Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

– Григорий верит в ваш дар, но и святые старцы могут ошибаться. Так почему мы должны вам довериться?!

– У меня с собой есть два письма, о которых я уже говорил вашему супругу. Они не запечатаны. Вы можете их прочесть сейчас или вскрыть после даты, написанной на конвертах. Это как вам будет угодно, ваше императорское величество. Если то, что там написано, окажется неправдой, вы можете смело считать меня шарлатаном и в дальнейшем поступить со мной, как считаете нужным.

Императрица повернулась к мужу.

– Я не знаю! Просто не знаю. И не верю никому. А мне так хочется верить… – тут ее голос задрожал.

Государь встал с кресла и, подойдя к жене, погладил ее по плечу.

– Я прошу тебя. Успокойся, милая.

Александра Федоровна повернулась к мужу. Ее глаза влажно блеснули. Она хотела что-то сказать, но тут подал голос до этого молчавший Распутин:

– Все в руках Божьих! А Алексею уже лучше! Не надо себя так изводить, царица!

Император повернулся ко мне:

– Поручик, оставьте ваши конверты на столе и можете быть свободны. О наших намерениях вам будет сообщено особо.

В свое время я прочитал об этом сражении статью в интернете, чисто случайно наткнувшись на заманчивое название «Верден. Мясорубка дьявола». Начав читать, понял, что речь идет об историческом сражении между Германией и Францией в Первую мировую войну, но так как статья была написана не сухим, канцелярским языком, а живой, хорошей речью, то сначала прочитал ее до конца, а затем просмотрел документы за тот период войны. Меня не интересовала ни политические идеи, двигавшие армиями, ни тактика и стратегия сражений, а описание больших эпохальных сражений, унесших десятки и сотни тысяч человеческих жизней. Пытался понять: каково было людям умирать в мучениях? Именно тогда я пробежался по сражениям Первой мировой войны, после чего переключился на Великую Отечественную войну. Некоторые факты, цифры и даты, как оказалось, остались в моей памяти.

Оставив конверты на столе, я вышел из кабинета, а где-то спустя месяц, 22 февраля, вечером, раздался телефонный звонок из канцелярии императора. Меня желали видеть. На этот раз император принял меня, не сидя за столом, а меряя свой кабинет шагами по диагонали. Стоило мне показаться на пороге, как он резко развернулся ко мне. В его лице, глазах, движениях явственно читалась растерянность и настороженность. Мне было прекрасно известно, что личная религиозность государя, и в особенности его супруги, была чем-то бесспорно большим, чем простое следование традициям. Он истово верил в Бога, а значит, был легко восприимчив к принятию различных чудес и явлений.

– Здравствуйте, ваше императорское величество.

– Здравствуйте, поручик.

Некоторое время мы стояли друг против друга и молчали, потом император сказал:

– Мне почему-то кажется, что вы знаете, о чем я вас хочу спросить?

– Не знаю, ваше императорское величество, но если разговор идет о Вердене, то возьмите этот листок. Там дополнительно написано то, что я мог увидеть и понять.

Царь осторожно взял протянутый мною листок, так же осторожно развернул его и стал читать. Там было написано все, что я смог выудить из своей памяти: впервые примененные в мировой войне немцами штурмовые отряды, огнеметы и газовые снаряды, падение форта Дуамон, но главное там говорилось о просьбе помощи французского главнокомандующего Жоффра – в начале марта начать наступление на русском фронте. Император внимательно изучил написанный мною текст, потом обошел письменный стол, уселся в кресло, почти автоматическим жестом он достал из коробки папиросу и уже хотел закурить, как вдруг передумал и отложил папиросу.

– В том письме, что было отправлено моему кузену, говорится то, что я сейчас прочитал?

– Да, ваше императорское величество. И кое-что о судьбе самого германского императора.

– Что именно?

– Прошу извинить меня, ваше императорское величество. Невежливо отвечать вопросом на вопрос, но я все же спрошу. Когда германский император получил письмо с моими предсказаниями?

Николай II нажал кнопку электрического звонка, в тот же самый миг дверь распахнулась и на пороге появился гвардейский офицер. Он сделал шаг вперед и замер, в ожидании приказа.

– Мне нужна вчерашняя телеграмма из Швеции.

Спустя несколько минут на стол императора лег листок, и как только дверь за дежурным адъютантом закрылась, император пробежал глазами текст и коротко сказал:

– Два дня назад вручили.

– Отлично. В моем послании указано начало Верденской битвы, затем год отставки кайзера и падения германской империи.

– Германская империя тоже падет?!

– Да, ваше императорское величество. Вильгельм умрет в изгнании, где-то в Голландии.

– Кто же тогда станет победителем в этой войне?!

– Франция, Англия, Америка. Они получат все лакомые куски после развала четырех империй, – и, предваряя вопрос, сразу дополнил только что сказанное мною: – Также падут Австро-Венгерская и Османская империи.

Император какое-то время смотрел на меня неверящим взглядом, а потом тихо и растеряно произнес:

– Это же крушение целого мира.

Задолго до этого дня внутри императора росло ощущение, которое уже не раз охватывало его с начала войны. Видения, когда, словно в кошмарном сне, он летит в пропасть, чтобы где-то там, во мраке, разбиться насмерть, стали приходить все чаще и чаще, усиливая с каждым разом его внутренний страх. Все началось спустя полгода после начала войны с Германией. Человеческие потери, отступление, противоречащие друг другу доклады генералов, невнятные донесения, в которых говорилось о заговорах против него и его семьи. Потом до него дошли слухи, что народ считает его жену немецкой шпионкой. Это было противно, мерзко, гадко. Временами хотелось спрятаться, скрыться от всех, но чувство долга заставляло его постоянно быть на виду, особенно в это тяжелое для России время. Ощущению падения способствовали предсказания монаха Авеля и приступы его сына – цесаревича Алексея. Именно поэтому императору очень хотелось чуда, которое спасет его, его семью и Россию. Он уже не надеялся на себя, а на высшее милосердие… Неужели этот сильный человек ниспослан им свыше?

Император встал из-за стола, достал папиросу, прикурил, затем выдохнул дым и попросил:

– Это можно остановить?

– Насколько я все это понимаю, то судьба России сейчас зависит от того: выйдет она из войны или нет. Если нет, то это означает развал страны и гибель монархии. Тут есть еще один вопрос: как отреагирует кайзер на мое письмо? Мне кажется, что после моих доказательств, он даже если не поверит, то хотя бы должен прислушаться к ним, а значит, проявить интерес. Думаю, что это произойдет далеко не сразу, но так даже лучше. К моменту начала переговоров Германская империя должна в должной степени ослабнуть. А потом пусть Германия и дальше воюет с Францией и Англией, а Россия тем временем постоит в сторонке, копя силу.

– Вы понимаете, что говорите?! Это предательство! Нет! Я никогда не пойду на это! Никогда! – и император стал тыкать папиросой в пепельнице, стараясь погасить ее. Движения были нервные, поэтому он не только раскидал старые окурки вокруг пепельницы, но и испачкал пальцы. Несколько секунд смотрел на них, потом достал платок и стал с каким-то ожесточением их вытирать, после чего бросил платок на стол и резко встал.

– Вы свободны, поручик!

Не успел дежурный офицер передать меня лакею, чтобы тот сопроводил меня к выходу, как появился Распутин.

– Здравствуй, Сережа.

– Здравствуйте, Григорий Ефимович, – поприветствовал я царского фаворита.

– Идем со мной, – без всяких предисловий заявил Распутин. – Тебя царица-матушка видеть изволит.

Я пожал плечами.

– Идемте.

Насколько я понял из внешнего вида, комната, куда меня провели, была нечто вроде дворцовой часовенки. Алтарь, лики святых, глядящие со стен, свечи, а воздух прямо пропитан ладаном.

– Сергей Александрович, поклянитесь перед ликом нашего создателя, что все то, о чем вы говорили и писали – правда.

– Клянусь, ваше императорское величество. Все мои слова – сущая правда.

– Вы сегодня говорили с моим мужем.

– Да, ваше императорское величество.

– На нем и так лежит огромная ответственность за страну. А еще эта война! Все это вместе тяжким грузом легло на его плечи. Вы должны это понять. Ему сейчас очень трудно.

– Понимаю, ваше императорское величество.

– Я очень хочу мира с Германией и не потому, что немка. Просто мне хочется вернуть доброе и понятное мне время, видеть каждый день мужа прежним. Эти неудачи на войне, грязные слухи… Все это разъедает душу. Мы теряем искренность и любовь. Мы теряем сами себя. А впереди нас ждет… ужасная смерть. Господи, как это тяжело! – она какое-то время молчала, потом неожиданно спросила: – Скажите, Сергей Александрович, а помимо ваших страшных предсказаний что-то хорошее и светлое вам снится?

– Ваше императорское величество, к моему великому сожалению, я вижу только такие сны и поверьте мне, не получаю от этого ни малейшего удовольствия. Просыпаться в холодном поту, среди ночи с колотящимся сердцем… – помолчав, я продолжил: – Но самое отвратительное во всем этом: не только помнить ночной кошмар, но и знать, что он сбудется.

– Как это печально, – тихо произнесла императрица. – Такой сон, словно тяжело больной ребенок. Душа болит, сердце разрывается на части. Остается только надежда. А когда и она начинает таять… – не досказав, она замолчала, уйдя в себя, в свои мысли. Ее бледное лицо, казалось, потеряло последние здоровые краски.

Честно говоря, мне в свое время казалось, что если поставить царственную чету перед отвратительной картиной смерти, которая их ждет, они пойдут на все, лишь бы изменить предначертанную им судьбу, но, похоже, это было ошибкой. Они не выглядели сильными и энергичными людьми, готовыми порвать судьбе горло за жизнь своих детей, наоборот, они больше походили на уставших от жизни неудачников.

– Я поговорю с мужем. До свидания, Сергей Александрович.

Прощаясь с императрицей, я подумал: «Все, что мог, я сделал. Моя совесть чиста».

Тяжелая дубовая дверь кабинета открылась, и на пороге вытянулась фигура дежурного адъютанта.

– Ваше величество, прибыл начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенгайн.

– Пусть войдет.

Генерал переступил через порог кабинета и остановился. В руке он держал большой конверт. Когда дверь за его спиной захлопнулась, он вздернул подборок и стал рапортовать:

– Ваше величество, генерал…

Император коротко махнул рукой, останавливая официальный рапорт, после чего устало произнес:

– День был долгий и трудный, так что давай, Эрих, обойдемся без этого. Вы, мой товарищ по детским играм, можете обойтись и без официального доклада. И так почему вы здесь?

– Не волнуйтесь, ваше величество. Мой повод для визита – вот этот конверт.

Генерал сделал несколько шагов и остановился перед письменным столом хозяина кабинета.

– Конверт? Что в нем?

– Не знаю. Он был передан почему-то мне лично от барона фон Краузевица. Получен из России девять дней назад с условием, что я обязательно передам его в руки вашего величества вечером двадцать первого февраля.

Император с возрастающим любопытством еще раз оглядел конверт, который держал в руке генерал. Теперь, вблизи, он видел, что конверт не просто залит сургучом с печатями, но и прошит суровыми нитями, а также на нем стоят два штемпеля с датами.

– Я заинтригован. Что за даты стоят на нем?

– Одну дату поставила моя канцелярия, после чего конверт я положил в свой сейф, а вторая дата означает, когда конверт оказался у барона. Девятого февраля.

– Что все это значит, Эрих?! Объяснитесь!

– Не знаю, ваше величество. Барон уже много лет работает на нас, не раз проверен в деле, да и возраст у него не тот, чтобы глупо шутить. Думаю, что там важные сведения, касающиеся завтрашних событий.

– Если они важные, то почему вы их не доставили мне двенадцать дней назад?!

– Потому что в зашифрованной записке, приложенной к письму, говорилось…

– О, майн гот! Да просто вскройте конверт!

– Слушаюсь, ваше величество.

Процедура открытия конверта заняла немного времени, по выражению глаз и лица было видно, что императора переполняет любопытство. Он подался вперед, не сводя глаз с конверта.

– Вы сами будете…

– Нет. Прочтите мне.

Генерал достал из конверта два сложенных листка. На одном была надпись «Лично императору». Начальник штаба показал надпись императору и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.

– С ним потом. Читай сначала, что написано на первом листке.

Генерал положил пустой конверт вместе со вторым листком на край стола, развернул лист бумаги и быстро пробежал по нему глазами. Затем еще раз. Потом недоуменно нахмурился.

– Что там, Эрих?! Что?! – нетерпеливо воскликнул германский император.

Генерал четко и медленно прочитал о секретной операции под Верденом, которая должна была начаться только завтра. О длительном и кровопролитном сражении, которое продлится почти девять месяцев и не даст никаких значительных результатов ни одной из сторон. О сотнях тысячах убитых, об огнеметах, газовых снарядах и штурмовых отрядах, которые применят германские войска.

– Так об этом было известно еще две недели тому назад? Я правильно понял? – при этом кайзер гневно взглянул на своего начальника генерального штаба. – Как это могло произойти?!

Император еще секунду смотрел на Эриха фон Фалькенгайна, а потом резко протянул руку и схватил сложенный листок со стола. Развернув его, он прямо впился в него глазами. Перечитав содержимое листочка несколько раз, он нахмурил брови. С минуту невидящим взором смотрел в пространство, затем очнулся, снова пробежал глазами текст и вдруг неожиданно протянул листок генералу:

– Читайте вслух, генерал.

Начальник генерального штаба осторожно взял листок и прочитал:

– В 1916 году Германия запросит мир, но так его и не получит. 1918 год станет смертельным для Германской империи. В 1919 году Вильгельм II будет объявлен военным преступником и главным виновником мировой войны.

Генерал поднял глаза и посмотрел на императора:

– Что это?

– Не прикидывайтесь дурачком, Эрих. Это предсказание.

– Гм. Это так, ваше величество, но оно какое-то странное. Все пророчества, что мне довелось слышать, были туманными и расплывчатыми. И вообще, вся эта мистика, спиритизм, по моему мнению…

– Эрих, речь идет о точном и ясном предсказании. Другой листок о начале наших военных действий под Верденом должен был их подтвердить. Вы говорите, что конверт пролежал в вашем сейфе девять дней?

– Да, ваше величество. Курьер барона, обер-лейтенант Данциг, передал мне письмо из рук в руки. Печать в канцелярии ставили при мне.

– Гм. Барон фон Краузевиц, насколько я помню, имел своих агентов при русском дворе?

– Да, ваше величество. Именно он наладил качественный канал сведений, поступающих к нему прямо из окружения русского императора. Это письмо было получено через его людей.

– Так, может, это русская хитрость?

– Думаю, что это наиболее верное решение для загадки. У них сейчас дела из рук вон плохи. Могу вкратце, если желаете, изложить ситуацию на русском фронте.

– Генерал, уж поверьте мне, что надо, я уже знаю, – в голосе императора появились нотки злости и раздражения.

Начальник генерального штаба, знавший императора с детства, понял, что тот принял все написанное близко к сердцу и сейчас нервничает. В такие минуты его нельзя было успокаивать, потому что тогда он начинал еще больше злиться. Лучшим вариантом было помолчать и дать ему прийти в себя. Но долгое молчание так и не сняло напряжения, царящего в кабинете. Генерал видел это по выражению лица Вильгельма. Ему не хотелось говорить, но письмо требовало принятия четких и конкретных, а самое главное, немедленных решений.

– Извините, ваше величество… – генерал сделал паузу, как бы спрашивая разрешения на продолжение фразы.

– Говорите, Эрих. Я вас слушаю.

– Мне тут в голову пришла одна мысль. Меня не зря выбрали курьером для доставки этого послания. Если это письмо действительно пришло от русских, то они знают, что я не хотел войны с Россией, отсюда легко напрашивается вывод…

– Ваша мысль понятна, генерал, – голос кайзера выдавал его крайнюю задумчивость. Даже торчащие усы не придавали ему обычного грозного и залихватского вида. – Знаете, Эрих, я тут прикинул по датам, стоящим на конверте… Получается, что оно написано за три недели до сегодняшнего дня.

– Ваше величество, все же я думаю, что это какая-то хитрая игра русской разведки. Правда, мне пока не понятны ее цели.

– Об этом мы узнаем в течение пары недель, после нашего наступления. Нам об этом дадут знать французы. Если они не в курсе этого послания, то… надо будет все тщательно обдумать.

– Вы хотите сказать, что это шаг русских к примирению?

– Как по-другому можно это истолковать?! Если это так, то французы запросят помощи у союзников и, в первую очередь, у русских. Нам надо только подождать.

– Если я вас правильно понимаю, ваше величество, то мне надо дать соответствующие указания нашей разведке.

– Вы правильно понимаете, Эрих. Сформулируйте задание как можно нейтральнее, чтобы нельзя было догадаться о его сути. Тут есть еще одна странность. Заметили?

– Попробую предположить, ваше величество. В письме нет ни шантажа, ни угроз. Кто-то, ничего не требуя взамен, сообщает нам, что произойдет в грядущем.

– Что вы думаете по этому поводу?

– Извините меня, ваше величество, но мои сомнения насчет подобных предсказаний никуда не делись. Мне проще допустить, что наши планы каким-то образом оказались известны русским, чем признать факт ясновидения!

Кайзер встал, прошелся по кабинету, потом остановился рядом с генералом.

– Эрих, мне нужно все знать об этом прорицателе. Результаты докладывать мне лично! Идите!

Генерал резко развернулся и зашагал к двери.

«Его голос. В нем чувствуется страх. Дьявол! А я? Что будет со мной, если Германия падет?!»

Глава 14

Весна полностью вступила в свои права. Морозы сменила противная слякоть, галоши прохожих противно зачавкали в жидкой грязи. Мелкий противный дождик сек лица горожан, заставляя их прятаться под зонтами и поднимать воротники пальто. Я стоял у окна и смотрел на серые тучи, висящие над городом, готовые вот-вот разразиться очередным дождиком на мокрую брусчатку, и лужи, которые старательно обходили прохожие.

«Почти год, как я нахожусь в этом времени. Хм. Как-то странно звучит. Да и как вообще подобное заявление звучать должно? – тут начало моих рассуждений было прервано длинным, напористым звонком в дверь. Я не стал задаваться вопросом о том, кто это может быть, так как почти на девяносто пять процентов был уверен, что это Пашутин. Как-то так получилось, что мы с ним сошлись, несмотря на 14 лет разницы в возрасте. Судя по тому, что мне пришлось видеть за линией фронта, он был не только хладнокровным профессионалом, хорошо владеющим оружием, но и человеком, умеющим думать и взвешивать последствия своих поступков. При его кажущейся открытости и хорошо подвешенном языке у него была масса приятелей, но вот насчет друзей, наверное, этого нельзя было сказать. Насчет семьи я тоже ничего не мог сказать. Мне даже было неизвестно: в разводе он с супругой или просто живут порознь. Как не знал, есть ли у него дети. Мы не лезли друг другу в душу, что обоих вполне устраивало, зато новости, политику и военные действия обсуждали оживленно и с определенным удовольствием, причем все чаще приходя к тому, что наши мнения по большей части совпадают. Именно поэтому он был у меня хотя нечастым, но всегда желанным, гостем.

– Здорово, Сергей! Гостей принимаешь?

– Здравствуй! Заходи.

Не успел я закрыть дверь как он, понизив голос, спросил меня:

– Ты знаешь, что за твоим домом следят?

– Нет.

– Ты куда-то влез?

– Что влез – знаю, а вот на счет слежки впервые слышу. Впрочем, это можно было предсказать.

– Так-так, это становится интересным. Расскажешь? – тревога из глаз исчезла, сменившись любопытством.

– Пока не могу. Слово дал.

– А потом, значит, сможешь? Я правильно понимаю?

– Правильно.

– Так-так. А когда меня на допрос как уличенного в связи с тобой потащат, знаешь?

– Как только выйдешь от меня. Процедура стандартная. Сырой каземат, пытки, а потом… Но ты мне вроде как друг, поэтому закину за тебя словечко. Надеюсь, что ко мне прислушаются и заменят тебе виселицу – расстрелом.

– Очень смешно, но скажу тебе сразу – филеры, которые за тобой ходят, явно не рядовые. Опытные агенты.

Его вторая натура разведчика, даже не столько из любопытства, а сколько чисто автоматически пыталась выжать из меня хоть какую-ту крупицу информации. Я внутренне усмехнулся и спросил:

– Ты лучше скажи, каким ветром тебя ко мне занесло? Наверное, недели три прошло, как мы с тобой виделись в последний раз.

– Погоди! – тут он стал шарить по карманам своего пальто, по очереди извлекая из них бутылку коньяка, лимон, три яблока, шоколадку, поочередно суя мне в руки. – Неси в гостиную. Я сейчас.

Выложив все это на стол, я пошел на кухню нарезать ветчины и сыра. Спустя несколько минут появился Пашутин с лимоном.

– Сыр и ветчина?! Мне и невдомек было, что ты такой хозяйственный. Строгай, строгай, только не забудь потом лимончик порезать.

Спустя десять минут мы сели за стол.

– По-прежнему не пьешь? – поинтересовался ротмистр, наливая себе коньяк.

– Нет.

– За наше с тобой здоровье! – и Пашутин залпом влил в себя сто граммов коньяка, после чего лизнул дольку лимона и положил ее обратно на блюдце. – Эх, хорошо!

С минуту мы разглядывали друг друга, потом он спросил:

– Так и живешь один? Не скучно? Мамзельку какую-нибудь взял бы на постой! И в хозяйстве поможет, и постель согреет. Или уже есть?

В ответ я пожал плечами и в свою очередь спросил его:

– Ты-то как сам?

– Весело живу! Пришел нам на днях приказ: принять все необходимые меры для усиления работы разведки и контрразведки, дабы искоренить повсеместно шатание вражеских шпионов, шастающих в наших прифронтовых зонах. А к нему приложена интересная бумага: рассмотреть вопрос о создании северной школы разведчиков. Вот ты мне скажи, почему эта светлая мысль не пришла в голову нашему высокому начальству, когда война только начиналась? – Его лицо на мгновение сморщилось, словно он надкусил лимон, потом махнул рукой. – Наши почесали в затылке и отдали другой приказ: набрать людей из полиции и армии, а затем организовать для них курсы разведчиков! Ты человек со стороны, вот и скажи мне: чему можно обучить человека за три месяца, который к тому же относится к подобного рода службе с брезгливостью?

– Почему именно северная школа разведчиков?

– Потому что будет и южная школа.

– Для Турции?

– Для нее, родимой. Но это пока не скоро.

– Хорошо, но ты-то здесь при чем?

– Да притом! – Пашутин кисло усмехнулся. – Две недели тому назад меня срочно вызвало начальство и заявило, что хватит мне прохлаждаться – надо готовить разведчиков. Я тут же скромно так спрашиваю, а как насчет моего прошения об отправке на фронт, а мне говорят: у нас нет привычки разбрасываться опытными кадрами, поэтому извольте, господин офицер, выполнять приказ! Как тебе это нравится?

– Ты что, теперь преподаешь на курсах?

– Угу. Вхожу в комиссию по отбору кандидатов и одновременно преподаю на курсах! Это что-то! Ты бы видел это сборище идиотов! И при этом я ничего удивительного не вижу! Армейцы сознательно подсовывают нам тех, от которых хотят избавиться!

– Сочувствую. У меня где-то жилетка была. Сейчас достану, одену, и ты в нее всласть поплачешься.

– Ха-ха-ха! Ты все такой же, парень! Холодный, рассудительный, но при этом не обделен чувством юмора! Очень редкое качество! Знаешь, собственно, из-за твоих качеств я и пришел.

– Никак решил меня на свои курсы затащить?

– Думал. Теперь даже не знаю. Слушай, может, это не слежка, а, наоборот, охрана?

– Им виднее.

– Точно! Попробовать узнать? У меня есть кое-какие знакомые…

– Не надо!

– Как хочешь! Хм! Слушай, а чего мы сидим, словно бедные родственники, приглашенные в гости к богатому дяде?! Давай выпьем и закусим! Эй! Может, хоть раз, из уважения ко мне ты выпьешь рюмочку?!

– Уговорил.

Я встал и достал из буфета графинчик и стопочку, затем поставил все это на стол. При виде графинчика Пашутин всем телом подался вперед.

– Это что?!

– Вишневая наливка.

– Хе! Я-то думал… Ладно, пей свой сладкий компот, а я по Шустову пройдусь. Подняли! Так пусть удача всегда сопутствует нашим делам!

Мы чокнулись и выпили.

В газетах написали, что Николай II снова отправился в Могилев. Мне, честно говоря, уже мало верилось, что царь примет мои доводы. Правда, несмотря на это, за внешней политикой и за событиями на фронтах я продолжал следить с неослабным вниманием. Так, я прочитал в газетах, что перед поездкой в ставку царь принял французского посланника и пообещал помочь своему союзнику, оказавшемуся в трудном положении.

«Что ж, гражданин Романов, вы тут на хозяйство поставлены и вам решать, как дальше жить».

Именно поэтому телефонный звонок, раздавшийся спустя две недели, стал для меня в некоторой степени неожиданностью. К этому моменту я уже пришел к мнению, что туманные и невнятные предсказания старца для царской четы более приемлемы, чем мои. Они указывают на какую-то неопределенную угрозу, о которой толком неизвестно: сбудется она или нет. Их можно было понять: так жить спокойнее, чем, рвя жилы, бороться за свою судьбу.

– Сережа, жду тебя завтра, – раздался в трубке голос Распутина. – Приезжай к девяти утра. Встречу.

– А есть смысл, Григорий Ефимович? Эти пустые разговоры ни к чему…

– Царь хочет тебя непременно видеть.

– Буду.

Нетрудно было догадаться, что это приглашение так или иначе связано с французами. Распутин встретил меня у входа во дворец, как это бывало и раньше. На нем была голубая шелковая рубашка, поддевка, высокие лаковые сапоги. Провел в кабинет российского самодержца. Царь стоял и смотрел в окно, но стоило нам зайти, как он сразу повернулся к нам.

– Здравствуйте, ваше императорское величество.

– Здравствуйте, Сергей Александрович. Вы, вероятно, догадываетесь, почему приглашены?

– Французы попросили помощи.

– И это тоже. Так же получены сведения, что германский император проявил немалый интерес к вашим предсказаниям.

Я молчал, ожидая, что он еще скажет. Царь подошел к столу, но садиться не стал.

– У вас есть для меня новости? – поинтересовался он.

– Нет, ваше императорское величество.

– Пусть так. Зато мне есть, что вам сказать.

– Внимательно вас слушаю, ваше императорское величество.

– Я хорошо знаю своего царственного кузена и не сомневаюсь, что он захочет новых доказательств.

– Не даете ли вы мне таким образом понять, что мои слова о сепаратном мире с Германией вы приняли благосклонно?

– Александра Федоровна просила меня, чтобы я без предубеждения отнесся к вашим предсказаниям. К тому же в кое-чем я с вами согласен. России нужна передышка. Полгода, а лучше год. Но как ее получить, не поступаясь честью? Наши обязательства перед союзниками, как цепи, связывают меня.

– Ваше императорское величество, разрешите вас спросить?

– Спрашивайте.

– Военная операция в Белоруссии, в районе озера Нарочь, была лично вами отменена?

Император бросил на меня сначала удивленный взгляд, но уже спустя пару секунд понимающе ухмыльнулся сквозь усы.

– А я только хотел удивиться! Да, действительно, для того чтобы оттянуть германцев, по просьбе французского командования, был разработан этот план. Наше наступление началось, как мне помнится, девятого марта, но спустя двое суток завершилось из-за непогоды. Дороги – сплошная жидкая грязь. Окопы, землянки – все залито водой. Что тут сделаешь! Стихия на этот раз победила человека.

Император говорил вполне искренне, и все же, он, похоже, прислушался к моим словам.

«Надо проверить».

– Можно еще вопрос?

Царь утвердительно кивнул головой и потянулся к папироснице.

– Сколько погибло солдат во время этой операции?

Николай II только хотел поднести пламя спички к папиросе, но отвел руку, затем достал папиросу изо рта и с нескрываемым удивлением сказал:

– Мне докладывали, но точно не скажу. По-моему… около двух тысяч. А что?

– Если бы эта операция не была вовремя остановлена, то в ходе ее погибли бы около восьмидесяти тысяч русских солдат и офицеров.

Император нахмурился, потом прикурил, стараясь не смотреть на меня. После долгой паузы бросил на меня уничтожающий взгляд и сказал осуждающе:

– Вы поступили бесчестно. Все знали, но ничего мне не сказали.

– Во время нашей предыдущей встречи вы мне ясно дали понять, что ничьи советы вам не нужны. Я принял это как должное, ваше императорское величество, предоставив вам свободу выбора.

Царь сделал подряд две глубокие затяжки, потом медленно загасил папиросу в пепельнице и, избегая встречаться со мной глазами, повернулся в сторону окна. Некоторое время смотрел на низкие, темные тучи, висевшие над городом, потом произнес, так и не повернувшись ко мне лицом:

– Вы свободны, поручик.

Распутин вышел вместе со мной, не сказав за все это время ни слова. Только когда я, надев пальто и шапку, был готов выйти на улицу, негромко сказал:

– На днях еду домой. Вернусь ли – не знаю. Прощевай, Сергей.

– Даст бог, свидимся, Григорий Ефимович.

– Не знаю. Не знаю. Душу чего-то щемит. Словно навсегда уезжаю.

Не знаю, насколько повлиял наш последний разговор на правителя России, но когда в ставку прибыли французские министры с просьбой прислать русских солдат на помощь Франции, их приняли довольно сдержанно. Отголоском этого стали статьи в газетах, в которых писали, что французам и англичанам, если они хотят победить в этой войне, надо не сидеть за колючей проволокой и держать оборону, а наступать. В результате союзники уехали ни с чем.

В его следующий приезд из ставки я был вызван к царю телефонным звонком из императорской канцелярии. Николай II на этот раз был улыбчив и явно чем-то доволен. Даже поздоровался со мной первым и сразу задал ставший уже привычным вопрос:

– У вас есть что-либо новое для меня?

– Да, ваше императорское величество. Как для вас, так и для германского императора. С чего начать?

– С моего кузена.

– Морская битва между флотами Германии и Англии произойдет 31 мая – 1 июня 1916 года, в Северном море близ датского полуострова Ютландия. В ней примут участие около двухсот кораблей с обеих сторон, причем ни та, ни другая сторона не добьется большого успеха.

– Это все?

– Да, ваше императорское величество.

– Хорошо, – и он нажал кнопку электрического звонка. На пороге буквально спустя мгновение появилась фигура дежурного офицера.

– Бумагу, письменные принадлежности, конверт. Да и подготовьте сургуч, чтобы письмо запечатать.

Когда мое письмо было вложено в запечатанный конверт и унесено для отправки в Швецию, император снова обратился ко мне: