Текст книги "Родительский день"

Кирилл рванулся, в последний раз пытаясь разорвать невидимые путы, и...

В глаза ему ударил свет: яркий, ослепляющий, обжигающий.

Ключ третий
НЕ ВЕДАЕТ ДУША, ЧТО СТЯЖАЕТ ЗАВТРА...

Триада девятая
Дивизия-призрак

1

Он зажмурился, ослепленный. Солнечный луч прорвался в щель между занавесками – ветхими, застиранными – и разбудил Кирилла.

Сердце колотилось бешено, твердо решив: или оно разобьется о грудную клетку, или проломит-таки путь на волю. Казалось, ноздри до сих пор терзает зловоние черного призрака, в ушах раздается его шумное клокочущее дыхание. Кирилл несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пытаясь избавиться от последствий ночного кошмара.

Помогло... Относительно. Звуки-запахи постепенно улетучились, но сердце продолжало свои попытки с упорством, достойным знаменитого узника замка Иф...

Да-а-а... Бывают неприятные сны. Бывают ОЧЕНЬ неприятные сны. Случаются настоящие кошмары... Но такой... В любой самой гнетущей бредятине, что грезилась порой Кириллу, всегда присутствовала некая палочка-выручалочка, некая дверь в нормальную, здоровую реальность – осознание, пусть подспудное, пусть неявное: сон, кошмар, бред... Не взаправду. Не всерьез. Не бывает. Проснусь – и все кончится.

Иногда помянутая дверь маячила на переднем плане, иногда оказывалась надежно замаскирована... Но была. Всегда.

А вот сегодня... Никакой грани, никакого разделительного барьера между действительностью и кошмаром. И, соответственно, никакой двери в том барьере. Только что ты лежал, прислушивался к реальным звукам в реальном мире, и тут же, без перехода: добро пожаловать в кошмар!

«Если бы не солнечный луч, я бы попросту не выкарабкался, – понял Кирилл. – Сдох бы во сне от страха... И Маринка проснулась бы рядом с трупом...»

Он повернул голову, бросил взгляд на мерно посапывающую жену. И понял, что лежит на мокром. Пощупал: так и есть, наволочку хоть выжимай. Голова тоже сырая, волосы слиплись от пота...

Судя по тому, под каким углом падали солнечные лучи, – рассвело совсем недавно. Однако придется вставать. Валяться без сна – глупо, а пытаться снова заснуть... нет уж, ни за какие коврижки!

Кирилл выскользнул из постели, отобрал из валяющихся на полу одежек свои, направился с ними в руках в сторону кухни... И вновь – дежа вю какое-то! – застыл на пороге. Переступать порог не хотелось. Не хотелось, и точка. Призрак, до сих пор сидящий у окна на стуле с высокой резной спинкой? Фи, не смешите, какие еще призраки при ярком солнечном свете? Не положено-с.

Часы. Часы-ходики – вот что останавливало Кирилла.

Типичный штамп для романов-ужастиков: в ночном кошмаре с тобой происходят разные гнусные вещи; просыпаешься – уф-ф-ф, всего лишь сон! И тогда, чтобы жизнь медом не казалась: опаньки! некая деталь из кошмара – перед тобой наяву. Хотя оказаться той детали здесь, в реальности, ну никак невозможно...

Короче говоря, стоя на пороге кухни-столовой, Кирилл заподозрил: часы-ходики отнюдь не висят на стене, целые и невредимые. Они валяются на полу в виде разрозненных деталей: шестеренки раскатились повсюду, и стрелки лежат отдельно от погнутого циферблата... Добро пожаловать в кошмар, Кирилл Владимирович!

Через порог он шагнул, крепко зажмурившись.

Щелка между веками увеличивалась медленно, половицы оказывались в поле зрения одна за одной... Ничего. Пусто. Ни раскатившихся шестеренок, ни прочих деталей... Лишь потом Кирилл поднял взгляд на стену.

Ходики висели на своем законном месте. Маятник повис неподвижно, стрелки не вращались...

Кирилл не успокоился: кухонным ножом попытался открыть дверцы, из которых в кошмаре с мерзким звуком вывалилось нечто; дверцы не поддавались, наконец что-то хрустнуло – отворились... Внутри ничего непонятного и неприятного: кукушка —условная, стилизованная, больше похожая на чижика-пыжика. Механизм, выталкивающий птичку, сломался: сидела она боком, уставясь на Кирилла одним глазом, пыльная и понурая. Безобидная.

Ну и ладно. Можно поставить точку: сон, ничего общего с реальностью не имеющий. НИ-ЧЕ-ГО.

Теперь стоит одеться. А то картинка сюрреалистичная: часовщик с кухонным ножом и в костюме Адама. Одеться, и... – Кирилл невзначай опустил взгляд и закончил мысленную фразу чуть по-другому: и как следует помыться, ликвидировав следы ночных развлечений.

Холодной водой... б-р-р-р... Ничего, сэр, пора заново привыкать к прелестям сельской жизни.

2

Попить кофе (завтракать не хотелось) Кирилл вышел на крыльцо. Присел на лавочку, поставил рядом чашку – розовую в крупных белых горошинах, со слегка оббитыми краями.

Закурил, проигнорировав установленное Мариной правило: только вместе и только в определенные часы. Спать по утрам она любит долго, как минимум часа три-четыре в запасе есть, не учует... А утренний кофе и первая сигарета – сочетание идеальное, плевать на врачей с их факторами риска.

Раннее июньское утро в Загривье являло собой великолепное зрелище. Особенно отсюда, с высоченного крыльца. Солнце разгоняло с полей последние клочья тумана, росистая трава изумрудно сверкала... Деревня, вчера казавшаяся вымершей далеко не поздним вечером, уже проснулась и жила активной жизнью.

Профыркал куда-то знакомый ЗИЛ.

Неподалеку, в соседнем дворе, жизнерадостно горланил петух. Там же пропитой мужской тенорок вторил ему жизнерадостным матом.

Бойкая старушка гнала по улице стайку из десятка коз, среди которых отчего-то затесались две овцы с грязно-бурой свалявшейся шерстью; козы шли неохотно и все норовили остановиться, пощипать листья с придорожных кустов, – старушка подгоняла их, причем использовала в качестве хворостинки не что-нибудь, а тонконогую табуретку, которую волокла с собой. Прямо-таки пастораль, буколика: Хлоя, Хлоя, где твой Дафнис?..

Кирилл не любовался идиллическими картинками. Вглядывался в гриву – где, по словам Рябцева, добивали ополченцев из третьей дивизии... Из ДНО-3...

Из дивизии, которой здесь быть НЕ МОГЛО.

Рябцев мог перепутать номер, пусть и не производил впечатление человека, способного ошибаться и путать. Но мог.

В конце концов, какие у здешнего электрика источники информации? Рассказы отцов и дедов? Ага, так вот и сообщали все проходящие мимо красноармейцы и ополченцы местным жителям: номер части, фамилии командира, начштаба и комиссара, район дислокации и поставленные задачи. Вытягивались по стойке смирно и рапортовали. Бодрым голосом.

Однако главная-то деталь не могла укрыться от острого глаза местных: штатская одежда. Значит, добровольцы-ополченцы: пусть не дивизия, пусть истребительно-партизанский полк, пусть истребительный батальон, пусть батальон артиллерийско-пулеметный... Но в любом случае – ополченцы. Красноармейцы сорок первого года без шинелей и гимнастерок – нонсенс.

Беда в том, что дивизия и батальон несколько различаются численностью личного состава, раз так в пятнадцать... Трудно принять батальон за дивизию, даже малосведущему в военных делах человеку. Да и не останется после разгрома всего лишь батальона такой долгой народной памяти... И двадцать тысяч трупов по лесам-болотам не останется, даже для дивизии – многовато. Пусть цифра и преувеличена, все равно перебор...

Так что же за люди в штатском угодили в «Загривский котел»?

Не третья фрунзенская дивизия народного ополчения, ее боевой путь хорошо известен.

Но и никаких других дивизий, входивших в ЛАНО – Ленинградскую армию народного ополчения – здесь не было!

Равным образом никак не могли попасть под Загривье ополченцы Москвы – их дивизии носили свою, отдельную нумерацию, и использовались исключительно на московском направлении. И следы казаков-добровольцев, сведенных в Ростове кавалерийскую ополченскую дивизию, искать тут не стоит...

На левом берегу Луги, в предполье Лужского оборонительного рубежа ДНО вообще не действовали (по крайней мере официально) – лишь регулярные части Красной Армии.

Парадокс – не могли быть, но были. И погибли: неизвестно кто, вынырнувшая как из-под земли дивизия-призрак... Вынырнувшая и легшая обратно в землю.

Кирилл подозревал, что эта призрачная дивизия все-таки носила именно третий номер. Потому что знал: в хорошо известной истории третьей фрунзенской дивизии народного ополчения есть немало сомнительных моментов.

А называя вещи своими именами – необъяснимых.

3

Вообще-то главным увлечением Кирилла стала Зимняя война 1939-1940 годов.

Есть в нашей стране узкий круг историков-любителей, не отягощенных дипломами исторических вузов, но знаниями по избранной теме способных заткнуть за пояс любого профессионала. И Кирилл был в том кругу достаточно известен.

Немало довелось ему поколесить по местам былых боев на линии Маннергейма, приходилось бывать и в северной Карелии... Лазал по остаткам оборонительных сооружений, занимался самочинными раскопками. Перелопатил огромную кучу документов тех лет, и даже самостоятельно изучил финский язык! Не живой, разумеется – болтать на житейские темы с жителями Суоми не смог бы. Однако свидетельства людей, участвовавших в давних боях с той стороны, читал в подлинниках свободно, все реже заглядывая в словарь...

Публиковал статьи, и в бумажных изданиях, и в интернете... Но главным результатом трудов стала изданная два года назад небольшая, скромно оформленная книжка под названием «Суванто-ярви» – почти неизвестная история ста дней кровопролитнейших и бесплодных для советской стороны боев на берегах озера, ныне именующегося Суходольским. Книга вызвала яростные споры (все в том же узком кругу) – а это ли не свидетельство успеха?

Конечно, финансовому благополучию напечатанный за свой счет опус не способствовал – большая часть мизерного тиража раздарена, пара не распакованных пачек все еще пылится на антресолях...

Как ни удивительно, Марина, более чем скептично относящаяся к увлечению мужа, – затею с книгой лишь приветствовала. Неужели статус супруги писателя показался столь привлекательным?..

Интересовался Кирилл и затянувшимся эпилогом к Зимней войне – боевыми действиями между советскими и финскими войсками в 1941-44 годах. В документах, касающихся тех событий, он и обнаружил первую странность, касающуюся третьей дивизии народного ополчения...

Два полка из помянутой дивизии появились в конце лета под Олонцом – держали оборону против финнов, наступавших к Свири. Почему лишь два? – удивился Кирилл. Где третий? Третий на финском участке фронта не обнаружился, следы его отыскались в сотнях километров южнее, на Гатчинском направлении.

Чудеса...

Расчленить дивизию подобным образом – фактически ликвидировать ее. Как прикажете штабу дивизии управлять разбросанными на таком удалении частями? Как работать службе тыла и транспорта? Единый организм боевого соединения попросту прекращает существование...

Заинтригованный Кирилл занялся историей третьей дивизии – и удивился еще больше.

Во-первых, недоумение вызвало время формирования.

Все ДНО с первыми номерами создавались в дикой спешке, экспромтом, в обстановке неразберихи и грозящего полного разгрома.

Но спешка спешке рознь.

Решение о создании трех первых дивизий ленинградского ополчения принято в один день, и, соответственно, одновременно началась работа по формированию. Однако завершена она была далеко не одновременно: именно третья, фрунзенская, дивизия, задержалась с отправкой на фронт, и задержалась существенно...

Конкретные цифры Кирилла поразили. Первая ДНО одиннадцатого июля уже занимает позиции у станции Батецкая. Третья – в Ленинграде, и занята боевой подготовкой, и лишь неделю спустя оказывается на фронте под Кингисеппом.

Скажете, неделя, – пустяк, совершенно незначительный срок? Может быть... Но только не в июле сорок первого... Создание первой ДНО и отправка ее на фронт, целиком и полностью, от решения горкома партии до окопов под Батецкой, – две недели. ДВЕ!!! Из них боевая подготовка – пять дней. ПЯТЬ!!!

Недельное опоздание при таких условиях – срок невообразимо долгий... Громадный.

В чем причина?

В нерасторопности и медлительности партаппаратчиков Фрунзенского района?

Из такой причины автоматически вытекали бы и определенные последствия для проштрафившихся партийных боссов: трибунал, приговор, расстрел. Время было суровое... Однако: ни расстрелов, ни снятий с должностей.

Может быть, не хватало людей, личного состава?

Непохоже... Хоть дивизия и именовалась формально фрунзенской, база ее создания оказалась куда шире одноименного городского района: Выборгский и Ждановский тоже активно поставляли туда людей. И населения, и предприятий на охваченной территории с избытком – можно сформировать и две, и три дивизии. Сформировали одну. Опоздав по срокам в полтора раза. ПОЧЕМУ?

И еще одна странность: в военно-исторических трудах, посвященных ленинградскому ополчению, расписано подробно, какая конкретно часть на каком предприятии создавалась. Например: первый стрелковый полк 2-й ДНО – сплошь рабочие завода «Электросила». Нет вопросов, всё ясно и понятно...

И лишь про третью дивизию скороговоркой: на предприятиях Фрунзенского района. И всё. Никакой конкретики...

Кирилл двинулся привычным путем: засел за мемуары ополченцев-фрунзенцев – ну-ка, кто из вас откуда призывался?

Выборгский район, Ждановский, Выборгский, снова Выборгский, Красногвардейск (ныне Гатчина)... Стоп! Гатчина-то тут при чем?

Выяснилось – вполне таки при чем. Не один, не два – семь с половиной сотен гатчинских рабочих-добровольцев (почти батальон!) отправлены в Питер, в дивизию народного ополчения... – угадаете с трех раз, в какую? Правильно, в третью фрунзенскую.

Дальше – хуже. В других областных городках выявилась та же картина – в третью, в третью, в третью...

Чудеса в решете.

Какая-то черная дыра во Фрунзенском районе... Гиперпространственный туннель в иные измерения, пожирающий людей. Гонят добровольцев со всей области и чуть ли не из половины города – при этом с трудом, со скрипом, с огромным опозданием наскребают одну дивизию... В которой, вопреки названию, жителей одноименного района – раз, два, и обчелся. И которую, вообще-то, куда правильней назвать выборгско-ждановской...

Но все документы твердят и твердят: фрунзенская, фрунзенская, фрунзенская...

Зачем?

Не для того ли, чтобы вдовы и сироты района не задавали лишних вопросов: а где, собственно, сложили головы наши отцы и мужья? Где, где.. В третьей фрунзенской дивизии народного ополчения! Вопрос закрыт.

Версия у Кирилла сложилась простая. ДНО-3 сформировали не с опозданием – по меньшей мере не позже 1-й и 2-й. Возможно, учитывая благоприятную ситуацию с людскими ресурсами, – даже чуть раньше.

Сформировали, и... И где-то угробили самым бездарным и позорным образом.

Бездарным и позорным – никак не иначе. О героически павших трубили бы все газеты, и никто бы не озаботился созданием дивизии-двойника.

Причем, очевидно, двойник неспроста просуществовал столь недолго – расчленили, раскидали людей по разным фронтам, а в сентябре и вовсе ликвидировали. Не переименовали в стрелковую, как прочие ДНО, – попросту расформировали. Нет дивизии – нет проблемы. И не задавайте глупых вопросов.

Прецеденты известны: погубленная в волховских болотах вторая ударная армия реинкарнировалась с тем же названием и номером, много лет историки живописали ее славный боевой путь, а про погибшую – молчок, словно и не было такой... В хрущевскую оттепель правда всплыла, все-таки армия, куда больше людей, куда больше уцелевших свидетелей...

Оставался открытым вопрос: где и как нашли свой конец добровольцы-фрунзенцы из настоящей, первоначальной третьей дивизии?

Ответ прост: здесь. Под Загривьем.

Поневоле заподозришь, что не слепой случай направляет наши жизненные пути... Неужели и в самом деле случайно попалось Марине объявление о продаже этого дома?..

Однако Загривье на ЛЕВОМ берегу Луги – значит, наступали?! Ополченцы – наступали???!!!

Вот это уже не просто глупость – преступление. Хладнокровное убийство пятнадцати тысяч человек. НИКТО и НИКОГДА не посылает людей с пятидневной военной подготовкой наступать. Оборона, и только оборона, – желательно на хорошо подготовленных к ней рубежах. А они – наступали. Не обмундированные, не у всех даже есть винтовки, пулеметов вдвое-втрое меньше, чем положено по штату кадровой дивизии... Командный состав – с нулевым военным опытом, запасники, – а профессиональные военные лишь от командиров полков и выше... У человека, бросающегося грудью на амбразуру, шансов уцелеть больше – как раз в тот момент может заклинить затвор у пулемета.

Убийство...

И сидел убийца очень высоко, иначе не смог бы так ловко замести следы...

Верный сталинец товарищ Жданов?

Маршал Советского Союза товарищ Ворошилов?

Кто???

Мертвым, в общем-то, все равно... Тем, кто лежит здесь – на гриве и в трясинах болота Сычий Мох...

И он, Кирилл, сможет сделать для них лишь одно: рассказать всю правду. Раскопать до конца гнусную историю – и рассказать. Написать новую книгу...

А пока... А пока он сходит на гриву и поклонится павшим. Прямо сейчас... Взглянул на часы – успеет, времени до пробуждения Марины с огромным запасом, она после таких ночей спит особенно долго и крепко.

Однако немедленно выйти не удалось, Кирилл вдруг вспомнил про незаконченное вчера дело: похороны лисицы. Вечером, опасаясь праведного гнева супруги, он всего лишь вытащил мертвого зверька из багажника и положил вместе с лопатой неподалеку, возле буйно разросшихся кустов сирени.

Ритуал не затянулся: неглубокая яма и коротенькая прощальная речь, причем мысленная: ну вот, кумушка, не воровать тебе больше куриц, не гоняться за зайцами, даже не украсить своим мехом плечи городской модницы... Соблюдать надо было правила дорожного движения. Аминь.

Вернув лопату в сарай, Кирилл вновь зацепился взглядом за незаконченный резной ставень на верстаке, увидел при дневном свете еще две заготовки в углу... И решил, не откладывая, прояснить один маленький вопрос.

Окна выходящего на улицу фасада высоко, искать лестницу не хотелось, – и Кирилл обревизовал два маленьких окошка, выходящих на скотный выгон.

Ага, вот след от вывинченного шурупа, вот еще один, а вот этот вывинчиваться не захотел, и занимавшийся демонтажем человек пустил в ход грубую силу – головка отломилась, излом блестит металлическим блеском, не успел покрыться коррозией...

Все ясно. Дом Викентия ничем не отличался от прочих домов Загривья: те же ставни и наверняка с тем же орнаментом... Однако кто-то их снял и унес, причем недавно.

Интересно, зачем?

Триада десятая
Прогулка утренней порой

1

Шестьдесят пять лет – немалый срок.

В сравнении с человеческой жизнью, разумеется. Для деревьев, зачастую исчисляющих свой земной путь веками, – уже меньше. Для Земли, ведущей счет на эры и эпохи, – невесомое и мимолетное мгновение...

Так думал Кирилл, поднимаясь на гриву по склону, испещренному старыми воронками – буквально одна на одной...

Мало, очень мало осталось ветеранов, переживших бои на Лужском рубеже. Из здешних берез и осин лишь немногие, самые старые, сохранили память о страшном лете сорок первого года. А вот земля помнит всё... Шрамы, истерзавшие ее тело – следы бомб и снарядов – заплыли, затянулись травой и кустарником, но не исчезли... И никуда не делась дремлющая в глубине ржавая смерть – до сих пор уносящая порой жизни охотников или грибников, запаливших костер в неудачном месте. У земли долгая память. И долго мстит она потомкам когда-то изуродовавших ее людей...

Впрочем, здесь и сейчас попадались ему и относительно свежие раны на теле матушки-земли – небольшие шурфы с кучами выброшенного наружу грунта. Наверняка дело рук местной молодежи. Подростки в местах былых жестоких боев, как им не запрещай, все равно идут и копают землю в поисках чего-либо стреляющего или взрывающегося. Мальчишеская тяга к оружию неистребима...

Троих «черных следопытов» они с Мариной повстречали вчера, по дороге на свиноферму. Парнишки лет пятнадцати-шестнадцати шагали, видимо, как раз с гривы. У двоих инвентарь, заурядный для доморощенных любителей раскопок, – лопаты и примитивные щупы: заостренные железные штыри с деревянными рукоятками. А вот у третьего...

У третьего на плече лежал металлоискатель «Юниор» – агрегат, хорошо знакомый Кириллу, он и сам пользовался таким на берегах Суходольского озера и реки Бурной... Не самая навороченная и дорогая модель, не напичканный суперсовременной электроникой «Гарретт-2500» – позволяющий отличить лежащую глубоко в земле монету от кольца той же массы. Однако вполне надежная рабочая машинка, легко засекающая какой-нибудь ржавый наган на метровой глубине. А снаряд хорошего калибра – на вдвое большей.

Кирилла удивило наличие такой техники у деревенского любителя... Неужели находки позволяют окупить вложения?

Ясно одно: раз уж перешли на металлоискатели, то всё, что можно было собрать с поверхности, – собрано. И глупая смерть от подвернувшейся под ногу мины не грозит...

Он прошел по гриве уже метров четыреста. Воронки по-прежнему занимали большую часть поверхности, – ровных, незатронутых полянок мало. Да и размеры у них невелики.

Однако...

Это какие же чудеса героизма показали здесь в обороне прижатые к болоту ополченцы, что на них высыпали в полном смысле слова град смертоносного железа? Наверное, рядом с ними сражались и кадровые части РККА... И все равно сомнительно. Нет смысла тратить такие силы на добивание окруженных. Достаточно надежно блокировать попытки прорыва – и без подвоза боеприпасов и пищи, без эвакуации раненых долго противник не повоюет...

Загадка. И Кирилл чувствовал: он ее разгадает... Да, новая книжка получится куда более сенсационная, чем «Суванто-ярви», – та привлекла внимание лишь узких специалистов. Чем черт не шутит, вдруг удастся заинтересовать какое-нибудь большое издательство? Заманчивые перспективы...

В поросли молодого кустарника обнаружилась натоптанная тропинка. Кто-то здесь ходил, и не раз... Куда и зачем – выяснилось быстро: пройдя по тропе десятка два шагов, Кирилл очутился на краю широкой воронки с пологими склонами. И удивленно присвистнул...

Вот это да!

В воронке лежали боеприпасы, выложенные рядами на склонах. Старые, поржавевшие снаряды и минометные мины. Многие десятки, если не сотни...

Присмотревшись, Кирилл понял: перед ним пустышки. Фантики от конфет. Скорлупа от орехов. Взрыватели вывинчены, корпуса вскрыты, взрывчатка извлечена. Отходы производства «черных следопытов». Ну и масштабы у них, однако...

О ценах черного рынка на тринитротолуол Кирилл не имел понятия, никогда не поддавался искушению заработать на сделанных находках. Однако на металлоискатель хватит, без сомнения...

Пустышки – но выглядит груда металла более чем внушительно. Обязательно надо вернуться сюда с профессиональным фотоаппаратом – такой кадр украсит будущую книгу.

Он спустился по склону, внимательно рассматривая экспонаты ржавой коллекции. Зачем-то они были рассортированы – лежали рядами, сгруппированные по видам и образцам.

Знакомые все штучки...

Большей частью минометные мины – граждане, занимающиеся самочинными раскопками, именуют их «летучками», чтобы не путать с противотанковыми и противопехотными. Вот этими стрелял тяжелый немецкий миномет. И этими тоже он – так называемая «прыгучая мина», для более эффективного поражения живой силы... А вот другие – к легкому, пятидесятимиллиметровому, немного, всего три... Все правильно, к сорок первому году как раз два калибра: 81 и 50 миллиметров, – и состояли на вооружении вермахта...

Любопытно, что советский миномет, разработанный несколько позже немецкого 81-миллиметрового, имел калибр на один миллиметр больше. И спокойно стрелял трофейными немецкими минами. А наши в ствол немецкого не пролезали... Не забыть бы помянуть этот факт в новой книжке.

Следующие экспонаты нашей летней коллекции – немецкие пушечные снаряды. Тоже все логично: 75-миллиметровая пехотная пушка и 105-миллиметровая пехотная же гаубица. Значит, немцы не стали подтягивать сюда 150-миллиметровки, справились и без них... Дескать, много чести для ополченцев.

На поясках снарядов хороши видны следы от прохождения сквозь нарезы стволов. Однако, сколько же их, неразорвавшихся... Хотя неудивительно, Сычий Мох под боком. Топкие болота, как известно, настоящее проклятие для артиллеристов. У одних типов снарядов, угодивших в топь под определенным углом, взрывные трубки вообще не срабатывают. Другие взрываются, но погрузившись слишком глубоко, с минимальным ущербом для противника... Что поделать: генералы, формулируя свои требования для конструкторов оружия, никак не рассчитывают, что наступать или обороняться придется в трясине. Учебники военного искусства настоятельно рекомендуют болота обходить стороной. Хотя взрыватели мин легких немецких минометов отличались повышенной чувствительностью, недаром не сработавших пятидесятимиллиметровок тут всего три штуки...

Еще два вида снарядов Кирилл не сумел опознать. Возможно, от трофейных пушек вермахта, чешских или французских...

Патрон, валявшийся здесь же, попался на глаза случайно. И принесли его сюда тоже явно случайно, наверняка вместе с прилипшей к снаряду или к «летучке» землей, – больше ни единого боеприпаса от стрелкового оружия не видно. Кирилл поднял, осмотрел: от русской трехлинейки, капсюль вмят, но пуля на месте – значит, осечка, боец матернулся, передернул затвор, выбрасывая этот и досылая новый патрон... Или не передернул, сраженный осколком брата-близнеца валяющихся здесь снарядов.

Находка отправилась в карман, маленький сувенир на память...

Что у нас дальше? Один-единственный снаряд от «флака», незнамо каким ветром сюда занесенный... А это... Вот это уже интересно...

Он задумчиво созерцал два ряда снарядов. Советских снарядов. От 152-миллиметровой гаубицы. Попробовал сосчитать, дошел до двадцати трех и сбился, ряды были выложены достаточно небрежно, наезжали друг на друга...

Значит, по гриве отработала не только немецкая, но и наша артиллерия? Случается... В Зимнюю войну, как хорошо знал Кирилл, неоднократно бывало: советские дальнобойные пушки продолжали громить финские позиции, уже занятые своей пехотой. Обычная неразбериха, плохо налаженные связь и взаимодействие...

В любом случае, трофейные русские 152-миллиметровки никогда на вооружение вермахта не поступали.

Или имела место ситуация в духе патриотических фильмов старых лет? Последние погибающие ополченцы вызвали огонь на себя? Кирилл недоверчиво хмыкнул. (Патриотические фильмы он недолюбливал. Как, наверное, и любой, хорошо знакомый по мемуарам и старым документам с истинным положением дел...)

Но даже если всё обстояло именно так, если найдутся тому свидетельства, в книге все равно необходимо будет рассмотреть и еще одну версию – сенсационную, с пряным запахом СТРАШНОЙ ТАЙНЫ.

Наша артиллерия била по своим СПЕЦИАЛЬНО!

Чем не вариант? Кому-то, в дикой спешке сформировавшему в Ленинграде дивизию-дублера, как кость в горле мешали упрямые ополченцы в Загривье, никак не желающие умирать, не оставляющие попыток пробиться к своим. И свои стали хуже чужих: из-за линии фронта, с одной из артпозиций Лужского рубежа, полетели сорокакилограммовые «чемоданы», добивая упрямцев...

Кстати, если здесь отработали гаубицы МЛ-20 (а так, скорее всего, и случилось) – это характеризует уровень принятия решений: вовсе не командир соседней кадровой дивизии приказал поддержать огнем ополченцев, а его подчиненные немного промазали... И не командир корпуса проявил самодеятельность... МЛ-20 – артиллерия, подчиненная командующему армией. А то и сам РГК[1]1
  РГК – резерв Главного Командования.


[Закрыть]... Решение об артналете вполне мог принять человек, пославший на верную смерть пятнадцать тысяч необученных добровольцев.

Эх, красивая версия вырисовывается... Конечно, патриоты-резуновцы снова взвоют, как гиены в течке: мы, мол, в сорок первом были ух и сильны! сильнее всех в мире, да не повезло чуть-чуть, а то бы мы уж... а он, Кирилл, дескать, злопыхатель и очернитель советской мощи и сталинского гения.

Ладно, не привыкать, отобьемся...

2

Вторую воронку, меньшую по размерам, но тоже служащую складом находок «черных следопытов», он обнаружил тем же самым способом, – пойдя по натоптанной тропинке.

Но лежали тут не боеприпасы...

Кирилл долго стоял на краю воронки без единой мысли в голове. Мозг отказывался осмысливать увиденное, отказывался – и все тут.

Лежали здесь останки. Останки, с которыми кто-то обошелся самым варварским, самым бессмысленно-жестоким образом.

Не скелеты... И даже не разрозненные кости...

Обломки, мелкие осколки костей – огромная груда на дне.

Свиноферма... Конечно же, это отходы со свинофермы, – ухватился Кирилл за спасительную мысль. Надо уйти отсюда, – понял он. Уйти, и забыть, и не задумываться, кому и зачем потребовалось так дробить свиные косточки... И о том, когда эти косточки успели так потемнеть, некоторые даже подернуться зеленым налетом, – тоже не задумываться... Отходы свинофермы, и точка.

Он не смог.

Не смог уйти, не смог заставить себя поверить в спасительную «свиную» версию...

Здесь лежали люди. То, что осталось от людей. Вон тот обломочек нижней челюсти, кость с двумя потемневшими зубами, что лежит совсем рядом, чуть не под ногами, – разве может он принадлежать свинье?!

Видел он не далее как вчера свинские зубы – в оскаленной пасти мадам Брошкиной...

Люди...

За что же вас так?! Кто же вас так ненавидел, что загнал на смерть – и продолжил убивать после смерти?!

Хотя нет, едва ли палачи третьей ДНО виноваты еще и в ЭТОМ, изломы костей свежие...

Способ, которым измывались над павшими, сомнений не вызывал, – вывернутый давним взрывом из земли гранитный валун-наковальня (из-за него-то наверняка и выбрали именно эту воронку), рядом валяется здоровенная кувалда...

Родительский день завтра, сказало им ангельское дитя, дробя на куски крысиные косточки.

Родительский день, говорите? Семейный, стало быть, праздник? Посторонние, значит, нежелательны? И в самом деле, к чему нужны свидетели такого обхождения с предками? Тюк-тюк по черепу, тюк-тюк по ребрам, каждый почитает родителей по-своему, у нас так уж принято... И нацистские свастики (какая, к чертям, славянская древность!), где только можно, – сегодня, по пути сюда, Кирилл разглядел даже собачью будку с резной опускающейся дверцей, украшенной ими... Будку! Собачью!!!

Тюк-тюк – вот вам за Сталинград! Тюк-тюк – вот вам за Курскую дугу! Тюк-тюк – а это за сорок пятый! Тюк-тюк – за штурм рейхстага!

Он понял – если не уйдет немедленно, то свихнется. Самым натуральным образом свихнется. Вокруг не ночной сумрак – яркое солнечное утро, но он, Кирилл, сделал шаг не туда. И оказался по ту сторону реальности. Тюк-тюк – добро пожаловать в кошмар! Тюк-тюк – у нас тут весело!