лента, на которой красовались четыре Георгиевских креста и блестели четыре боевые медали. Зрители, стоя, аплодисментами приветствовали силача-богатыря…

Обойдя по кругу арену, Поддубный представился публике и снова ушёл в клеть. Там, сняв голубую ленту с наградами, вышел на арену демонстрировать свою силу…»¹¹

А показать силачу было что. На собственных плечах он гнул в дугу железнодорожный рельс, рвал толстенные цепи (в том числе – якорные!); на его голове кувалдой разбивали кирпичи, а на груди – здоровенные камни. Даже внешне Василий Фёдорович выглядел богатырём. В зрелом возрасте при росте 2 аршина 8 вершков (178 см) его вес составлял 10 пудов 7 фунтов (почти 170 кг!); объём груди – 151 см, бицепса – 54 см, а шеи – 60 см[152]152
  Для справки: аршин = 71,12 см; вершок = 4,45 см; пуд = 16,38 кг; фунт = 409,5 г.


[Закрыть]. Чем не Илья Муромец?!

«Силы он был необыкновенной, – рассказывает Лидия Арсентьевна Решетникова. – Ещё будучи на флоте, удивлял матросов своей удалью. Был у них на корабле некий боцман, который уж очень любил матросиков мордовать. Как-то раз кинулся на молодого матроса, который честь не отдал, – и ну его лупцевать. Тут-то дядя Вася и не выдержал. Подбежал к тому боцману и, недолго думая, схватил того в охапку, поднял – да к борту. Свесил с борта – тот и успокоился. С тех пор угомонился, больше никого пальцем не тронул, а потом и вовсе с корабля списался.

Мама рассказывала, как дядю Васю закапывали в двухметровую «могилу». Он ложился в неё животом вниз, а сверху клали доски, и уже на доски забрасывали землю. Единственной связью с импровизированной могилой и поверхностью была верёвка – как задёргается, так сразу начинали откапывать. Трудно поверить, но, поговаривали, лежал он там от пятнадцати до тридцати минут! Откапают – а ему хоть бы что, только пот градом…

Или вот ещё. Когда дядя Вася сводил руки у груди, их не могли разнять и вдесятером! Как-то ради шутки забросил на сарай лошадь вместе с тарантасом. Ещё слышала, что по нему проезжал грузовик. На грудь клали щиты из досок, по которым и двигался автомобиль. На спор с мужиками за угол поднимал железнодорожный вагон. А уж цепи рвал – как нитки…»

Из рассказа родственницы Бабушкина Галины Михайловны Дуловой[153]153
  Галина Михайловна Дулова – известный вятскополянский краевед. Именно благодаря её стараниям в 2009 году был издан уникальный сборник документов «Русский богатырь Василий Фёдорович Бабушкин», посвящённый её прославленному родственнику.


[Закрыть]:

«Мой папа родом из Заструг, да и муж, к слову, оттуда же. Я часто общалась, да и сейчас общаюсь, с родными Василия Фёдоровича. Родня Бабушкина всегда отличалась весёлым нравом, все любили песни, но, главное, были чрезвычайно сильными! К примеру, там живёт мой дядя, Николай Иванович Бабушкин, внук старшего брата Василия Фёдоровича, Алексея. Так вот, при встрече всегда подавала ему только… пальчик. Иначе так руку сожмёт – мало не покажется! Не со зла – такая силища! Помню, ребёнком была, дядя Петя Бабушкин, брат Николая Ивановича, поднимет, бывало, на руки, сразу чувствуешь, надёжно, не уронит. Кстати, все Бабушкины очень любили детишек поднимать на ладонях. Поднимут – и хохочут; а вместе с ними и дети… Весельчаки! Дружные были. Колодец ли выкопать, помочь на огороде – всегда друг другу помогали. Вообще, деревня Заструги слыла очень веселой; в праздники – песни, смех, гармошка…»

Ещё раз вернёмся к воспоминаниям краеведа Н. Уракаева – к его рассказу об удивительных трюках силача:

«…Толщина звеньев цепи становилась всё больше, процедура разрывания цепей продолжалась, однако ни одну из цепей контролёры не могли порвать, тогда как все цепи Поддубный с нарастающим усилием рвал и рвал! Овациям публики не было границ…

…Следующим номером было состязание. Ассистент объявил, что богатырь и местный кузнец будут состязаться, кто быстрее разрубит пятикопеечную медную монету, кузнец – зубилом, богатырь – зубами.

Не арене появился стол, на нём – наковальня, зубило, молоток и две медные монеты. Вышли кузнец и Поддубный. Ассистент достал из кармана часы, кузнец вооружился зубилом, молотком, взял монету, богатырь – другую. Контролёры осмотрели рот богатыря и его зубы и не нашли отклонений от нормы: зубы как зубы.

– Начали! – скомандовал ассистент, засекая время на часах. Поддубный вставил в рот монету и начал резцами прокусывать её слева направо и наоборот. И через несколько секунд вынул изо рта две половинки. Подняв их над головой, показал публике. А кузнец отстал, он ещё почти минуту после этого продолжал рубить злополучную монету…

Так же, как и перекус монеты, с риском для здоровья и даже с риском для жизни богатыря был следующий номер. Поддубный сел на крепко сколоченный табурет. На его голову, свернув в несколько рядов, положили полотенце, а затем столбиком пять кирпичей. Богатырь должен был ладонями держать их так, чтобы они не свалились. Из публики вызвали здорового мужчину, дали ему в руки кувалду и предложили бить кирпичи. Многие из публики ахнули, а вызванный мужчина отказался бить по кирпичам, заявив, что он раскрошит череп богатыря. Тогда ассистент, повысив голос, закричал:

– Бей смелей, не ты отвечаешь за его жизнь!

Мужчина размахнулся и ударил по кирпичу, который рассылался вдребезги. Ассистент крикнул:

– Бей по второму!

Удар последовал мгновенно – кирпич разлетелся.

– Бей по третьему!

И третий кирпич, расколовшись на куски, полетел на арену.

– Бей по четвёртому!

И четвёртый разбит…

…Затем так же, как на голову богатыря били кирпичи, на груди его били камни. Поддубный спиной лёг на домотканный половик, голову его накрыли полотенцем, на грудь положили сколоченную из половых досок крышку… размером метр на метр. На эту крышку из досок водрузили большие камни; из публики вызвали молотобойца. Он взял кувалду и по команде ассистента стал бить камни, превращая их в щебёнку. Несмотря на протесты из публики снять этот номер с программы, его все же показали…

Поддубный из разной толщины железных полос «гнул браслеты», так в шутку объявил ассистент, бросал вверх и ловил двухпудовые гири. На 15 минут его закапывали в «могилу», показывал и другие номера…

Однако, коронным, мне кажется, был такой: Поддубный стал на край арены, на его плечи водрузили два бревна, один конец на плече, другой на земле. Поддубный, руками обняв брёвна, держал их, чтобы они не скатились, а на концы брёвен, которые спускались с плеч на землю, гвоздями пришили половые доски. Получился помост в 4 квадратных метра. Вызвали из публики 10 здоровых мужчин, они взобрались на доски. Богатырь стоит и покачивает этот помост. Из публики вызвали еще десять человек, и они друг за другом оказались на помосте. 20 человек на плечах одного!.. Поддубный стоит и улыбается…»¹²

* * *

Судя по архивным материалам, Василий Бабушкин успешно гастролировал не только в пределах своей губернии, но и выезжал к «соседям» – в частности, в Татарию, Удмуртию и Чувашию. И всюду Георгиевского кавалера и богатыря встречали как родного.

Дальний родственник нашего героя из Удмуртии (и по совместительству – краевед) Игорь Дектерёв рассказал автору этих строк, что летом 1920 года «Вятский Поддубный» приехал на гастроли в Ижевск. Местные организации – Пролеткульт и Красноармейский клуб имени товарища Троцкого – устроили в Летнем саду народное гуляние, во время которого и выступал атлет.

Вот что о Бабушкине сообщала местная пресса: «Он поднимал лошадь и 60 человек, крутил живую карусель, носил на себе 14 человек, рвал цепи, гнул шеей и головой железо, ломал пятикопеечные монеты. Денежный сбор поступил в помощь пострадавшим в боях за «советскую Польшу и красную Варшаву», а также погорельцам деревни Пушкари Якшур-Бодьинской волости».

Позднее поэт Владимир Тяптин в своей поэме про Ижевский цирк напишет о Бабушкине:

 
«Второй Поддубный» цепи рвал,
Монеты гнул, свивал железо,
И зал восторженный вставал,
Когда шёл Бабушкин с манежа.
 
 
Париж, и Вена, и Берлин
Тогда в Ижевске побывали,
Борцов – и женщин, и мужчин —
Ижевцы радостно встречали…
 

Бабушкин частенько приезжал в Вятские Поляны и окрестные деревни, где иногда встречался с бывшими матросами. Бывало, мерялись силами, но богатырь всегда выходил победителем. Правда, случались и курьёзы.

Из рассказа уроженца Вятских Полян, известного московского скульптора Владимира Курочкина:

«Корнями я из Усада, ближайшей к Вятским Полянам деревне, откуда мои родители; там же жил дед по отцу, Константин Иванович. Так вот, он рассказывал, как Бабушкин однажды приехал в Усад. Местные мужики встретили его хорошо, радушно. После того, как немного, что называется, «посидели-выпили», решили усадские похвастаться перед гостем своим доморощенным силачом. Однако, увидев вышедшего вперёд мужика, Бабушкин только хмыкнул, после чего предложил: я, мол, сяду за стол, а силач ваш пусть пригнёт мою голову к столешнице. Затем попробуем наоборот. На том и порешили. Сколько ни пытался местный мужичонка сдвинуть бычью шею богатыря, это ему не удалось. Поменялись.

– Теперь смотрите, братцы, – обратился Бабушкин к зрителям, сжал ладонь в кулак, потом выпрямил большой палец и буквально пригвоздил им местного «силача» к столешнице.

Усадские от досады аж крякнули, но вида не подали, что сильно обиделись. А потому, когда Бабушкин уже собрался было уезжать, предложили ему одну каверзу: прижать, мол, голову к столешнице дело нехитрое, а вот как, если берёзку молоденькую всего-то в два пальца обхватом взять да с корнем вырвать? Тут-то богатырь и попался: откуда было знать бывшему матросу, что даже медведю такое не под силу! Бабушкин подвоха не заметил, усмехнулся, подошёл к берёзке – и ну её рвать из земли. И только тогда понял, что взялся за неподъёмное дело. Одним словом, мочалил-мочалил, как рассказывал дед, он эту бедную берёзку, но с корнем вырвать так и не смог.

– Вот хитрецы, – сказал, подмигнув усадским, Бабушкин. – Всё-таки расквитались за своего…

А те хохочут: знай наших! Расстались хорошо, весело – с песнями и гармошкой. Главное, что никто в обиде не остался…»

Но не всегда всё заканчивалось миром. Однажды в Сушах Бабушкин забросил на сарай жеребёнка. Впрочем, об этом – отдельный рассказ…

* * *

Разговаривать со старожилами – одно удовольствие. Иной столько расскажет, что хоть садись за роман. А ещё могут кое-что показать – например, старинные фотографии: по нынешним меркам, раритет. Как повезёт. Когда разговорился с Петром Ивановичем Бабушкиным, сразу понял: повезло. Родом из заречных Сушей, Пётр Иванович оказался дальним родственником нашего героя.

Начну издалека. Среди тех, кто проливал кровь в Порт-Артуре, при Цусиме и в морских сражениях Первой мировой, вятских мужичков было немало. Случалось, из одной деревни отправляли на флот сразу с десяток новобранцев. Большие деревни были, живые, многолюдные. Вятских уважали за смекалку, добродушие и врождённое чувство собственного достоинства. А ещё они были сильными и отчаянными. Да и в бою им не было равных: и с врагом расправятся, и товарищу на выручку придут. Так воспитаны были своими отцами и дедами.

Потому-то вятским порой доверяли флотскую службу особенного свойства – к примеру, на императорских яхтах. Передо мной фотография вековой давности: на палубе корабля, сгрудившись в несколько рядов и сверкая парадной амуницией и белоснежными бескозырками, позируют фотографу русские моряки флота Его Императорского Величества. При тщательном рассмотрении удаётся разобрать название корабля – «Полярная звезда». Выходит, улыбаюсь собеседнику, перед нами фото команды знаменитой яхты, родной сестры не менее знаменитого «Штандарта». Два придворных судна, с которыми связана целая эпоха как в жизни последних Романовых, так и Российской империи…

14 сентября 1866 года в Россию на борту датского военного корабля «Шлезвиг» прибыла датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмара, невеста великого князя Александра Александровича Романова, наследника престола. При прощании в Дании на набережную с цветами высыпал весь Копенгаген. Провожая в далёкий, незнакомый Петербург 19-летнюю принцессу, вместе со всеми махал мокрым от слёз платком рыдающий Ганс Христиан Андерсен. Он провожал ту, в которую был тайно влюблён и которой иногда читал свои новые сказки – «Про стойкого оловянного солдатика» и, конечно, про Дюймовочку.

При Александре III императорским яхтам будет отведена особая роль. При нём же заложат две самые известные из них – «Полярная звезда» и «Штандарт». Наиболее помпезным окажется «Штандарт», ставший семейной яхтой Николая II. Именно на нём летом 1914-го российский монарх, находясь на отдыхе в финских шхерах, получит известие об объявлении войны его любимым братом Вилли – германским императором Вильгельмом II.

Мария Фёдоровна, мать Николая, предпочитала менее торжественную «Полярную звезду». Яхта была спущена на воду в мае 1890 года, и уже через несколько месяцев курсировала в качестве официальной императорской («Штандарт» появится пятью годами позднее). На этом судне Дагмара любила путешествовать, принимать гостей. Кроме того, каждые два года Александр III и Мария Фёдоровна на «Полярной звезде» отправлялись к родственникам в Данию; много плавали вдоль скандинавских берегов. После смерти мужа яхта будет передана в распоряжение вдовствующей императрицы. Возможно, её предпочтение объяснялось тем, что и сама датчанка долгое время оставалась для подданных недосягаемой, холодной и… прекрасной. Ну чем не Полярная звезда?

В трагические дни революции шикарную яхту Романовых облюбуют большевики, устроив на ней Штаб Центробалта.

Так вот, о фотографии. Среди матросов императорской яхты есть и вчерашний вятский мужик, а там, на фото, – боцман. Григорий Иванович Жуков. Красивый, крепкий матрос, с дудкой на груди и новенькой медалью. Григория Жукова призвали из вятской глубинки – из села Суши, что в нескольких верстах от Вятских Полян. За добродушный нрав, покладистость, трудолюбие и богатырскую силу очутился он однажды на яхте самого императора. Служба здесь была не то чтоб тяжёлая, зато требовала большой ответственности: знать свои обязанности на все сто, всегда выглядеть подтянутым и серьёзным, а ещё в любую минуту быть готовым дать правильный ответ. Например, встретившись с самим императором, суметь ответить на любой «каверзный» вопрос. После одного такого случая Жуков из простого матроса выбился в боцманы.

– Однажды стояли они где-то на Балтике, – рассказывает внук Григория Жукова Пётр Иванович Бабушкин. – Едва стемнело, Николай после обеда, а обедали тогда поздно, вышел на палубу покурить. Поблизости держал вахту дед. То ли от нечего делать, то ли по другой какой причине, Николай полюбопытствовал: откуда родом, матрос, как служба, харчи, да и вообще, доволен ли жизнью? Тот не растерялся: так, мол, и так, службой доволен, а вот по дому, врать не стану, скучаю – и по матушке, и по братьям. «Как сейчас без меня в сенокос-то управятся? Вспомнишь порой про заливные луга, рука так по косе-литовке и заноет…»

Приглянулся царю матрос, понравился и его ответ. Вскоре Жуков побывал в отпуске, потом и вовсе пошёл «на повышение», став на императорской яхте обладателем боцманской дудки.

– А как матросы относились к «царю-батюшке»? – спрашиваю Петра Ивановича.

– Дед рассказывал, очень уважительно. Мало того, они любили Николая чуть ли не как отца родного. И как было не любить, если матросы получали хорошее жалованье, а питание было отменным. Недаром все были как один здоровыми и способными управиться с тяжёлыми парусами и канатами в любой шторм. Кстати, на яхтах, помимо паровых котлов, имелись и паруса. Так и служили моряки до семнадцатого года. Остаётся только догадываться, откуда потом взялись орды свирепой матросни, затопившей офицерской кровью палубы военных кораблей российского флота. Скорее всего, причиной стала Первая мировая война, когда на флоте, как и в армии, возникла большая «текучка» личного состава – молодые матросы зачастую приходили с берега сагитированными большевиками, ратовавшими за поражение…

В родное село дед вернулся вполне состоятельным человеком. Отстроил собственный дом, женился, завёл детей. Всего детишек у него было аж тринадцать. Организовал свою маслобойку. У деда хранилось много фотографий, которые он привёз со службы; на некоторых из них был запечатлён и царь Николай Второй. К сожалению, почти все сгорели при пожаре. Единственное сохранившееся фото – вот это…

Рассказывает Пётр Иванович Бабушкин:

– О том, что с Балтийского флота вернулся служивый, вскоре узнал известный на всю округу силач Василий Фёдорович Бабушкин. От Заструг до Сушей путь неблизкий, не менее десяти вёрст, тем не менее поспешил в Суши. Именитого матроса дед встретил радушно: Бабушкина ждал богатый стол, отменная наливка собственного приготовления, жаркая деревенская банька. Встретились бывшие балтийцы хорошо, как братья – с крепким рукопожатием и тесными объятиями. Поели, выпили, потом разговорились… А дальше что-то между ними получилось, сильно заспорили. Одним словом, не поладили. Надо сказать, мой дед тоже был достаточно крепким, не особенно испугался Бабушкина. Однако гость цену своей силе знал, а потому поднимать руку на земляка не стал – понимал, мог и зашибить. Но снести обиду просто так не мог, что-то, видать, его слишком задело. Сверкнув глазами, увидел в стороне жеребёнка. Подскочил, схватил и… закинул на сарай. Потом, сердито надвинув на глаза картуз, размашистой походкой покинул двор.

– И чем всё закончилось?

– Долго потом сушинские мужики ломали голову над тем, как вызволить из опасной неволи несчастную скотинку, – смеётся Пётр Иванович. – Как того жеребёнка сняли с сарая, сказать не могу, давняя история…

– Лет до девяноста, наверное, дед-то дожил? – интересуюсь у рассказчика. – Тогда долгожителей много было – «богатыри – не мы!»…

– Мог бы, конечно, и до ста – запросто. Но в сорок втором умер на пасеке. Угорел от печки…

* * *

Сколько ни допытывался у родственников Бабушкина, где был и чем занимался богатырь в годы Гражданской войны, что-либо узнать так и не удалось. Война не понаслышке прошлась по родным местам нашего героя. Так, в 1919-м в волостном селе Вятские Поляны стояли красные части 2-й армии Восточного фронта, в частности, знаменитая 28-я «Железная» дивизия Вольдемара Азина. А вот в Застругах, Сосновке и соседних Малиновке и Сушах хозяйничали белые из Сибирской армии колчаковского генерала Гайды. Кто-то из местных уходил к красным, кто-то – к белым.

А с кем же был Бабушкин? История умалчивает. Хотя в советское время утверждалось, будто атлет активно сочувствовал Советской власти, доказывая свою лояльность тем, что с вырученных от выступлений денег делал отчисления в пользу Советов. По моему скромному мнению, следует понимать: человек, занимавшийся предпринимательством, соблюдал «правила игры», установленные существовавшим на тот момент режимом. Попробовал бы он не отчислять! Был бы у власти Колчак – отчислял бы ему. Но победили красные. И когда наступила эра «военного коммунизма», а потом и нэпа – ещё то оказалось времечко: за отказ от отчислений того или иного «налога» в пользу Страны Советов быстренько бы оказался в ЧК или в ГПУ. И не посмотрели бы на заслуги.

Вот одно из указаний волостного организатора выступлений атлета, где учтены определённые условия:

т. Поддубному

«На билеты от 1 до 5 ряда делайте надбавку по 5 копеек в пользу местных средств, а с 6 по 10 места по 3 копейки. Это не исключает 15 % со всего сбора.

Волорганизатор Р. Л. К. С. М.

По Шихазановской волости [подпись]

5/X-24 г.»¹³.

Скорее всего, во время войны Бабушкин не прекращал гастролировать. Как говорится, война войною, но жить-то надо. Сорокалетнего ветерана русского-японской войны и полного Георгиевского кавалера вряд ли кто посмел бы тронуть – к таким относились с явным уважением как красные, так и белые. Не случайно, герои с «Георгиевскими бантами» воевали и у тех, и у других, причём зачастую – на командных должностях (товар-то штучный!). Наверняка нечто подобное предлагали и Бабушкину. По всей вероятности, в то смутное время ему удалось-таки остаться в стороне, ведь многочисленные шрамы, полученные героем в Порт-Артуре, говорили сами за себя: он своё отвоевал…

* * *

…Скорый фирменный поезд «Вятка» маршрутом Москва-Киров летит сквозь тёмную, промозглую тьму. Минут через пятнадцать должен быть Владимир, а мне всё не спится. Хотя в вагоне тепло, уютно, чистенько. Да и соседи приличные: интеллигентная старушка, возвращающаяся из гостей от дочери, и подростки-молодожёны – как сказали, «с медового месяца» то ли из Турции, то ли из Египта. Счастливые. Все уже спят: старушка «по возрасту», юнцы – по молодости, ведь юность не знает бессонницы. Лишь я, «средневозрастной», отчаянно борюсь с Морфеем.

…Впервые о вятском богатыре Василии Бабушкине я узнал, учась в начальной школе, в классе втором-третьем. Прекрасно помню, как нас привели в обычный старенький дом в Вятских Полянах, на улице Азина, в котором и располагался тогда исторический музей. Тот музей отличался от нынешнего разительно. Конечно, с нынешним – новеньким, просторным и уже устоявшимся, – не сравнить. Зато в том, маленьком и тесном, были свои секреты. Чего стоил один лишь запах музея. И он запомнился мне на всю жизнь: пахло почти ощутимой стариной, этакой древней окаменелостью. Кто знает, может, то был едва ощутимый «аромат» мамонтового бивня или одного из птичьих чучел, висевших по стенам; свою порцию старинного «парфюма» наверняка добавлял и всякий хлам, натащенный сюда детворой. Но я уверен, то был запах Истории.

А ещё там были люди. Необычные, какие-то одержимые, казавшиеся нам, мальчишкам, этакими доисторическими мастодонтами. И возглавлял всю эту «историко-исследовательскую» когорту знатоков невысокий, плотнотелый человек, с мясистым носом и добрыми близорукими глазами. Звали его Павел Петрович Бяков. Что сразу обращало внимание при общении с этим человеком – он очень любил детей; и его своеобразная улыбка при взгляде на ребятню говорила сама за себя.