Текст книги "Статус человека"

Часа через два они вышли к узенькому мелкому ручейку с жёлтой пузырящейся водой. Льош остановил отряд беглецов, осторожно пробрался к ручью и попробовал воду: она оказалась тёплой, газированной, с сернисто-железистым привкусом, но пить её было можно. И Льош решил устроить здесь короткий привал.

Все сидели молча, тесной группкой, устало прислонясь к покрученным, покрытым чёрными наростами деревьям, растущим по обе стороны ручья.

– Пожрать бы, – протянул Портиш и, в который раз нагнувшись над ручьём, стал пить воду, черпая её пригоршнями. Железистая вода не утоляла жажду.

– «Nell mezzo del cammin di nostra vita mi ritrovai in una bosca oscura…[15]15
  «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» (итал.) Данте Алигьери. Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]» – неожиданно продекламировала Лара. Она сидела, расслабленно откинувшись на пружинящие ветки, и затуманенным взглядом смотрела куда-то под кроны деревьев.

– Из чистилища да в ад, – раздражённо резюмировал Кирилл. Он нервно вскочил с земли и пошёл от ручья в глубь леса.

– Ты куда? – спросил Льош, настороженно провожая его взглядом.

– Я сейчас.

Было слышно, как Кирилл бродит по бурелому недалеко от ручья, затем послышался треск сломанной ветки, и он вернулся назад, таща её за собой. Усевшись на берегу, Кирилл принялся собирать с ветки сухие листья.

– У кого есть огниво? – мрачно спросил он.

Портиш долго копался в карманах и, наконец, вытащил самодельное кресало. Льош протянул стерженёк высокотемпературного резака, предварительно отрегулировав его на минимальную мощность.

– На кнопку нажми, – посоветовал он.

Кирилл нажал на кнопку, и из торца стерженька выпрыгнуло тонкое огненное жало. Кирилл одобрительно хмыкнул и вернул Портишу кресало.

– Эй, монах! – Он толкнул локтем задремавшего было Микчу.

Микчу привскочил и ошарашенно затряс головой.

– Э? Чево?

– Книгу свою гони!

Микчу отупело уставился на Кирилла, осмысливая требование, затем отчаянно замотал головой.

– Не! Не надобно!

– Ну?!

Микчу недоверчиво протянул молитвенник. Кирилл положил книгу на колени, открыл и безжалостно выдрал страницу.

– Э-э! – сдавленно закричал Микчу и попытался вырвать молитвенник из рук Кирилла.

– Не верещи! – оборвал его Кирилл, и, отпихнув Микчу, спрятал книгу себе за пазуху.

Микчу обиженно засопел.

– Ничего, – съязвил Кирилл и принялся растирать сухие листья над вырванной страницей, – если ещё раз сподобишься в Головомойку – другую сопрёшь.

Льош поднял с земли сухой лист, размял между пальцами, подышал на него, понюхал, затем потёр о манжет куртки. Ткань слабо зафлюоресцировала. Он поднял брови и удивлённо хмыкнул. Полученный результат оказался обескураживающим.

– Что там ещё? – Кирилл бросил недовольный взгляд на Льоша.

– Да так… Не советую тебе курить много этих листьев.

– Что так? Считаешь – крепкий табачок получится?

– Нет, – улыбнулся Льош. – Пронесёт тебя просто здорово.

Лара конфузливо рассмеялась. Испанец непонимающе перевёл взгляд с Кирилла на Льоша, на Лару и протянул руку к Кириллу.

– А не боишься, что и тебя пронесёт? – пробурчал Кирилл, но лист бумаги разорвал пополам и дал половину Испанцу.

Они свернули по самокрутке, причём Испанец проделал это чисто профессионально, и закурили. Сизый дым слоистым облачком повис над головами. Некоторое время все молчали, затем Портиш протиснулся поближе и завистливо спросил:

– Ну, как?

– Ничего, – сипло ответил Кирилл. – Дерёт немного… С непривычки. Хочешь?

Он протянул самокрутку Портишу. Портиш жадно посмотрел на самокрутку, сглотнул слюну и, казалось, против воли отрицательно покачал головой. Пины, до сих пор молча сидевшие в сторонке, при первых клубах дыма зашевелились и принялись отрывисто пересвистываться. Наконец Василёк подпрыгнул на своих лапках и, переваливаясь с боку на бок, неспешно подошёл к Кириллу. Первое время он просто наблюдал, как Кирилл и Испанец затягиваются дымом, затем спросил:

– Что это вы делаете?

– Курим, пинчик, – ответил Кирилл и плутовато добавил: – Попробовать не хочешь?

Василёк растерянно посмотрел на Кирилла, на Льоша, снова на Кирилла.

– Не знаю, – нерешительно прошелестел он.

– Попробуй. Ничего страшного в этом нет, – заверил Кирилл и сунул ему в рот самокрутку.

Пин вдохнул, поперхнулся дымом и отчаянно замахал руками. Но ручки у него были маленькие и не доставали до сильно вытянутого вперёд рта, и тогда он попытался выплюнуть окурок. Однако бумага приклеилась к губе, и пин только ещё больше наглотался дыма. Вконец отчаявшись избавиться от окурка, пин запрыгал, замотал головой, и окурок, наконец, вылетел изо рта, шлепнувшись рядом с Ларой на нарост на стволе дерева.

Все смеялись.

– Ты только не обижайся, Василёк, – улыбаясь во весь рот, попросил прощения Кирилл и потрепал пина за шерсть на спине.

– Зачем же так… – смешно чихая, обиженно просипел пин.

Лара вдруг оборвала смех и стала принюхиваться, вертя головой.

– Пахнет… Вы чувствуете? – Она привстала с земли, и взгляд её застыл на окурке, лежащем на наросте дерева. – Сыром пахнет…

– Угум-м… – поддакнул Микчу, усиленно, как паровик, сопя носом.

Портиш первым оценил ситуацию и вьюном, прямо по коленям Лары, пробрался к наросту, на котором лежал окурок. Рукавом он смёл окурок с нароста и стал тщательно обнюхивать обожжённое место.

– Ей богу, сыром пахнет, – благоговейно заявил он.

– Стоп! – оборвал Льош поднявшийся было галдёж. Он отобрал у Кирилла резак, увеличил его мощность и аккуратно срезал ближайший к нему нарост. Нарост с шипением отделился от дерева, и в воздухе ощутимо запахло печёным сыром. Льош чиркнул срезом о манжет, посмотрел на проявившуюся реакцию, затем осторожно лизнул и также осторожно попробовал на зуб краешек нароста. Это действительно было похоже на старый засохший сыр.

«Вот так, – усмехнувшись, подумал он. – Не знаешь, где найдёшь».

– Кажется, это можно есть, – сказал он.

Но наесться вдоволь Льош никому не дал. После стольких лет питания жидкой лагерной баландой он не знал, как будет действовать столь грубая пища. Поэтому, разрешив съесть каждому не более четвертушки нароста, он приказал набрать с собой их как можно больше (кто знает, повезет ли ещё раз наткнуться на что-нибудь съедобное?), затем поднял отряд на ноги, и они снова двинулись в путь.

И снова они шли по странно тихому лесу, и снова огибали чёрные гнилые болота и манящие зеленью прогалины. Колючий кустарник рвал и без того ветхую одежду, царапал руки, лица, цеплялся за немилосердно оттягивающие плечи василиски, но Льош больше не делал привалов и продолжал упрямо вести отряд беглецов. Он рассчитывал вывести его к Слепой дороге и расположиться недалеко от неё. Чем ближе к смержам, тем меньше вероятность, что их именно там будут искать. Однако вскоре все выбились из сил, и Льош понял, что до цели их не доведёт. Он уже принялся подыскивать место для привала, но тут прямо перед ними сквозь чащу леса вырисовалась большая жёлтая поляна.

Льош остановил отряд, а сам стал осторожно пробираться к ней. Поляна была огромной, чуть ли не с футбольное поле, почти круглой, и усыпана крупным жёлтым щебнем. Словно кто-то специально засыпал её, а затем прошёлся по щебню гигантским плугом, оставив огромные борозды. Почти в центре поляны высилось большое, толстое, засохшее дерево с раскидистой кроной – первое большое дерево, встреченное в лесу. Да и то – сухое.

Льош ступил на поляну и прошёл по щебню несколько шагов. Щебень, нагретый солнцем, отдавал своё тепло, и здесь, после сырого воздуха леса и его полумрака, было непривычно сухо, тепло и светло. Льош позвал всех на поляну, и они прошли к засохшему дереву, где и расположились в одной из рытвин.

«Вот и готовый окоп…» – подумал Льош и прилёг спиной к насыпи.

Невдалеке Портиш и Микчу приглушенно ссорились, настороженно косясь на него – они никак не могли поделить сырный нарост, Лара снова стала приставать к пинам с расспросами, а Кирилл, взяв у него резак, задымил с Испанцем самокрутками. Ссора между Портишем и Микчу постепенно стихла, Кирилл, докурив самокрутку, аккуратно затушил её и ушёл куда-то, а Льош всё лежал на насыпи и думал, пытаясь заново, в который уже раз, осмыслить всё, происходящее здесь, на этой планете. И твёрдо решить, что же делать дальше. Жаль, конечно, что он оказался последним из землян, выуженным смержами, – чересчур слабое у него чувство ощущения психополей и сила сопротивления их воздействию – несомненно, у последующих поколений они будут сильнее. Но то, что землян больше здесь не будет, Льош понял давно. Слишком предусмотрительны смержи, слишком они боятся. И всё же, несмотря на свою сверхтрусость, именно с ним, с Льошем, смержи просчитались. Падкость на информацию, наверное, пересилила их осторожность. Забыли, что пересыщение всегда ведёт к несварению. И уж Льош теперь просто обязан стать той костью, которой смержи подавятся…

По насыпи спустился Кирилл и сел рядом с ним. В руках он держал обломок ветки и аккуратно обстругивал его резаком.

– Ну, и куда мы дальше? – спросил он.

– Туда, – Льош махнул рукой. – К Слепой дороге. Меньше вероятность, что именно возле неё нас будут искать.

Кирилл привстал и посмотрел в ту сторону, куда указал Льош.

– Ты уверен, что Слепая дорога именно там? – недоверчиво переспросил он.

– Уверен. Чувство ориентации меня никогда не подводило. Километров двадцать пять… – Льош прикрыл глаза и зашевелил губами, словно что-то подсчитывая. – Точнее, двадцать семь с хвостиком.

– Верю, – кивнул Кирилл. – Теперь я тебе верю.

Льош усмехнулся.

– Что это будет? – в свою очередь поинтересовался он, кивнув на обстругиваемую Кириллом палку.

– Трубка, – коротко ответил Кирилл и снова принялся за работу. – А почему бы нам не остановиться здесь? Место неплохое, обзор хороший, спрятаться есть где – рытвины, что твои окопы! Если погоня выйдет на нас, то здесь смержей встречать лучше, чем в лесу.

– Насчёт окопов – это ты верно, – кивнул Льош. – Мысли у нас сходятся… А ты уверен, что драйгеры и василиски, это всё, что есть у смержей?

Кирилл удивлённо поднял брови.

– Вроде бы ничего другого я у них не замечал, – осторожно ответил он.

– Тогда ты, может быть, объяснишь мне, каким образом ты попал сюда? Не святым же духом?

Кирилл прекратил вырезать трубку и настороженно смотрел на Льоша.

– И вообще, откуда у тебя такая уверенность, что именно смержи будут организовывать за нами погоню? Что именно они являются нашими хозяевами? Потому, что они нас охраняют, и ты больше никого не видел? Но тогда, может быть, ты объяснишь, почему смержи тоже застывают на месте, когда в лагере звучит Голос?

– Чёрт его знает! – зло сплюнул Кирилл. – Задаёшь ты задачи… В наше время встречу с другими цивилизациями представляли совсем по-другому. Они – такие же как мы: цветы, объятия, обмен делегациями, достижениями и чёрт его знает чем ещё, но только непременно высокогуманным; гигантский скачок науки, техники, культуры… И вот оно – братание!

– Ты из двадцатого века? – спросил вдруг Льош. – Где-то из середины?

– Да, – подтвердил Кирилл. – Год гибели – тысяча девятьсот шестидесятый. Сель… У нас в горах это часто бывает…

– Мечтали вы тогда, прости, однобоко. Но и понять вас было можно. Человеку всегда хотелось, чтобы его будущее было светлым, чистым и добрым. А о том, что могут быть негуманоидные цивилизации, или, как эта, паразитические…

– Я не совсем понимаю твою терминологию, – перебил Кирилл. – Да и мне – лично мне! – наплевать на то, как называть смержей или тех, кто стоит за ними. Пока у меня есть василиск, пока у меня есть руки, кулаки, зубы, я буду драться за свою свободу до последнего вздоха!

И тут внезапно всё сместилось перед глазами Льоша. Он ещё видел Кирилла, который продолжал что-то гневно выкрикивать, но уже не слышал его. Острое чувство близкой опасности охватило его, он почувствовал, что через мгновенье сердце остановится, и сознание померкнет. И ещё он понял, как озарение на него нашло, что есть от этой опасности странный, нелогичный способ защиты, но им он воспользоваться не успеет…

Льош упал лицом прямо в щебень, но затем с трудом приподнял голову. И у него было уже другое лицо – набрякшее, посиневшее; тусклые глаза невидяще смотрели на Кирилла.

– Ку… кур… – прохрипел он, пытаясь протянуть к Кириллу ставшую чужой, непослушной, руку.

Гигантская тень пронеслась над поляной, на мгновенье закрыв солнце, и ушла за лес.

3

Кирилл вскочил на ноги. Огромный серебристый диск скользнул над лесом, накренился, вошёл в вираж и снова стал разворачиваться для нового захода над поляной.

«Вот оно, – ёкнуло сердце. – Атака!»

Он бросился за василиском, но не удержался на крутой насыпи и съехал вниз, в рытвину. Да так и остался стоять на коленях.

В импровизированном окопе стояла непонятная, застывшая – без единого движения – тишина. Люди и пины, скорчившись, вперемешку лежали на дне рытвины там, где их застала тень серебристого диска. И только Испанец, согнувшись в три погибели, с василиском на изготовку напряжённо следил за манёвром диска над лесом.

«Что же это делается? – отрешенно подумал Кирилл. Его охватила апатия. – Значит, всё насмарку… Их побег, мытарства по лесу… Завтра – снова лагерь, Головомойка и всё вернётся на круги своя».

Казалось, все чувства оставили Кирилла, кроме зрения. С каким-то тупым безразличием он видел, как из окопа медленно, страшно медленно встаёт Испанец, с ощерившимся в беззвучном крике ртом, так же медленно, с василиском наперевес, взбирается по откосу и бежит навстречу надвигающемуся из-за леса серебристому диску.

Замедлив скорость, диск проплывал над поляной, но вдруг, словно споткнувшись обо что-то невидимое в воздухе, накренился и устремился навстречу бегущему Испанцу. Они встретились метрах в десяти от окопа. Смяв выставленный вперёд василиск, диск ударил Испанца в живот, и его тело, согнувшись пополам, скользнуло по ободу диска и тряпичной куклой отлетело в сторону. А диск, пролетев ещё несколько метров, всей своей многотонной мощью вонзился в бруствер окопа. Волна щебня с грохотом обрушилась в рытвину.

Этот грохот вырвал Кирилла из состояния небытия. Точно пружиной вышвырнуло его из окопа, и он, до боли в пальцах давя на спуск василиска, бросился к диску.

– Гад! – орал Кирилл, судорожно притиснув приклад василиска к бедру и поливая диск невидимым огнём. – Гады! Братья по разуму! Я покажу вам братство! Я покажу вам контакт! Ага, шелушишься? Получай ещё! На!

Серебристая поверхность диска сползала с него лоскутьями тонкой кожицы, открывая другую, бурую и пористую. Наконец, задняя часть диска, торчавшая над землёй, дрогнула и грузно шлёпнулась на щебень, согнув диск пополам.

Кирилл опустил василиск. Над поляной звенела тишина. Немилосердно палило солнце, и не было ни ветерка, ни малейшего движения, только пыль, поднятая падением диска, медленно оседала на щебень.

«Вот и всё», – устало подумал Кирилл. Он взобрался на гребень рытвины и остановился. Он уже знал, что там увидит, но всё равно содрогнулся.

На дне рытвины, полузасыпанные щебнем, покрытые желтой пылью, лежали трупы. И никого живого…

«Почему они все?.. Почему?! И почему я остался?»

Все лежали на дне, странно скрючившись, и только Льош лежал на откосе раскинув руки.

«Льош… Почему же и ты умер? Ты, на которого не действовали ни Голос, ни психоэкраны смержей; ты, который чувствовал опасность за милю, лечил только прикосновением рук; ты, который мог разобраться в любой вещи, лишь мельком взглянув на неё; который знал больше нас, больше всех нас, всех нас вместе взятых, человек нашего будущего, какими мы хотим стать и какими мы в конце концов будем, несмотря ни на что! И ты… Ты умер?!»

Кирилл спустился по откосу к Льошу, грузно, устало сел на щебень и закрыл глаза. «Так почему же ты всё-таки умер, а я живу?» Он вспомнил последние минуты перед атакой диска: они сидят с Льошем и беседуют, и вдруг Льош падает лицом в щебень, затем приподнимается, но уже не Льош, а другой какой-то человек, синий, опухший, не человек – слепок человеческий, и тянет к нему такую же синюю, набрякшую руку, и что-то хрипит. Что же он хотел? Перед глазами встала другая картина: он стоит на коленях на дне рва, все уже мертвы, лежат на щебне, скрючившись, и только Испанец напряжённо, на корточках, весь собравшись перед прыжком, наблюдает за виражом диска, затем срывается с места и, с василиском наперевес, бежит навстречу диску, раздирая горло страшным атакующим воплем.

Кирилл вскочил на ноги. Курить, вот что просил Льош! Значит, не только слабительное было в сухих листьях…

Кирилл снова поднялся на гребень рытвины и увидел Испанца. Испанец лежал на боку сломанной пополам, одеревенелой статуей, правая рука, неестественно вывернутая за спину, продолжала сжимать искорёженный василиск.

«А ты в это время спокойненько сидел на дне рытвины и только хлопал глазами», – стиснув зубы укорил себя Кирилл. Он вспомнил, как они с Испанцем вышли из леса, сели здесь на щебне друг напротив друга и закурили. И как он, улыбнувшись Испанцу, поднял к виску зажатую в кулак руку, и подмигнув, сказал: «No pasaran!..»[16]16
  Они не пройдут!.. (исп.)


[Закрыть], но Испанец только скользнул по нему холодным взглядом, и тогда он, подумав, что Испанец, там, на Земле, мог быть отнюдь не республиканцем, а, вполне возможно, фалангистом, тоже одарил его холодным взглядом и, встав, пошёл вырезать себе трубку.

Кирилл приблизился к Испанцу, осторожно поднял окровавленное тело, взвалил на себя и понёс в рытвину. Зря он его тогда так – Испанец был из соседнего барака, латиноамериканского, и может быть, понятия не имел, о гражданской войне в Испании. В Латинской Америке во все времена было достаточно своих проблем. Кирилл положил Испанца рядом с Ларой и, выпрямившись, окинул поле брани скорбным взглядом.

«Вот и вторые похороны за сегодняшний день, – подумал Кирилл. – Меня хоронить будет некому… Я не знаю, в каком точно веке жил каждый из вас, и какие тогда существовали обряды погребения – в этой области истории я не больно-то силен, – но похороню я вас по-земному. В земле».

Он начал укладывать тела на дне рытвины, лицом вверх, складывая руки на груди. И тут подумал, что хоронить их в щебне – это, в общем-то, не совсем по-земному. Но большего для них он сделать не мог.

Он уложил людей, рядом с ними пинов и опустошённо опустился на щебень у изголовья пока ещё открытой братской могилы. Один. Вот он и остался один. Он вдруг почувствовал, что боится их засыпать. Их соседство, пусть мёртвых: лиц, рук, тел – создавало ирреальное, призрачное чувство, что он не одинок в этом чужом, ненавистном мире. Когда же он их засыплет…

Кирилл поднял голову и, переводя взгляд с одного на другого, стал прощаться. И вдруг заметил, что губы одного из пинов, сильно вытянутые вперёд, чем-то похожие на раструб василиска, чуть заметно подрагивают. Благоговейный ужас захлестнул Кирилла – он оцепенел, волосы на голове зашевелились, лицо оросила холодная испарина. Мгновение он сидел, наблюдая за подёргивающимся телом пина, затем бросился, буквально прыгнул к нему.

– Пин, пинчик, миленький, родненький! – кричал он, тормоша пина и чувствуя его слабое дыхание. – Ну приди же в себя, ну приди в себя, ну очнись, ну что же ты?!..

Пин тихо постанывал, еле слышно дышал, конвульсивно дёргался, но в себя не приходил. Кирилл бросился к другим, к людям, к пинам, тоже попытался их тормошить, но их тела уже были холодны и тверды, и он понял, что все они уже мертвы, мертвы безвозвратно, кроме этого пина. И тогда Кирилл снова вернулся к нему и принялся теребить его, яростно и немилосердно.

– Ну вставай же ты! – бил его Кирилл по губам. – Вставай! Мать твою… Ва… Василёк! – Кирилл узнал пина. – Василёк, вставай! Ну, хватит тебе! Ну?

Но пин не приходил в себя. Кирилл, наконец, оставил тело в покое и обессиленно сел на гравий.

«Василёк… Василёк! Ведь он тоже курил с нами там, у ручья!» – внезапно пронеслось в голове. Кирилл лихорадочно зашарил по карманам, вытащил трубку, непослушными прыгающими пальцами набил её сухим листом, даже не растирая его, не шелуша, и принялся раскуривать, часто и глубоко затягиваясь. Трубка раскуривалась плохо, но затем зашипела, затрещала, у Кирилла даже закружилась голова, и тогда он сунул трубку в рот пину. Первая затяжка сразу оказала действие. Пин задёргался, засучил лапками, открыл глаза, увернулся от трубки и с силой отпихнул от себя Кирилла.

Затем вскочил и, сильно покачиваясь, стал ошарашенно оглядываться. Кирилл схватил его в охапку, усадил рядом и, захлёбываясь нервным восторгом, принялся щебетать ему что-то умильное и глупое, и не мог остановиться.

Первое время Василёк настороженно слушал его, пытаясь хоть что-нибудь понять в околесице Кирилла, но так ничего и не уразумев, снова стал оглядываться. Наконец он освободился из объятий Кирилла и сипло спросил:

– Что с ними? Что здесь произошло?

Блаженная улыбка сползла с лица Кирилла.

– Погибли все, Василёк… – тяжело роняя слова, еле выговорил он.

Василёк вскочил, его затрясло, он не знал, что делать. В лихорадочном возбуждении пробежал вдоль тел, затем назад и с хриплым стоном снова сел на щебень. И застыл. Вид у него был взъерошенный и жалкий. Его трясло. Кирилл смотрел на него и ничего не мог сказать в утешение. У него не было слов.

Постепенно дрожь у пина стихла, и Кирилл услышал тихий тоскливый свист, словно заунывную песню далёкого ветра. Василёк пел прощальную песню и тихонько покачивался.

Кирилл опустил голову.

– Ничего, Василёк, – процедил он сквозь зубы, – мы за них посчитаемся…

Свист оборвался, и пин, шатаясь, встал на ноги.

– Нет, – прошелестел пин, глядя куда-то в сторону. – Я не смогу. Ты прости меня, Кирилл…

Он повернулся и побрёл прочь. По пути он споткнулся о василиск, нагнулся, подхватил его за ремень и поволок за собой по щебню.

Кирилл недоумённо уставился ему вслед. Пин уже почти добрался до леса, и только тогда Кирилл словно очнулся, и его охватила неудержимая яростная злоба.

– Ах ты тварь! Предатель! Гнили же в лагере вместе!..

Он вскочил на ноги, в руках у него откуда-то очутился василиск, поднял ствол… и опустил его. Ярость схлынула также внезапно, как и появилась.

«Что же это я? Как я смог поднять на него василиск? Ведь он же свой. Такой же как я, как они… Как все в лагере…»

Кирилл понурил голову. Вольному – воля. И тут его мозг озарила яркая вспышка.

– Василёк! – закричал он и, отбросив василиск в сторону, стремглав побежал за пином. – Василёк, обожди!

Василёк остановился и обернулся. Кирилл подбежал к нему и, запыхавшись, принялся судорожно рыться в карманах.

– Вот, на… это тебе… – Он совал пину в лапы сухие листья, затем вытащил трубку и тоже отдал. – Кури! Обязательно кури! Тогда смержи с тобой ничего сделать не смогут. А вот этим – прикуривай…

И он отдал пину высокотемпературный резак Льоша.

– А ты?

– А я… У Портиша есть кресало – я возьму. – Кирилл перевёл дух. – А может быть, всё-таки…

Пин отвернулся.

– Нет, – прошелестел он. – Я не смогу… Извини меня, Кирилл.

И побрёл в лес. Кирилл постоял немного, вздохнул и зашагал назад.

Он собрал все василиски, перенёс их в лес и спрятал, оставив себе один. Затем он взял у каждого всё, что мог, всё, что могло пригодиться. У Лары – две иголки, у Портиша – кресало, у Испанца – сапоги и остро отточенный, выправленный нож – очевидно, Испанец им брился, у Льоша – куртку. У Микчу же и у пинов ничего, кроме «сырных» наростов не было, но он их взял тоже.

– Вы меня простите, – говорил он, засыпая могилу. – Я не мародёр. Вы бы меня поняли…

Затем он долго стоял над могилой – простым холмом щебня – и не мог заставить себя уйти. Был бы у него в руках обыкновенный земной автомат – он разрядил бы его весь без остатка в небо с ненавистью и болью. А так… Даже нечего было положить на этот скорбный холм, а крестов на братских могилах не ставят…

Солнце уже садилось за лес, когда Кирилл, так ничего и не сказав над могилой, ушёл с поляны. Ночевал он у ещё одного ручья с такой же железистой, насыщенной углекислотой водой – идти ночью по лесу он не решился, опасаясь попасть в паучью ловушку. Спал он плохо, всё боялся пропустить рассвет, а когда утро серым туманом поползло по лесу, быстро вскочил на ноги, ополоснул лицо, съел два «сырных» нароста, запил водой и пошёл дальше, на ходу свёртывая самокрутку.

На Слепую дорогу он наткнулся буквально через несколько шагов. Оказывается, он и ночевал-то невдалеке от неё, метрах в двадцати. Кирилл приблизился к обочине, выглянул на дорогу, затем выбросил окурок и затушил его сапогом. Рядом в траве лежал какой-то слизняк, коричневый, длинный и плоский. Кирилл тронул его носком сапога, но тот даже не пошевелился, и Кирилл отшвырнул его ногой в глубь леса. Слизняк вдруг ожил и, складываясь поперёк, как гусеница, быстро пополз прочь.

«Ага, – хмыкнул Кирилл. – Теперь на меня Слепая дорога уже не действует». Но на всякий случай свернул ещё одну самокрутку и, закурив, вышел на дорогу.

Вдоль Слепой дороги телеграфными столбами стояли стволы огромных лопухов, широченными листьями закрывая её сверху. «Значит, вот в чём тут дело», – понял Кирилл и поднял василиск. Но тотчас передумал и опустил раструб. Не стоило пока выдавать смержам своё присутствие.

Он прошёл немного по дороге, увидел на противоположной стороне густые заросли кустарника и забрался в них.

«Здесь я и буду ждать», – решил он, устраиваясь поудобнее. Он примостил василиск на развилку ветки и улёгся.

Ждать пришлось долго. Глядя на встающее над лесом солнце, Кирилл минута за минутой прокручивал в голове лагерный распорядок: утреннюю поверку, затем час свободного времени, когда, сидя за бараками, можно было поболтать, побриться, постирать одежду или просто поспать; потом раздачу похлёбки и, наконец, отправку в Головомойку.

Всё это время он нервно курил одну самокрутку за другой, морщась от усиливающейся рези в желудке. Всё-таки прав был Льош насчёт этих самых листьев. Да и вообще он во всём был прав, что вначале просто-таки бесило Кирилла. И смержи жестоко просчитались, выудив Льоша с Земли – недаром людей из более далёкого будущего нет в лагере. Боятся их смержи, ох как боятся! Но и на Льоше они споткнулись. И пусть он погиб, пусть они сумели с ним в конце концов справиться, но он сделал своё дело. Теперь смержам на этой планете спокойно не будет! И он, Кирилл, об этом позаботится!

Издалека послышался рокот драйгеров, и Кирилл, отбросив в сторону окурок, прильнул к прикладу василиска. Теперь только не спешить, пропустить пару драйгеров…

Рокот нарастал, и вскоре Кирилл увидел колонну. Драйгеры шли на средней скорости, мерно переваливаясь на ухабах, поднимая лёгкое облако пыли. Кирилл уже хорошо различал передний драйгер и лагерников, сидящих как статуи на платформе. Некоторых он узнал: краснокожего Индуса из четвёртого барака, Нанон, японку о-Суми, здесь же было несколько пинов и двое длинных зелёных насекомоподобных с огромными фасетчатыми глазами и длинными усами.

Первый драйгер прополз мимо, и Кирилл увидел, наконец, рулевое блюдце с растёкшимся по нему смержем. Он поймал раструбом василиска смержа и стал напряжённо следить за ним.

«Как только второй драйгер поравняется с кустами, – решил Кирилл, – и я увижу и второго смержа…»

Кусты на противоположной стороне дороги вдруг затрещали, оттуда высунулось жерло василиска, а затем показалась голова Василька, со свисающей из рта дымящейся трубкой.

И тотчас смерж с переднего драйгера выпал из блюдца на дорогу, но не подпрыгнул, как бывало раньше, когда смержи выпадали из блюдец на ухабах, резиновым кулём с водой, а раскололся на куски, подобно ледяной глыбе. Драйгер развернулся и стал поперёк дороги.

– Тогда мой – второй! – крикнул Кирилл и направил василиск в сторону другого драйгера.

И ещё один смерж рассыпался по дороге ледяными осколками, а драйгер, не останавливаясь, врезался в борт первого, и на землю неживыми куклами посыпались тела лагерников.

– Это только начало, – процедил Кирилл и полоснул из василиска по широким листьям лопухов, нависающим над дорогой. Листья мгновенно скрутились, как от сильного жара, и Кирилл увидел, как лагерники зашевелились на земле, приходя в себя от сонной одури.

– Бегите в лес! – закричал Кирилл, выламываясь из кустов. Он схватил за шиворот какого-то пина, поднял с земли и подтолкнул к обочине. – Слышите?! Уходите в лес!

А сам с василиском в руках бросился к третьему драйгеру.