Текст книги "Родительский день"

Не раздвоилось ничего. Глазное яблоко откликнулось сильной болью, перед взором поплыли, закружились цветные пятнышки. «Самарканд» стоял как стоял – в единственном числе и пока что неподвижный. Потом снова затрясся, зашатался – вроде даже сильнее, чем прежде.

Боль отрезвила. И разозлила. Какие, на хрен, полтергейсты! Может, они и случаются, но уж никак не в деревеньках на северо-западе Нечерноземья, – им место в английских родовых замках, или в уютных коттеджах маленьких американских городков, или... Короче говоря, в других измерениях.

А здесь...

Крысы. Самые обычные крысы.

Крысы – это по-нашему. Много в Загривье крыс, просто не счесть, то-то Лихоедовы так люто с ними борются... Ушли было хвостатые из пустого дома, а теперь почуяли, что вновь есть чем поживиться, – и вернулись дружной колонной, через прорезанный в двери кошачий лаз, а затем через давно, еще при Викентии, прогрызенное отверстие – в нутро «Самарканда»...

Она мысленно твердила: крысы, крысы, крысы... Твердила как заведенная, не позволяя мыслям сбиться на другие объяснения. И чем дольше твердила, тем меньше верила себе.

А затем вдруг поняла: если наберется-таки духу и распахнет дверцу – увидит вовсе не громадных крыс, терзающих голову мадам Брошкиной... И голову не увидит...

Не-е-е-ет...

Марина теперь ЗНАЛА: там, внутри, – Маришка Кузнецова. С большим выцветшим бантом в волосах... Рука с неровно обкусанными ногтями скребется, бьется изнутри в дверцу. А лица нет, вместо лица – бесформенная, распухшая, позеленевшая маска, так вот он какой, энцефалит, и вот почему было не разглядеть черты у Маришки, всплывшей в памяти...

Старый холодильник шатался, раскачивался все сильнее, дверца на миг приотворилась и вновь захлопнулась – что мелькнуло там, в темной щели? Не пухлые ли пальчики с обгрызенными ногтями – обгрызенными до мяса, до кости, двадцать лет Маришка не брала в рот ничего иного...

«Самарканд» уже не стоял рядом со стеной – постепенно отодвинулся от нее в своей дикой пляске; шатался со все большей амплитудой, переваливаясь с передних винтовых ножек на задние, дверца приоткрывалась все чаще, пока что магнитный уплотнитель каждый раз притягивал ее обратно, но было ясно – очень скоро не сможет притянуть, и тот, кто сидит внутри, предстанет во всей своей мертвой красе...

Марина издала нервный смешок.

Она поняла, зачем мудрые и предусмотрительные конструкторы старых холодильников снабжали их дверцы замками, запирающимися на ключ.

Триада шестнадцатая
Две точные науки: мундирология и криминалистика

1

Кирилл застыл с поднятой для очередного шага ногой. И с погашенным фонариком.

Кого же он успел разглядеть там, слева, – мельком, на грани восприятия? Темный бесформенный силуэт показался отдаленно похожим на человеческую фигуру...

Но лишь отдаленно.

Гораздо больше он напоминал...

Да, да, персонажа ночного кошмара – черный и зловонный призрак умершего Викентия...

Но сейчас-то он, Кирилл, не в кошмаре! Ноги не приросли к земле, и глотку не сдавила петля дикого ужаса... Или... Тогда ему тоже казалось, что он может ходить по дому, может говорить, пока...

Он сделал пару шажков вперед – для проверки. И осторожно, негромко крикнул: «Эй!» – словно опасался, что из темноты кто-то отзовется...

Не отозвался никто. Но голос и ноги в порядке, и это радует... Так кто же (или что же) там, в темноте?

Кирилл перебирал и отбрасывал варианты. Какая-нибудь прошлогодняя копна? Да нет, силуэт явно выше и <У>же... Куст? Едва ли, сплетение ветвей и листьев не может выглядеть столь единым и сплошным...

Самый простой выход: пройти мимо, не оборачиваясь, – Кирилла не устраивал. Хватит оставлять за спиной непонятное...

Но и подойти, осветить фонариком... Нет уж, не в этой жизни.

Чертова молния! До чего ж не вовремя она случилась, шел бы себе в темноте и горя не знал...

И тут Перун, или Илья-пророк, или кто-то еще, командовавший небесным электричеством, осознал оплошку и поспешил реабилитироваться: после долгой паузы полыхнула молния, полыхнула на полнеба, а грохот... Кирилл даже присел от неожиданности.

Но все-таки успел вновь увидеть темное нечто. Благо смотрел как раз в ту сторону.

Не куст... И не копна... Очень похоже на человека, но вот ноги...

Потом Кирилл рассмеялся, – громко, не скрываясь. И решительно пошагал в сторону черного силуэта. Можно бы и сразу догадаться... Однако же не догадался – урожай поспеет не скоро, и трудно ожидать в июне встречи с пугалом. Наверное, так и простояло в поле с прошлого года...

Не стоило тратить драгоценное время на осмотр сей пародии на человека. Но Кирилл все же решил потерять пару минут. Для некоего самоутверждения. Для закрепления хоть маленькой, но победы над собственным страхом...

Пугало вполне стоило потраченного времени. Конструкция примитивнейшая, без изысков: на две крестообразно сколоченных палки напялен головной убор, да кое-как натянута старая одежда. Надо быть очень глупой птицей, чтобы принять за человека. Или очень напуганным любителем военной истории. Вороны, например, уже к вечеру первого дня издевательски усаживаются на «головы» таких бездарных манекенов.

Но головной убор и одежда своей оригинальностью с лихвой искупали все мелкие недостатки дизайна. Венчала крестовину немецкая каска образца 1935 года – для Загривья, надо понимать, вполне заурядный факт, здесь этого добра хватает.

Но сама каска... Кирилл повидал достаточно подобных деталей военной амуниции, откопанных из земли, – русских, немецких, финских – но именно такую живьем узрел впервые. До того лишь на старых фотографиях...

Из земли обычно выкапывают саму железную основу, чья степень коррозии зависит от свойств грунта, скрывавшего находку. Ремень, подшлемник, камуфляжный чехол – или полностью разрушаются, или находятся в состоянии, не допускающем восстановления... Исключения крайне редки.

Но сейчас перед Кириллом оказалось как раз исключение... Да еще какое... Каска выглядела новой, хоть и не новенькой. И в тоже время старой, хоть и не ископаемой. Звучит не особо внятно, но так оно и было.

Подбородочный ремень потертый – однако явно родной. Ну-ка, а подшлемник... Кирилл ощупал рукой внутренность каски – ага, и подшлемник на месте. Камуфляжного чехла нет, но Кирилл не помнил, употреблялись ли они в сорок первом в России... Именно в сорок первом: уже в следующем году немцы перестали изображать по бокам вот эти два щитка, с орлом и свастикой, и с диагональными трехцветными полосами, – слишком заметны для снайперов.

М-да... Полное впечатление, что владелец каски получил ее на складе весной сорок первого года, участвовал с нею на голове в нескольких полевых учениях, может даже в Югославской кампании вермахта, затем попал в Россию, провоевал пару месяцев все в той же каске, а потом... А потом случилось странное: обнаружил бравый пехотинец бесхозную машину времени (каких только трофеев пехоте не попадается), да и запихал в нее касочку, да и отправил зачем-то в год этак 2004-й по рождеству Христову, – а там головной убор с радостью приняли, и тут же нашли применение: напялили на пугало. Так и болтается два года... краска слегка облезла, появились легкие потеки ржавчины, но кожаные детали еще вполне приличные...

С мундиром – вернее, с кителем от мундира – почти та же история... Почти, да не та. Потому что тут даже редких исключений не случается. Вернее, Кирилл с ними никогда не сталкивался... Не сохраняется ткань в земле десятилетиями, истлевает напрочь... И все мундиры вермахта, что можно найти ныне в продаже или в частных собраниях (государственные музеи не в счет) – новоделы. По крайней мере наполовину: ткань и пошив современные, металлические цацки – подлинные. Но стоит такая имитация не дешево, даже самая условная – не одну сотню долларов. И на пугала их надевать как-то не принято...

Однако – вот, наглядный пример... В таком кителе на парад, конечно, не пойдешь, но ткань относительно крепкая – того самого цвета, что наши именовали «мышиным», а немцы – «фельдграу»... Ну и кем же был владелец мундира? Не рядовой: алюминиевая четырехлучевка на погоне – фельдфебель... А вот род войск не понять, но едва ли пехота. Похоже, окантовка погонов и воротника некогда была все же не белая и не желтая... Может красная, может зеленая... Значит, артиллерия или мотопехота... Или егерь? Кирилл попытался вспомнить, могли ли оказаться именно тут, под Загривьем, егеря летом сорок первого – да так и не вспомнил... Военно-историческими исследованиями лучше заниматься дома, когда под рукой полки со справочной литературой. Или компьютер с выходом в интернет, на худой конец...

Черт возьми...

Или, на самый-самый худой-подтощалый конец, запасные батарейки к фонарику! Кирилл, чертыхнувшись, чуть ли не побежал обратно к тропе имени пламенного вьетнамского революционера. Увлекшись детальным исследованием пугала, он только сейчас заметил, насколько ослаб свет фонарика... Идиот... Там Маринка с ума сходит, а он нашел дурацкое чучело, – и разинул рот, забыв обо всем на свете... «Юрок у нас задумчивый, увидит чего – все из головы вон...» Кирилл у нас тоже задумчивый...

Он шагал уже по проселку, вновь без света, экономя батарейки, – и ругал себя последними словами. Нашел, называется, загадку...

Нет, конечно, над странной нетленностью кителя и каски можно поломать голову (если не рассматривать всерьез версию о великой праведности и святости их прежнего владельца либо владельцев). Можно – но незачем. Кирилл считал, что знает ответ.

Болото!

Болото Сычий Мох!

Случается, что в глубине некоторых трясин (не в каждой, опять же всё зависит от химического состава) процессы гниения не происходят. Вообще. Не выживают гнилостные бактерии, и все тут. Кожа, ткань, людские тела, – все нетленно. Например, в мемуарной литературе описаны случаи: в Отечественную шли бои на берегах залива Сиваш (он же Гнилое море, а по сути – огромное болото). Снаряды, попавшие в топь и взорвавшиеся в глубине, порой выворачивали останки красноармейцев армии Фрунзе, утонувших двадцать с лишним лет назад. Абсолютно не тронутые тлением трупы; шинели, буденовки – постирай, высуши, и хоть сейчас на склад. Такая уж там болотная жижа.

Сычий Мох, сомнений нет, обладает схожими свойствами...

(Да-а-а... В той трясине – бойцы Фрунзе, в этой – ополченцы-фрунзенцы; любопытные порой каламбуры подкидывает матушка-история.)

Но «черным следопытам», равно как и их «красным» коллегам, такая особенность болот помогает мало. Трудно обнаружить лежащий в глубине трясины небольшой объект, достать – еще труднее. Даже танки и самолеты извлекают редко, при особо благоприятных условиях... Однако этого солдата вермахта (а то и двух) – извлекли. Не из-за формы и амуниции, надо полагать, и не из-за дефицита одежды для пугал... Кирилл подозревал, что и не из-за оружия. Нет, тут ставки в игре куда выше... Солдатики – так, побочный продукт, отвалы при добыче знаменитой «деньги»...

Кирилл неожиданно понял, что его первоначальное любопытство: за продажу чего именно, черт возьми, ту «деньгу» получают? – угасло. Исчезло. Испарилось, как и не было. Ни к чему... Поля тут большие, п<У>гал много требуется... Не ровен час, какое-нибудь из них украсят твои джинсы и куртка...

...Тем временем небесный Чубайс вовсе уж закусил удила: дернул за все рубильники, и выставил на максимум все пантографы, и заменил толстенными «жучками» все предохранители. Сверкало и грохотало беспрерывно. Но все-таки в стороне от одинокого путника тропы Хошимина. Трудно оценить в темноте расстояние до огненного столба молнии, однако казалось: главная мишень Рыжего Громовержца несколько поодаль. Где-то в районе гривы. Или Сычьего Мха.

А потом в почти непрерывном сверкании Кирилл кое-что разглядел.... Прошел чуть дальше, снова всмотрелся: ну так и есть, тропу Хошимина куда правильнее было бы окрестить «тропой Сусанина»...

Неподалеку высилась насыпь бетонки, ведущей на свиноферму... Проселок тихонько-легонько, практически незаметно, – но забирал-таки влево...

Он тремя прыжками преодолел кювет и откос насыпи, вышел на дорогу.

Так, ферма – там, Загривье – там... Ладно, не такого уж крюка дал...

По бетонке Кирилл двинулся легкой трусцой.

Небесное буйство продолжалось, и когда очередная вспышка высветила низенькое приземистое строение, стоявшее чуть в стороне, Кирилл хлопнул себя по лбу.

Клава! Черт... Ну точно: домик без окон, «вроде баньки»...

Совсем забыл про девушку, проклятый склеротик! А ведь она ждет, наверняка ждет...

Он повернул было к баньке, но тут же трусца сменилась быстрым шагом, затем шагом медленным, затем какое-либо движение вовсе прекратилось.

Всё не так просто...

Совсем не просто...

Он ведь не сможет заскочить на минуту-другую: привет-пока, бежал, дескать, мимо, а теперь извини – дела...

Нет... Если он войдет в этот домик, выйдет не скоро... «Ты бы ушел от такой женщины, Козлодоев?!» Он не Козлодоев, но быстро уйти не сможет... И Марина...

А может, ну ее на хер, твою Марину? – задумчиво поинтересовался внутренний голос. Причем, подлец этакий, впервые употребил подобное выражение касательно законной супруги Кирилла. Почувствовал слабину своего альтер эго, не иначе.

Не все так просто...

Кирилл застыл в неподвижности на дороге – ни дать, ни взять Буриданов осел между двумя ослицами. Или ослихами? Без разницы, но ты-то точный осел, решай быстрей, сколько можно торчать столбом на бетонке...

Решили за него. С неба упала крупная, тяжелая капля, еще одна, еще, еще, еще...

– На хе-е-е-е-р-р-р-р! – громко оповестил он пустынную дорогу и Великого Электрика.

И припустил к приземистому строению. А вот так, дорогая! Дождь приключился, Неимоверный Тропический Ливень. Едва успел спастись в какой-то сараюшке, а то бы точно смыло в Рыбешку, оттуда – в Лугу, потом в Финский залив, в Балтику, в Атлантику, к черту на кулички, к теще на блины...

Однако спасся, а ты посиди-ка дома. Посиди, поломай голову, где твой муж – в Атлантике или у черта на блинах. Помучайся, любимая, – как он мучается насчет твоей псевдобеременности. На хер, милая, на хер!!!

Опаньки-и-и-и...

Возле самой двери домика Кирилл остановился.

Не из-за сплетения свастик, грубо и небрежно вырезанных, за полным отсутствием наличников, прямо в полотне двери,– нашли чем удивить, право слово...

Не в том дело. Дверь оказалась взломана – топором, а может и ломом.

Да-а-а... Старик Некрасов, хоть и сграфоманил как-то про топор дровосека, хоть и жульничал безбожно, играя в карты, но в женщинах таки понимал толк. В таких вот, русских, настоящих... Может, Клава нынешнего железного коня на ходу и не остановит, – тяговое усилие трактора помощнее, чем у крестьянских лошадок. Но в горящую избу войдет, сомнений нет. Вошла же в запертую – ради него, Кирилла!

– Тук-тук! – сказал он громко и весело. – Клава, ты здесь?

Кирилл быстро шагнул через порог, не дожидаясь ответа, – дождь с пугающей скоростью превращался в настоящий ливень; посветил фонариком.

Она была здесь...

Но уже никому, никогда и ничего не смогла бы ответить.

2

Если бы ЭТО продолжалось еще достаточно долго, Марина сошла бы с ума; или не сошла бы, а наоборот, взяла бы себя в руки, а заодно – тоже в руки – взяла бы что-нибудь острое, или тяжелое, или совмещающее оба названных качества, и, вооружившись этим острым-тяжелым, распахнула бы дверцу холодильника «Самарканд»; а может, она бы...

Впрочем, неважно.

Потому что ЭТО: полтергейст? Галлюцинация? Буйство одичавших крыс? – прекратилось.

Холодильник накренился вовсе уж сильно. Дверца полностью распахнулась. Содержимое рухнуло на пол.

Не крысы.

И, естественно (глупо было бы ожидать), не двадцатилетней давности труп Маришки Кузнецовой с раздувшимся, позеленевшим лицом.

На пол рухнуло то, что Марина час назад своими руками уложила в холодильник, – оскаленная башка мадам Брошкиной.

Холодильник стоял тихо-мирно – дверца наполовину распахнута, никаких самопроизвольных движений.

Голова лежала на полу. Но не совсем тихо и не совсем мирно...

В сенях имелось одно, но достаточно большое окно, – так называемого «верандного типа»: относительно маленькие стекла в густом переплете.

Молнии за окном сверкали постоянно – голова на миг освещалась мертвенным светом, причем световые пятна хаотично чередовались с черными тенями, отброшенными рамой. Затем вспышка гасла – очертания мадам Брошкиной едва угадывались в слабом свете свечи. Новая молния – пятна и тени на свинской морде чередуются уже чуть по-другому, а глаза вновь вспыхивают отраженным светом – загадочным и неприятным... Вновь полумрак...

От перепадов освещенности казалось: голова шевелится. Движется. Движется к Марине. Медленно, но уверенно и целеустремленно... Вспышка – и свиной пятачок повернулся под другим углом. Вспышка – пасть распахнулась пошире... Вспышка – ухо Брошкиной чуть сильнее прижалось к голове... Вспышка, вспышка, вспышка... И все ближе к ее ногам – с незаметной неумолимостью минутной стрелки, ползущей по циферблату.

Марина долго наблюдала за зловещей игрой света и тени. Или ей лишь показалось, что долго...

А потом негромко рассмеялась – совершенно безрадостным смехом. Кирилл, услышав такой смех, наверняка бы придумал срочное дело, позволяющее оказаться подальше от законной супруги.

Прочие же граждане, плохо знающие Марину, решили бы: молодая симпатичная женщина смеется какому-то печальному воспоминанию, – но уже пережитому, уже способному вызвать смех... Пусть и абсолютно безрадостный. И, соответственно, означенные граждане отнюдь не постарались бы немедленно увеличить расстояние между собой и Мариной.

Глупцы.

Потому что она только что решила кое-кого пристукнуть. Может, и не с летальным исходом, но оч-чень качественно. Она даже подозревала, что знает, кого именно...

Дело в том, что Марина не сразу обратила внимание на один любопытный факт, – все еще находилась под впечатлением выходок «Самарканда» и своих догадок о виновниках сего «полтергейста».

А зря, факт того стоил.

Бумага! Упаковочная бумага, – вернее, полное отсутствие таковой. Когда совсем недавно Марина убирала голову в холодильник, та была тщательно упакована. Теперь же сияла бесстыдной наготой...

Вывод?

Вывод прост, как свиное хрюканье. У мадам Брошкиной в ее нынешнем состоянии рук-ног нет. Или есть, но находятся далеко отсюда, неважно. Главное – кто-то помог распаковаться мадам. Вот он и появился – пока не на сцене, пока за кулисами – этот таинственный «кто-то».

Факт второй: раскачивать холодильник самостоятельно мадам тоже не стала бы – нечем, да и незачем. Чтобы не плодить лишние сущности, допустим: и здесь виноват «кто-то», тот же самый. Раскачивал холодильник именно он. Каким способом? Естественно, не забившись в щель между стеной и компрессором «Самарканда». Леска! Длинная и прочная рыболовная леска, привязанная к голове мадам и совершенно незаметная в полумраке сеней... Итак, наш «кто-то» на сцене: темные очки, длинный плащ, низко надвинутая шляпа и приклеенная борода, – опознанию не поддается.

Но криминалистика – наука точная. Стоит позаимствовать из ее арсенала классический метод «сочетания мотива и возможности», как картина разительно меняется. Кто отличался сегодня беспричинной алкогольной веселостью? Кто вполне может владеть запасным комплектом ключей от дома Викентия? Кто должен был прийти сюда к ожидаемому времени возвращения Кирилла?

Загадочный «кто-то» не просто лишился все маскирующих причиндалов, но и разделился, на манер амебы, на два вполне независимых организма: Толяна Форносова и Трофима Лихоедова.

Ну, комики... Петросяны недоделанные. Добили прихваченную у свояка бутыль и затеяли деревенскую шуточку, добрую и ненавязчивую, а если ее объект невзначай станет заикой – кто ж виноват, что у него так плохо с чувством юмора? Похоже, у Юрочка-ангелочка склонность к дебильным развлечениям – наследственная.

Дедуктивная задача решена. Даже ясно, где засели уроды, – на крыльце, где же еще? До сих пор подергивают за леску, пропущенную в щелку, тянут тихо-тихо. Ждут, когда же Марина заорет истошным диким голосом, наконец-то разглядев: к ней ползет Страшная и Хищная Свиная Голова! Кстати, уже могла бы и заорать, не вспомни она вовремя про бумагу, – путь Брошкина проделала немалый, больше полуметра...

План контрдействий сложился быстро. Фронтальная атака бесполезна: пока Марина будет громыхать засовом, друзья-придурки скатятся с крыльца и канут в темноте. А потом с невинным видом от всего отопрутся.

Но если аккуратно, вдоль стеночки, пробраться на другой конец сеней, к двери черного хода... – одновременно с этой мыслью Марина приступила к ее реализации. По пути прихватила огромную сковородку с полутораметровой ручкой. Кто-то будет сегодня менять трамблер совершенно бесплатно, да еще и болезненно морщиться при этом...

На пути к черному ходу предстояло пройти мимо мадам Брошкиной. Марина присмотрелась: вроде бы башка прекратила едва заметное движение...

Неужели шутники засекли скрытый маневр Марины? Она двигалась в густой тени, оставив свечку на столе у входа, – и надеялась остаться незамеченной. Но свинская башка и впрямь лежит неподвижно, как, собственно, и полагается лежать всем приличным головам, отделенным от тела...

Она осторожно присела возле мадам, стараясь по-прежнему оставаться в тени. Тихо провела рукой у пасти, затем опустила пальцы к самому полу. Расчет Марины был прост – если шутники ретировались, то леска валяется на полу, ослабевшая. Тогда глупо совершать под проливным дождем партизанские вылазки... Но если все еще натянута...

Леска не обнаружилась.

Никакая – ни ослабшая, ни натянутая.

Нигде – ни на досках пола, ни у пятачка Брошкиной.

Марина недоуменно хмыкнула, потянулась ощупать всю голову: уж где-нибудь леска да привязана, сейчас найдется...

Свиные зубы вцепились ей в руку.

Марина заорала.

3

Снаружи, за дверью, взломанной и распахнутой, льющаяся с неба вода стояла сплошной стеной.

А перед Кириллом стояла дилемма. Вот какая: или остаться здесь, рядом с трупом, или выйти наружу, – и буквально за несколько секунд промокнуть до нитки.

Он выбрал первый вариант. Мысль отправить на водные процедуры мертвое тело даже не пришла в голову: нельзя тут ничего трогать до приезда милиции. Хоть и совершенно неясно, когда она приедет, но все равно нельзя.

Но зачем она это сделала?

Да нет же, зачем девушка принарядилась и пришла сюда, вполне понятно...

Кирилл с удивлением понял, что видел ее до сих пор лишь в белом халате продавщицы, либо в нелепом ситцевом платьице, либо вообще без одежды. И какой-то уголок сознания, а может и подсознания, упорно твердил: неправильно, всё неправильно!

Раскинутые по земляному полу ноги в ажурных колготках – неправильно: должны быть голые, и чуть тронутые первым летним загаром, и со старым, давно зажившим, побелевшим шрамчиком над левой коленкой, и со светлыми, тончайшими, лишь очень-очень вблизи заметными волосками...

И мини-юбка – не то! И блузка, совсем недавно белоснежная, а ныне замаранная кровавыми пятнами, – не то! И соломенно-рыжие волосы, затейливое уложенные, – не то!

Впрочем, цвет волос Кириллу подсказывала лишь память, а от затейливой прически мало что осталось, – скомканный, спутанный ком, пропитавшийся кровью...

На лицо Кирилл взглянул один раз, мимолетно, быстро проведя по полу лучом фонарика... И больше не смотрел. Ни к чему. Пусть останется в памяти прежней, живой, улыбающейся...

Но зачем, черт возьми, она это сделала?

Да нет, при чем здесь Клава... Кирилл думал про убийцу, который разнес дверь несколькими точными ударами (теперь-то ясно, Некрасов с его знанием женщин тут не при делах). И тотчас же, не откладывая, убийца разнес голову Клаве – тем же орудием. Вернее – разнесла.

Уже догадались?

Кирилл догадался... Хотя, конечно, была у него одна подсказка, одна шпаргалочка...

Но любая подсказка, любая шпаргалка с формулой, – отнюдь не готовый ответ к задаче... И решил Кирилл ее САМ, чистой логикой, хоть и основанной на фактах, – так же, как расколол загадки третьей ополченской дивизии и болота Сычий Мох...

Может, лучше б не решал... Может, лучше бы ему все рассказали люди в погонах и в штатском... А он бы не поверил рассказанному, и метался бы по городу в поисках надежных адвокатов, и выстаивал бы очереди с передачами в СИЗО, и надеялся бы: чудовищная ошибка, все разъяснится, все пройдет, как кошмарный нелепый сон...

Но он вычислил сам – адвокаты и очереди еще возможны, но никак не мысли об ошибке...

Его случайную любовницу убила его законная жена.

ЖЕНА.

ЛЮБОВНИЦУ.

УБИЛА.

Что-что? Не смогла бы?! Да и измена мужа – не бог весть какая причина для убийства, в наш-то век? Ха-ха... Трижды ха-ха.

Он краем глаза видел, как благоверная расправлялась с бедной Калишей вскоре после того злосчастного минета. Эта – сможет! Эта бешеная ревнивая сука все сможет...

Вернее, уже смогла. Факты – вещь упрямая. Больше некому и незачем.

Она.

Марина свет Викторовна.