Текст книги "Статус человека"

Взгляд человека в голубом комбинезоне вдруг скользнул за спину Ноали.

– Простите, – перебил он. – Это все?

Ноали обернулся. Позади него стояла демонтажная бригада спецназначения в полном составе.

– Да, все.

– Вчера утром мы отправили в академгородок «попрыгунчик». Вы не встретились с ним?

– Нет. – Лицо Ноали помрачнело. – Ярек, – попросил он, – проверь-ка аэросъёмку.

Ярек молча кивнул и полез в «махаон». Поскольку вся биокомпьютерная техника в свёрнутом пространстве Чёрного Кокона несла откровенную чушь, пришлось вернуться к дедовским методам – аэросъёмке. Она велась на протяжении всего полёта, чтобы легче было найти обратный путь. Ярек репродуцировал малый экран и стал быстро прокручивать съёмку в обратном направлении. Примерно в полутора тысячах километрах от базы он увидел то, что искал. Он прокрутил съёмку ещё немного и включил прямое воспроизведение.

Под «махаоном» медленно проплывали снежные барханы, и тут из-за одного из них, прямо по курсу, выпрыгнул «попрыгунчик» и застыл на вершине. Из него выскочили люди и замахали руками. А «махаон», беспристрастно скользнув по ним тенью, поплыл дальше. В довершение всего замыкающая машина выстрелила вешку-маяк и чуть было не попала в «попрыгунчик».

– Да… – с расстановкой проговорил кто-то сзади.

Ярек повернулся. За спиной стоял начальник базы. Глаза его смотрели на Ярека откровенно недобро.

– Вахта была трудной? – спросил он.

Ярек не ответил. Он отвернулся и почувствовал, как его помимо воли заливает краска стыда.

– Их надо забрать.

– Заберём, – через силу выдавил Ярек. – Разгрузимся, и я слетаю.

7

Косташен сидел на снегу, по-турецки поджав под себя ноги, и пригоршнями бездумно пересыпал перед собой снег. Удивительная белизна снега поражала. В его чистоте было что-то нереальное, бутафорское. На Земле такой снег бывает только в первый момент, когда ещё кружатся последние снежинки. Затем он сереет, быстро уплотняется, тает, становится ноздреватым, и его мгновенно убирают кибердворники. И снова тротуар чист и сух. А такой снег… Белый, скрипящий – почти как настоящий, но тёплый, плохо комкающийся, словно пеносиликетная крошка… Такого снега не бывает. Такого снега просто не может быть.

Косташен с отвращением отбросил пригоршню снега в сторону, отряхнул ладони и встал. Корриатида, вся в радужных разводах, степенно садилась за горизонт, и в преддверии беззвёздной ночи Одаму стало муторно. Он повернулся. Городок еле виднелся из-за огромных барханов, и разноцветье его домиков, сливаясь воедино в аляповатое пятно, казалось нереальным миражом. Возвращаться в город было страшно, но оставаться один на один с пустыней и ночью было ещё страшней. Хотелось, чтобы и пустыня, и ночь, и городок оказались на самом деле миражом, а он сам далеко отсюда, лучше всего на Земле.

Косташен пересилил себя и шагнул в сторону городка. Всё это время, почти с самого Начала (как он окрестил про себя возникновение Чёрного Кокона вокруг Корриатиды), он практически не спал. Крелофонию забросил, чего с ним не случалось никогда, ночи напролёт просиживал в своём номере, дотошно выспрашивая у информатора причины и возможные последствия этой дикой нелепицы, происшедшей на Снежане, а днём уходил в пустыню, подальше от города, от людей, от их непонятной ему, чужой, чуждой деятельности и сидел здесь, опустошённый и отрешённый, без всяких мыслей до самого вечера. Пока сумерки не загоняли снова в городок, в гостиницу, в его номер, как в мышеловку, где он опять начинал искать выход. Как будто он существовал…

В городок Косташен вошёл уже в сумерках. На улицах было пустынно. Сейчас редко кто без дела покидал свои дома. Наметённый ветром из пустыни снег ровным слоем лежал на тротуаре, вздёргиваясь аккуратным мениском у стен домов. Уже неделю его никто не убирал – в городке экономили энергию, и кибердворники бездействовали. Это хорошо, что на улице никого не было. Косташену ни с кем не хотелось встречаться.

Но когда он уже подходил к гостинице, из переулка ему навстречу вышел прохожий. Был он необычно тучным, горбатым, шёл быстро, но как-то странно, боком, прижимая к груди левую руку. И только подойдя ближе, Косташен понял, почему прохожий казался таким огромным и горбатым. На нём была широкая лохматая доха, и шёл он нахохлившись, будто ему было холодно. Левая рука была раза в два толще правой, и вначале Косташену показалось, что он что-то несёт. Но вблизи он увидел, что рука просто обмотана бинтами. Лицо у прохожего было пунцовым, а изо рта вырывался пар. Когда он прошёл мимо, даже не взглянув, Косташена обдало жаром.

Одам непроизвольно отпрянул. Иновариант! Он испуганно оглянулся вслед прохожему и почувствовал, как страх холодной пятернёй сдавил горло. Такими мы будем…

Остаток пути до гостиницы Косташен почти пробежал. За время ночных бдений с включённым информатором он многое узнал из того, от чего, как ему казалось, был навсегда отгорожен миром крелофонических абстракций. И был потрясён тем, что если в своём привычном мире абстракций он был творцом, где всё зависело от его желаний и менялось по его прихоти, то здесь, в реальном мире, он оказался никем и ничем – букашкой, чьим мнением никто не интересовался, и которая ничего здесь сделать не могла. Кроме как подчиняться законам мироздания. Так он узнал, что продолжительность существования Чёрных Коконов не установлена; по некоторым гипотезам, они появляются и исчезают от пульсации к пульсации, а по некоторым – могут существовать чуть ли не вечность. Он узнал, что акватрансформация, проводимая с использованием статусграмм Комитета статуса человека, хотя и обеспечивает полную гарантию жизни и рассудка, является процедурой весьма болезненной с массой патологических последствий. Особенно это сказывается на конечностях – пальцах рук и ног. Он узнал, наконец, что Комитет статуса человека занимается вовсе не охраной человеческого здоровья, как он думал до сих пор, а сохранением и стабилизацией вида homo sapiens, исключая и исправляя мутации человеческого организма, связанные с выходом человека в Пространство. Он узнал, что Комитет был создан ещё в начале освоения Пространства, когда возвращение человека на Землю, после долгого пребывания в космосе, приводило к генетическим, зачастую уродливым мутациям. Он узнал, что иноварианты (мутанты, потомки тех людей, которые не смогли вернуться на Землю, и вынуждены были остаться в Пространстве ещё до возникновения Комитета статуса человека) существуют и до сих пор. К сожалению, больше он узнать не смог – подробная информация об иновариантах выдавалась только с разрешения Комитета. Но и этих сведений было достаточно, чтобы воспалённое воображение нарисовало ту безграничную пропасть, в которую он может быть ввергнут здесь, на Снежане.

Пропасть, отделяющую его от человечества навсегда.

Косташен даже не обратил внимания на сильную жару и духоту, встретившие его в холле гостиницы. Ему и на самом деле казалось, что он вошёл с мороза в тёплое помещение. Поднявшись на свой этаж, он распахнул дверь номера и застыл от неожиданности.

Его ждали. В креслах посреди комнаты сидели три человека в серых комбинезонах. При его появлении они встали. В одинаковой одежде они казались безликими, хотя Косташен машинально и с каким-то удивлением отметил, что все трое молоды, и двое из них женщины. По его мнению, безликость не могла быть молодой и, тем более, характеризовать женщину.

– Ода… – проговорила одна из женщин, и Косташен с изумлением узнал Бритту. Комбинезон странно преобразил её, сделал чужой, незнакомой, снежанской. Будто она всю свою жизнь прожила здесь.

Одам перевёл взгляд на остальных. Их он не знал.

– Здравствуйте, Косташен, – сказал парень. Девушка кивнула. Взгляд у обоих был открытый и дружелюбный.

Косташен не ответил. Он нервно прошёлся по комнате, искоса бросил взгляд на непрошеных гостей, затем на всё ещё открытую дверь.

– Чем обязан? – раздражённо спросил он.

Парень с девушкой обескураженно переглянулись.

– Ода… – попыталась было смягчить резкость Косташена Бритта.

– Чем обязан?! – повысив голос, оборвал её Косташен.

– Мы пришли, чтобы помочь вам разобраться в положении, сложившемся сейчас на Снежане, – просто сказал парень.

– Да? – жёлчно заметил Косташен. – Это через неделю после того, как мы оказались в Чёрном Коконе? Долго же вы собирались!

Парень покраснел, но взгляда не отвёл.

– Здесь мы виноваты, – прямо сказал он. – В суматохе просто как-то выпустили из виду… Но сейчас мы готовы ответить на все ваши вопросы.

– На все?! Тогда ответьте мне, когда я смогу, наконец, вернуться на Землю!

Парень смотрел ему прямо в глаза, и было видно, что в его взгляде начинает закипать что-то холодное и жёсткое.

– Боюсь, что никогда.

Никогда. Косташен сцепил зубы. Вот и сказано это слово. Он отвернулся и подошёл к разблокированной оконной стене. В густых сумерках городок казался чужим, безлюдным и равнодушным. Он содрогнулся. Видеть его не хотелось.

– Давайте сядем, – предложил парень.

Косташен заблокировал окно и повернулся.

– Я уже сам во всём разобрался. Чем ещё обязан?

Парень с девушкой вновь недоумённо переглянулись. Она успокаивающе положила руку ему на плечо. Бритта беспомощно посмотрела на них, затем на Косташена.

– Ода, – сказала она. – Нас переселяют из гостиницы. Её сейчас начали готовить для…

– …иновариантов! – закончил за неё Косташен.

Бритта удивлённо вскинула брови. Она не поняла. Зато те, двое, поняли. Лица у них стали чужими и холодными. Щека у парня дёрнулась, будто его ударили.

– Не за этим они пришли! – крикнул Одам Бритте. – Они хотят, чтобы мы тоже стали иновариантами! А молодые люди знают, что их действия противоречат закону?

– Какому закону? – тихо спросил парень. Он пристально рассматривал Косташена. Видно было, что разговор ему не нравится, и не такого разговора он ожидал.

– Не делайте из меня дурака! – взорвался Косташен. – Вы что, думаете, я не знаю, зачем существует Комитет статуса человека? И что эта ваша акватрансформация является преступлением против этого статуса?

– Каким преступлением? – ещё тише спросил парень. Он по-прежнему не отводил пристального взгляда от Косташена.

– Против человечества! Вам, вижу, режут слух столь высокопарные фразы?!

– Ода! – с болью в голосе проговорила Бритта. – Как ты можешь! Это же делается ради детей!

– Ради детей?! Но почему ради столь возвышенной цели я должен становиться калекой? А эти руки… – Он посмотрел на свои тонкие, выхоленные руки крелофониста. – Кто мне даст гарантию, что эти руки, не мои руки, а достояние всего человечества, руки, которыми восхищается мир, останутся в целости и сохранности?

Бритта вздрогнула и вскинула на него широко открытые глаза. Парень с девушкой побледнели.

– И не говорите мне о регенерации! – перешёл на крик Косташен. – Кому я буду нужен с регенерированными руками, если их придётся вначале учить хотя бы держать ложку с вилкой!

– Идём отсюда, – сказала девушка парню, не глядя на Косташена. На её лице проступила брезгливость.

– Идём, – кивнул парень.

У двери он пропустил девушку вперёд и обернулся.

– Вы много здесь говорили о человечестве, о законах и преступлениях, – сказал он. – Так вот, мне бы хотелось, чтобы вы уяснили себе одно: на всю оставшуюся жизнь человечество для вас будет сосредоточенно на Снежане. Другого человечества нет и не будет. И ч т о является преступлением против него будет определяться здесь. Точно также, как и ценность ваших рук.

Косташен заскрипел зубами.

– Неделю назад они восторгались моими руками, – сказал он Бритте. – А сегодня они готовы их отрубить топором!

– Перестань! – закричала Бритта, зажимая уши руками. – И сядь! Мне нужно с тобой поговорить…

Косташен ошеломлённо посмотрел на неё. В таком возбуждении он ещё никогда не видел Бритту. Он машинально вырастил кресло и упал в него.

– Руки рубить, говоришь? – начала она, нервно ходя по комнате. Она обхватила себя руками, будто ей было зябко. – Эти люди готовы головы на плаху положить, лишь бы дети не прошли через всё это. А ты… – Бритта остановилась и с болью посмотрела на Косташена. – Раньше я старалась не замечать подобных взбрыкиваний твоего не в меру раздутого самомнения. Раньше это никому не мешало. Да и все тоже относились к нему снисходительно. Как же, мировая знаменитость! Ты вознёс себя и крелофонию на пьедестал, выше которого, как тебе кажется, ничего нет и не будет. И, по-твоему, так будет всегда и во веки веков!

– Не перебивай! – оборвала Бритта пытавшегося что-то сказать Косташена. – Я всегда тебя выслушивала, выслушай один раз ты меня. Да, ты прав. Искусство вечно, и ты большой мастер крелофонии. Но то, что в нашем веке вызывает восхищение, на потомков может не произвести впечатления. Что ты знаешь, например, об опере? Только то, что в музее театрального искусства изредка дают представления? А что ты знаешь о балете, не современном, а классическом, разница между которыми настолько же велика, как между цирком и скоморохами или театром и балаганом. Никто сейчас не поёт серенад, не рассказывает речитативом саг, не устраивает поэтических турниров; ушли в предание такие инструменты, как лира, гусли, волынка, зурна; нет сейчас сказителей, барды и художники не имеют ничего общего с теми, кого так называли раньше. В Прадо ты даже не захотел пойти посмотреть на настоящую живопись, потому что современный художник работает не красками, кистью и мольбертом, а оперирует нелинейной оптикой, создавая картины объёмной светописи. А что ты знаешь о великих актёрах и исполнителях прошлого? Что ты знаешь о Паганини, Карузо, Шаляпине, Бакстере? Только то, что они были, что ими восторгались? Но ведь тебя сейчас не затащишь в музей театрального искусства ни на одно представление!

Бритта перевела дух и подошла к двери.

– Я всё сказала. Искусство возвышенно, и ценность его безгранична. Но без людей, без их жизни оно мертво. Подумай. Смени свою шкалу ценностей и приходи к нам.

– К кому это – к нам? – с вызовом спросил Косташен.

– Ко мне, к Байрою, К людям.

– Так ты сейчас идёшь к Байрою?

– Да. Сейчас – к Байрою.

Косташен язвительно хмыкнул.

– А я вам не помешаю?

– Дурак, – беззлобно сказала она. – Байрой сегодня утром прошел акватрансформацию.

Она повернулась к нему спиной и ушла.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

ИНФОРМАЦИОННАЯ СВОДКА:

На сегодняшний день триста двадцать семь человек прошли акватрансформацию. Летальных исходов нет.

Закончено переоборудование гостиницы для приёма первых акватрансформантов. Оптимальная температура жилых помещений составляет 65–70^оС.

Пущена в строй первая очередь оранжерей.

Продолжается переоборудование баз и орбитального спутника для размещения школ-интернатов. С базами через орбитальный спутник установлена связь посредством световой сигнализации.

До сих пор не обнаружена одна гляциологическая партия. Поиски продолжаются.

По сообщению группы исследования физики макропространства, ввиду полной изоляции звёздной системы, на Снежане ожидается проявление тепличного эффекта. По предварительным данным, за следующие два года среднесуточная температура на планете поднимается на 15–20^оС…

8

– Посмотри, – сказала Анна Шренингу и кивнула в сторону окна. – Она уже второй час здесь вертится.

Шренинг выглянул на улицу. На снегу перед крыльцом в нерешительности топталась тонконогая худенькая девчушка лет двенадцати-тринадцати в сандалиях на босу ногу и в коротком опалесцирующем платьице. Заметив, что на неё наконец обратили внимание, она взбежала по ступенькам, но, войдя в лабораторию, остановилась у дверей, обескураженная царившей здесь жарой.

– Здравствуйте, – несмело проговорила она. – Я к вам.

С явным любопытством она принялась рассматривать лабораторию.

– Вижу, что к нам, – устало сказал Шренинг. Серые глаза девочки смотрели на него не по-детски настороженно. – Ну, и по какому же вопросу?

Девчушка опустила голову, и чёлка прямых волос упала на глаза.

– У меня здесь отец, – тихо проговорила она. Руки её машинально мяли нетающий снежок.

Шренинг тяжело вздохнул.

– Как тебя зовут? – мягко спросила Анна.

– Ларинда. – Девочка подняла голову. – Ларинда Бронт.

«Иржи Бронт, – вспомнил Шренинг. – Один из первых… Гляциолог. Неравномерная акватрансформация. Отёки конечностей, лёгких, низа живота. В связи с частичной акватрансформацией правая рука ампутирована по локтевой сустав».

Анна подошла к девочке и положила ей руку на голову.

– Твой папа жив и здоров. Но сейчас его видеть нельзя. Он проходит период адаптации. Через неделю, я думаю, ты его сможешь навестить.

«Святая медицинская ложь, – подумал Шренинг. – Через неделю ты уже будешь на базе. Или на «Шпигеле».

Ларинда дёрнула головой под рукой Анны.

– Я не к папе. Я сама.

Анна вздрогнула и поспешно убрала руку.

– Я тоже хочу пройти акватрансформацию.

«Этого нам только не хватало…» – с тоской подумал Шренинг.

– Сколько тебе лет? – глухо спросил он.

– Шестнадцать, – смело соврала она.

– Ах, тебе шестнадцать! – грозно сказал кто-то за её спиной.

Ларинда испуганно обернулась. В проёме двери стоял Алек Кратов.

Увидев его, Анна резко отвернулась и отошла к окну.

– Ну, если тебе шестнадцать, то ты должна хорошо знать историю средних веков. Верно?

Ларинда поспешно кивнула.

– Тогда скажи мне, пожалуйста, что делали в то смутное тёмное время с учениками, которые лгали самым бессовестным образом?

Ларинда недоверчиво посмотрела на Кратова.

– Вызывали родителей… – несмело предположила она.

– Двойка! Их нещадно секли розгами. По одному месту.

Кратов подошёл к ней, взял за плечи и подвёл к двери.

– Так что, мой тебе совет, – он легонько шлёпнул Ларинду по тому самому месту, – выметайся-ка ты отсюда, пока я не начал применять к тебе этот средневековый, устарелый, но, по мнению очевидцев, весьма действенный рецепт.

– И больше не мешай людям работать! – крикнул он вслед.

Проводив девчонку взглядом, Кратов повернулся.

– Здравствуйте, ребята.

Шренинг кивнул. Анна, словно не услышав, продолжала смотреть в окно.

– И много у вас таких паломников?

Шренинг неопределённо пожал плечами.

– Фу, жарко здесь у вас, прямо баня. – Кратов подошёл к Анне и обнял её за плечи. – Тяжело? Ну-ну, – взбадривающе встряхнул он её.

Анна освободилась и молча отошла на середину комнаты.

– Знаю, что не сладко, – вздохнул Кратов. Он вскинул голову и, прищурившись, посмотрел на Шренинга:

– Сбылась твоя мечта, Ред.

Шренинг вопросительно посмотрел на него.

– Помнишь, ты как-то сетовал – какие мы врачи? Вот, мол, раньше врачи имели дело с людьми, а теперь с людьми имеют дело кибердиагносты. А врачи занимаются отвлечёнными исследованиями. Теперь у тебя как-никак тысяч десять пациентов. Даже больше.

Шренинг одарил его испепеляющим взглядом.

– Так как у вас дела? – словно ничего не заметив, спросил Кратов.

– Хорошо, – буркнул Шренинг. – Недели через четыре в городке не останется ни одного нормального человека.

– Нормального человека… – горько покачал головой Кратов, но тут до него дошёл и другой смысл фразы. – Через четыре недели? – опешил он. – Да ты что?

– Чёрт побери! – ударив кулаком по столу, взорвался Шренинг. – Не могу я заниматься сразу всем: людьми, биомеханизмами, синтетпищей, посевными семенами, гидропонным мясом…

– С сегодняшнего дня у тебя останутся только люди, – прервав его, твёрдо пообещал Кратов. – Ребята из санлаборатории уже освоили твою методику и переключаются на всё остальное.

Шренинг недоверчиво молчал.

– К тебе что, продолжают поступать заказы?

– Нет, – наконец проговорил Шренинг, и его губы впервые за столько дней дрогнули в подобии благодарной улыбки. – Спасибо. Вот за это – спасибо.

– Так как теперь со сроками?

– Теперь, может быть, и управляюсь за две недели, – снова помрачнел Шренинг.

– Знаю, о чём ты сейчас думаешь, – хмыкнул Кратов. – Меня бы сейчас коленкой и в двери, как ту девчонку. Чтобы не мешал работать.

Шренинг бросил на него быстрый взгляд.

– Кстати, – продолжал Кратов, – я пришёл к вам по тому же поводу.

Анна стремительно повернулась и пристально посмотрела на Кратова.

– Нет! – отрезала она.

– Что нет, Аннушка? – ласково, словно ничего не понимая, спросил Кратов.

– С вашим сердцем…

– А что мне прикажешь с моим сердцем? Лечиться? Так Центр сердечно-сосудистой регенерации находится не здесь.

– Именно поэтому и нельзя.

– А что мне остаётся? С детьми на базу или на «Шпигель»? – Кратов покачал головой. – Нет, ребята. Если бы я дарил людям бессмертие, я бы пошёл последним. А так… Вчера меня уже обвинили в том, что я создаю на Снежане колонию иновариантов.

Шренинг похолодел. То, чего он больше всего боялся…

– Кто? – мрачно сдвинул брови, спросил он. – Из КСЧ?

– Да нет. Комитет статуса человека здесь пока ни при чём. Объявился тут один… – Кратов невесело усмехнулся. – А резидент КСЧ что-то никак не проявляет себя. Молчит. Я даже не знаю, кто он. Кто-то же, вероятно, из вашей братии. Может быть – ты?

– Я? – удивился Шренинг. Он чуть было не рассмеялся. – Неужели вы считаете, что резидент КСЧ мог бы взяться за такое дело?

– А почему бы и нет? В конце концов он тоже человек… Кстати, – спохватился Кратов, – мы не заболтались?

– Нет, – успокоил Шренинг. – У нас есть ещё двадцать минут до приёма следующей партии. Впрочем, скафандры надевать уже пора.

– А это зачем? – удивлённо спросил Кратов, оглядывая лабораторию.

– В реанимационном зале температура шестьдесят пять градусов, – ответил Шренинг и, посмотрев на Кратова, усмехнулся. – Вы что, думаете, мы здесь работаем? Мы здесь отдыхаем.

– Ясно, – кивнул Кратов. – Я пойду со следующей партией.

– Нет. – Анна отрицательно покачала головой. – Двое суток вам придётся подождать.

– Что, даже по старой дружбе нельзя без очереди? – подмигнул Кратов.

– Не в этом дело. Двое суток вам придётся ничего не пить. Обезвоженный организм лучше переносит акватрансформацию.

– Милая девушка, – улыбнулся Кратов, – можешь мне поверить, что в течение двух суток я не только ничего не пил, но и не ел. И статусграммы за три года у меня с собой.

– А как же ваша работа? – безнадёжно спросила Анна. Она уже поняла, что отговорить Кратова ей не удастся.

– Работа? А при чем здесь работа? – Кратов недоумённо пожал плечами. – Не вижу разницы, кто будет руководителем работ: Алек Кратов или акватрансформант Алек Кратов.