Текст книги "Солнышкин плывёт а Антарктиду"

Лево рукав, право рукав!

Ночь на плоту была великолепна. Сначала Робинзон прислушивался к плеску океана, и океан напевал старому инспектору свои самые хорошие песни – о тёплых тропических ветрах, о неведомых берегах. Иногда он, правда, подбрасывал плотик, чтобы старик не заснул. Но Мирон Иваныч спать не собирался. Он думал о своих воспитанниках, которые плывут далёкими морями, и порой всплеск волны казался ему добрым дружеским приветом…

Мистер Понч не мешал ему думать. Он слушал, как попискивает рядом тихий транзисторный приёмничек. И «лошадка» мистера Понча вела себя очень смирно.

Но на рассвете, когда старый Робинзон с разрешения Понча взял штурвал в свои руки, акула взвилась в воздух и потянула плот в сторону.

– Мы, кажется, резко меняем направление! – сказал Понч и поторопился Робинзону на помощь.

– Видимо, она ко мне не привыкла! – смутился Робинзон.

Но мистера Понча «лошадка» тоже не признавала.

– Послушайте, уважаемая, посмотрите, какая прекрасная солонина! Будь я на вашем месте, я бы обязательно попробовал! – взмолился Понч, подсовывая акуле приманку.

Но солонина привлекла её не больше, чем сытого кота съеденные вчера колбасные шкурки. Хищница придерживалась какого-то точно заданного курса. И чем дальше, тем она плыла быстрей.

– Такое впечатление, будто мы плывём над какой-то подводной рекой, – предположил Понч.

– Да-да, – согласился Робинзон, – да-да. – И протянул Пончу подзорную трубу.

За гребешками волн Понч увидел занятную картину: среди океана один за другим появлялись быстрые фонтаны, а около них клубились облака пара.

– Интересно, – сказал Понч, поправляя окуляр. – Интересно. – Но смотрел он не вперёд, а вниз.

Акула мчалась по настоящей реке из ухи, глотая рыбные хрящики и крабьи лапки. А впереди булькала и пузырилась вода, будто там стоял гигантский котёл с ухой.

– Лево руля! – крикнул Понч. – Лево руля!

Но он опоздал. Акула махом перелетела через какой-то подводный барьер и так подпрыгнула, что вокруг разлетелись горячие брызги. Над плотом пыхнул пар – и всё пропало из виду. Робинзон ухватился за мачту. Понча он не видел и только слышал его восклицания:

– Уха! Настоящая уха!

Наконец пар улетучился, и на краю плота снова показался Понч, который пробовал из ложки густой рыбный навар.

– Кажется, в этой ухе сварилась наша «лошадка»! – заметил Робинзон.

Акула медленно опускалась в глубину, а плотик по инерции бежал вперёд.

– Но целое озеро ухи, видимо, сто́ит этого! – заключил Понч, доставая из-за кресла маленькую солонку. Он потряс ею над дымящейся водой и потянулся за термосом, чтобы наполнить его ухой: Пончу предстояла ещё очень дальняя дорога.

Вода вокруг забурлила, и струйки пара побежали веселей.

– Ого, кажется, моя фуражка пахнет сейчас повкусней, чем камбуз у Борщика! – сказал, обмахиваясь мичманкой, Робинзон.

– А подошвы моих ботинок могут быть самым вкусным блюдом в любом лондонском ресторане, – произнёс Понч и наклонился с термосом над кипящим озером.

Плот качнулся. И рядом с Пончем ударил ввысь такой фонтан, что мореплаватель отлетел прямо в руки старому Робинзону.

– Гейзер! – воскликнул он. – Настоящий гейзер. И кажется, нам пора немедленно выбираться. Мы находимся над кратером подводного вулкана!

Да, теперь можно было явственно различить окружающие плотик края вулкана, которые едва выступали из-под воды. Озеро во многих местах начинало быстро дымиться и клокотать.

– Быстрей! – энергично повторил Понч. – Парус! Выровнять парус!

Робинзон выполнил команду. Но ветра не было, и плотик тихо вертелся на месте. Положение становилось безвыходным.

Наступила такая жара, что из рукавов струйками повалил пар. Робинзон хотел снять китель и вдруг, озарённый мыслью, предложил:

– Мистер Понч, а почему бы нам не использовать паровой двигатель?

– Но где же он?

– Вот он. Китель. Обыкновенный китель!

– Здесь, кажется, не до шуток, мистер Робинзон, – нахмурился Понч.

– Но я не шучу. Смотрите! – Робинзон ловко снял свой кителёк и, распахнув, быстро его встряхнул.

Из рукавов, как из выхлопной трубы, мгновенно вырвались два облачка.

– А пожалуй, пожалуй! – подхватил Понч. – Подойдите к краю плота. Так!

Робинзон распахнул китель пошире. Понч взмахнул парусом и погнал к Мирону Иванычу облако пара. Рукава кителя распрямились, из них снова ударили две паровые струи. Плотик качнулся и дрогнул.

– Тронулись! Тронулись! – закричал Робинзон. Мистер Понч заработал парусом ещё быстрей, пар стал плотней, и плотик побежал к выходу из озера.

В это время вода взбугрилась, заклокотала, и из глубины один за другим стали подниматься вверх горячие фонтаны.

– Лево рукав! – скомандовал себе Робинзон, и плот увернулся от обжигающей струи.

– Право рукав! – скомандовал через несколько секунд Понч.

Гейзеры, шипя и взрываясь, били чуть не под облака. Но маленький плот ловко лавировал между ними. Он почти перевалил за жерло вулкана, когда Робинзон вдруг опустил китель.

– Мистер Понч, кажется, вы хотели запастись ухой?

– О да, – спохватился Понч, – одну секунду! – Он достал из кармана крохотную перечницу, потряс ею над озером, потом взялся за солонку, но вдруг схватился за голову.

– Что случилось? – тревожно спросил Робинзон.

– Я ч-чуть, – задохнулся Понч: перчинка попала ему в нос, – я чуть не посолил озеро дважды!

Потом он завернул крышку наполненного термоса и отчаянно чихнул.

От энергичного рывка плот перевалил за кратер. И к полной неожиданности стариков, его подхватило на спины появившееся откуда-то стадо дельфинов.

Гейзеры взлетали и дымились далеко позади. Робинзон встряхнул китель и, надев, аккуратно застегнул его на все пуговицы. Понч снова сел в кресло и положил ногу на ногу. Дельфины неслись прямо к острову. Запахи ухи постепенно таяли, и вокруг всё больше пахло глубинной солью, йодом и вольными морскими травами.

– Знаете, мистер Робинзон, – сказал Понч, прижимая к себе термос, – я вас буду всё время вспоминать.

– Я вас тоже, – взволнованно ответил Мирон Иваныч.

– Я охотно совершил бы с вами кругосветное плавание, – признался Понч.

– И я с вами тоже, – мечтательно произнёс старый инспектор океанского пароходства.

– Так в чём дело?! – воскликнул Понч. – Давайте отправимся сегодня же, сейчас!

На это Мирон Иваныч ничего не ответил. Он смотрел, как вдали возникает берег, над которым уже поднималась могучая фигура Морякова.

Как же так, Мирон Иваныч?

– Но как же вы теперь обойдётесь без вашей «лошадки»? – спросил Моряков, как только Понч закончил рассказывать эту маленькую историю.

– О, за лакомый кусочек нам послужит ещё не одна пегая! – ответил Понч, кивнув на кусок солонины, и спрыгнул на песок.

Следом за ним, высоко подняв голову, на берег сошёл Робинзон.

– Теперь нам остаётся пополнить запасы фруктов, и мы можем отправляться в путь! – обратился Понч к Мирону Иванычу и деловито направился в рощу.

Моряков исподлобья посмотрел на одного, потом на другого и спросил:

– О ком вы говорите, мистер Понч?

– О нас с мистером Робинзоном, – гордо ответил Понч. Моряков был потрясён и обижен.

– Как же так, Мирон Иваныч? – спросил он.

Но Робинзон мягким движением руки успокоил его. Конечно, путешествие с Пончем было очень заманчивым, но он не собирался покидать товарищей. Просто мистер Понч поторопился принять за него решение.

И когда увешанный бананами мореход сел в своё кресло, Робинзон обнял его на прощание. Понч понимающе улыбнулся.

– Мистер Робинзон, – сказал он, – я буду вас помнить, и, если вы соберётесь в следующее плавание, вас на моём плоту всегда будет ждать лучшее место.

Робинзон кивнул головой. Ему было грустно расставаться с новым товарищем и с пахнущим ухой плотиком, на котором он совершил маленькое, но удивительное плавание.

– Ну что же, пора собираться и нам, – вздохнул Моряков.

– А жемчужина? – подскочил Солнышкин.

– Но её никто не видел, – возразил Моряков.

– Никто не видел! – пробормотал Стёпка.

– Я видел! – крикнул Солнышкин.

– Но ведь нас ждут в Антарктиде! Что же нам дороже? – спросил капитан, окинув Солнышкина суровым взглядом.

– Да, нас ждут люди, – прогундосил артельщик, держась за́ щеку.

Перчиков вспомнил, что раньше артельщик держался за другую. Радист внимательно посмотрел на Стёпку, но ничего не сказал.

Экипаж взгромоздился на бот, полный раковин, звёзд, кораллов. Сверху положили венки, предназначавшиеся Перчикову, а сам Перчиков никак не мог вырваться из рук островитян. Наконец Пионерчиков решительно потянул его за трусы и втащил в бот. Моторчик затарахтел, кашлянул. Моряков кивнул: «Тронулись!» Закачали верхушками пальмы, затрубили вслед раковины, рядом с ботом заскользили дельфины, крича: «Перчиков, Перчиков!»

А на берегу среди своих неверующих островитян стоял маленький лысый проповедник, потирал ухо и не знал, за кого же теперь агитировать – за бога или за Перчикова.

Волны летели мимо бота. И Солнышкин оглядывался на них. Там, где-то в глубине, оставалась жемчужина. Он видел её! Она лежала на его ладони! И ему было очень грустно – то ли оттого, что он не смог этого доказать, то ли оттого, что сзади, за спиной, исчезал первый в его жизни остров, над которым прощально вился лёгкий дымок недавнего праздничного костра…

Новый вождь маленького острова

До парохода оставалось совсем немного. Уже было хорошо видно, как на мостике размахивают фуражками Ветерков и Безветриков, когда Пионерчиков тронул Морякова за локоть и кивнул в сторону острова.

– Окружают! – взвизгнул Стёпка и завертелся на месте.

Все привстали. Из лагуны одна за другой быстро выплывали пиро́ги, и в каждой подпрыгивали воины. Океан покрылся щитами, копьями и огласился криками: «Пер-чи-ков! Пер-чи-ков!»

– Провожают, – сказал Солнышкин.

Но всё это ни капельки не было похоже на проводы.

Перчиков встал. Мотор от испуга замер.

Пироги обошли бот и сомкнулись. Солнышкин посмотрел вокруг. Океана не было: со всех сторон сверкало кольцо щитов и копий.

– Иа, иа, – икнул артельщик. У него закололо под рёбрами.

Крики смолкли. С передней пироги поднялся грузный вождь островитян, что-то сказал на местном наречии и поклонился Перчикову.

– Великий Перчиков, – перевёл появившийся тут же проповедник, – мы просим тебя быть нашим вождём!

Перчиков заморгал. Ему везло! Губернатором его уже на одном из островов делали, вождём приглашают, осталось только попасть в председатели Кабинета министров!

– Я уже старею, – сказал вождь, – и очень прошу тебя занять моё место.

– Но какой я вождь! – усмехнулся Перчиков.

– Да, ты ещё, конечно, очень худой, – покачал головой старый вождь (на этих островах стать вождём тощий человек не мог), – но мы для тебя будем каждый день жарить поросёнка в кокосовых орехах, и ты станешь важным и великим, как я! – И великий вождь, чтобы показать свою мощь, так подпрыгнул, что воины на другом конце пироги, подскочив вверх, едва не сели на копья своих друзей.

И «Даёшь!» сонно ткнулся носом в громадный белый айсберг.

Моряков нахмурился. Артельщик крякнул от удовольствия. А Робинзон почесал за ухом. Положение становилось довольно острым. Только Солнышкин и Пионерчиков были уверены, что их друг скажет «нет», но Перчиков рассмеялся и сказал:

– Да, я буду великим, как ты.

– Предатель! – выпалил Пионерчиков.

А Солнышкин дал другу такого пинка, что Перчиков тоже подпрыгнул.

На обидчиков тотчас нацелился десяток копий. Моряков вскочил, артельщик полез под скамью, но великий вождь островитян Перчиков великодушно махнул рукой:

– Я их прощаю!

Он еле сдерживался от смеха. Радист, конечно, не собирался бросать ни друзей, ни свою рубку, в которой так весело попискивали сигналы спутников. Просто он неожиданно обнаружил в себе дипломатические способности.

– Я буду вождём, – повторил он, и над океаном пронёсся радостный вопль. Бот вдруг взлетел вверх: это дельфины подбросили Перчикова, как солдаты подбрасывают своего полководца.

– Но сейчас я очень занят, – продолжил Перчиков. – Каким бы я был вождём, если бы так просто бросил свой пост?

С этим доводом все согласились.

– Поэтому, пока я плаваю, я должен назначить заместителя. – Он посмотрел на каждого из своих друзей.

Все вдруг притихли. А артельщик всплеснул руками:

– Это очень правильно – заместителя! – И во рту у него кроме трёх золотых зубов что-то ярко блеснуло.

Но Перчиков этого не заметил, потому что Солнышкин показывал ему в это время кулак, а Пионерчиков, испугавшись, как бы не назначили заместителем его, – сразу два!

– Я оставлю заместителем тебя, – сказал Перчиков и посмотрел на старого доброго вождя островитян. – Ты будешь править островом и каждый день съедать вместо меня по жареному поросёнку!

Старый заместитель был польщён. Он улыбнулся. Воины застучали копьями о щиты и разомкнули кольцо. Солнышкин сиял, Пионерчиков алел. И под шум океана дельфины вынесли бот прямо к борту «Даёшь!», откуда доносился лай: это лаял Верный, который всё время охранял островок Робинзона.

Рядом с ботом летела пирога, нагруженная кокосовыми орехами и бананами. Лучшие воины острова провожали в дальнее плавание своего мудрого вождя и его друзей.

Наконец старший из воинов передал Перчикову щит и копьё. И «Даёшь!» быстро покатился на юг, к Антарктиде.

Важная новость для Солнышкина

Конечно, рубка Перчикова была гораздо меньше прекрасного острова, но зато здесь в руках у радиста был весь мир. Перчиков сел к столу, включил аппарат, и со всех концов земли понеслось: точка – тире, точка – тире…

«Сегодня из Океанского порта в героический Вьетнам ушёл пароход с подарками советских пионеров».

«Юннаты колхоза „Крепкий аппетит“ вырастили дыню небывалой величины. Скоро на Выставке достижений народного хозяйства можно будет увидеть её макет. Сама дыня, к сожалению, не сохранилась. Она издавала такой соблазнительный аромат, что после долгих споров её решили съесть. Ели дыню всем колхозом два дня».

Перчиков даже облизнулся. Тоже ещё, юннаты! Не могли оставить полдыни для тех, кто в море! И он сердито потянул к себе следующую ленточку…

«В Антарктиду пришла настоящая весна. Как нам сегодня сообщили, на побережье ледовитого материка высадился первый пингвиний десант…»

Это было так здорово, что Перчиков не мог усидеть на месте. Сообщение было очень кстати! Он схватил ленту и помчался в каюту.

Солнышкин укладывал под койку замечательные трофеи, и вся каюта была похожа на морское дно. На столе краснели ветви кораллов, у иллюминатора лежала великолепная гулкая раковина, а по палубе перекатывались орехи.

Но главного трофея не было. Он затерялся на дне маленькой лагуны. И Солнышкин, вздыхая, рассматривал коралл, который привёз для Марины.

– Грустишь? – спросил, входя, Перчиков. – А в это время поступают такие сообщения! – Радист подмигнул и протянул Солнышкину ленту.

Солнышкин равнодушно взял её, но в следующий миг его руки забегали с быстротой телетайпного аппарата. Буквы на ленте чернели, как пингвины на снегу.

– И мы увидим их! – крикнул Солнышкин.

– Конечно! – без тени сомнения заверил его Перчиков. – Все пингвины Антарктиды будут у нас! – Он сунул руку в карман, словно там лежала Антарктида с пингвинами.

В каюте стало светлей и просторней. Перчиков был доволен. Кажется, он утешил друга.

– Подумаешь, жемчужина! – усмехнулся Солнышкин. – Разве в ней дело?

Впереди сверкала Антарктида. Земля Перчикова. Земля Робинзона. Земля… Марины.

И Солнышкин взял с койки алый коралловый куст.

В каюте Марины никого не было. Солнышкин положил ей на подушку свой подарок и вышел.

Скоро он услышал стук двери, а потом радостный крик Марины:

– Пионерчиков, вот так Пионерчиков!

Солнышкин побледнел. Ему очень хотелось, чтобы Марина узнала, что Пионерчиков здесь ни при чём… Но не мог же Солнышкин сказать ей об этом сам! И он сердито ходил из конца в конец по палубе парохода, который летел к Антарктиде.

А в одной из его кают сиял разукрашенный пчелиными укусами артельщик. Опухоль со щеки, правда, у него уже спала, но зато на груди появился целлофановый мешочек, в котором – хе-хе! – ярче всех Антарктид сверкала жемчужина величиной с голубиное яйцо.

Минута молчания

Тот, кто думает, что в плавании всегда и у всех прекрасное настроение, глубоко ошибается.

Настроение кое у кого было совсем неважное. На берегу побывали не все. Борщик не взял рецепты новых блюд у островитян и не пополнил запасы для компота. Бурун не запасся орехами для своих медведиков. Челкашкин не собрал лекарственных трав и попросту не выкупался. Он проходил около стенгазеты, в которой Пионерчиков написал о поединке артельщика с акулой, и бросал язвительные взгляды:

– Этой филькиной грамотой нас хотят успокоить, чтобы не плакали о прекрасном пляже! – И добавлял: – Ну ничего, мы ещё позагораем!

А скорей всего, настроение у команды было таким из-за ужасного тумана, который забирался в рукава и под воротники, закладывал уши и носы, иллюминаторы и клюзы. Даже привычный к подобным неприятностям Бурун зло ворчал и отмахивался от него тяжёлой палкой. Каждые две минуты «Даёшь!» гудел, а в остальное время мрачно сопел и спотыкался.

Чтобы не заблудиться на палубе, Солнышкин надел на руку старый бронзовый компас. Стало так холодно, что островок Робинзона с пальмой сам начал потихоньку подкатываться к коридору, и Солнышкин с Федькиным отнесли его в столовую, посадив рядом Верного.

Потом Солнышкин подтянул брючки и пошёл навестить Перчикова. Носик у великого вождя островитян совсем перестал светиться.

Едва Солнышкин открыл дверь рубки, Перчиков приложил палец к губам.

– Что? – тихо спросил Солнышкин.

– Минута молчания, – сердито ответил Перчиков и плотнее прижал наушники.

Со стенных часов Солнышкину погрозила остреньким пальцем быстрая секундная стрелка. Он притих.

И как только окончилась минута, Перчиков набросился на него:

– Ты что, не знаешь, что в это время нельзя разговаривать?! Из-за тебя может погибнуть целое судно!

– Из-за меня? – удивился Солнышкин. Его друг был явно не в духе.

– Из-за твоей болтовни! – буркнул Перчиков. – В эти минуты тонущий корабль передаёт сигнал бедствия. Он может быть таким далёким, что один раз его и услышишь. А попробуй услышать, когда кто-то бубнит тебе в ухо!

– Но если пароход так далеко, то чем ему поможешь? – попробовал оправдаться Солнышкин.

– Как – чем?! – возмутился Перчиков. – Сообщим тому, кто ближе. И ему помогут. Вот и получается, что мы – самые далёкие – окажемся ближе всех. А если никого не слышишь, так и не сможешь помочь даже тому, кто возле твоего носа.

Солнышкин хотел огрызнуться. Он поднял руку и вдруг заметил, что стрелка на его бронзовом компасе сделала лёгкий полуоборот. Будто он и вправду виноват и не видит у себя под носом чьей-то беды. Солнышкин поднёс компас к лицу – стрелка настойчиво вращалась, словно подавала сигнал тревоги. Солнышкин вышел на палубу.

Вокруг было сыро, ноги скользили, как на катке, но никто из темноты не просил помощи. За бортом не слышалось ни одного крика, ни всплеска.

Солнышкин вернулся в коридор, остановился и щёлкнул по компасу пальцем: «Спятил старик». Но стрелка компаса тоже остановилась и указала прямо на север – прямо на каюту Робинзона. Солнышкин постучал и приоткрыл дверь.

В каюте мерцал свет и никого не было. В распахнутый настежь иллюминатор влетали первые белые снежинки и посвистывал ветер, как когда-то в Океанске, на сопке, в домике старого инспектора.

– А-а, Солнышкин, здравствуйте!

Солнышкин вздрогнул. Голос Робинзона доносился откуда-то из-под медвежьей шкуры.

– Что с вами, Мирон Иваныч? – Солнышкин подошёл к койке и отвернул шкуру.

Старик лежал тихий и грустный.

– Ах, Солнышкин, – улыбнулся вдруг Мирон Иваныч, как угасающий светлячок, – что-то мне не по себе. Видно, старому катеру пора набок.

– Что вы, Мирон Иваныч! – нагнулся к нему Солнышкин. (Унылая погода шепнула что-то на ухо и старому Робинзону.) – Может, позвать Челкашкина, Морякова?

– Не надо, Солнышкин, они мне не помогут! – сказал старик, и за бортом по-собачьи взвизгнул ветер. – Жизнь заново не начнёшь. Да и не надо. А всё-таки жаль. Кое-что старый Робинзон опоздал…

– Да что же вы опоздали? – запротестовал Солнышкин. – Остров открыли! Дворец будет! В Антарктиду плывёте!

– Эх, Солнышкин, – огорчённо подмигнул Робинзон, – это верно… Но пока я мечтал о плаваниях и вертел стоявший на земле штурвал, кто-то пересекал океаны! – Тут Робинзон энергично сел и оттолкнул подушку. – А разве я не мог бы, как мистер Понч?

– Конечно, могли бы! – Солнышкин в этом ни капли не сомневался.

– То-то! – повысил голос Робинзон. – То-то! Нужно торопиться. В жизни нельзя опаздывать, Солнышкин! Чего было мечтать? – насмешливо спросил он сам себя. – Нужно было брать чемоданчик и идти хотя бы матросом…

– Да что вы, Мирон Иваныч! – утешил его Солнышкин. – Это вы и сейчас успеете! И не только матросом…

– Успею? – лукаво спросил Робинзон. – Это в семьдесят-то?

– Конечно! А что? – сказал Солнышкин. – Это мы сделаем! Сделаем! – И, весело кивнув Робинзону, он быстро скрылся за дверью.

Старик рассмеялся и опустил ноги на пол. Грустные мысли улетучились, и, хотя стрелки барометров по-прежнему предвещали дрянную погоду, чувствовал он себя бодро. Ему было интересно, что же предпримет Солнышкин.