Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Глава 15

«К середине 1916 года почти в каждой семье люди или носят траур по своим родным, павшим на поле брани, или думают о близких, воюющих на фронтах. О скорой победе давно уже никто больше не говорит. Начальные успехи наступления Брусилова на австро-венгерском фронте были лишь временным подъемом духа народа. Англичане и французы не торопятся атаковать, зарывшись в землю. Отгородившись от немцев десятками рядов из колючей проволоки, они ничего не предпринимают, чтобы оттянуть хотя бы часть неприятельских сил с русского фронта. Атаки «в штыки» и голой шашкой против превосходящего по вооружению германца обходятся русским войскам очень дорого, так как не хватает винтовок, патронов и снарядов, не говоря уже об элементарной организации тыла, нехватке медикаментов и перевязочных материалов. Но это только полбеды, так как в тылу русских войск развернуто свое, только политическое, сражение. Здесь партии различного толка воюют за умы народа, растлевая его, толкая на борьбу. Стачки, митинги, прямой саботаж. Это притом, что русский народ, который так и не понял, зачем нужна эта война, все же воспринял ее словно бедствие, подобно большому пожару, который надо было тушить всем миром. Пришла беда – дадим ей отпор! Но бороться надо всем, как на фронте, так и в тылу, на пределе сил. Простым людям надо показать жертвенную готовность верховной власти пойти на все ради России, а что они видят вместо этого? Вялость, неуверенность и равнодушие в высших правительственных кругах и министерствах. Резкое возвышение неизвестно откуда взявшихся людей, которые занимают ответственные и важные посты в государстве, обходя знающих и уважаемых людей. Великие князья, за исключением геройской гибели князя Олега Константиновича, ничем себя не проявили, предпочитая оставаться в Петрограде и ничего не делать. В высшем придворном кругу не перестают плестись интриги за положение при дворе, за влияние и за материальные интересы. Все это создает благодатную почву для разного рода самых невероятных и в большинстве своем лживых слухов. Причем они, передаваемые из уст в уста, настолько искусно переплетены с правдой, что только наблюдательный и думающий человек мог задуматься о том, что это непросто народные выдумки, а самая настоящая агитационно-провокационная война, ведущаяся «патриотами» России. Все идет в ход. Распутин. Нехватка сахара и хлеба. Императрица – немецкая шпионка. Цель всех этих слухов и нашёптываний совершенно ясна. Расшатывание умов. Подготовка к свержению власти. Народ, подавленный поражениями на фронте, потерями родных и близких людей и нехваткой продовольствия, склонен к поискам причин своих несчастий, а социалисты всех мастей уж постараются направить его в нужном направлении. Император, вы – безвольный человек, ваши представления о людях, составляющих окружение, не соответствуют действительности. Вы верите болтунам и пустозвонам, а они вас предадут, сделают жертвенным агнцем на алтаре буржуазной революции. Да хоть бы этим кончилось, государь! Ведь ничего у них не получилось, потому что, крича с трибун «Долой самодержавие!», Гучковы и Милюковы расшатали не основы самодержавия, как считали, а всю страну. Итог сказал сам за себя. Война, трудности, разброд и шатание спровоцировали кровавый и жестокий бунт, который сумели направить в нужное русло революционеры, появившиеся в нужное время. Хм! Речь неплоха, но… неправдоподобна для слуха императора. Он по-другому смотрит и видит Россию, какой ему хочется ее видеть. Славные солдаты, желающие умереть за веру и отчизну. Добрые крестьяне, почитающие царя-батюшку. Прямо королевство кривых зеркал какое-то! Все! Хватит мыслить. Они уже выходят»

Придя немного раньше назначенного времени, заходить в дом я не стал и, остановившись недалеко от входа, продолжил репетицию речи, которую готовил для императора. Следующая наша встреча, судя по всему, должна была определить, внимет царь моим доводам или останется верен своим принципам.

Калитка в воротах отворилась в пять минут седьмого, пропустив сначала девушку, а за ней подпоручика. Тот слегка прихрамывал, опираясь на трость. Мне сразу показалось, что он слегка пьян. Когда они подошли, мои наблюдения подтвердились в виде мутного и злого взгляда, а также запаха. На груди парадного мундира висел крест. Подпоручик окинул меня злым, презрительным взглядом с ног до головы, а затем заявил вызывающим тоном:

– Вы, милостивый сударь, почему не на фронте?!

Не обращая на него внимания, я поздоровался с девушкой, после чего она растерянно представила меня своему спутнику:

– Валентин, это человек, о котором я тебе говорила. Сергей Александрович.

– Так вы мне так и не ответили на мой вопрос?! – не отводя от меня злого взгляда, резко выкрикнул Валентин.

– Валентин, перестань сейчас же!

– Погодите, Светлана Михайловна, – и я повернулся к ее жениху. – Кто вы такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Я тот, кто проливал кровь в окопах, пока ты просиживал штаны в тылу! Это тебе понятно?! Крест у меня на груди и трость в моей руке дают мне право спрашивать любого шпака, почему он не на фронте! Я достаточно ясно выразился?!

– Вполне. И чтобы успокоить ваш патриотизм, скажу: я поручик в отставке. Имею два креста и два ранения. Вы удовлетворены?

– Вы… фронтовик?! Почему вы мне сразу не сказали?! На каком фронте воевали, поручик?!

– Об этом как-нибудь потом, – я повернулся к девушке. – Мы не опоздаем?

– Да-да, идемте! Хотя спектакль начинается в половину восьмого, лучше прийти пораньше. Мы сможем выбрать себе места получше.

Его взгляд на окружающий мир, на который подпоручик теперь смотрел через призму войны, виделся ему черно-белым. В каждом штатском мужчине, который попадался нам по дороге, ему виделся трус и дезертир. Он говорил об этом громко, во всеуслышание, бесцеремонно отвергая робкие попытки девушки успокоить его и перевести разговор на более легкую тему. Он много говорил о патриотизме, братьях по оружию, о тяжелых условиях, которые закаляют мужчину. Слушая его, мне нетрудно было понять, что война сломала его, превратив в озлобленного, зациклившегося на войне человека. Теперь мне стало понятно, почему девушка пригласила меня пойти на спектакль, а не свою подругу.

Артистическое кафе располагалось в громадном подвале, разделенном на три зала. Фрески с гротескными изображениями гуляк и трактирщиков в первом зале, такие же арлекины в другом помещении, а вот третий был полностью черным, только потолок украшен мерцающими знаками зодиака, сделанными из осколков зеркал.

Вычурные и надуманные наряды у большинства присутствующих посетителей соответствовали всей этой обстановке. Декорации, как сам сюжет и роли, недалеко ушли от оформления театра.

Нимфы, эльфы и какие-то непонятные звери. Впрочем, полуобнаженные героини и эротические сцены кое-как поддерживали мой интерес к спектаклю, к тому же я откровенно развлекался, бросая взгляды на Светлану во время особенно игривых сцен.

Уровень красной краски иной раз просто зашкаливал на ее лице, особенно, когда при этом она ловила мои взгляды. Обратно, мы ехали на извозчике. Сначала я отвез девушку домой, потом доставил в отчий дом подпоручика.

Повернув ключ и открыв дверь, я услышал трель телефонного звонка. Подошел, снял трубку.

– Господин Богуславский?

– Да.

– Канцелярия его императорского величества. Завтра в девять тридцать вас ждут во дворце. Утром без десяти девять за вами заедут.

– Я и сам могу доехать.

– Передаю, что приказано, господин Богуславский. Извольте быть готовы к этому времени, – сухим и казенным голосом отчеканили на другом конце провода.

– Хорошо, – ответил я и повесил трубку.

Когда без десяти девять я вышел на улицу, там меня уже ждал экипаж. Поодаль стояла пролетка, в которой сидела моя охрана. Не успел я сесть, как экипаж сразу тронулся. По дороге, от нечего делать, разглядывал прохожих, вывески и различную рекламу до тех пор, пока мне на глаза не попался яркий плакат о военном займе. Агитационными плакатами различного рода был оклеен почти весь город. На одних были нарисованы карикатуры, издевающиеся над германцами, австрияками и турками, на других просили отдать все свои силы для победы русской армии, а на третьих – как этот плакат, где на фоне солдата-пулеметчика, стоящего в окопе, призывали купить облигации военного займа.

Мне уже доводилось видеть подобные плакаты о займах, но с пулеметчиком увидел впервые. Я собирался отвести от него взгляд, как неожиданно вспомнил то, что раньше ускользало от моего внимания, и все, наверное, от того, что ряд прочитанных некогда статей в Интернете выходил за рамки моих обычных интересов. Когда моя болезнь находилась на промежуточной стадии, я целыми днями лазил по сети, стараясь отвлечь себя от лишних мыслей, читая обо всем, что мне казалось интересным. Тематика была самая разная, в том числе и об истории оружия.

Меня не интересовали конструкторские особенности или технические характеристики, а просто было интересно читать историю создания различных видов оружия, а так же короткие биографии их создателей. Вот только в памяти почему-то только сейчас всплыли фамилии конструкторов: Василия Алексеевича Дегтярева и Георгия Семёновича Шпагина.

«Еще и Владимир Григорьевич Фёдоров. Ведь тогда я отметил, что все они перед Первой мировой войной жили. И вроде… вместе работали. Или нет? Гм. Конструкторское бюро? Не помню. Изобретали они, по-моему, автоматическую винтовку. Или кто-то из них? Пулемет Дегтярева появился уже после войны. В двадцатых-тридцатых годах. А автомат Шпагина уже в ВОВ. Впрочем, автомат можно купить у американцев. Он появится у них лет… через пять. Как его… «Траншейная метла». Еще… Токарев. Пистолеты ТТ. Как я мог забыть! Федор Васильевич Токарев. Еще Калашников. Нет! Тот родился уже позже, в советское время. Для начала и этих хватит».

Захваченный новой идеей, я даже не заметил, как доехал до дворца. Меня встретили и провели уже привычным маршрутом в кабинет императора. Государь, как обычно, сидел за столом. Не курил, но в пепельнице, стоявшей на столе, уже лежало три окурка. Поздоровавшись с ним, сразу отметил, что вид у него какой-то странно-взволнованный. Прямо перед ним лежала темно-вишневого цвета папка из сафьяна.

«Серьезный разговор грядет?»

Подтверждением этой мысли стали первые слова царя:

– Тот наш разговор все никак не дает мне покоя, Сергей Александрович. Все думаю о том, как Россия отвергнет и предаст меня. Как такое может быть?!

«Вместо того чтобы скрутить своих врагов в бараний рог, как и надлежит истинному правителю, он решил поплакаться мне в жилетку! Будет тебе сейчас жилетка!»

– Мои слова покажутся вам резкими, ваше императорское величество, но я думаю, что они необходимы.

Царь бросил на меня недоуменный взгляд. Судя по началу разговора, ему хотелось рассудительной и задушевной беседы, а не новых нелицеприятных откровений, но отступать было уже поздно после того, как он сам вызвал меня на этот разговор.

– Говорите, – в его голосе чувствовалось недовольство.

– Все дело в том, ваше императорское величество, что вы далеки от действительности, глядя на Россию глазами своих царедворцев, которые используют вас в своих корыстных целях. Взять хотя бы крупные поставки военной амуниции и продовольствия. Сапоги с гнилыми подошвами и консервы, где мясо с душком, – не редкость в армии. Скажите, чем заслужил солдат, идущий на смерть за веру и отечество, такое обращение?! А ведь те, кто подписывает миллионные контракты и получает свою долю, наживаясь на страданиях людей, находятся рядом с вами, ваше императорское величество! Простым чиновникам к таким большим деньгам не подобраться. Но и они воруют, только по мелочи! Теперь об армии. Не буду говорить о нехватке ружей и патронов, зато скажу об организации службы тыла. Почему не хватает санитарных пунктов и лазаретов? Я уже не говорю об острой нехватке лекарств и перевязочных материалов, а ведь это первейшая необходимость для воюющих армий. А средства гигиены? Не хватает бань и прачечных. Вы никогда не задумывались над этим, ваше императорское величество?

Царь не ответил, но зато теперь недовольство выражала вся его сущность, его каждое движение. Я усмехнулся про себя и продолжил:

– Теперь самое главное: солдаты, в большинстве своем крестьяне, просто не понимают, за что воюют. Вы им говорите, что нужно помочь братьям-славянам на Балканах, а простой крестьянин не понимает, зачем ему это нужно. Он вырос в деревне, и ему понятны только такие слова: земля, пашня, сенокос, жатва. Зато находящийся рядом с ним агитатор-революционер говорит ему просто и доходчиво: пойдешь с нами – получишь землю! У тебя ружье, брат. Возьми и пырни штыком в брюхо богатею – капиталисту, министру, царю. Это они сидят на твоей шее, это они загнали тебя в окопы! Это они не хотят отдавать тебе землю! И что после этого думать крестьянину, которому из дому пишут родители и жена о том, что все дорого, что у крестьян реквизируют хлеб, что без мужчины невозможно прокормить семью!

– Мне не нравится ни ваш тон, ни то, о чем вы говорите! – сейчас в голосе императора звучал гнев. – Вы не подумали о том, что ваши слова ничем не отличаются от речей этих, как вы выражаетесь, агитаторов!

«Правду о себе никто не любит! Теперь только осталось позвать слуг, чтобы высекли на конюшне излишне болтливого холопа!»

Царь несколько секунд смотрел на меня в ожидании моей реакции, но, не дождавшись, достал папиросу, закурил. Спустя минуту, после нескольких глубоких затяжек, спросил:

– Почему вы молчите?!

– Вижу, что вам не нравятся мои слова, ваше императорское величество, поэтому молчу, чтобы больше вас не раздражать.

– Да вы, похоже, обижаться умеете. До этого как-то не приходилось замечать за вами такого. Даже удивительно, – сейчас в его голосе чувствовалась издевка.

– Извините, ваше императорское величество, но чувство обиды, как и некоторые другие человеческие эмоции, мне не доступны, – увидев в его глазах недоумение, попробовал объяснить: – Видно, сказываются последствия ранения головы.

Только я подумал, что эти объяснения излишни и могут вызвать ненужные вопросы, как вдруг увидел, что Николай II как-то переменился в лице.

«Что-то гражданин Романов сегодня совсем странный. Прямо сам на себя не похож. И взгляд какой-то цепкий и ищущий».

Император затушил папиросу, потом, после короткой паузы, начал говорить:

– То, что вы сейчас сказали, Сергей Александрович, для меня не ново. Мы принимаем меры, нещадно наказывая мздоимцев и корыстолюбцев. О недочетах в военных поставках и работе служб тыла мне постоянно докладывают из главного интендантского управления. Да, я должен признать, что мы оказались не готовы к столь кровавой и затяжной войне. Но я верю в свой народ! Крепкий, выносливый, сильный верой, он не подведет ни меня, ни Россию! – государь видно хотел продолжать в том же духе, но, заметив иронию в моем взгляде, решил резко поменять тему. – Вы говорите о вооруженном мятеже, о революционерах, подстрекающих к свержению власти, о том, что Россия похожа на кипящий котел, готовый взорваться. Так вот, смею вам заметить, что в поступающих ко мне сведениях нет той опасности, о которой вы говорите. Есть много подобных случаев, но они все разрозненны. Есть социалисты, есть анархисты… Вон в Думе – целый блок оппозиции, который именует себя прогрессивным. Они поставили своей целью сформировать новое правительство, так как, видите ли, царь и его правительство не справляются со своей работой. К чему я вам все это говорю. Вы ведь исходите только из своих снов-предсказаний, которые являются вам отдельными видениями, поэтому не можете видеть всю полноту картины, которая предоставлена мне. Донесения, что поступают ко мне, составляют люди, облеченные властью и имеющие большой опыт государственной службы. Вот вы говорите, что солдаты слушают агитаторов и настроены против меня, но позвольте мне вам не поверить. Я часто бываю на фронте, постоянно с ними общаюсь, разговариваю. Поверьте мне, солдаты любят меня. Я это чувствую. И я их люблю. Они видят это, понимают и ценят, – царь замолчал, а мне только после этой отповеди осталось тяжело вздохнуть. Похоже, я снова выстрелил холостым патроном.

– Вы исходите из того видения, где в 1917 году рушится Россия. А правильно ли вы видите путь, которым она придет к великому бедствию? Нет. Вы не можете это видеть. Вы только предполагаете, как и я. Или, судя по некоторой уверенности в ваших словах, вы знаете нечто большее, но мне не говорите. Нет, упаси боже, я не подвергаю сомнениям ваши предсказания, но у меня есть подозрения другого рода.

– В чем они выражаются, позвольте узнать, ваше императорское величество?

– Мне хочется знать, что вы за человек.

– Что именно вы хотите знать?

– Не все сразу, Сергей Александрович. Давайте начнем по порядку. Доктор Плотников, лечивший вас после ранения в голову, утверждает, что вы просто уникальный случай в медицине, – он раскрыл сафьяновую папку и прочитал. – «Я не верю в чудеса, но в случае с Богуславским оно произошло, по-другому это никак назвать не могу». Это его слова. Другие врачи, обследовавшие вас, вторят ему, утверждая, что человек с подобным повреждением мозга никогда не может вернуться к нормальной жизни. А вы вернулись. Ничего не хотите сказать по поводу подобной странности?

Сказать мне было нечего. Отрицать очевидное бессмысленно. Но и рассказывать правду о человеке из будущего у меня не было ни малейшего желания. Да и не имело это никакого смысла.

– Наверное, меня хорошо лечили, ваше императорское величество.

– Пусть так. В течение двух месяцев были опрошены десятки людей, с которыми вас, так или иначе, сталкивала судьба. Профессор Иконников считает вас истинным русским богатырем, а, по словам командира охотников, капитана Махрицкого, для него такой офицер, как вы, что большой золотой самородок для старателя. Говорили также с вашей сестрой, – тут император переложил листы в папке, потом пробежался газами по строчкам. – Вот! Суть ее слов такова: Сережа – очень хороший человек, но он совсем не похож на моего родного брата. Странно, не правда ли, Сергей Александрович, когда подобные слова говорит единокровная сестра.

Николай II откинулся на спинку кресла, не сводя с меня взгляда. Некоторое время мы молчали.

– Правда ли, что вы обладаете просто невероятной, нечеловеческой силой?

– Силушка есть, отрицать не буду, ваше императорское величество.

– То, что вы одним ударом можете убить человека, тоже правда?

– Правда, ваше императорское величество.

– Ничего не хотите сказать о спасении Марии Владимировны Крупининой?

– Ничего, ваше императорское величество.

– Странно, а ведь именно вы приняли непосредственное участие в ее судьбе. Похищение девушки произошло на глазах ее дяди, который сразу заявил об этом в полицию. В его показаниях упоминались и вы, но уже спустя пару дней он их изменил. Там же, в полицейском деле, упоминается о поджоге дома и большом количество трупов, которые нашли на пепелище. Затем, каким-то чудесным образом, Мария Крупинина оказывается дома, жива и здорова. И вы тоже. В то время как матерые преступники, за которыми полиция гонялась годами, были найдены мертвыми. Причем, все они были убиты без оружия, голыми руками, – цепкие глаза императора по-прежнему были неотрывно устремлены на меня. – Я бы сказал, что скромность украшает героя, если бы не свидетельства других людей, согласно которых вы выглядите как жестокий и хладнокровный убийца. Вы действительно участвовали в расстреле безоружных немецких офицеров?

– Да, ваше императорское величество.

– Ничего не хотите сказать в свое оправдание?

– Нет, ваше императорское величество.

– У меня в папке лежит отчет о некоем изобретении в области химии. По некоторым данным новый сплав, – тут император раскрыл папку и, найдя нужный лист, прочитал: – легкий и прочный, может быть весьма полезен в промышленности и технике. Есть мнение использовать его в конструкциях аэропланов.

Николай II поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах стоял большой знак вопроса. Его удивление можно было понять: оракул оказался мастером на все руки.

– Об этом что можете сказать?

– Ничего, ваше императорское величество.

По лицу государя скользнула тень раздражения. Это было понятно. Такой ответ никак не мог удовлетворить самодержца России, привыкшего к тому, чтобы все перед ним выворачивались наизнанку, лишь бы ему угодить.

– Вы сами видите, Сергей Александрович, насколько странно выглядит все то, что с вами связано. Вы же не станете этого отрицать?

За этими словами последовал новый настороженно-испытывающий взгляд.

«Хороший доклад ему состряпали. Вот только к какому итогу Романов сам придет?»

Царь достал папиросу, прикурил и, сделав несколько затяжек, вдруг неожиданно сменил тему:

– Аликс недавно письмо получила от Распутина, а в конце его неожиданная приписка: «Верьте Сережке, и Господь не оставит вас!»

Не зная как расценивать новое свидетельство моей загадочности, я предпочел промолчать. Царь докурил, потушив окурок в пепельнице, продолжил:

– Мне думается, что я хорошо знал Распутина, поэтому совершенно непонятно, как вы сумели получить над этим человеком такую власть! Что еще более странно: на призывы моей жены вернуться в столицу он отнекивается, придумывая различные причины. Это вы приказали остаться ему в Тобольске?

– Нет, ваше императорское величество.

– Пусть так, но мне кажется, что это все равно как-то связано с вами, – император помолчал. – Знаете, в последнее время он часто говорил, что Россию может спасти только чудо, а потом привел вас.

Я снова промолчал.

– Что еще более мне непонятно, так это перемена отношения моей жены к вам. Сначала она вас невзлюбила из-за вашей резкости и прямоты, а с какого-то времени вдруг неожиданно поменяла свое мнение… Император протянул руку к папироснице, но затем вдруг резко отдернул ее. Все его поведение говорило об одном: он нервничает. – На днях ей довелось присутствовать на одном спиритическом сеансе… и, как любая женщина, она, естественно, поинтересовалась своей судьбой. Вызванный графиней дух Максимилиана Робеспьера неожиданно ответил ей, что ее семье больше не грозит никакая опасность, так как у них появился ангел-хранитель… с железными крыльями.

Новый испытующий взгляд. В нем явно читалось: подтверди или опровергни.

«Ангел-хранитель. Причем здесь эта мистика?! Погоди… Господи! Так он…».

Весь этот непонятный до этого момента разговор вдруг выстроился в полноценную логическую цепочку. В России процветали мистика и спиритизм, не обошли эти оккультные науки и двора Николая II. Мне уже приходилось слышать об этом пристрастии царской четы.

«А если эту мистику наложить на их глубокую веру в Бога и чудеса, ей сопутствующие, то, судя по всему, они решили, что я послан им откуда-то свыше. Хм. Как скажете, гражданин Романов. Хотите ангела, так я вам его представлю. Вот только как?! Стоп! Ну, конечно!»

Мне не надо было ни в чем убеждать самодержца. Этого он и не требовал. Ему просто хотелось получить хоть какое-то подтверждение своим мыслям. И он получил, что хотел.

«Кругом измена, трусость и обман» – такую фразу в своем дневнике оставит последний русский император Николай II спустя несколько часов после своего отречения.

Подготовленный документами и свидетельствами множества людей, говорящих о странных поступках и необъяснимых фактах, начиная с моего чудесного исцеления и кончая даром видеть будущее, глубоко верующий в Бога император признал за мной некую сверхъестественную сущность. Это было видно по его растерянно-испуганному выражению лица. Ему явно хотелось спросить меня: кто ты, поручик? Ангел или демон? Но он так и не решился. Спустя несколько минут натянутого, как струна, молчания император продолжил разговор, негромко спросив меня:

– Вы мне ничего нового не скажите?

– Битва на Сомме. Начнется первого июля. С одной стороны Германия, с другой – Франция и Британия. Будут большие потери с обеих сторон.

Мое сообщение о битве, которая должна была развернуться через две с половиной недели, не произвела на императора особого впечатления. Судя по его отрешенному лицу, он еще оставался под впечатлением нашего разговора. Я же выложил свой последний козырь. Это было последнее, что мне было известно из истории Первой мировой войны. Теперь оставалось только надеяться, что он прислушается к моим словам. Если нет, что ж…

«Вольному – воля, спасенному – рай!»

– Как вы думаете, стоит об этом уведомить германского императора?

– Думаю, что стоит. Пусть ему придет это сообщение за четыре-пять дней в невнятном изложении: битва на Сомме. Большие потери.

– Хорошо. Так и сделаем, – сказал он спустя пару минут молчания и нажал кнопку электрического звонка.

Когда процедура отсылки письма была закончена, император спросил:

– У вас все?

– Нет, ваше императорское величество, – и я изложил ему свои мысли о перевооружении армии.

Государь сначала с явным удивлением, но затем уже с интересом слушал меня. Услышав фамилии конструкторов, сначала переспросил, а потом записал. Немного подумал, перечитал фамилии и сказал:

– Федорова Владимира Григорьевича я знаю. Указ ему не так давно подписывал на звание генерал-майора. Насчет трех других отдам приказ выяснить.

– Тогда с вашего разрешения я пойду, ваше императорское величество?

– Ступайте, Сергей Александрович.

Спустя два дня мне позвонили из императорской канцелярии. Генерал Федоров, Василий Дегтярев и Федор Токарев нашлись на Сестрорецком оружейном заводе, где работали над автоматической винтовкой. Я уже хотел повесить трубку, как меня неожиданно спросили: есть ли у меня желание поехать и пообщаться с ними на месте? Тут мне пришлось задуматься. Я ничего не мог им дать, ведь даже сейчас они знали намного больше меня. Сказав, что перезвоню, я достал лист бумаги и карандаш. Я видел картинки и фотографии, но почему-то более или менее четко мне запомнились детали автомата АК с откидным прикладом в разобранном виде. Как смог, так и изобразил их на листе. Посмотрев на свое художество, подумал, что у семилетнего ребенка с задатками художника получилось бы в десять раз лучше, после чего порвал свои каракули.

«Нет, не мое это. Пусть сами придумывают. Они конструкторы, а значит, люди сообразительные. Им идею подбросить, да создать условия… Вот это правильно! Создать КБ и пусть усиленно работают в дружном коллективе! Вот только как осуществить все это? Обратиться к императору? Хм. Другого пути, видимо, нет. Хоть дело ускорю, а то пока еще царь раскачается».

Когда меня соединили с канцелярией, я только успел обрисовать свою проблему, как мне сказали, что согласно полученному распоряжению они всячески готовы способствовать в моей поездке в Сестрорецк. А еще через три часа мне был доставлен билет на поезд вместе с сопроводительными документами, в которых я числился генеральным инспектором, откомандированным на завод по делу особой государственной важности. Курьер, привезший бумаги, так же сообщил, что на завод о моем прибытии императорской канцелярией уже доложено и меня там ожидают. В девять утра я сел в вагон, а уже спустя полтора часа меня встретили на вокзале. Похоже, они были информированы о моей негласной охране, потому что на привокзальной площади меня ждали три экипажа, из которых один был лично для меня, второй – для моих телохранителей. На третьей пролетке, впереди, поехали два заместителя директора завода, которых прислали на вокзал для торжественной встречи. Звонок из канцелярии императора, моя каменная физиономия, телохранители – все это явно нагнало на заводское начальство страху.

Меня провели в хорошо обставленный кабинет директора, который судя по ничего непонимающим и испуганным глазам, пребывал сейчас в тихой панике. Сначала он робко поинтересовался: не хочет ли господин инспектор осмотреть завод, но после моего резкого отказа испугался еще больше. Нетрудно было представить ход его мыслей. Может, не доглядел и брак обнаружился? Или с немецкими шпионами что-то связанное? Время военное. Завод военный. Ведь не помилуют, загонят куда Макар телят не гонял. Вон как этот инспектор волком смотрит! Пронеси, Господи!

– Господин Богуславский, не желаете коньячку с дороги?

– Благодарю вас, я не пью спиртное. У вас есть удобное помещение, где я мог бы поговорить с людьми?

– Э… Помещение? Так это… Мой кабинет вам подойдет?

– Отлично. Пусть пригласят всех этих людей. Вот список. Прямо сейчас.

– Сейчас все будет сделано. Что еще я могу для вас сделать?

– Вы свободны.

Спустя двадцать минут, после его ухода три человека собрались в кабинете директора завода. Если генерал смотрелся на фоне директорского кабинета естественно, то двое других в рабочей одежде выглядели черными кляксами на белом фоне.

– Господа, разрешите представиться. Богуславский Сергей Александрович. Генеральный инспектор его императорского величества.

При этих словах все трое застыли в напряженном ожидании. В глазах растерянность, любопытство и чуть-чуть страха.

– Представляться мне не нужно, так как я уже знаю вас. Собрал вместе для того, чтобы вы сообща занялись одним делом, очень необходимым России. Вы все умные и талантливые люди. Оружейники от Бога. Кому как не вам приумножать славу российского оружия! То, чем вы сейчас занимаетесь, очень важно для победы, но то, чем вам предстоит заняться, – еще важнее! Автоматическая винтовка – это хорошо, но еще больше нужен легкий пулемет. Надежное, компактное, не боящееся грязи и непогоды оружие! Вы способны сделать! Именно вы! Я это знаю! – тут я словно почувствовал какое-то вдохновение и неожиданно сам для себя спросил: – Есть у кого-нибудь карандаш?! И где можно найти в этом кабинете бумагу?

На листе я нарисовал, как помнил с картинки, пулемет Дегтярева.

– Сошки – ножки, сверху диск с патронами, удобный приклад. Вот где-то так.

Какое-то время смотрел на их недоумевающие лица и понимал, что они смотрят на меня как на какого-то недоумка.

– Вижу. Я и сам себе сейчас дураком кажусь. Поэтому давайте перейдем сразу к делу. Господин генерал-майор, как вы думаете, если вам дадут деньги, помещение, время на станках для изготовления образцов, а к ним квалифицированных рабочих, вы смогли бы возглавить конструкторское бюро и начать работу над новыми видами вооружения?

– Разрешите мне открыть вам глаза, господин инспектор. Завод работает в полную силу, почти на износ, делая оружие для армии. Часть рабочих, хороших специалистов, забрали в солдаты. И последнее. Казна не выделяет денег даже на то оружие, что прошло испытание и признано военной комиссией, а вы мне сейчас говорите…