Текст книги "Техника и культура: возникновение философии техники и теории технического творчества в России и Германии в конце XIX – начале XX столетия"

Энгельмейер неоднократно повторяет, что образ мыслей Маха близок техникам:

«Мах напоминает, что ведь науки, именно чистые науки, развились из техники, т. е. из практических потребностей. И Мах советует с этой точки зрения обсуждать развитие наук. Затем он едва ли не первый из мыслителей высказывает то положение, что техническое изобретение и научное открытие родственны друг другу, и не только родственны, но даже настолько близки, что различаются только по своему назначению. Так: если новая мысль служит для упорядочения мыслей, то эту мысль называют открытием; если же она имеет применение к практической жизни, то ее называют изобретением. И действительно: надо согласиться с Махом. Возьмем в пример так называемую „пастеризацию“ бродящих жидкостей. Что это, открытие или изобретение? И то и другое, смотря по тому, какое применение дается пастеризации: если в ней видят только обнаружение того факта, что известным чередованием температур можно по своему плану направлять брожение, то придают пастеризации значение открытия. Если же говорить о том, что этим путем можно на деле достигать таких-то результатов при производстве пива и вина, то речь идет об изобретении… Что же касается до логичности изобретения или открытия, до того, будто оно подсказывается логикой заранее, то Мах утверждает, что гений творит не рассуждая, чутьем, перескакивая через длинные логические ряды. В готовом творении можно обнаружить логику лишь впоследствии, а самый процесс творчества совершается вне логического мышления, и совершается в силу особого инстинкта, которым должен быть наделен и ученый мыслитель, и техник изобретатель»²⁷⁴.

Теория технического творчества П.К. Энгельмейера

Энгельмейер внес важный вклад в развитие философии техники, в особенности теории технического изобретения как ее составной части. Именно в этой области он был одним из первых²⁷⁵ не только в России, хотя и в Германии в это же время проводились исследования в области теории изобретательства и разработка общих проблем патентоведения. Эти работы были известны Энгельмейеру, а его публикации на немецком языке в германских печатных изданиях также не прошли бесследно²⁷⁶.

М. Эйт и А. Дюбуа-Реймонд: теория изобретательства

Макс Эйт (1836–1906) обозначается Чиммером скорее как поэт-инженер, чем инженер-философ. В центре внимания Эйта находится, однако, именно «философия изобретательства»²⁷⁷, которую он и считает ядром философии техники. (Пионерская работа Каппа по философии техники хорошо ему известна.) Именно так он назвал одно из своих выступлений в 1903 г. перед Торгово-географическим союзом в Штутгарте. Эйт подчеркивает, что две вещи необходимы для действительного изобретения: творческая мысль («божественное озарение») и его практическое осуществление с учетом экономических отношений²⁷⁸. Точное знание и теория, по Эйту – необходимые основания для продуктивного изобретения. Однако открытия в области науки не считаются изобретениями, так как они познают уже существующее, не творят ничего нового. Они приводят к приросту знания, а не умения. Это, конечно, не значит, что открытия не могут быть основой для изобретения. Более того, раньше эти две способности объединялись в одном лице, теперь же наблюдается разделение труда. Фантастические построения также не изобретения. Что же тогда изобретение? По Эйту собственно работа изобретателя заключается в материализации мыслей.

Эйт рассматривает три основных этапа становления изобретения. Сначала возникает творческая мысль – техническая идея. Поэтому изобретатель – «ремесленник духа». Это – первый акт изобретения. Второй акт – собственно работа изобретателя – осуществление данной мысли. Наконец, последний, третий, акт изобретения состоит в том, чтобы заставить мир использовать изобретение. Именно тогда он становится техником, борющимся против нежелающего принять изобретение мира. «Не нужда заставляет быть изобретательным, – подчеркивает Эйт, – а изобретения должны преодолеть сопротивление мира». Далее Эйт различает четыре типа изобретений:

1) при которых новые средства используются для достижения новой цели;

2) при которых до сих пор недостижимая цель достигается с помощью известных средств;

3) при которых с помощью нового средства получаются известные результаты;

4) при которых уже известное средство или орудие впервые применяется для известной цели²⁷⁹.

Техника для Эйта – история изобретений. Да и сам человек – продукт изобретения, поскольку после изгнания из рая или выхода из животного состояния он делает некоторые важнейшие изобретения, без которых он был бы гол и почти безоружен. Две вещи отделяют его от животного: в духовной сфере – язык (область знания), а в материальной – орудие (умение, понимаемое им в широком смысле как прибор, машина или даже просто процедура, процесс): «как язык является орудием духа, так и, наоборот, орудие есть язык духа»²⁸⁰. Этой теме – «слово и орудие» – он посвящает отдельный труд: «Орудие, так же как и слово, не являются продуктами какого-либо внешнего органа или же случайно возникшими в ходе борьбы за существование животными свойствами, а чем-то, до тех пор не существовавшим…» в развитии природы. Именно с этого момента первый изобретатель начал свою удивительную работу. «Слово и орудие являются двумя важными факторами, сделавшими из животного человека»²⁸¹. Техника, таким образом, для Эйта – «все, чему человеческие намерения придают телесную форму» ²⁸².

Энгельмейер следующим образом описывает достижения Эйта в своей монографической статье «Учение об изобретении» (1908):

«В 1905 г. появилась книга Макса Эйта, составляющая сборник некоторых его статей на отвлеченные технические темы. Последняя глава носит заголовок „Философия изобретения“. Широко ставя вопрос, Эйт находит, что современный человек сам есть продукт изобретений. При этом автор напоминает, что человек возвысился над животным с двух сторон: со стороны духовной – членораздельной речью, а со стороны телесной – изобретением орудий. Переходя затем к описанию технического процесса изобретения, Эйт видит в нем тоже три акта, но несколько другие, чем я, а именно: первым актом он называет появление первой идеи, вторым – остальную выработку изобретения, а третьим – применение изобретения к практике. Далее он отстаивает тот взгляд, что технические изобретения очень часто предшествовали научной разработке данной области, как то было, например, с паровой машиной, с динамой и т. д… Затем Эйт набрасывает вековую историю изобретения пара и заканчивает книгу выражением великих ожиданий от будущих изобретений… Эйт заканчивает свою работу следующею мыслью: идейность технических созданий заключается в том, что они открывают возможность не служить материи, а, наоборот, покорять ее»²⁸³.

Тему теоретического осмысления изобретательской деятельности продолжил Алард Дюбуа-Реймонд в книге «Изобретение и изобретатель»²⁸⁴. В ней он утверждает, что все изобретения всегда доступны как объективные возможности, но какое-либо изобретение лишь тогда делается, когда появится соответствующая общественная ситуация. Из этой потребности вообще появляется перед глазами цель изобретения, которое вследствие его во всякой существующей природно-закономерной возможности теперь может быть действительно реализовано. Дюбуа-Реймонд, как практикующий адвокат в области патентоведения и инженер-электротехник, попытался систематизировать идеи Эйта. Он различает Invention – изобретение, т. е. изобретательский акт или изобретательскую деятельность, и Inventat – изобретенное, т. е. предметное содержание изобретения. Тогда изобретение – историческое становление осознания того, что мгновенно. Причем «все до сих пор изобретенное нашими предками, что может быть сегодня давно забыто, как и все то, что будет изобретено нашими потомками, как это ни парадоксально звучит, существует уже сегодня», в нашем настоящем. Именно в этом смысле изобретенное – что-то вневременное.

В этом, как считает Чиммер, заключена сердцевина теории изобретательства Дюбуа-Реймонда. Изобретение тогда – лишь открытие изобретенного уже существующего в технической возможности конституирования комбинаций свойств материи в природе. «Вслепую и без интереса» продуцирует природа «совершенно случайные совпадения» между техническими возможностями и «человеческими постулатами» (человеческими потребностями). Открытие этих совпадений – неважно каким путем и с помощью каких действий – и есть задача изобретателя. Природа всегда предлагает ему что-нибудь, чтобы свойства материи (которые могут стать основой изобретения) могли быть скомбинированы таким образом, удовлетворив человеческие потребности.

Дюбуа-Реймонд выделяет три различные методики изобретательства:

1) совершенно бездуховная механичекая процедура перебора проб и ошибок;

2) открытие изобретаемого с помощью совершенной методики духа;

3) схватывание решения проблемы изобретения, исходя из гениального инстинкта, бессознательным путем.

Вслед за Эйтом Дюбуа-Реймонд использует расчленение изобретательской деятельности на три акта, причем первый акт распадается, с его точки зрения, на две отдельные операции: чисто интуитивное молниеносное схватывание идеи и проверка, проработка этой идеи, что можно назвать «экспериментированием в представлении» ²⁸⁵.

Энгельмейер отмечает по поводу работы Дюбуа-Реймонда: «В 1906 г. появилась монография об изобретении А. Дюбуа-Реймонда. Совершенно верно говорит автор в предисловии, что если учение об изобретении, развитое юристами, не вполне еще удовлетворительно, то вина в том скорее ложится на техников, которые мало разъяснили технологическую сущность изобретения. Приступая к изложению, автор дает ряд основных определений, почерпывая их из законов о патентах и у авторитетных юристов. Затем он присоединяется к замечанию, высказанному одним из них… о том, что разногласия в толкованиях изобретения происходили часто из-за того, что не всегда различали двух вещей, а именно: изобретения готового, с одной стороны, и процесса изобретения, с другой. Приняв близко к сердцу это указание, Дюбуа-Реймонд сначала рассматривает предмет изобретения, или, как он выражается, „инвентат“, затем уже самый процесс изобретения, называя его „инвенцией“».

В отношении типичного процесса изобретения автор склонен в нем видеть три акта, так их и называет, но в отношении толкования этих актов сам себе противоречит; один раз принимает теорию Эйта… а другой раз теорию Робинсона. Но даже излагая словами теорию Эйта, он придает ей свое толкование, причем его формула совсем совпадает с моей. В самом деле: первый акт он видит в зарождении идеи, как и все, вторым актом он называет «разработку при помощи вычислений и черчения, с третьим, по его словам, начинается выполнение, т. е. жизнь изобретения – что же до теории Робинсона, то она отличается от Эйта, и странно, что Дюбуа-Реймонд как будто этой разницы не замечает. По взгляду Робинсона, деятельность изобретателя слагается из трех моментов: момент перцепции (т. е. заимствования), момент концепции (т. е. творчества) и момент конструкции (т. е. приложения общественных приемов к получению известных же результатов). Момент перцепции приближает, по Робинсону, изобретение к открытию, так что изобретение является лишь открытием того, что вот некоторая комбинация дает некоторый полезный результат. Если же вникнуть в суть теории Робинсона, то нельзя не усмотреть в ней удивительного сходства с моим трехактом. В самом деле: стоит только переставить его три момента и расположить их так: сначала концепция, дающая новую идею; потом перцепция, принимающая извне то, что годится для данного случая; наконец, конструкция, прилаживающая второе к первому. Вот и трехакт».

Дюбуа-Реймонд «находит, что изобретение (инвентат) есть открытие. Но открытие чего? Открытие того, что некоторая комбинация тел, в силу их естественного взаимодействия, удовлетворяет некоторую потребность человека. В этом собственно и состоит учение Дюбуа-Реймонда об инвентате. Надо сказать, что кроме теоретических рассуждений книга его изобилует массой интересных сопоставлений и примеров. Так, он рассматривает наследственность, сохранение типов (имеются в виду „виды“. – В.Г.), вымирание их и находит эти биологические явления в истории изобретений. Очень интересно разобрано, между прочим, соотношение между изобретениями и потребностями. Дело в том, что потребность родит изобретение, а изобретение родит новые потребности. Вот эти взаимодействия пояснены на большом числе разнообразных примеров. Вообще, книга Дюбуа-Реймонда если и не дает стройной теоретической системы, то взамен того награждает читателя такой массою фактов, что ее надо рекомендовать всякому, кто по личной охоте или по профессии занимается вопросом об изобретениях»²⁸⁶.

Отдельные положения, вытекающие из работ Эйта и Дюбуа-Реймонда, можно найти и в трехактной теории технического творчества П.К. Энгельмейера.

Е. Раш и О. Шанце: сущность изобретательства.

Э. Гартиг: логический аспект патентоведения и трехактная теория творчества П. К. Энгельмейера

Современный германский историк техники Х.-И. Браун следующим образом формулирует значение его работ в этой области: «Дальнейший и чрезвычайно практический интерес имеют результаты, которые Энгельмейер получает из теоретического обоснования процесса изобретения²⁸⁷. Проблемой, которая часто приводила в патентных ведомствах к большим трудностям, являлся ответ на вопрос, на какой стадии можно патентовать изобретение. Эта отчасти юридическая проблема, разумеется, не могла быть достойно решена без привлечения в этой области сведущих инженеров. Именно в этой связи стали слышны жалобы против „юридической монополии“²⁸⁸, к преодолению которой стремился Энгельмейер, что проходило рефреном через все его публикации²⁸⁹. Инженеры чувствовали себя вправе требовать (по крайней мере в вопросах, касающихся непосредственно их самих) такого же права участия в принятии решений, как и юристы. На пути к достижению этих целей имелись все же некоторые препятствия и прежде всего не всегда удовлетворительная точность технических понятий, которые как раз именно в области патентоведения должны быть однозначными. Решению этой проблемы должно было служить появление новой дисциплины „технологики“²⁹⁰»²⁹¹.

Эрнст Гартиг (1836–1900) – известный технолог, многолетний член Германского Патентамта; окончил Дрезденский политехникум, где был оставлен в 1862 г. ассистентом, а затем (1865) профессором механической технологии; первый ректор Дрезденской высшей технической школы (1890)²⁹². Гартиг «отстаивал надобность в логической чистке тех понятий и отношений между ними, которые возникли в технике чисто эмпирическим путем». При этом он ратовал за создание новой науки «технологики», направленной на логическую разработку технического материала, что, видимо, стало результатом его размышлений над патентной деятельностью. Если обычная логика признает только одну форму подчинения по степени общности и отвлеченности, то «технологика» наряду с этим признает и другую форму. «По мнению Гартига, мы имеем одно из таких своеобразных технологических подчинений между понятием данного способа производства и понятием тех орудий, которые служат для осуществления этого способа. Таким образом, по Гартигу понятие кузнечной ковки является высшим и подчиняющим по отношению к понятиям „молоток“, „наковальня“, „горн“»²⁹³. Энгельмейер считает такое «технологическое подчинение» в сущности телеологическим. Фактически Гартиг стал продолжателем идей И. Бекманна и И. Поппе об общей технологии.

В другой своей более ранней работе Энгельмейер следующим образом характеризует книгу Гартига «Исследования практики императорской патентной службы» (1890):

«А теперь переходим к небольшой и содержательной книжке Гартига, известного авторитета по механической технологии и бывшего члена германского патентамта. В этой книжке он излагает разные теоретические соображения, к которым его привела практика эксперта в германском патентамте. Книжка разбивается на ряд этюдов, не связанных между собой ничем, кроме основного воззрения автора, которое направлено на то, чтобы при литературной обработке технической практики, для целей ли преподавания или привилегирования, – более чем сейчас, применялась логика как наука. Для примера Гартиг поясняет это предложение рядом описаний, классификаций и определений… Изобретение, по мнению Гартига, отличается от вещественного имущества некоторым идейным содержанием. Поэтому: чтобы закрепить за кем-либо преимущество вещественное, его просто описывают, измеряют, взвешивают. Совсем иначе приходится поступать, когда надо закрепить за изобретателем его изобретение. В этом случае надо закрепить не вещественную форму, а идейное содержание изобретения, а оно подлежит определению как логическое понятие. Гартиг подразделяет изобретения на три главных класса: к первому классу он относит способы производства, к второму – вещественные орудия работы, к третьему – предметы потребления. Надо только сказать, что под вещественными изобретениями в двух последних классах Гартиг подразумевает одни только механические изобретения. В этом он стоит на почве германского закона о патентах, который не признает вовсе вещественных химических изобретений, а признает только химический способ производства, почему и выходит так, что новый химический продукт можно в Германии привилегировать только со стороны способа его производства… В качестве типичного процесса изобретения Гартиг различает собственно две ступени: первая ступень состоит в том, что под давлением замеченного какого-нибудь неудобства зарождается мысль о новом способе устранить это неудобство; а вторая ступень состоит в разработке этой мысли.

Надо еще выделить у Гартига ту противоположность, которую он устанавливает для изобретения, с одной стороны, и для конструкции, с другой, как некоторой противоположности изобретению. В этом он только является выразителем терминологии, которая утвердилась в настоящее время в немецкой специальной литературе. Там деятельность конструктора противопоставляется деятельности изобретателя. Конструктор может видоизменять машину с внешней стороны: он может изменять форму и величину деталей, заменять механизмы их „эквивалентами“, при всем том „изобретение“ как таковое, т. е. со стороны его идейной сущности, может и не быть затронуто, т. е. всякий беспристрастный техник все-таки скажет, что это одно и тоже изобретение. Таким образом, надо различать „изобретение“ с одной стороны и „конструктивный вариант на него“ с другой»²⁹⁴.

Браун продолжает: «Энгельмейер пытался путем уточнения понятий и деления на ступени проделать предварительную работу в этом направлении. По его мнению, изобретение может быть запатентовано только тогда, когда его первый и второй акты, в сформулированном им смысле, завершены. Ни идея (первый акт), ни конструктивное выполнение уже известной схемы (третий акт) не подлежат патентованию. Принятие во внимание этих принципов, а также изобилие особых случаев²⁹⁵ избавили бы, по мнению Энгельмейера, как фабрикантов, так и судей от многих трудностей. После того как технические понятия будут однозначно объяснены с помощью компетентных техников, можно будет прийти также и в судопроизводстве, и в области патентоведения к четким и ясным решениям»^{296, 297}.

Трехактная теория творчества Энгельмейера, как он сам отмечает, не прошла бесследно. «Так, например, ссылается на меня Раш в интересной книге об изобретении, изданной в 1899 г.²⁹⁸ Только в техническом процессе изобретения он видит не три, а два периода, причем он соединяет второй и третий акты в один под названием конструирования. Но тем не менее Раш не спорит против трехакта и видит, например, осуществление моего трехакта на вековой истории культуры: к первому акту он относит развитие искусств в классическом мире; вторым актом называется развитие наук после Возрождения; а третий акт видит в современном развитии техники… Еще больше я был обрадован, когда в 1899 г. вышла обширная юридическая монография Шанце²⁹⁹ по вопросу об изобретении, где я был цитирован много раз… В 1902–1904 гг. тот же Шанце³⁰⁰ издал продолжение своих критических исследований. В этом труде он излагает мою трехактную теорию, собирая воедино отдельные работы, так что эта теория изложена им полнее, чем мною самим… В 1902 г. появилась монография Пиленко³⁰¹ об изобретении, которой значение оценили даже в Германии, где ее издали в немецком переводе… Не могу не указать с удовольствием, что и г-н Пиленко ссылается на меня³⁰²» (на работу «Учение об изобретении»³⁰³. – В.Г.).

Итак, Оскар Шанце в своей книге «Вклад в учение о патентоспособности»³⁰⁴ уже в 1904 г. активно ссылается на работы Энгельмейера по теории творчества, изобретательству и патентоведению и цитирует их³⁰⁵. Он высоко оценивает вклад Энгельмейера в разработку данной проблематики в своей трехактной теории творчества: «Трехактная теория Энгельмейера является весьма значимой для решения вопроса о том, на какой стадии разработки изобретение становится патентоспособным»³⁰⁶. В своей более ранней работе «Право изобретений и образец. Исследования» (1899) Шанце многократно цитирует работы Энгельмейера³⁰⁷. В книге «О сущности изобретения» старшего инженера Баварского ремесленного музея в Нюрнберге Раша также многократно цитируются работы Энгельмейера³⁰⁸. Он сетует на отсутствие удовлетворительного определения понятий «изобретение» и «техника»³⁰⁹. Философы, рассуждая строго логично, не имеют, однако, точного представления о технических проблемах, техники же, напротив, знакомы с техникой, но не обладают олимпийским спокойствием и мощным логическим аппаратом. И хотя современный инженер не сравним с односторонне развитым ремесленником, мы – инженеры, по цитируемым в этом месте словам Энгельмейера, «видим лишь свою ветку, на которой мы сидим, но на ствол в целом не обращаем тем не менее внимания»³¹⁰. В другом месте своей книги он, цитируя Энгельмейера, пишет, что тот «в одной из своих глубоких работ»³¹¹ считает: «Три элемента составляют техническое творчество и вообще техническую деятельность: во-первых, желание, во-вторых, знание и, в-третьих, умение»… «Тот, кто только желает, но не знает, – фантазер. Тот, кто только знает, но не может, является бессильным». Далее Энгельмейер утверждает, что это относится не только к технической, но и вообще к любой целенаправленной человеческой деятельности³¹². Кроме того, в работе «Что такое изобретение?», изданной на немецком языке³¹³, трехактная теория творчества применяется для определения изобретения как юридической единицы и дается ответ на вопрос, на какой стадии и в какой форме изобретение должно подвергаться законной охране. «В 1896 г. меня известил член Германского Patentamt'а, Prof. Ernst Hartig, что там изложенная точка зрения принята к руководству при выдаче патентов»³¹⁴.

В основе теории технического творчества Энгельмейера лежит его учение о так называемом трехакте. Впервые трехактную теорию технического творчества Петр Климентьевич изложил перед Московским политехническим обществом в 1889 г., но доклад тогда не был напечатан³¹⁵. Первые ее наметки можно уже обнаружить в работе 1888 г. «Развитие механической изобретательности у техников-учеников»³¹⁶.

Ход разработки этой теории Энгельмейер описывает следующим образом: «Я всегда исходил из того положения, что нет существенной разницы между свободным изобретением и так называемым проектированием на заданную тему Если в проектировании решение как бы подсказано заданиями, то все равно остается некоторое поле для самодеятельности на долю техника, а эта самодеятельность однородна с деятельностью изобретателя по крайней мере качественно, хотя количественно участвует в проектировании в различных пропорциях. Но проектирование, как работа методическая, лучше поддается анализу, она прозрачнее, чем скрытая и лихорадочная работа изобретателя. Поэтому я сначала проанализировал процесс проектирования, а уж затем проверил полученные данные на примерах изобретения. Продолжая эту проверку в течение многих лет и на других, более отдаленных примерах, беря их из достоверных образцов научного и художественного творчества, я убедился в приложимости основного взгляда ко всем разновидностям человеческого творчества. Взгляд мой этот состоит в том, что полный процесс изобретения начинается в бессознательной душе зарождением новой мысли и распадается на три различных акта, которые состоят в том, что в первом акте создается только идея, во втором из нее вырабатывается схема или подробный план, а в третьем вещь осуществляется на деле. С этой точки зрения я назвал процесс изобретения трехактом и неоднократно излагал этот взгляд в русской, немецкой и французской литературе в течение периода времени от 1889 по 1900 г.»³¹⁷.

Таким образом, Энгельмейер последовательно разрабатывает свою теорию творчества, двигаясь от частного к общему, от более ясного и легко анализируемого методологического образца «проектирования» через «изобретательство» (главный предмет его заботы) к общей теории творчества. Теперь рассмотренные им два первых случая (проектирование и изобретательство) выступают как частные вопросы общей теории творчества. Следуя этой исторической логике, рассмотрим сначала, как реализуется трехакт в проектировании.

Учение о машинах: «принцип – система – конструкция»

Однако прежде чем говорить о проектировании машин, необходимо рассмотреть вопрос: что же такое машина? Машина – одно из центральных общетехнических понятий, и поэтому не случайно Энгельмейер посвящает ей в книге «Технический итог XIX века» отдельную главу. Современный историк техники Браун³¹⁸ отмечает, что «особенно интересны для характеристики исторического развития научного занятия техникой его замечания о развитии учения о машинах, обозначенные посредством выделения различных ступеней абстракции». «Учения о степенях развития этого вида имели в XVIII в., а особенно в XIX в. огромную популярность и встречаются еще иногда и в наше время. Наряду с также релевантными в данном контексте учениями ранних исторических школ национальной экономии технические теоретики техники развили также похожие концепции»³¹⁹. Вот как Браун описывает это учение:

«По мнению Энгельмейера, на первой ступени абстракции, группировки, которая, по существу, охватывает раннее Новое время, особенно XVI и XVII вв., машина рассматривалась как индифферентное целое; занятию отдельными частями машины или ее функциями на этой стадии уделялось совсем мало или не уделялось вообще внимания. Вторая ступень абстракции – технологическая, вызванная быстрым прогрессом в машиностроении в XVIII в. и проявляющаяся в систематизации и классификации технологически до сих пор достигнутого. На этой ступени в машиностроении из родственных групп, разделение которых произошло на первой ступени, выделяется единое и связывается в общие формы. Не покинул этой ступени также и XIX в., так как и в это время в общем абстракция не оставляет границ техники. Поэтому важно прийти к третьей ступени абстракции, на которой будут привлечены экономические, социологические, психологические и другие факторы.

Рассматривая различные течения в учении о машинах подробнее, Энгельмейер разделяет их на четыре группы: экономическую, в которой на первом плане³²⁰ стоит экономический эффект; кинематическую, которая выделяет передачу и преобразование движений и сил³²¹; конструктивную, статическую, разделяющую машину на отдельные части и подчеркивающую ее конструкцию; и технологическую, определяющую машину через работу³²², которую она должна совершать. Все эти различные учения выделяют только отдельные аспекты, поэтому требуется разработка синтетического учения о машинах, в котором будут собраны воедино остальные учения о машинах и где помимо технических будут включены еще и нетехнические факторы».

Наконец, Браун резюмирует: «Изложенное Энгельмейером развитие учения о машинах выявило интересные аспекты, не потерявшие своей актуальности и сегодня»³²³.

Действительно, машина – самое типичное техническое произведение. В течение XIX в. она превратилась, по мнению Энгельмейера, из средства в цель. Но это не значит, что она перестала быть одновременно и средством, орудием работы. «Орудие», таким образом, более общее понятие. Без него не обходится вообще никакая деятельность человека, но особенно видна его роль в технике. Поэтому очень важно установить соотношение понятий «орудие» и «машина». Энгельмейер выделяет два смысла понятия «орудие»:

1) общий – «совокупность всех вообще вещественных приспособлений для выполнения какой-нибудь работы»;

2) частный – та «часть приспособления (машины), которая непосредственно выполняет данную работу», т. е. инструмент.

К орудиям в общем смысле относятся и машины, но и в самих машинах существует исполнительный орган, называемый орудием в частном смысле. Сами машины также можно разделить на машины-двигатели и машины-орудия (станки). Таким образом, он считает, что «машина есть орудие, имеющее внутренние движения частей»³²⁴.

Далее Энгельмейер выделяет три основные точки зрения на машину: технологическую, кинематическую (механическую) и конструктивную. К этим трем техническим точкам зрения он добавляет еще одну – экономическую, но специально ее не рассматривает.

1. Технологическая теория машин рассматривает их с точки зрения выполняемой работы. Энгельмейер цитирует первое технологическое определение машины, данное римским техником Витрувием в его книге «Об архитектуре»: «Машина есть материальная совокупность, преимущественно приспособленная к передвижению тяжестей». Затем эту точку зрения развивали, например, Я. Лейпольд³²⁵ и И.Г.М. Поппе³²⁶. Инженер Я. Лейпольд в своем многотомном произведении «Театр машин» (Teatrum machinarum) дает следующее определение: «Машина, или орудие, есть искусственное сооружение, с помощью которого можно получить полезное движение и нечто передвигать, сохраняя время и силу, чего иначе нельзя было бы сделать… Машина отличается от инструмента тем, что с ее помощью можно произвести полезное механическое движение, чего не может сделать инструмент, почему не только мельницы, фонтаны и другие подобные большие машины, но также клещи кузнеца, ножницы портного, топор и клин лесоруба следует считать машинами, поскольку они могут произвести движения, которые имеют свое обоснование в механике»³²⁷. В XX в. технологическую теорию машин разрабатывали дальше Бек и главным образом Гартиг³²⁸. «Стремясь уточнить понятие механизма, машины и привода, он детально проанализировал историю вопроса и пришел к выводу, что эти понятия определяются не только реальным составом объектов, но и их отношением к производственному процессу». Разбирая пример с тачкой, Гартиг пишет, что пустая тачка – механизм, если находится в состоянии покоя. Если же рабочий двигает тачку, «то она является приводом… А если рабочий везет тачку, наполненную землей, то она является машиной»³²⁹.