Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Вдруг неожиданно загомонили матросы, а следом раздался чей-то злой голос:

– Братцы! Вы его слышали?! Эти господа втирали нам в уши, что за народную волю идут биться, а сами хотели нам нового царя на шею посадить!

Гул недовольства среди них становился все громче.

– Вот оно даже как! – я громко усмехнулся. – Так вы взяли с собой матросов, чтобы их трупами выстелить дорогу во дворец новому избраннику! Вы истинные патриоты, господа!

Не успел я это произнести, как литой кулак одного из матросов врезался в висок стоящего рядом с ним мичмана. Тот, охнув, стал заваливаться на бок. Следующим пришла очередь одного из лейтенантов, который, получив удар в челюсть, покатился по жухлой траве.

– Стоять!! Сволочи!! – истошно заорал растерявшийся начальник караула. – Прекратить драку!!

– Савкин! – отдал я приказ унтер-офицеру, стоящему рядом со мной. – Живо вытащить из драки офицеров, пока их не убили!

– Слушаюсь, ваше благородие!

Отойдя в сторону, я какое-то время смотрел, как солдаты прикладами и штыками оттеснили от офицеров рассвирепевших матросов. Когда их подвели ко мне, я насмешливо оглядел арестованных, затем сказал:

– Теперь, господа офицеры, мы пойдем с вами искать уютное местечко для обстоятельного разговора.

Начал я с мичманов. Молодые люди, несмотря на внешнюю преданность идее, были в душе романтиками, и поэтому разговор с ними было проще вести, чем с полным фанатичной ненависти капитан-лейтенантом. В ходе бесед кое-что уже начало прорисовываться, как в какой-то момент раздался настойчивый стук в дверь, хотя у дверей стоял караул со строгим приказом: никого не пускать.

«Дьявол! Видно, что-то срочное!»

Открыл дверь. На пороге стоял подполковник Махрицкий.

– Слушаю вас, Дмитрий Иванович.

– Сергей Александрович, вы нужны. У ворот гости.

Нетрудно было догадаться, что невнятные слухи уже разбежались по городу и достигли ушей ряда важных персон, которые не замедлили явиться во дворец.

– Понял, Дмитрий Иванович. Сейчас выйду.

Еще на подходе к воротам мне стали видны не менее трех десятков экипажей и автомобилей, стоявших поодаль от караульного взвода. Испуганные министры и царедворцы, видя нахмуренные лица солдат и оружие в их руках, в большинстве своем предпочли остаться сидеть в своих экипажах, и только небольшая часть из них, собравшись в кучку, что-то живо обсуждали, но сразу замолкли и повернулись в мою сторону, стоило мне выйти за ворота. Чуть в отдалении от них, возле двух автомобилей, стоял генерал Мартынов в окружении своих нескольких подчиненных.

Мое появление на фоне вооруженных солдат стало для большинства генералов и царедворцев весьма неприятным сюрпризом. Ведь, чтобы ни произошло во дворце, им навстречу вышел не гвардеец или придворный, а «царский палач» Богуславский, в сопровождении никому неизвестного подполковника. Что он сейчас им скажет?

Быстро пробежав глазами, я отметил среди приехавших сановников министра юстиции, полицмейстера, военного коменданта. Военного министра не было, но он был представлен двумя генералами, своими заместителями. Гвардейский полковник. Пара человек из свиты императора, несколько придворных. В их глазах был страх. Сейчас они боялись всего. Меня. Неопределенности. Солдат караула.

Подойдя к ним, я сказал:

– Прежде всего, успокойтесь, господа! Государь в полном здравии, как и его семья! Все остальное вы узнаете на совещании у государя-императора, поэтому постарайтесь набраться терпения, а теперь, извините, господа, мне надо работать!

Ошеломленные не тем, что было сказано, а как было сказано, сановники и царедворцы теперь по-другому смотрели на меня, не как на приближенного на время царского любимчика, а как на лицо, облеченное властью, данной ему государем. В их глазах прямо сейчас я перешел в категорию влиятельного и опасного человека, сравнявшегося с ними по силе и власти. Усмехнувшись, я почувствовал себя в какой-то мере победителем в моем давнем противостоянии с царским окружением.

– Честь имею, господа, – с этими словами я направился к Мартынову.

Он еще толком не знал, что произошло, но при этом прекрасно осознавал, что это касается его лично. Причем не столько его работы, сколько его жизни. Именно об этом говорило его напряженное лицо, а в глазах вопрос: что произошло?

«Если он играет роль, то сыграно великолепно. Или он действительно ни при чем?»

– Господин генерал, вы и ваши люди идете со мной, – мой голос звучал сухо и ровно.

На полпути к дворцу я остановился.

– Господа! – обратился я к жандармским офицерам. – Подождите нас у входа во дворец. Нам надо поговорить с господином генерал-майором наедине.

Когда офицеры отошли достаточно далеко, я негромко, но твердо его спросил:

– Что вы мне можете сказать, господин генерал-майор?

– Не понимаю, как такое могло произойти! Просто не понимаю! Не замешан я ни в чем, богом клянусь! Вам придется принять мои слова на веру, Сергей Александрович, пока я делом не докажу свою непричастность!

– Мне так и сказать государю?!

– Точно не знаю, но догадываюсь, что здесь могло произойти, и понимаю, что это только мой промах! Только мой, не отрицаю! Но я приложу все усилия! Верьте мне! Сделаю все! Обещаю!

То, как он говорил, тон, взгляд, все говорило о его искренности, правда, в немалой степени замешанной на страхе. И это тоже можно было понять.

– Что смогу, то сделаю в вашу защиту, а теперь слушайте, что мне удалось узнать, – рассказав ему все то, что узнал, я закончил разговор словами: – Ваша жизнь – в ваших руках, Александр Павлович! Идите!

Теперь, когда мятежниками занялись профессионалы, я направился с докладом к царю, но попасть к нему оказалось непросто – дорогу мне преградили врачи. Спустя какое-то время мы пришли к соглашению, что разговаривать с государем я буду, но не более двадцати минут. Увидев императора, решил, что врачи несколько поторопились со своим диагнозом. Вид был, конечно, не цветущий, но вполне здоровый, только взгляд выдавал его внутреннее напряжение.

– Ваше…

– Поручик, теперь вы можете мне сказать, что это такое было?!

– Ваше императорское…

– Отставить, поручик! Говорить коротко и по существу! – сейчас в его голосе звенел металл.

– Группа офицеров-мятежников, при поддержке роты матросов, пыталась захватить дворец. Их целью были вы и ваша семью. Насколько я мог узнать, у матросов не было намерения вас убивать. Они хотели установить в России всеобщую власть народа, а вас временно держать в заточении, чтобы, по их словам, генералы их в порошок не стерли. Короче, их план – бред идиота. Если с их идеей мне все ясно, то с офицерами наоборот – много непонятного и противоречивого. По одной версии, извините, буду говорить прямо, вас намеревались убить, а на трон возвести царевича Алексея. Но есть и другое предположение. М-м-м… Только оно…

– Поручик!

– Это, правда, было выкрикнуто в виде угрозы, но слова говорят сами за себя: вырежем под корень род Романовых. Я так понимаю… – тут я осекся, так как при этих словах на лице императора неожиданно проступило выражение той варварской жестокости, при которой древние правители мановением руки сотнями отправляли своих врагов на казнь. Сажали на кол, сдирали кожу, вешали. Видно, сейчас ему хотелось сделать нечто подобное, но государь превозмог себя, выдержал паузу пару минут и только затем тихо процедил сквозь зубы: – Вот, значит, как. Что ж… Продолжайте, поручик.

Он замолчал, прикурил папиросу и сделал глубокую затяжку. Его руки заметно подрагивали.

– Сейчас прибыли следователи генерала Мартынова. Они занимаются допросом…

– Мартынов?! Где он был раньше?! Почему допустил подобное?!

Это был скользкий момент, так как государю прямо сейчас нужно было на ком-то выместить свой гнев, а генерал Мартынов, возглавляющий политический сыск, был сейчас самой подходящей кандидатурой.

– Ваше императорское величество, я верю в непричастность генерала Мартынова.

Я сказал это довольно твердо и без раздумий и сразу заслужил неприязненный взгляд царя. Любимчиков покрываешь?

Минуту висела тягостная пауза, затем государь сумел взять себя в руки.

– Разрешите, я продолжу? – получив согласие кивком головы, продолжил: – Судя по тому, что мне стало известно, в офицерской организации была жесточайшая конспирация и все, кто был в нее отобран – все, как один, фанатики.

– Вы можете мне прямо сейчас сказать: кто стоял во главе мятежа?!

– Нет, ваше императорское величество, так как выяснил пока немного. Это тайное общество под названием «Честь и родина» появилось на свет около трех месяцев тому назад. Своих членов они отбирали очень тщательно, из кадровых, боевых офицеров, воевавших на суше или на море. У меня пока это все.

– Значит, хотели убить… А моя супруга, дочери?!

– Вашу жену и дочерей намеревались сослать в какую-нибудь глушь или заточить в монастырь, но все это пока неточно, ваше императорское величество.

– Неточно! Чем вы тогда занимались все это время?!

Было видно, что император до сих пор не может успокоиться, прийти в себя. Понять его состояние было нетрудно. Несколько часов назад его могли убить.

«Думаю, к угрозе своей смерти он бы отнесся проще, а тут речь идет о его семье… – только я так подумал, как понял, почему император находится в таком состоянии. – Семья. Конечно! Страх за семью! Ведь она для него все!»

– Пытался узнать истину, ваше императорское величество.

– Хм. Пусть так, – тон государя утратил резкость. – Теперь мне хотелось бы знать, что вы намерены предпринять?

– По нескольким адресам уже отправлены группы, сформированные из солдат и офицеров батальона Махрицкого. Так как мои возможности ограничены, ваше императорское величество, поэтому я хочу предложить пригласить в ваш кабинет людей, которым положено этим заниматься.

– Кого именно?

– Министра внутренних дел, начальника столичного гарнизона, генерала Мартынова и начальника полиции. Пусть доложат, что происходит в городе, а с остальными… можно и завтра разобраться. И еще, ваше императорское величество. При разговоре с ними отдайте приказ: пусть примут все меры к аресту дежурных нарядов, несущих службу в полиции, жандармерии и комендатуре. Также пусть арестуют смену на городской телефонной станции.

– Чем вызваны ваши, более чем странные, подозрения?

– Дежуривший офицер из жандармского управления никак не отреагировал на мой звонок. Как мне уже стало известно, то же самое произошло, когда граждане телефонировали в военную комендатуру, и кем-то была приведена в негодность телефонная связь с дворцом.

– Вы кого-то подозреваете?! Если да, то говорите прямо сейчас!

– Мне неизвестны эти люди, но они своим бездействием помогли мятежникам, а это значит, что они с ними в сговоре! Думаю, что сегодня к вечеру у генерала Мартынова будет больше сведений, ваше императорское величество.

– Мартынов! Это его ошибка! Он недоглядел! – снова вышел из себя император.

«Блин! Ляпнул, не подумав! Хотя… Гм. Как бы император параноиком не стал. Того и гляди…»

– Ваше императорское величество, давайте отложим наш разговор до вечера. К тому времени…

– Вы и только вы, Сергей Александрович, будете заниматься этим делом! – резко оборвал меня царь. – Все полномочия по ведению дела о мятеже будут отданы вам! Об этом я прямо сейчас распоряжусь!

– Как прикажете!

– Сергей Александрович… я доверяю сейчас только вам, – при этом он пристально смотрел мне в лицо, словно пытаясь понять, правильно я его понял. – Понимаете? Только вам.

– Понимаю и ценю это доверие, ваше императорское величество.

– Поэтому вы будете председательствовать на этом совещании, Сергей Александрович!

– Как прикажете, ваше императорское величество.

Пока шло совещание, царские адъютанты сбились с ног, отдавая все новые и новые приказы и распоряжения. Не прошло и трех часов после совещания, как город оказался под жестким контролем. Заставы были перекрыты солдатами, а на улицах появились усиленные пешие и конные патрули полицейских и жандармов. Одновременно с введением мер безопасности в городе, войска столичного гарнизона блокировали стоянку военных кораблей и казармы флотского экипажа, а еще спустя час жандармы начали производить обыски и допросы на кораблях и в казармах. При малейшем подозрении арестовывались и отправлялись под конвоем на допрос к следователям Главного управления как офицеры, так и матросы. Захват арсенала в Екатерининском полку мятежникам не удался. Офицеры и группа матросов, приданная им для усиления, наткнувшись на жесткий отпор и потеряв с десяток человек, попытались выйти на переговоры, но вскоре, судя по всему, узнали о провале штурма дворца и просто разбежались. Большинство горожан так и остались в неведении, что произошло в императорском дворце, зато широко расползлись слухи о перестрелке в Екатерининском полку, но даже они были такие неопределенные и противоречивые, что для большинства людей так и остались досужими выдумками.

Газетам и другим изданиям было отдано жесткое распоряжение: не поднимать эту тему в печати, и когда люди не получили печатное подтверждение услышанному, то даже такая новость, как стрельба в городе, вскоре перестала интересовать горожан.

Мой «рабочий» день прошел в тяжелом и кропотливом труде. Я сначала фильтровал всю информацию, которую получали следователи из допросов мятежников, ища совпадения и складывая факты, затем, придя поздно вечером домой, переработал полученные мною сведения и на их основе подготовил докладную записку государю. Лег спать уже во втором часу ночи, поставив будильник на половину восьмого, но поднял меня с кровати снова телефонный звонок. Встал, посмотрел на часы. Десять минут восьмого. Тяжело вздохнул и снял трубку. Это звонил Мартынов.

– Сергей Александрович, насколько мне известно, вы сегодня утром едете к государю на доклад.

– Вы заходите издалека, лучше переходите сразу к сути.

– Мне надо с вами срочно поговорить. Я вышлю за вами автомобиль. К какому времени он должен за вами подъехать?

– Через полчаса.

– Хорошо.

Нетрудно было догадаться, что Мартынов получил важную информацию, которую боится показывать царю. Он очень боялся совершить еще одну ошибку, так как понимал, его положение настолько шатко, что один неверный шаг и его самого запишут в мятежники.

Несмотря на короткий сон, я чувствовал себя бодрым и свежим. Всю дорогу я смотрел по сторонам, пытаясь понять, как народ реагирует на вчерашние события, но судя по всему, столица без каких-либо осложнений вернулась к привычной жизни. На улицах шелестели метлами дворники, звонко кричали мальчишки-газетчики, перекрикивая торговцев развесного товара, зашумели рынки, на улицах стучали копыта лошадей и ревели моторы машин. Наверно, было больше читающих газеты людей, желавших узнать, что вчера произошло, да встретилось несколько группок горожан, которые, судя по обрывкам фраз, обсуждали вчерашние события.

Солдаты, стоявшие у ворот, при виде подъезжавшего автомобиля насторожились, но стоило мне выйти, сразу расслабились. Поручик Дворецкий, один из офицеров батальона Махрицкого, высокий, атлетически сложенный мужчина, большой приверженец вольной борьбы, при виде меня вытянулся точно перед большим начальством, затем четко отдал честь. При этом его физиономия стала хитрая-хитрая, а в глазах запрыгали смешинки. Мы были неплохо знакомы и даже пару раз мерились силой в спортивном зале.

– Здравствуйте, Павел Дмитриевич. Сегодня вы на внешней охране?

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Ой, не признал вас, Сергей Александрович!

– Шутить изволите, господин поручик?!

– Рад бы, вот только спать очень хочется. Как проклятый всю ночь караулы обходил! Вот вы, в отличие от меня, совсем неплохо выглядите. Нежились, небось, в теплой постельке…

– Извините, поручик, – перебил я его. – Меня, похоже, заждались! Вон уже руками машут!

Дворецкий автоматически обернулся, потом повернулся ко мне и усмехнулся:

– А я-то думаю, что этот жандарм у дверей торчит! Даже мысль закралась: может, нашу службу проверяет. Все! Больше не смею вас задерживать! Идите!

Подойдя к Мартынову, я ожидал его объяснений, но вместо этого тот сунул мне в руки папку.

– Читайте, Сергей Александрович! Что непонятно – спрашивайте!

На первых трех листах были напечатаны фамилии людей, разбитых на два столбца: 109 и 21.

– Матросы и офицеры?

– Да. Столько на данный час арестовано и находится под следствием. Смотрите дальше.

Отложив списки в сторону, я приступил к чтению следующего документа. В нем чьим-то аккуратным почерком офицерское тайное общество было уже разбито на таблицы по принадлежностям к родам войск, частям и подразделениям. Быстро пробежав глазами списки, я понял, что основу общества составляли морские офицеры, но даже не это было главным, а другое – около половины из них являлись офицерами императорского гвардейского экипажа, которым командовал великий князь Кирилл Владимирович. Я поднял глаза на Мартынова. Теперь мне была понятна причина его нежелания являться перед грозными очами самодержца российского. Я усмехнулся.

– Свиты Его Императорского величества контр-адмирал, великий князь Кирилл Владимирович. Думаете, к нему ниточки ведут, Александр Павлович?

– Вы так спокойно говорите об этом, Сергей Александрович, что мне только этому остается удивляться.

– Что вы так осторожничаете? Это только косвенная улика, причем никак не указывающая на прямую причастность великого князя к мятежу.

– Еще бы мне не осторожничать, ведь меня вчера на совещании и так виноватым во всех грехах сделали. Если бы не вы…

– У вас все, Александр Павлович?

– Нет, – тут он на секунду запнулся и при этом автоматически поморщился, что говорило о том, что ему не сильно хотелось сообщать мне эту новость. – Группа жандармов, посланная по адресу, пришла арестовать капитана первого ранга, а там – труп с простреленной головой. Все бы ничего… если бы не его предсмертная записка. Возьмите и делайте, что хотите! Говорю сразу: о ней ни в каких официальных документах не упомянуто!

Я взял половинку оторванного листа бумаги, на котором неровными буквами было написано следующее: «Грех тяжелый я взял на душу, грех предательства. Сколько мог, сдерживал себя, пытаясь доказать себе, что поступаю правильно, но Бог, видя неправедное дело, покарал убийц. Я, один из них, решил, что не достоин дальше жить. Дав клятву, я не могу назвать имен, поэтому скажу только одно: бойся, государь, родной крови. Прощения не прошу, ибо деяния мои не искупят вины моей ни перед Богом, ни перед людьми».

– Кто такой?

– Валентин Владимирович Сикорский, командовал крейсером…

– Неважно! Что еще?!

– Еще три самоубийства за эту ночь. Гвардейский подполковник, генерал, капитан второго ранга. При них записок не было.

– Спасибо, Александр Павлович. Я пошел.

Спустя десять минут я входил в кабинет императора. Тот выглядел уставшим, но уже намного более сдержанным и спокойным, чем вчера. Наш разговор, как я и думал, начался с мятежа.

– Какие у вас новости по вчерашним событиям, Сергей Александрович?!

– Вот папка, которую мне передал генерал-майор Мартынов, а это моя докладная записка. Ко всему этому приложена предсмертная записка одного из руководителей мятежа. Вы посмотрите сейчас?

– Предсмертная? Зачем вы ее мне принесли?

– Почитайте и вы все поймете, ваше императорское величество, – сказал я, а сам подумал: «Если, конечно, захотите все правильно понять».

Спустя двадцать минут папка была захлопнута, а лицо у государя стало задумчивым. Достал папиросу, прикурил. Какое-то время смотрел в пространство, пуская дым, и только потом заговорил:

– Не понимаю, Сергей Александрович! Сначала – генералы, теперь – боевые офицеры. Почему именно те люди, которые должны стоять на страже трона российского, идут против своего государя?!

Я знал, что император питал самые теплые чувства к своей армии. Умел разговаривать с солдатами и офицерами, уважал и ценил генералов, а тут – два заговора подряд, в основе которых стоят именно военные. Хотя в последнем случае он должен был понять мятежников, ведь война до победного конца еще недавно была и его лозунгом.

– И вот вам другая сторона. Именно офицеры спасли жизнь мне и моей семье. Офицеры подполковника Пашутина оказали мне неоценимую услугу – спасли жизни моей семье.

– Ваше императорское величество, у вас намного больше преданных вам людей, чем вы думаете, – поспешил я его успокоить.

– У меня нет в том сомнений, вот только… – он неожиданно замолчал, а потом продолжил, но уже о другом: – Я уже распорядился. Семьи восьми погибших офицеров получат полуторную пенсию и всяческие привилегии. Заслуга остальных офицеров и солдат, принимавших участие… в этом деле, также не будет мною забыта.

Какое-то время мы молчали, потом император раскурил новую папиросу, несколько раз затянулся и неожиданно сказал:

– Из всего этого мне, наверно, следует сделать вывод о том, что мой двоюродный брат, великий князь Кирилл Владимирович, мог быть заодно с мятежниками. Да?

– Прямых показаний против него нет, ваше императорское величество.

Царь задумчиво посмотрел на меня, потом положил потухшую папиросу в пепельницу и какое-то время смотрел на посмертную записку Сикорского, лежавшую сверху папки с бумагами. Снова поднял на меня глаза и сказал:

– Знаете, а я отлично помню все ваши предсказания. Почти дословно. Ведь именно он, по вашим словам, явится 1 марта 1917 года в Государственную Думу во главе Гвардейского экипажа, чтобы предложить свои услуги новому правительству. Видите, как все складывается, Сергей Александрович?

В его словах не было даже намека на угрозу, но она была слышна в его тоне. Похоже, пережитый страх за свою семью у императора перешел в иное качество, но пока трудно было сказать, как оно скажется на самом государе. Какое-то время мы молчали, затем царь тихо, словно проговаривая мысли вслух, произнес:

– За то время, когда мятежники пытались до нас добраться и мы не знали, останемся живы или умрем, я в своей душе пережил тот жуткий ужас… который, наверно, жил во мне в день расстрела нашей семьи, в июле восемнадцатого года. Причем страх не за себя, а за сына, дочерей, жену. Я их очень люблю. Очень… – эти последние слова он произнес с каким-то особым значением, после чего наступило новое молчание, прерванное императором: – Вы все правильно сделали, Сергей Александрович. Идите, отдыхайте.

Спустя четверо суток дело о мятеже можно было считать закрытым. За все это время, хорошо, если мне удалось поспать часов двадцать. Допросы, чтение показаний, обработка и анализ документов – на все это уходила львиная доля времени, но, несмотря на это, у меня нашлось время навестить в госпитале Пашутина. Тот, увидев меня, даже пошутил насчет моего вида, что, лежа в больнице, он выглядит лучше, чем я, здоровый. Вечером пятого дня мне неожиданно позвонили из канцелярии дворца и сказали, что завтра с завершающим отчетом к царю по Кронштадтскому мятежу (таким стало его официальное название) вызван генерал Мартынов. Облегченно вздохнув, я положил трубку. Мне уже порядком надоело играть роль главного следователя Российской империи.

Продолжая жить своей прежней жизнью, я постарался как можно быстрее выбросить все это из головы, тем более что государь в разговорах со мной больше не поднимал этот вопрос. Это было несколько странно для него, потому что именно по таким вопросам он обычно со мной советовался. Уже намного позже мне стало известно, что матросов, принимавших участие в мятеже, сослали на бессрочную каторгу, а офицеров повесили, но даже не это было самым странным, а то, что семьи офицеров-мятежников были лишены дворянства, всех привилегий и сосланы на отдаленные окраины России. По некоторым слухам, дошедшим до меня, мне также стало известно, что многие семьи, имеющие пусть самое дальнее родство с мятежниками, в срочном порядке покидают столицу. Великий князь Кирилл Владимирович, видно, взял с них пример, так как вскоре уехал в Англию.

Неожиданно меня, вместе с остальными солдатами и офицерами, в том числе и погибшими, представили к награде. Пашутин и двое его подчиненных, подпоручик Дворов и штабс-капитан Маркин, а также возглавлявший штурмовой отряд поручик Донской были повышены в званиях. После процедуры награждения у меня состоялся отдельный разговор с государем.

– Я и моя семья благодарны вам за все, что вы для нас сделали, Сергей Александрович. Вот только как мы ее можем выразить?

– Думаю, что у меня есть все, что мне нужно, ваше императорское величество.

– Вы так думаете? Но не уверены, ведь так?

– Так кто знает, что завтра будет? Может, рубль найдешь, а может, сам червонец потеряешь.

– И это говорите вы, провидец? – император весело усмехнулся. – Или правильно: оракул?

– Ко мне это уже не относится, ваше императорское величество. Но вы мне напомнили, что я хотел у вас попросить.

– Вы меня просто заинтриговали, Сергей Александрович. Говорите.

– Как вы смотрите на то, если полиция сменит свои уставные сабли на дубинки.

Император бросил на меня долгий взгляд, потом в две быстрые затяжки докурил папиросу, после чего аккуратно положил окурок в пепельницу.

– В немалой степени очень странная просьба. Вы не находите? Зачем вам это нужно?

– Не мне, а городовым. Им эти шашки нужны так же, как зайцу пятая нога.

– Как вы выразились… Как сравнили… Ха-ха-ха! – отсмеявшись, государь сказал: – Я подумаю. Что еще?

Я залез во внутренний карман и достал изуродованный пулей деревянный ящичек с яйцом.

– Могу я попросить ваше императорское величество помочь мне с еще одним подарком.

Император взял деревянную коробочку, посмотрел на пробитого пулей ангелочка на крышке, открыл, взял в руки то, что было когда-то пасхальным яйцом. Внутри раздалось металлическое бряканье.

– Что там?

– Пуля и то, что осталось от серебряной фигурки девочки-ангела.

– Пуля попала в пасхальное яйцо, когда вы схватились с мятежниками?

– Да. Подарок я сунул во внутренний карман пальто, где он принял на себя пулю, выпущенную из револьвера.

Император бросил внимательно-осторожный взгляд на сломанную игрушку, а потом неожиданно сказал, уже глядя на меня:

– Серебряный ангел спас вам жизнь. Вам это ничего не говорит?

– Говорит, но только о счастливой случайности, ваше императорское величество.

– Как сказать, Сергей Александрович, как сказать.

По задумчивому выражению лица государя мне стало понятно, что он уже связал пулю, серебряного ангелочка и «ангела с железными крыльями» воедино. Император положил исковерканное пасхальное яйцо на стол, а затем нажал кнопку электрического звонка. На пороге появился дежурный офицер.

– Исполните все, что вам скажет Сергей Александрович. Идите, – как только адъютант скрылся за дверью, император вдруг неожиданно обратился ко мне строками из Библии: – Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.

– Это что? – удивленно спросил я его.

– Это? Это строки из Нового завета. От Матфея, – пояснил он мне, но увидев, что до меня опять ничего не дошло, мягко улыбнулся и сказал: – На сегодня все, Сергей Александрович. Идите.

Какое-то время я пытался понять, что может означать цитата из Библии, но, несмотря на многочисленные попытки переложить церковное изречение на нормальный язык, они не принесли успеха. Не успел я прийти домой, как раздался звонок. Поднял трубку.

– Сергей Александрович, здравствуйте! – раздался в трубке голос отца Светланы. – Вы тогда так таинственно исчезли. И не телефонируете.

– Здравствуйте, Михаил Васильевич! Извините. Поверьте, были дела, причем весьма серьезные.

– Верю. Извините меня великодушно, если, возможно, отрываю вас от важных дел, но мне очень хотелось бы знать, что тогда произошло со Светой. Все эти дни она вся на нервах, напряжена и молчит. Понимаете, я ее отец, и мне просто необходимо знать, что происходит с моей дочерью!

– Ничего страшного, Михаил Васильевич. Вы же знаете, что за день был тогда. Стрельба какая-то недалеко от вас была. К тому же ее бывший жених бросил ее на улице в разгар этого хаоса. Она вам говорила об этом?

– Да. Только… вскользь. Гм. Валентин… Вы знаете, что его тело нашли то ли в казармах, то ли рядом с местом, где располагался Екатерининский полк, где, как вы говорите, стреляли. Какое горе для родителей! Я ведь его отца с детства знаю! Мы еще… Извините! Так вы считаете, что дочь просто так сильно испугалась?

– Думаю, да, – несколько туманно выразился я.

– Даже не знаю… Если только дело в этом… Но вы мне правду говорите? У меня душа не на месте, как-то все тревожно.

– Не волнуйтесь вы так! Скоро все придет в норму. Еще день-два…

– Знаете, Сергей Александрович, вы толком так ничего и не сказали, а на сердце уже легче. Тогда у меня к вам еще один вопрос есть. Вы сказали: стреляли тут у нас, а среди людей слухи ходят, что моряки из Кронштадта на царя пошли?

Нельзя было удержать в полной тайне, что произошло, так как об этом знало слишком много людей. Начиная с прислуги во дворце и кончая солдатами и офицерами батальона Махрицкого. Несмотря на жесткие запреты, слухи о группе матросов-анархистов, решивших заставить царя отречься от престола, все же расползлись по столице, но – ничем не подтвержденные (газеты молчали) – скоро потеряли свою актуальность и затихли. То, о чем сейчас спрашивал Антошин, были своего рода отголосками тех слухов.

«Вот только почему он спросил у меня об этом? Знает или только догадывается?»

– Откуда мне знать такие подробности, Михаил Васильевич? Помилуйте, где император, а где я! Вы лучше скажите: как там именинница?

Михаил Васильевич хмыкнул.

– Этой егозе все нипочем! Подарки. Подруги. Это мы, взрослые, все переживаем, что да как, а дети к жизни проще относятся.

– Подарок за мной.

– Ну, раз все хорошо… Господи! Чуть не забыл! Я еще чего звонил! Вы когда к нам в гости придете?! Без отказа, Сергей Александрович, иначе не будет мне жизни в собственном доме!

– Как скажете, так и приду, Михаил Васильевич.

– Тогда я с дочками посоветуюсь и вам перезвоню. Договорились?

– Жду звонка.

Не успел я положить трубку, как телефон снова залился трелью.

– Слушают вас.

– Мне нужен господин Богуславский. Сергей Александрович, – раздался в трубке незнакомый мужской голос.

– Это я. С кем имею честь говорить?

– Слепаков Вениамин Степанович. Заведующий отделением вкладов и кредитов в Русском банке для внешней торговли. Беспокою я вас вот по какому поводу, господин Богуславский. К нам сегодня поступила крупная сумма денег, хозяином которых назначены вы.

Откуда появились деньги, догадаться было несложно. Благодарность императора. Несколько секунд размышлял: отказаться или принять? Потом решил, что деньги у меня почти на исходе, да и как-то невежливо будет отказаться.

«Раз шубу с царского плеча не попросил, значит, деньгами брать придется», – подвел я итог и спросил: