Текст книги "Брачный приз"

Глава 26

Когда Розамонд встала, Роджера в комнате уже не было. Она рассудила, что муж и Гилберт позавтракают вместе, поскольку им необходимо многое обсудить до отъезда в Глостер. Ночью, когда ей приснился кошмар, она не стала ничего объяснять, но теперь, при свете дня, поняла, что больше не может жить в неведении.

Розамонд отправилась на поиски Гриффина и вскоре увидела его в кузнице. Оруженосец вместе с остальными воинами чинил доспехи и точил оружие. Она подозвала Гриффина и отошла вместе с ним в сторону.

– Чем я могу помочь, госпожа?

– Я знаю, ты служишь у сэра Роджера много лет, – начала она и, немного поколебавшись, спросила: – Он не желает говорить, каким образом получил рану на бедре… Это было в битве?

– Нет, госпожа, на турнире. Рана от копья оказалась чрезвычайно опасной, он много недель не мог оправиться.

– Значит, это было копье?

– Да, госпожа.

Розамонд боялась задать очередной вопрос и еще больше боялась ответа.

– А копье держал мой брат Джайлз?

Гриффин смутился, но все-таки ответил:

– Да, госпожа.

– Спасибо за то, что сказал мне правду, – кивнула она и словно во сне побрела к замку.

Едва она попрощалась с Гилбертом, который во главе отряда рыцарей выехал со двора, Роджер шагнул к ней, и она остро ощутила бурлившую в нем энергию и готовность встретить брошенный де Монфором вызов. Глядя на него, Розамонд поняла, что в эти дни решается и его судьба, и судьба принца, которому он служил. Грядущие события, вполне вероятно, изменят историю Англии, но для Розамонд это уже не имело значения.

– Я должна поговорить с тобой, Роджер.

Роджер блеснул чарующей улыбкой:

– Это не может подождать, милая?

– Нет, господин, не может. Пожалуйста, поднимись со мной в соляр, где мы сможем остаться наедине.

Роджер сразу помрачнел и насторожился. Оставалось надеяться, что жена не попросит его отказаться от честолюбивых замыслов. Он знал об опасности, мало того – приветствовал ее, но при этом помнил и о постоянно терзавшем Розамонд страхе смерти.

– Это ты убил моего брата?

Едва слышный шепот повис в воздухе.

Роджер потрясенно замер. Такого он не ожидал… хотя разве не он опасался этого вопроса с тех пор, как Розамонд исполнилось двенадцать лет?

– Кровь Христова! – выругался он, и мука исказила его лицо. – Розамонд, это был несчастный случай!

Она отпрянула от него, словно обожглась. Роджер молча наблюдал, как краска медленно сбегала с лица жены, а вместе с ней исчезала и надежда.

Он поморщился, как от боли, но упрямо повторил:

– Это был несчастный случай… клянусь!

О, как ему хотелось, чтобы она набросилась на него, попыталась выцарапать глаза, разразилась самыми затейливыми ругательствами, сорвала свою злость, кусаясь, лягаясь и царапаясь! Но Розамонд не пошевелилась. Она лишь неподвижно стояла, поглощенная ужасом и отчаянием.

Род шагнул к ней.

– Не прикасайся ко мне. И близко не подходи. – Она смотрела на него обвиняющим взглядом, словно он нанес ей смертельный удар.

– Неужели ты не веришь мне? – вырвалось у него.

– Я не знаю, чему верить.

«Господи Боже, как я хочу верить тебе, потому что умираю от любви…»

– Рыцарские поединки всегда опасны. На ристалищах нередко гибнут люди. Поэтому турниры объявлены вне закона. Король запретил Эдуарду проводить их, но принц ничего не хотел слушать: мы жаждали приключений. В тот день в Уэйре с копья свалился защитный наконечник. Джайлз умер мгновенно. Господи, Розамонд, ты должна поверить, что это вышло случайно!

– Почему? Иначе я могу заподозрить, что ты убил его из мести за ту рану, которую он тебе нанес… или из жадности? Почему ты с самого начала не сказал мне правду?

– Розамонд, даю слово, я был поражен, что ты ничего не знаешь. В то время все знали, что Джайлз умер от моей руки. Когда я обнаружил, что ты думаешь, будто его растоптал конь, я не рискнул открыть тебе, как все было на самом деле.

– Да, и потерять все владения, ради которых ты прикончил человека?

– Это чертовски жестокие и злые слова, Розамонд. И к тому же несправедливые.

– А не жестоко ли было заставить меня влюбиться и выйти за тебя замуж при том, что мой брат погиб по твоей вине?

– Я бы отдал все на свете, чтобы вернуть его, но не могу. Либо ты поверишь мне, либо нет. Либо будешь доверять, либо нет. Тебе решать, Розамонд.

– И рада бы поверить, что произошел несчастный случай, но не знаю, что делать, – призналась Розамонд. – Меня разрывают сомнения. И нужно время подумать… вдали от тебя.

– Я попрошу мастера Берка отвезти тебя в Дирхерст.

– Дирхерст чересчур близко, а мне слишком тяжело будет жить в замке, которому предстояло стать домом Джайлза. Я отправлюсь в Першор, – с поистине царственным высокомерием объявила Розамонд.

Роджер коротко поклонился, не сказав, что ей не нужно куда-то уезжать, поскольку скоро он отправится по стране набирать солдат и заготавливать припасы для грядущей войны. Он немедленно приказал своим людям отвезти в Першор Розамонд с ребенком.

Роджер не принадлежал к тем людям, которые долго предаются душевным терзаниям, но сейчас он ощутил невероятную душевную пустоту. Он видел себя глазами Розамонд, ощущал ее боль. И чувствовал себя отчаянно виноватым во всем, таким виноватым, что едва не бросился за Розамонд, моля о прощении. Помешала несгибаемая гордость. Слишком поздно Роджер понял, что ему надо было сказать жене, как на самом деле погиб Джайлз Маршал. Может, тогда ее кошмары прекратились бы раньше. Но обвинения, брошенные Розамонд, поистине гнусны! Как она могла считать его подлецом, убившим Джайлза в отместку за полученную рану?! И, что еще хуже, как она посмела обвинить его в том, что он пронзил ее брата копьем, желая получить Дирхерст?

Слепящая ярость поднялась в Роджере. У этой женщины хватило дерзости покинуть его и увезти сына! Ему следовало бы помчаться следом и притащить ее за волосы, призвать на помощь закон, показать, что ее место рядом с ним, господином и повелителем, которого она клялась любить, почитать и слушаться, что бы ни произошло!

Но верх снова взяла гордость. Какой смысл жить с женщиной, которая тебе не верит?

Роджер любил жену всей душой, глубоко, верно. Пусть она решает, как поступить. Пускай разберется в своих смятенных чувствах, прислушается к собственному сердцу. Если она в самом деле любит его, значит, поверит, что гибель Джайлза была случайной.

Созывая парламент, Симон де Монфор надеялся принести в Англию мир. Однако с самого начала все пошло не так, как было задумано. Беды и неприятности сыпались со всех сторон. Вновь избранный понтифик, папа Клемент, открыто ненавидевший Симона, встал на сторону короля, издав буллу, в которой отлучал де Монфора от церкви. Это, разумеется, увеличило угрозу вторжения.

В довершение ко всему Симон был потрясен тем, как мало баронов явилось на открытие парламента. Приехали только те, чьи владения находились на востоке. Западные бароны так и не показались. Приграничные же бароны восстали, и Симон понял, что следует как можно скорее нанести ответный удар и погасить пламя войны, иначе к мятежникам присоединится знать из западных областей. Он проклинал тот день, когда согласился сделать Эдуарда заложником в обмен на освобождение приграничных баронов. Симон недооценил ум врага, и теперь ему приходилось расплачиваться за это.

Де Монфор рассчитывал на поддержку графа Глостера. Гилберт поможет ему подавить бунт приграничных баронов, а когда его войска перейдут Северн и углубятся в Уэльс, можно надеяться на Ллевелина, обещавшего предоставить в его распоряжение сотни валлийских лучников.

Элеонора де Монфор к открытию парламента со своим двором перебралась в Лондон, но теперь Симон решил отослать жену в Дувр с отрядом из восьмидесяти человек под командой сэра Рикарда де Берга. Эта мера сохранит мир в восточных графствах, обеспечит лояльность пяти портов и преградит путь королевским наемникам из Франции. Поскольку сын де Монфора, Симон, командовал силами Суррея и Суссекса, поддерживавшими мир на юге, сам граф во главе армии направился на запад усмирять приграничных баронов. Прибыв в город Глостер, он с удивлением обнаружил, что замок там напоминает военный лагерь; более того, он нашел Гилберта де Клара в весьма воинственном настроении. Свирепый юнец злился на де Монфора, захватившего всю власть в Англии. В эту ночь небо освещали сотни походных огней, разведенных вооруженными всадниками, раскинувшими лагеря на поросших лесом холмах рядом с Глостером. Симон понял, что если он не улестит Рыжего Гилберта, дружбе между ними конец. Он пообещал Гилберту почести и богатство, но молодой граф остался равнодушным.

На следующий день Генри де Монфор привез убийственную весть о побеге принца Эдуарда из Херефорда. Хотя Симон и упрекал сына за недосмотр и беспомощность, он все же признавал, что всегда боялся и предчувствовал подобное развитие событий. Эдуарда Плантагенета долго в клетке не удержишь!

Он немедленно приказал солдатам идти на Херефорд, ибо если он оставит Эдуарда на свободе, число его сторонников станет увеличиваться не по дням, а по часам, и война снова охватит Англию. Однако прежде чем Симон успел двинуться в поход, лазутчики донесли ему, что Джон де Уоррен, граф Суррей, движется по Пемброку с огромным войском. Зная, что пять портов восточного побережья закрыты, они обогнули Англию, чтобы высадиться на западном побережье Уэльса.

Симон де Монфор колебался, не зная, что предпринять: попытаться снова взять в плен Эдуарда или идти в Уэльс и с помощью Ллевелина стереть с лица земли армию де Уоррена?

Он решил, что второе важнее, и потребовал от Гилберта де Клара присоединиться к нему. Гилберт вел себя недружелюбно, и Симон понял: отныне не стоит рассчитывать на его поддержку. Прежде чем перейти реку Северн, он послал сыну Симону настоятельный приказ собрать верные ему силы юга и востока и вести на соединение с основной армией.

Тем временем в Ладлоу королевская армия действительно росла день ото дня. Эдуард Плантагенет, опьяненный свободой, был полон энергии и решимости, заражавшими каждого, кто переходил на его сторону. Теперь он разительно отличался от высокомерного неосмотрительного военачальника, сражавшегося в битве при Льюисе. Принц хорошо усвоил горькие уроки поражения и за долгие месяцы плена успел выработать стратегию наступления и планы отмщения.

Ему не терпелось поднять оружие против врага и вернуть Англию короне. Сам великий воин твердил ему, что главное в битве – быстрота и натиск, но Эдуард понял, что битву можно выиграть еще до начала, тщательно спланировав атаку и правильно расставив войска на выбранном заранее поле боя. И еще следует иметь под своим началом хорошо обученных и дисциплинированных воинов, исполняющих приказы без рассуждений.

Роджеру было поручено поддерживать связь между войсками и теми баронами, которые перешли на сторону короля. Обычно он разъезжал между замком Ладлоу и городами западных баронов, подсчитывая численность солдат. Новость о побеге лорда Эдуарда свершила чудо – теперь все западные области горели воинственным пылом.

Роджер на своем вороном влетел во двор приземистого замка Ладлоу. За ним по пятам следовал Гриффин. В зале он застал принца, склонившегося над картой и о чем-то спорившего с Линкольном де Уорреном.

– Лев и рысь, как я и надеялся! Я приехал от Гилберта де Клара с хорошими вестями!

Линкольн налил Роджеру кружку эля – промочить горло от дорожной пыли, а Эдуард хлопнул друга по спине.

– Симон де Монфор повел армию в Глостер, ожидая, что Гилберт присоединится к нему и поможет укротить приграничных баронов. Но как только узнал о твоем побеге, немедленно отдал приказ идти на Херефорд.

Заметив выражение свирепого предвкушения в глазах Эдуарда, Роджер поднял руку:

– Но прежде чем они вышли, лазутчики донесли о появлении в Уэльсе Джона де Уоррена с войском, и Симон перешел Северн, чтобы с ним сразиться.

Эдуард злорадно рассмеялся:

– Глупец! Должно быть у него мозги от старости ссохлись! Он сделал тактическую ошибку, отправившись в Уэльс! Ему следовало погнаться за мной! Сейчас у него людей больше, чем у меня! Он должен был прижать наш фланг к войску, которым командует молодой Симон, и захватить нас в капкан!

– Может, в Ладлоу и не так много людей, но ты не видел, сколько человек Гилберт собрал в Глостере! Лес и холмы вокруг города покрыты шатрами! Вероятно, Симон был потрясен, узнав, что Гилберт не собирается идти с ним, – заметил Роджер.

– Гилберт отрекся от Симона, и, должен признаться, в этом целиком твоя заслуга. Я обязан поблагодарить тебя, Роджер, за то, что помог убедить Гилберта изменить свои взгляды.

В комнату ступил Мортимер.

– Три дня назад твой брат Джон высадился в Пемброке с большой армией, – уведомил он Линкольна.

– Да, и Лейберн сказал то же самое. Симон де Монфор пошел ему наперехват, – встревоженно добавил Линкольн.

Мортимер ехидно ухмыльнулся:

– Мои лазутчики в Пемброке повели их на север. Они приближаются к Уигмору и Ладлоу. Когда де Монфор приведет своих людей в долину, выяснится, что птичка уже улетела.

Эдуард выпрямился и стукнулся головой о потолочную балку.

– Святый Боже, нам нужны покои попросторнее! И нам совершенно ни к чему оставаться на границе. Поскольку Симон де Монфор пересек реку, я намерен захватить этот берег Северна. Мы будем патрулировать его по всей длине, от Вустера до Глостера!

– В таком случае, господин мой, я сделаю все возможное, чтобы сделать Вустер нашим новым пристанищем, – пообещал Роджер.

Никто из присутствующих не сомневался в его способности убедить жителей Вустера перейти на сторону принца.

Розамонд обосновалась в Першоре, служившем наилучшим доказательством мудрости ее мужа. Хозяйство процветало под добросовестным управлением Хаттона и его жены Лиззи. Солнце, лившееся в окна, освещало безукоризненно чистые полы и натертую воском мебель. Кухня также была безупречной, а с потолочных балок кладовой свисали пучки трав.

Молодые служанки были на седьмом небе от счастья, ведь в замке появился ребенок. Они наперебой просили у Розамонд разрешения выкупать малыша, переодеть или просто поносить на руках. Нэн приглядывала за ними, а заодно и за Розамонд, ставшей необычайно тихой, бледной и безучастной ко всему. Нэн настаивала, чтобы хозяйка больше времени проводила на свежем воздухе. Сады утопали в цветах позднего лета, а за деревьями безмятежно несла свои воды река Эйвон. Кругом царила атмосфера покоя и умиротворения.

Першор стал для Розамонд убежищем, где можно было без помех разобраться в своих чувствах и эмоциях. Она все чаще вспоминала время, когда ей, двенадцатилетней девочке, принесли ужасную весть о гибели брата. Раньше она не смела предаваться воспоминаниям: слишком велик был страх и стремление как-то защитить себя. Теперь же перед глазами стояла леди Элеонора, объяснявшая, что произошла трагическая случайность и ее любимый брат погиб на турнире. Тогда она словно оцепенела от потрясения и не задала ни одного вопроса, но прислуга шепталась насчет опасного занятия, где противники часто падают под копыта боевых коней. Именно в те дни и начались ее кошмары. Скорбь была невыносимо тяжким бременем, и девочка убедила себя, что потеряла брата, потому что слишком сильно любила его.

Все были добры к ней и участливы, но избегали говорить на эту тему. Непонятно только, почему она сама никого не пожелала расспросить и не узнала всех обстоятельств гибели Джайлза, когда стала старше. Вероятно, просто не осмелилась. Куда легче было спрятать ужас и боль в тайных глубинах души и стараться об этом не думать.

А друзья Джайлза? Какой, должно быть, трагедией стало для них случившееся! Понимать, что из-за их своевольства и непослушания погиб их приятель! Как они презирали и ненавидели себя, как страдали! Каким потрясением это стало для пятнадцатилетнего лорда Эдуарда и для… Роджера де Лейберна!

И тут Розамонд осенило: да ведь Роджер обручился с ней, потому что чувствовал себя в ответе за сироту! Джайлз Маршал погиб от руки де Лейберна, и поэтому он, подобно странствующему рыцарю, исполнил свой долг – обручился с младшей сестрой несчастного друга. Тогда его вела честь. Пять лет спустя, увидев ее во всем блеске, он влюбился…

Розамонд наконец признала, что и ее с самой первой встречи влекло к дерзкому молодому рыцарю, чья красота казалась неотразимой. Сначала она отталкивала жениха, не желая больше страдать от мучительной боли потери. Но от Роджера де Лейберна не так легко было отделаться. Он поклялся, что никогда не отпустит ее, и она сдалась.

Перед ее мысленным взором возник Роджер. Его могучее тело излучало силу. Розамонд вздрогнула при мысли о мощи его рук, привыкших орудовать мечом и копьем.

Джайлз погиб от удара копьем, но эти же руки выхватили ее из бушующей реки и помогли появиться на свет их сыну. Роджер взял одну жизнь, но подарил миру другую, и Розамонд теперь знала, что Роджер никогда не пошел бы на преднамеренное убийство.

Сомнения оставили ее, и она успокоилась. Пусть Розамонд и покинула Роджера, но он постоянно рядом. Гуляет с ней саду, согревает по ночам, помогает качать колыбельку. Спит она или бодрствует, он всегда с ней, в ее мыслях, а его любовь охраняет и бережет ее.

Они навсегда связаны друг с другом, как неразделимы любовь и доверие. Одно невозможно без другого. Все удивительно просто. Любить означает верить, а верить – значит любить. Розамонд с новой силой осознала, что любит Роджера де Лейберна всем сердцем и душой и верит ему.

Он поклялся, что смерть Джайлза была случайной, значит, так и было.

Розамонд вспомнила мучительную боль в глазах Роджера. Как, наверное, ему тяжело нести тайное бремя вины! По нелепой случайности убить брата любимой женщины… Это, должно быть, невыносимо. Конечно, он жаждал ее прощения, но страшился ранить словами жестокой истины.

А она? Разве может она жить без Роджера? Только с ним она чувствует, что мир вокруг расцветает.

«Моя дальнейшая жизнь зависит от меня самой. И я выбираю счастье!» – сказала себе Розамонд. Куда только подевалась тоска? Бурлящая радость наполнила ее, теперь она знала, что любовь – самое большое чудо на свете. Взглянув на малютку сына, мирно дремавшего в колыбели, она подняла его и поцеловала.

– Я решила назвать тебя Роджером!

Глава 27

Приехав в Вустерский замок, сэр Роджер удостоился теплого приема со стороны слуг, большинство из которых он нанял сам, когда вместе с лордом Эдуардом вернулся из Гаскони. Исключением был новый смотритель, назначенный Симоном де Монфором, прибравшим к рукам все королевские замки. Сэр Роджер с честью принял бой, и новый смотритель вскоре склонился перед властью могучего рыцаря. Бедняга принял мудрое решение, сбежав под покровом ночи.

У Роджера де Лейберна в эти дни времени не оставалось не только на размышления, но даже на сон, но когда все было готово для приема Эдуарда и его армии, он долго стоял на стенах замка, с тоской глядя на Першор, находившийся всего в семи милях от Вустера. Роджер пытался не думать о Розамонд, но в редкие минуты отдыха его сердце ныло от тоски, а тело томилось желанием.

Жажда увидеть ее, услышать звонкий смех, сжать в объятиях, дотронуться до золотых волос, прильнуть губами к атласно-гладкой коже, спеть колыбельную сыну становилась непереносимой. Он в досаде ударил кулаком по каменному парапету. Пожалуй, Першор чересчур близко, чтобы он сумел устоять. Решено! Он отправится к Розамонд!

Роджер бросился к конюшне, но по пути сомнения снова одолели его. Больше он не хотел видеть, как Розамонд сжимается от его прикосновений, как от ее щек медленно отливает краска, а на лице гаснет надежда. Что, если прелестные аметистовые глаза осуждающе взглянут на него? Если губы задрожат от боли? Если ее сердце навсегда закроется для него?

Розамонд сказала, что ей нужно время разобраться в своих чувствах. И она не отступится от данного слова. Их будущее зависит от решения Розамонд, и Роджер не хотел торопить ее.

Отказавшись от намерения помчаться к ней, Роджер позвал Гриффина и послал его в Першор с запиской, в которой справлялся о здоровье сына. Он написал всего несколько вежливых слов, стараясь не казаться назойливым и в то же время желая дать знать Розамонд о своем пребывании в Вустере на случай, если он ей зачем-то понадобится.

Увидев Гриффина, въезжающего во двор Першора, Розамонд встревожилась. Если у нее и были какие-то сомнения относительно силы любви к мужу, они развеялись в то мгновение, когда ей показалось, что с ним стряслась беда. Когда же Гриффин улыбнулся, у Розамонд отлегло от сердца.

– Сэр Роджер посылает вам привет, госпожа.

Гриффин вручил ей записку, которую она стиснула в руке, чтобы прочесть, когда останется одна. Он, конечно, написал ей любовное письмо, в котором признается, что больше не в силах жить без нее. Мысль о нежных словах, начертанных на клочке пергамента, окрылила ее и вызвала легкий румянец на щеках.

Конюх выступил вперед, чтобы взять поводья, а Розамонд взяла Гриффина под руку и повела в замок.

– Позволь выказать тебе гостеприимство Першора: здесь все изменилось к лучшему с тех пор, как ты приезжал. И ты, и твоя лошадь должны отдохнуть здесь, прежде чем отправиться обратно в Лондон.

– Нет, госпожа, мы перебрались в Вустер.

– В Вустер? – удивилась она. – Неужели господин не мог одолеть семь миль до Першора?

– Он занят с утра до вечера, госпожа. Он правая рука лорда Эдуарда. Сэр Роджер незаменим!

Розамонд почувствовала себя брошенной и одинокой. Они вошли в зал, и, пока Нэн хлопотала над Гриффином, Розамонд прочитала записку:

«Будь добра уведомить Гриффина о здоровье моего сына.

Р., замок Вустер».

Послание оказалось столь коротким, что Розамонд почувствовала себя оскорбленной. А манера! Холодно-вежливая, словно письмо адресовано незнакомцу. Мало того, он написал «мой», а не «наш» сын!

– Гриффин послан узнать, как поживает малыш, – сообщила она Нэн. – Пойду заберу его у служанок, пусть посмотрит на мальчика.

Вскоре она вернулась с сыном и сунула ребенка растерявшемуся оруженосцу, которому в жизни не приходилось держать на руках младенца. Перекошенная паникой физиономия Гриффина выглядела так комично, что служанки покатились со смеху. Бедняга бросал на Розамонд молящие, полные отчаяния взгляды, и та, пожалев его, взяла малыша обратно. Гнев на мужа растаял, но она решила ответить ему в том же тоне и хорошенько разозлить. Пусть на своей шкуре почувствует, как ей было приятно!

«Твой сын здоров и весел. Поражена, что ты, при всех своих делах и трудах, не дающих покоя ни днем, ни ночью, все же смог послать Гриффина с запиской, но поскольку Вустер и Першор почти рядом, когда в следующий раз захочешь узнать о здоровье своего сына, подойди к окну, я подниму его повыше, и ты сможешь тщательно осмотреть мальчика. Надеюсь, ты будешь счастлив знать, что я выбрала имя для твоего сына».

Закончив писать, Розамонд, злорадно улыбаясь, свернула пергамент. Она, разумеется, и не подумала открыть Роджеру, какое имя выбрала. Пусть приедет и спросит сам.

Все же, когда Гриффин собрался уезжать, Розамонд, стремясь убедить себя, что мужу пока не грозит опасность, робко спросила:

– Я знаю, лорд Эдуард собирает войско. Как по-твоему, битва скоро начнется?

– Сомнительно, госпожа. Симон де Монфор повел свою армию в Уэльс.

В Вустер по всем дорогам стекались солдаты. Эдуард был поражен и обрадован тем, с какой скоростью растет число сторонников короля. Но на этот раз он не повторит прежних ошибок, не позволит самолюбию и жажде славы взять над ним верх.

Он расставил войска по берегу реки Северн, от Вустера до Глостера. Оттуда люди Гилберта де Клара патрулировали Северн от Глостера до Бристоля.

Принц постоянно ждал нападения де Монфора и поэтому был начеку. Он разослал во все стороны бесчисленных лазутчиков. Чтобы вернуться в Англию, Симону де Монфору пришлось бы переправиться через Северн, и Эдуард готовился к этому моменту. Принц отдал приказ захватить или уничтожить все лодки и отправил людей на поиски Симона-младшего, велев следить за всеми передвижениями его отрядов.

Эдуард и его сподвижники собрались вокруг карты в Вустерском замке, когда прибыл курьер от Гилберта де Клара. Принц сломал печать и развернул свиток.

– Гилберт передает, что Симон намеревался пересечь реку в том месте, где сливаются реки Аск и Уай перед впадением в Северн, но, увидев, что на его берегу нет ни одной лодки, а на противоположном ждет огромная армия, ничего не сумел сделать, кроме как повернуть войско на север.

– Очевидно, он рвался к Бристолю, – предположил Род, – а добравшись туда, остановился бы и подождал, пока мы сами придем к нему.

– Совершенно верно, – согласился Эдуард. – Он выбрал бы место боя и расставил бы солдат на самые выгодные позиции, как это сделали при Льюисе мы. Ну а потом дождался бы, пока его сын Симон двинется на нас с востока, и зажал бы нас между двумя армиями.

– И все напрасно, – ухмыльнулся Роджер. – Молодой Симон получил приказ встретиться с отцом в Кенилуорте и сейчас не спеша направляется туда.

– Сила Господня! Не пойму, как тебе это удается, да и знать не хочу. Это дает нам преимущество над обеими армиями. Граф направится в Херефорд по противоположной стороне Северна, а его сын – в Кенилуорт, так что шансов соединиться у них не осталось.

– Особенно если мы вклинимся между ними, – кивнул Джон де Уоррен. – Позиция в Вустере дает нам преимущество.

– Мои люди трудились не покладая рук, – сообщил Роджер принцу, – и сосчитали всех воинов, не только наших, но и чужих.

– И?.. – нетерпеливо бросил Эдуард.

– Вместе с солдатами де Клара нас большее, чем в обеих вражеских армиях. Так что мы устоим!

По комнате пронеслись радостные крики. Эдуард написал послание Гилберту с приказом немедленно вести свой отряд в Вустер. Гонец ускакал, а Род по знаку принца поднялся вместе с ним на укрепления.

Эдуард прошелся по стене замка, чтобы размять ноги, а вернувшись, обратился к другу:

– Сам знаешь, битва будет не на жизнь, а на смерть. Победа или гибель в бою. Но я намереваюсь выиграть любой ценой.

– Даже если для этого придется убить Симона? – тихо спросил Род.

– О да. Я просто хотел узнать… если…

– Нет нужды. Я с тобой, что бы ни случилось.

Эдуард провел рукой по золотистым волосам и задумчиво протянул:

– Симону около пятидесяти. Должно быть, он устал от непрерывной борьбы, хотя все еще страстно защищает правое дело, как он его понимает. Де Монфор горит безумной ненавистью ко мне.

Роджер кивнул:

– Он последний из прежних рыцарей без страха и упрека.

– Симон научил меня всему, что я знаю о воинском искусстве, но у меня немало и своих идей. По-моему, не стоит целиком полагаться на кавалерию в тяжелых доспехах и оставлять пехотинцев присматривать за обозами. В моей армии каждый человек хорошо вооружен и готов к бою. Глупы те правила, которые гласят, что несправедливо нападать ночью и что простые солдаты должны держаться на расстоянии от конных рыцарей! В войне должно быть только одно правило: все средства хороши, чтобы убить как можно больше врагов.

– А потом забрать их оружие и коней! – мрачно добавил Род.

– Верно! – с удовольствием подтвердил Эдуард. – Когда юный Симон прибудет в Кенилуорт?

– В его отряде графы Оксфорд и Суффолк, а судя по тому, как они медленно двигаются, не менее чем через два дня. Пока они раскинут лагерь и поставят шатры, пройдет еще немало времени: отряд из четырех тысяч человек вряд ли поместится в Кенилуорте.

– Хочешь пари, дружище, что мы окажемся там раньше?

– У меня пока хватает ума не биться с тобой об заклад, господин мой, ведь ты одержим единственной целью.

В наступившей темноте Роджер де Лейберн и его люди терпеливо ждали приказа Эдуарда Плантагенета, хотя знали, что он придет за час до рассвета, когда большинство вражеских воинов, раскинувших лагерь вокруг города Кенилуорт, будет мирно спать. Роджер, чтобы скоротать время, перебирал в памяти события этого невероятного дня.

Как только разведчики Эдуарда заметили приближение отряда Глостера, Эдуард созвал свои конные патрули, разъезжавшие по берегу Северна, и повел шеститысячную армию на север, в Кенилуорт. Они прошли тридцать миль за двенадцать часов – небывалое расстояние за столь короткое время – и прибыли на место в сумерках. Рассеялись по лесу и стали наблюдать. К их радости, вражеское войско разбило лагерь вокруг города, а не внутри неприступных стен Кенилуорта.

Эдуард отдал строгий приказ идти в атаку за час до рассвета. И вот теперь решающий миг настал. Роджер де Лейберн надвинул шлем, вскочил на коня и высоко поднял меч. Этого сигнала и ждали его люди. Сопровождаемый Гриффином, он ринулся с холма вниз вместе с десятками всадников и сотнями пехотинцев, вооруженных пиками, топорами и короткими мечами.

Неожиданное нападение застало врага врасплох. Сражением это было назвать трудно. Скорее, резней. Спящие воины, спотыкаясь, выбирались из шатров и либо бежали, либо умирали на месте. В хаосе угли от костров летели во все стороны, поджигая шатры и внося еще большее смятение в стан противника. Многие сторонники де Монфора были убиты, кое-кому удалось скрыться в лесу или переплыть ров Кенилуорта в отчаянной попытке найти убежище в замке.

Роджер не считал, скольких противников ему удалось прикончить. Он просто прорубал себе дорогу, зная, что Гриффин надежно прикрывает его спину. Меч и правая рука стали единым кровавым оружием, рубившим, коловшим, пронзавшим, режущим, уничтожавшим. Щитом он отражал тяжелые удары врага. Сегодня он почти не встречал сопротивления. Тот всадник, что возник перед ним, был исключением. Их мечи соприкоснулись с громким звоном, кони, повинуясь, медленно двинулись вперед, скользя по залитой кровью земле. Когда они почти сблизились, Роджер увидел глаза противника и чуть не отпрянул, узнав молодого де Монфора.

Рука его дрогнула, замерла на миг, и Симон воспользовался неожиданной возможностью, бешено атакуя. Род успел подставить щит, и меч вылетел из руки Симона. Роджер поднял наносник, чтобы открыть лицо. Симон в ужасе уставился сначала в сверкающие зеленые глаза, потом на меч, с которого капала кровь.

– Проваливай в замок! – проревел Роджер и, пришпорив Стиджиена, помчался к рыцарю, державшему в руках баронский стяг.

Когда взошло солнце, все было кончено: войска Симона больше не существовало. Эдуард запретил преследовать бежавших. Да и зачем? Больше они не посмеют пойти против него. Он лишил де Монфора чуть ли не половины армии. Победа была полной и безоговорочной: они захватили почти всех коней и тринадцать знамен.

Проезжая по лагерю, подсчитывая потери и трофеи, Роджер с удивлением увидел графа Оксфордского, сидевшего на земле, среди изорванных знамен.