Текст книги "Змеиное гнездо"

Ниниан долго говорил о моем отце. Человеке, который безоглядно влюбился в красивую женщину, вошедшую в его дом в качестве гувернантки. Она была намного моложе него. Что ему оставалось в подобных обстоятельствах? Кто бросит в него камень за то, что он попытался вернуть молодость? И когда он решил, что такое возможно, произошла довольно естественная вещь. Он ведь начал принимать мышьяк. Вероятнее всего, купил яд, будучи за границей. Он попробовал, но кто-то сказал ему, что это опасно, и на время он отказался от яда. А затем у него появилась молодая жена. Давайте допустим, что некоторое количество мышьяка он припрятал. Теперь же достал из тайника и вновь занялся экспериментами над собой. Два или три приступа, скорее всего вызванные ядом, не остановили его, и в тот роковой вечер он принял последнюю, еще остававшуюся у него в пакете, порцию мышьяка. Она оказалась больше, чем он думал. Он спрятал пустой пакет глубоко в ящике, где бумагу защемило сверху, и пакетик не обнаружили во время обыска.

– Высокое жюри согласится со мной, что именно такова логика событий роковой ночи. Перед ним сейчас юная девушка. Вероятно, у многих из вас есть дочери. Тогда вы должны все понять. Вспомните каждый о своей дочери… или о дочери любимого друга. Представьте ее попавшей в сеть обстоятельств, над которыми она не властна… и вдруг очутившейся здесь, в суде, по обвинению в убийстве.

Вы выслушали всех свидетелей. Если их показания заронили в вас мысль о возможно иной причине смерти мистера Глентайра, вы не вправе признать виновной его дочь. Она никоим образом не преступница, она – жертва обстоятельств.

Вы наблюдательны. Вы умудрены жизненным опытом и, размышляя над фактами, припоминая все услышанное в этом суде, вы несомненно скажете себе и друг другу: «Мы можем вынести единственный вердикт: она невиновна».

Затем заместитель председателя Высшего суда резюмировал услышанное. Он очень тщательно перебрал все свидетельства.

Я молода, и это несомненно учтут члены жюри. Однако я прохожу по делу об убийстве. Остается еще таинственная Элен Фарли, которая, по моим словам, попросила купить мышьяк для нее, что я и сделала. Журнал регистрации с моей подписью из аптеки Хенникера подтверждает это. Но никто не слышал, как она меня об этом просила; никто не видел крыс в ящике для мусора, кроме, возможно, Элен Фарли. А та остается неуловимой. Относительно этой части свидетельских показаний жюри предстоит придти к какому-то выводу. В самом ли деле загадочная Элен Фарли просила меня купить мышьяк для уничтожения крыс? Или я купила мышьяк для того, чтобы отравить своего отца? Основания у меня имелись. Отец собирался лишить меня наследства, если я выйду замуж против его воли.

С другой стороны, покойный признался своей жене в том, что некоторое время принимал яд, который мог быть приобретен за пределами Англии, и это делало невозможным подтверждение или опровержение факта покупки. Действительно ли он обнаружил остатки мышьяка в пакете, неверно оценил дозу и потому погиб?

– Вот о чем надлежит вам принять решение и только в том случае, если вы убеждены, что все было не так, и что мышьяк был подсыпан в вино рукой обвиняемой, вы вправе признать ее виновной.

На этом краткое резюме закончилось, и заместитель председателя предоставил жюри время на выполнение своего долга.

Жюри удалилось для вынесения приговора.

Меня отвели куда-то вниз… Время еле двигалось. Прошел час, а вердикта все еще не было.

Я думала, что со мной будет. Настанет ли конец моим мучениям? Неужели меня приговорят к смерти? Такое наказание ждало убийц. Я размышляла о том, много ли невинных приняли незаслуженную смерть.

Меня привели назад в зал суда. Я увидела Ниниана… он тоже ждал и был в напряжении. И тем не менее казался очень уверенным.

Где-то здесь находились Керквеллы… Бесс… Дженни… все домашние. И Зилла ожидала решения. Если меня признают невиновной, то жизнью своей я буду обязана ей. Джеми совершенно ясно показал мне, что чувство его ко мне не было настоящей и сильной любовью.

Я припоминала случаи из своей жизни, как, говорят, вспоминают люди, когда тонут. Но ведь и сама я – в переносном смысле – чуть не утонула.

Я попыталась заглянуть вперед. Допустим, Ниниан прав, и меня освободят. Что будет дальше? Ничего похожего на то, что было. Видя меня, люди станут говорить: «Вот она, Девина Глентайр. Вы в самом деле считаете, что она невиновна?»

Нет, ничего никогда уже не будет, как прежде. Даже если я выйду свободной из зала суда, воспоминания об этих днях навсегда останутся со мной… да и у других будет так же.

Жюри заседало два часа. Они тянулись, как два дня.

Едва оказавшись в зале, я сразу ощутила огромное напряжение, в котором пребывали люди.

Члены жюри заняли свои места. Заместитель председателя спросил, вынесло ли жюри вердикт и готово ли огласить его.

Я затаила дыхание. Последовала долгая пауза. Затем я услышала ясный голос, произнесший два слова: оправдана за отсутствием доказательств.

В зале раздался ропот. Я увидела лицо Ниниана. На нем промелькнуло гневное выражение, но мой защитник тут же взял себя в руки и с улыбкой повернулся ко мне.

Защитник председателя суда обратился ко мне и сказал, что с этого момента я свободна.

Я была свободна – свободна до конца своих дней нести на себе, как стигмы, слова «оправдана за отсутствием доказательств».

ЛЕЙКМИР

В ДОМЕ ВИКАРИЯ

Я лежала в собственной постели. В доме разлилась вязкая тишина, прерывавшаяся только шепчущимися голосами.

Ей позволили выйти на свободу. А вдруг она виновна? Ведь ее невиновность не доказана.

Эти слова неотступно звучали у меня в голове. В ушах стоял голос старшины присяжных. Я так хотела услышать – невиновна, а услыхала – оправдана за отсутствием доказательств.

– Все позади. Ты свободна. – Это говорила возбужденная Зилла.

Но я знала, что никогда не буду свободной. Оправдана за отсутствием доказательств. Эти слова мне придется вспоминать долгие годы. Люди запомнят их.

– Девина Глентайр, – будут они говорить. – Где же я слышал это имя? Ах да… так звали девушку, убившую своего отца. Или не убившую? Ее выпустили за отсутствием доказательств.

Какой жестокий вердикт. Как стигмы, которые несли на себе всю жизнь.

– Я собираюсь сразу же уложить тебя в постель, – говорила Зилла, – и несколько дней ты не будешь покидать ее. Ты прошла через страшное испытание. Потрясения более тяжкого не придумать. Ты даже не понимаешь, что ты перенесла. Но теперь все позади. Я буду присматривать за тобой.

Я почти не слышала ее. Я еще была в зале суда. Не могла избавиться от видений, стоявших у меня перед глазами. Я слышала голос Ниниана Грейнджера – страстный, ласковый, сердитый, прочувствованный, призывающий жюри к здравому смыслу и человечности. Ниниан был великолепен, и я полагала, что обязана жизнью ему… ему и Зилле, конечно. Когда все кончилось, он ненадолго задержал мою руку в своей, и в глазах его светилось торжество.

Конечно, мое дело знаменовало для него успех, ибо, хотя он и не добился желанного для меня вердикта, он все равно выиграл. Мое дело представлялось совершенно безнадежным, а на какой-то его ступени все были почти убеждены, что я убийца, однако, он с помощью Зиллы сумел переломить его ход, и мне бы только радоваться, что вердикт жюри присяжных гласил – оправдана за отсутствием доказательств. Несомненно, мое дело стало его триумфом и значительным шагом в карьере; дело, казавшееся безнадежным и, пускай не полностью, но выигранное, – это можно было считать верхом успеха в сложившихся обстоятельствах.

Я была рада остаться одна. Я не хотела видеть никого из домашних. Они будут держаться тактично, но мне-то известны их мысли.

– Сделала она это или не сделала? – вот что они будут спрашивать друг у друга. – А кто знает? Ее отпустили, потому что не хватило доказательств.

Не хватило доказательств ее вины! Слова гудели во мне как погребальный набат.

Экипаж с Хэмишем Воспером на козлах поджидал нас у зала суда. Зилла отвезла меня домой.

– Я знала, что все кончится хорошо, – говорила она. – И хочу поскорее увезти тебя отсюда.

Мы сидели с нею рядом, совсем близко. Она держала мою руку, то и дело ободряюще похлопывала по ней и приговаривала: – Все будет хорошо. Я рядом, чтобы помочь тебе, дорогая.

Все казалось странным и нереальным. Даже улица как будто изменилась.

– Не останавливайся перед домом, Хэмиш, – достиг моего сознания голос Зиллы. – Поезжай прямо к конюшне. На улице могут слоняться зеваки.

Верно, подумала я. Любители щекочущих нервы зрелищ, они обязательно придут взглянуть на девушку, которую могли приговорить к смерти за убийство. А кто сказал, что она ее не заслужила? Ведь ее невиновность не доказана; убийство имело место, но доказать, что убийца виновен, не удалось.

Такие люди никуда не исчезнут. Они будут таращить на меня глаза. Будут припоминать. Моя вина не доказана, но…

– Прошу вас, – развязно объявил Хэмиш, – конюшня. Я выбралась из экипажа и вошла в дом через заднюю дверь. Мистер и миссис Керквелл были в страшном смущении. Как полагается встречать члена семьи, который только что был обвиняемым в суде, а теперь вернулся, поскольку его вина не доказана?

– Рада вашему возвращению, мисс Девина, – выдавила из себя миссис Керквелл.

Мистер Керквелл кивнул, а Дженни и Бесс просто молча уставились на меня. Я стала для всех них другим человеком. Зилла взяла инициативу в свои руки.

– Теперь, дорогая, мы сразу отведем тебя в твою комнату. Я пришлю тебе все, что нужно. А нужно тебе немного перекусить и отдохнуть. Ты должна восстановить силы. А я намерена добиться, чтобы у тебя все снова было в порядке.

Когда дверь в моей комнате закрылась, мы очутились лицом к лицу.

– Сначала будет тяжело, – сказала Зилла и в который раз повторила: – Но все образуется.

– Они не знают, как со мной говорить. Они думают, что это сделала я, Зилла.

– Ничего подобного. Они просто не знают, как выразить свои чувства. Они рады, как собаки с двумя хвостами, поскольку ты вернулась и все неприятности позади.

Какими длинными показались мне последовавшие дни! Я не хотела выходить из своей комнаты. Я не могла заставить себя смотреть на людей и читать их мысли. Зилла часто бывала у меня. Приносила мне поесть, усаживалась и болтала, пока я поглощала пищу.

– Если хочешь, давай поговорим о том, что было, – сказала как-то она. – Это поможет тебе. Я всегда знала, что ты не при чем. Я очень хотела, чтобы они вынесли нужный вердикт. Этому надутому старому судье и тупому жюри должно было сразу стать ясно, что ты мухи не способна обидеть.

В Зилле произошли почти неуловимые изменения. Мне пришло в голову, что она словно бы избавилась от надоедливой узды. Вольнее стала речь, ярче помада на губах, заметнее коралловый цвет щек. Что-то в ее облике намекало на одержанную победу.

Время от времени она заговаривала об отце, и тогда на лицо ее наползала маска скорби.

– Он был такой очаровательный… и всегда добр ко мне. Он любил повторять, что никогда не был ни с кем так счастлив, как со мной.

Я не могла удержаться от колкого замечания:

– Он был счастлив и с моей мамой. Он любил ее.

– Конечно, любил, дорогая. Но это другое. Она покинула мир, и ему так нужны были покой и уют. Он обрел меня… и как раз вовремя. О, я знаю мужчин. Он даже не мечтал найти утешение вновь… и что-нибудь сверх того… если ты понимаешь, о чем я говорю. Меня успокаивает то, что я сумела так много дать ему. Это не значит, что он ничего мне не дал… Он так изменился за это время. Стал непохожим на человека, которым был прежде… Любил говорить, что я вернула ему молодость. Это было прекрасно. К несчастью, именно желание стать молодым заставило его принимать эту гадость.

Я вздрогнула.

– Не будем об этом, дорогая, – продолжала она. – Но когда я вспоминаю о том, как нашла этот смятый пакет, не могу удержаться и не сказать: «Какая удача!» Этот пакет сотворил чудо. Вызволил тебя из беды. Сделал тебя свободной.

– Ибо я оправдана за отсутствием доказательств, – пробормотала я.

– Не думай об этом. Ты дома. Ты свободна. Дело закончилось. Снова его не начнут.

Но про себя я думала: я никогда не буду свободной, ибо вердикт гласил – оправдана за отсутствием доказательств.

Я ходила по магазинам с Зиллой. Возил нас Хэмиш Воспер. Он смотрел на меня чуть ли не заговорчески. Кучер был, как всегда, развязен, но мне показалось, что в нем появилась некая фамильярность. Я предпочитала смущенный вид других слуг.

Я написала Лилиас. Мне было проще всего рассказать именно ей, как я себя ощущала. Она пережила трагедию, подобную моей, правда, не такую страшную; но результат все равно оказался катастрофическим – ее судили поспешно и признали виновной.

Я с радостью прочитала ответ Лилиас:

«Моя дорогая Девина!

Я так хорошо понимаю твои чувства. Я узнала о твоем деле, конечно, из газет и душой была рядом с тобою в продолжение всего процесса. Я так хотела оказаться возле тебя въяве. Узнав вердикт, я вздохнула с облегчением. Мне хотелось, чтобы он был более определенным, но, в конце концов, немало и того, что ты свободна.

Я пыталась представить себе, каким стал ваш дом с появлением у твоего отца второй жены. Судя по газетам, ее показания изменили ход процесса. Если верить тому, что пишут, она как будто добрая и очень привлекательная внешне женщина.

Мы так давно не виделись. Могу представить, какая буря пронеслась над тобой, и мне вдруг пришло в голову, что ты с удовольствием покинула бы на время свой дом. Если тебя это устроит, ты могла бы пожить у нас. Мы будем вместе и сможем поговорить. Наш дом просторен, ты никого не стеснишь. Но, конечно, привычных для тебя удобств здесь не будет. Зато я могу обещать тебе любовь, сочувствие… и веру в твою невиновность. Подумай. Спешить не обязательно. Только когда примешь решение, напиши и сообщи о приезде.

Ты всегда в моих мыслях.

С любовью,

Лилиас».

Какое чудесное письмо! Я немного поплакала над ним и перечитала его не один раз.

Я подумала над предложением Лилиас. Уехать из дома, где все это случилось, будет благом для меня. В уединении дома викария я смогу поговорить с Лилиас о будущем, ибо я уже поняла, что не смогу и дальше жить в этой стране, будто ничего не случилось. Я должна была действовать. И мне требовался собеседник, который меня хорошо знал. Я нуждалась в совете, а кто мог дать мне наилучший совет, если не Лилиас?

Я сказала о приглашении Зилле.

– Мне эта мысль кажется разумной, – сказала она. – Ты ведь любишь Лилиас? С нею тебе будет легко. Как говорил твой отец, она была настоящей гувернанткой… пока искушение не ввело ее в грех.

– У нее не было никакого искушения, – раздраженно выкрикнула я. – Произошла ужасная ошибка. Лилиас ни в чем не повинна.

– Я лишь передала тебе слова твоего отца. Бедная девушка. У нее, видно, было совсем мало денег. Им, гувернанткам, трудно живется. Я могу понять, что такое искушение. В конце концов, я сама была гувернанткой.

– Лилиас не крала, Зилла. Она не имеет ничего общего с этим проклятым жемчужным ожерельем. Я уверена в этом.

– Конечно, конечно, тебе лучше знать. Ты была рядом. Но отец твой, похоже, думал…

Во мне нарастало негодование, и я намеревалась снова возразить, но Зилла подняла руку и проговорила:

– Хорошо, не сомневаюсь, что ты знаешь лучше. В конце концов, она была для тебя чем-то особенным, так ведь? Ты очаровательна, и я люблю тебя – говорю это честно. Однако на моем месте могла оказаться мачеха, которая сказала бы тебе, что не следует встречаться с человеком, который находится под подозрением…

– Это я под подозрением, Зилла.

– Пусть будет по-твоему. Я думаю, поездка пойдет тебе на пользу. – Она обняла меня. – Я же вижу ты хочешь уехать, значит, так лучше. Будем считать, что договорились. Напиши ей и сообщи о своем решении. Согласна, что какое-то время побыть вне этого дома – для тебя благо.

– Уверяю вас, Зилла, что Лилиас не способна на воровство.

– Конечно, ни на мгновение не сомневаюсь в этом. Поезжай. Тебе будет там хорошо, а мне только это и нужно. Кстати, я должна кое-что сказать тебе. Речь о твоем отце и… деньгах. Он очень заботился о том, чтобы я не знала нужды… и оставил мне все… почти все. Этот дом… ценные бумаги… и тому подобное. Бедняжка, он говорил, что так благодарен мне. Он собирался лишить тебя наследства. Говорил, что, если ты выйдешь за Алестера Макрея, то будешь и так хорошо обеспечена, но если за Джеми – тогда ничего не получишь. Я сказала ему, что это несправедливо. Что если он ничего тебе не оставит, то я откажусь от его щедрот. Мне пришлось постараться, чтобы убедить его в своей правоте. И кое-что он тебе оставил. Поверенный полагает, что твоя часть наследства даст тебе примерно четыреста фунтов в год. Мне очень неловко говорить тебе это. Но все остальное принадлежит мне.

– Я… понимаю.

Она пожала мою руку.

– Это твой дом, дорогая. И будет твоим, пока ты этого хочешь. Я сказала ему, что иначе и быть не должно. Он ответил, что я чересчур добра. Я сказала – ничуть, а потом: «Я люблю твою девочку. Она мне – как дочь». Честное слово, его это так порадовало. Конечно, я подумать не могла, что он уйдет из мира таким путем. Откуда мне было знать, что он принимает эту гадость?

Я молчала.

– Четыреста фунтов в год! – продолжала она. – Вполне прилично. Ты хотя бы не будешь нищей. А потом есть я. Я всегда готова поделиться с тобой.

Пожалуй, все это меня не удивило. Он и должен был, конечно, оставить все ей. Он боготворил ее. Тогда меня не волновали деньги, и то немногое, что мне причиталось, я полагала достаточным.

Из головы у меня не выходила возможная поездка к Лилиас. Только одно мешало принять решение. Естественно, в Лейкмире все слышали о моем деле. Что подумает паства викария, когда узнает, что он дал приют человеку, который может быть убийцей? Я знала, что он был хорошим человеком, принял Китти и нашел ей работу, но я не имела права своим появлением нарушить покой его и его семьи.

– В чем дело? – с тревогой спросила Зилла.

– Я не могу поехать, – ответила я. – Обитатели Лейкмира знают о моем деле. Я буду нежеланной гостьей в доме викария.

– А почему бы тебе не изменить имя? – проговорила Зилла.

– Что?

– Ты не можешь сделать это здесь, где тебя хорошо знают, но вдали от дома – другое дело.

– Пожалуй, вы правы.

– Не пожалуй – а права. Выбери имя, которое нельзя будет связать с процессом. Это несложно. – Зилле понравилась собственная мысль, глаза ее заблестели. – Обычно сохраняют неизменными свои инициалы. Заранее никогда не знаешь – а вдруг они понадобятся, и того всего-навсего придется лишь кое-что объяснить. Твои инициалы – Д.Г. Из них нам и нужно исходить.

– Прекрасная мысль.

– Этому учит сцена, дорогая. Многие в мире актеров меняют свои имена. Иногда так нужно по соображениям дела… иногда по другой причине. Давай подумаем. Девина – запоминающееся имя. Может быть – Диана?

– Да, оно тоже начинается с буквы Д.

– Итак, Диана. А что будем делать с буквой Г?

– Что если – Грей? Диана Грей?

– Ты хочешь взять мою фамилию. Я же была мисс Грей, пока не стала миссис Глентайр.

– Она короткая и начинается с буквы Г.

– Мне кажется, получается неплохо – Диана Грей. Значит, живя в семье священника, ты будешь Дианой Грей. Так в самом деле лучше и для них, и для тебя.

– Я сегодня же напишу Лилиас. И я ушла к себе в комнату.

«Моя дорогая Лилиас, – писала я, – я очень хочу приехать к тебе, но было бы нечестно появиться у вас вместе со своим прошлым. Надеюсь, твой отец не посчитает зазорным мое желание уйти от самой себя. Я хочу стать другим человеком…

И не хочу, чтобы меня тенью сопровождали сплетни. Уверена, что в ваших краях знают о моем деле, поэтому я решила стать Дианой Грей. Я сохраняю свои инициалы, что Зилла считает очень разумным. Я приеду, если ты не станешь возражать против этой уловки. Не думаю, что смогла бы приехать к тебе, если бы меня все время преследовал страх – вдруг люди вспомнят, кто я такая.

Я прошу тебя сообщить, согласна ли ты с моим намерением; если – да, я тотчас складываюсь и выезжаю.

Надеюсь, получить твой ответ в самом скором времени.

С любовью, Диана».

Я запечатала письмо и с удивлением поняла, что мое настроение заметно улучшилось.

Я спустилась в прихожую и положила письмо на серебряный поднос, с которого письма, подлежащие отправлению, время от времени забирал и относил на почту Керквелл.

Я еще находилась внизу, когда вдруг послышался грохот захлопнувшейся двери. Затем зазвучали торопливые шаги. Я не была расположена встречаться лицом к лицу с кем-либо из слуг, поэтому проскользнула в гостиную и наполовину прикрыла за собой дверь.

Шаги теперь слышались на лестнице. Я выглянула в щель и с изумлением увидела Хэмиша Воспера. Его красное лицо искажала ярость. Он промчался через прихожую и выскочил в заднюю дверь.

Что он делал на верхних этажах дома? Может быть, Зилла послала за ним, поскольку ей понадобился экипаж? Но для прогулки время было неподходящим.

Очень странно.

Однако все мои мысли были заняты Лилиас. Я гадала, что она ответит мне по поводу изменения имени.

Конечно, я сделаю это только во время пребывания в ее доме; но что если – вдруг подумала я – начать под другим именем новую жизнь. Но тогда придется покинуть Эдинбург. Куда же могла я направиться? Нет-нет, это всего лишь безумная мечта. Но о ней стоило поговорить с Лилиас.

Я с нетерпением ждала ответа, но начала понемногу готовиться к отъезду, поскольку не сомневалась, что письмо вот-вот придет. И вдруг меня посетил гость.

Ко мне в комнату вошла Бесс.

– Вас хочет видеть джентльмен, мисс Девина.

– Джентльмен?!

– Да, мисс. Я провела его в гостиную.

Кто же это может быть, мелькнуло у меня в голове. Джеми… чтобы сказать, что, несмотря ни на что, он меня все равно любит; что готов разделить со мною все тяготы жизни? Алестер Макрей?

– Как его зовут?

– Мистер Грейнджер, мисс.

Что-то во мне дрогнуло. Неужели он? Что ему нужно? В том, что касалось его, дело закончилось.

Я поспешно спустилась в гостиную. Он поднялся мне навстречу, взял мою руку и пытливо заглянул в глаза.

– Как поживаете, мисс Глентайр?

– Спасибо, а как вы?

– Благодарю. Вам… видимо, нелегко сейчас?

– Да, но я собираюсь на время уехать.

– Это самое разумное.

– Хочу пожить у своей гувернантки. – Мой гость удивился. – У той, что была у меня раньше и прожила здесь не один год.

– Значит, в вашей жизни было несколько гувернанток?

– Всего две.

– И обе сыграли для вас такую роль. Куда же вы едете?

– В местечко под названием Лейкмир, в Девоншире.

– Кажется, Девоншир – очень приятное графство.

– Я остановлюсь в доме викария. Мисс Милн – его дочь.

– Это выглядит превосходно.

Привычка доверять Ниниану все еще жила во мне. Когда шла борьба за мою жизнь, он убедил меня ничего не утаивать и объяснил, что даже пустяковая подробность может иметь огромное значение. Потому я и сейчас призналась в своем намерении:

– Кстати, я… хочу изменить свое имя, чтобы ненароком не подвести викария и его семью.

– В подобных обстоятельствах так поступают часто.

– Значит, вы считаете эту мысль неплохой?

– Несомненно. Понимаете, газеты проникают всюду. Поэтому вы можете себя неуютно чувствовать даже в чужом месте.

– Да, я не хочу быть обузой для гостеприимных людей.

– Они, очевидно, пригласили вас?

– Да, и отец Лилиас представляется мне человеком не от мира сего.

– Даже так?

– Он очень добр, почти святой.

– Вы считаете, святость – не от мира сего?

– Не совсем, но если кому-либо требуется помощь, он готов оказать ее, не считаясь с неудобствами для себя.

– В самом деле он не похож на обычных людей.

– Так и есть. Лилиас – это мисс Милн – говорит, что он истинный христианин. Очень многие люди называют себя христианами, но не являются ими. Он так внимательно отнесся к Китти, в то время как другие… – Я сделала паузу.

– Китти? – переспросил он.

– Она была у нас служанкой. Ее застали в компрометирующей ситуации с одним из наших конюхов. Китти тут же уволили, а этого конюха… правда, он мастер своего дела… оставили, даже не наказав.

– Это произошло здесь?

– Да. Я хочу сказать, что отец Лилиас принял в своем доме Китти, а ей некуда было пойти, и нашел для нее работу. И, конечно, он с полным пониманием отнесся к Лилиас, когда уволили ее.

– А что случилось с Лилиас?

Я почувствовала, что зашла слишком далеко. Забыла, что теперь он уже не мой адвокат, которому необходимо знать обо мне все. Он не мог не задавать вопросов, поскольку профессия стала его второй натурой. И как бы против воли я рассказала ему историю ожерелья и Лилиас; Ниниан слушал очень внимательно.

– Значит, ее уволили, – проговорил он, – дочь священника.

– Да, это было ужасно. Я не могу понять, что это было. Но уверена в одном – Лилиас не могла украсть.

– Верно, это кажется маловероятным. А не мог кто-нибудь посторонний проникнуть в дом?

– Нет, в доме находились только слуги. Но зачем кому-то из них могло понадобиться взять ожерелье и подбросить в комнату Лилиас? Оно ведь стоит больших денег.

– Все выглядит так, словно кто-то имел к ней недоброе чувство.

– Не могу представить – кто. Лилиас мало общалась со слугами, но никто не выказывал к ней неприязни.

– Кто-то хотел, чтобы ее уволили.

– Зачем?

– В этом загвоздка.

– Впрочем, это случилось давно, и мне думается, мы уже никогда ничего не узнаем.

– И бедная Лилиас не смогла доказать свою невиновность.

– Подобно…

Он мягко коснулся моей руки.

– Представляется очевидным, что ваш отец по собственной воле принимал мышьяк. Так решило жюри присяжных.

– Тогда почему был таким вердикт?

– Потому что оставалась тень сомнения.

– И всю оставшуюся жизнь мне…

– Вам не следует позволять прошлому терзать вас. Вы должны уйти от него. Поезжайте к священнику. Побудьте какое-то время там. Новое имя поможет вам многое забыть. Оставьте мне адрес. Возможно, нам понадобится написать друг другу.

– Но ведь дело для вас закончено.

– Дело, подобное этому, не может для меня закончиться. Мне не по нраву вердикт. Сердцем я знаю, что звучать он должен так: невиновна. Я не оставляю надежды, что однажды правда выйдет на поверхность.

– Вы не думаете, что мой отец в самом деле убил себя?

– Вероятность этого очень высока, однако, у меня есть сомнения. – Он пожал плечами. – Однако не забудьте про адрес.

Я протянула ему листок бумаги с адресом Лилиас, и он убрал его в бумажник.

– Итак, прежнюю гувернантку уволили, – продолжал он, – и в доме появилась новая, красавица мисс Зилла Грей, чью фамилию вы намерены взять себе.

– Да.

– И очень скоро она стала супругой вашего отца. Очень любопытно.

– Мне тоже так кажется. Хотя, полагаю, гувернантки время от времени выходят за овдовевших отцов их подопечных.

– Да, конечно… такое случается, – медленно проговорил он.

И тут в комнату вошла Зилла. Он встал, а я сказала:

– Вы, конечно, помните мою мачеху.

– Естественно. – Он взял руку Зиллы и тепло улыбнулся. – Мы встречались в суде.

Зилла ответила ослепительной улыбкой, и, хотя я привыкла к ее красоте, мачеха меня поразила. Казалось, в мужском обществе она расцветала, как тюльпан под дождем.

– Вы были великолепны, – сказала Зилла. – Я не в силах отблагодарить вас так, как вы того заслуживаете за все сделанное для…

– Я и без того признателен вам. Ваше свидетельство сыграло решающую роль.

Зилла села напротив него с тонким, как мне подумалось, расчетом, так чтобы свет был позади нее, словно она хотела обезопасить себя от проницательных глаз Ниниана. Она держалась уважительно, подчеркнуто выражая свое восхищение Нинианом. Ему это, видимо, нравилось, несмотря на то, что выглядело немного фальшиво.

Зилла сразу же вовлекла гостя в разговор.

– Рассказала ли вам моя приемная дочь о своем желании на время уехать? Скажите мне, вы сами считаете это хорошей мыслью?

– Просто превосходной. Я только что так и сказал мисс Глентайр.

– А она поведала вам…? – с тревогой в голосе начала она.

– Об изменении имени? Да, я одобряю ее намерение.

– Я очень рада. Тем более что сама предложила это. У меня, правда, появились небольшие сомнения. Я так желаю…

– Всего самого лучшего, конечно, для мисс Глентайр. Я уверен, что на пользу и отъезд, и известная анонимность.

– Теперь я просто счастлива. Девина, моя дорогая, ты предложила нашему гостью чего-нибудь выпить?

– Нет, мы разговаривали и…

Она взглянула на меня с немой укоризной.

– Премного вам благодарен, – поспешно сказал Ниниан. – Но мне пора. Я зашел только затем, чтобы узнать, как чувствует себя мисс Глентайр.

– Как это мило с вашей стороны! Такое внимание, такая забота. Я часто думаю, как повезло Девине, что ее защитником оказались вы.

– Я не заслуживаю таких похвал.

– Ну что вы! – воскликнула она и чуть ли не игриво добавила: – Я настаиваю на своем праве расточать их вам.

Я улыбнулась. Мне казалось, он очень доволен, что Зилла присоединилась к нам. Мы – в основном он и Зилла – поболтали еще немного, после чего он поднялся и откланялся.

Я почувствовала некоторое разочарование в нем. На него явно действовали чары Зиллы. Конечно, я всегда догадывалась об их силе, но не предполагала, что Ниниан так легко подпадет под их воздействие.

Едва он вышел, настроение Зиллы резко изменилось.

– Бога ради, с какой целью он заявился сюда? – спросила она.

– Он сказал, что хотел узнать, как мои дела.

– Он что, навещает всех своих бывших клиентов?

– Я думаю, он считает мой случай особым.

– А я думаю, он чересчур любопытен. Он выручил тебя из беды… и на этом точка.

– Он очень хотел, чтобы жюри вынесло вердикт – невиновна.

– А мы все разве не хотели?

– Мне показалось, что у вас с ним получилась замечательная беседа.

Она не дала себе труда сдержать самодовольную улыбку.

– Итак, все теперь позади, и единственное, что нам отныне предстоит, дорогая, – забыть о происшедшем.

Если бы я могла!

От Лилиас пришло письмо:

«Я ожидаю тебя. Мы понимаем твое желание изменить имя. Поэтому со дня приезда ты будешь Дианой Грей. Не тревожься. Никто ничего не знает, кроме отца, моей сестры Джейн и меня. Все мы очень хотим тебе помочь. Дорогая Девина – ловлю себя на мысли, что должна уже начинать привыкать к имени Диана – помни о том, что я убедила всех в доме: ты так же невинна, как я. Наша семья очень дружна, и мы полностью доверяем друг другу.

Мне кажется довольно странным совпадение наших судеб – мы обе несправедливо обвинены. Выглядит так, будто в доме завелся злой дух. Конечно, это чепуха, но очень похоже. О, наконец-то мы с тобою наговоримся! Я с такой надеждой жду тебя.

Путешествие будет долгим. Сначала тебе нужно попасть в Лондон, а там сесть на поезд, идущий в направлении Уэста[1]1
  Графства, лежащие на юго-западе от Лондона (здесь и далее примечания переводчика).


[Закрыть]. Мы живем в трех милях от Тинтон-Кроули, но я встречу тебя на станции с догкартом.[2]2
  Небольшая коляска с ящиком для собак под днищем.


[Закрыть]