Текст книги "Карантин"

Однако лишь несведущий человек мог задаться вопросом: почему не сработала «новорусская смекалка» – раструбить по всему миру об эпидемической катастрофе в Каменной степи и под программу «Карантина» грести многомиллиардные кредиты? По роду своей деятельности Полынов был ознакомлен с содержанием Меморандума пяти ядерных государств, предусматривающем совместные действия по локализации очагов бактериологического заражения. Пункт по стерилизации местности, зараженной тотально действующим и смертельно опасным вирусом, с неизвестными методами профилактики и лечения пострадавших, предусматривал единственный, жестокий, но весьма радикальный метод – наземный ядерный взрыв. Под такие акции кредитов не дают, зато международного скандала с последующим расследованием на уровне ООН не избежать.

Видимо, след из точки «Минус» выходил на самые верхи власти, и там никто не хотел после расследования инцидента попасть в разряд международных преступников. Впрочем, это уже дело Веретенова – выяснять, у кого рыло в пуху в высших эшелонах. У Полынова на данный момент были свои, более простые и конкретные задачи.

Еще в летнем домике по фотоснимкам они с Алексеем определили, что микробиологическая лаборатория находится в одном из передвижных вагончиков, который мнительное военное руководство операцией поставило подальше от штабных. Так, на всякий случай, чтобы, не дай бог, самим не заразиться. По тем же причинам и охрана лаборатории была не бог весть какая. Генерал Потапов в этом ничуть не отличался от всего российского генералитета, считающего, что ценней их жизней в государстве ничего быть не может. Это упрощало задачу.

По панораме из космоса Полынов легко определил местоположение лаборатории и наметил самый оптимальный маршрут к ней. При этом пикапчик Игоря оказался весьма кстати – пешком Никита бы добрался до лаборатории не раньше следующей ночи. Само собой, был бы упущен факт внезапности – никоим образом генерал Потапов не может ожидать столь наглого появления противника в расположении войск именно этой ночью.

Была, правда, одна загвоздка: на развилке шоссе между Каменкой и Пионером-5, где Антипов сворачивал на Куроедовку, находился пост армейской автоинспекции. Игорь говорил, что первые два дня учений его там останавливали, но затем привыкли к ночным рейсам и больше не обращали внимания. Однако насчет «проскочить» мимо поста без досмотра и сегодня у Полынова имелись большие сомнения.

После того что случилось за последние сутки, обязательно остановят.

Так и оказалось.

Никита сидел в кузове пикапа на полу у передней стенки за штабелем металлических баллонов и сквозь прорезь, сделанную Игорем для вентиляции, наблюдал, как Антипов ведет машину. Чувствовал Никита себя весьма неуютно – баллоны погромыхивали на ухабах, ерзали по днищу, норовя придавить пассажира. Имей Игорь желание избавиться от Полынова, ему стоило набрать чуть побольше скорость, а затем резко затормозить. Мокрое место от Никиты бы осталось.

Полосатый шлагбаум Полынов заметил издалека – выкрашенный люминофорной краской, он ярко отсвечивал в свете фар. А когда подъехали поближе, сбоку от шлагбаума вырисовался из темноты «уазик», из-за которого на звук подъезжающей машины вышли двое патрульных: офицер и рядовой. Офицер повелительно взмахнул жезлом, а рядовой направил на пикап ствол автомата. Офицер был грузный, а рядовой, напротив, – тщедушный, заморенный армейскими буднями. В общем, с одного взгляда понятно, что это – самая что ни на есть настоящая армейская автоинспекция, а не «подставка», как на грунтовой дороге возле водохранилища. Ни белых касок, ни белых ремней, да и форма довольно поношенная.

Игорь плавно сбросил скорость и, затормозив, выключил двигатель.

– Товарищ старший лейтенант, а, товарищ старший лейтенант? Это же куроедовский «водовоз»! – услышал Полынов радостный голос рядового. – Он каждую ночь здесь проезжает.

Конечно, парнишка знал и о взорванном вездеходе с десантниками, и о сбитом вертолете, и об уничтоженном «уазике», определенно позаимствованном спецназовцами в их подразделении. Знал и отнюдь не стремился встретиться с диверсантами, легко ускользнувшими из засады и положившими при этом с десяток спецназовцев. Не хотел парнишка за просто так отдавать жизнь на подневольной службе, потому и обрадовался знакомому пикапу. Святая простота! Диверсанты как раз и стараются использовать для своих целей примелькавшийся глазу автоинспекции транспорт. Как в данном случае.

– Селиванов, разговорчики! – одернул рядового старший лейтенант и осветил кабину фонариком.

Полынов пригнулся, чтобы его глаза не блеснули в прорези. Он услышал, как Игорь выбрался из машины, как хлопнула дверца. Как ни доверял он Антипову, а все равно сердце екнуло. Действовал сейчас Никита вопреки всем правилам и инструкциям, открывшись практически незнакомому человеку.

– Что везете? – донесся до него строгий голос патрульного.

– Баллоны с углекислотой, – спокойно ответил Игорь.

– Показывайте.

Вдоль борта послышались шаги, лязгнул замок, и задние дверцы со скрипом распахнулись. По штабелю баллонов пробежал лучик фонарика.

– Ты обычно пустые бутылки в Куроедовку возишь, – сказал старший лейтенант, – а сегодня почему-то баллоны. Что так?

Не так, – ответил Игорь. – По четвергам я обычно, – он подчеркнул это слово, – меняю на заводе баллоны. Источник воды в Куроедовке есть, а углекислоты нет.

– Так точно, товарищ старший лейтенант, по четвергам он с баллонами ездит, – поддержал Игоря рядовой.

– Рядовой Селиванов! – рявкнул офицер. – Отставить разговорчики! Документы на груз есть?

– Сейчас покажу…

– Не надо! Знаю я вашего брата, любой документ подделаете… Почему я должен верить, что в баллонах углекислота, а не оружие спрятано?

Не сиди сейчас Полынов в скрюченной позе за штабелем баллонов, он бы точно рассмеялся. Как говорится, изнасилованной бабе в каждом мужике маньяк мерещится!

– Могу любой баллон на выбор открыть, чтобы убедились, – сказал Игорь.

– Вот этот открой.

– Сейчас, только редуктор поставлю, а то, если так вентиль открыть, половина заправки сразу в воздух вылетит, – пробурчал Игорь.

Послышалось звяканье гаечных ключей.

– Нет, давай лучше вот этот, – внезапно переменил желание старший лейтенант.

– Можно и этот, – равнодушно согласился Антипов.

– А если этот?

– Я уже сказал – любой, – объяснил Игорь. – Так который?

– Ладно, не надо. Верю. Можешь ехать.

Скрипнули, закрываясь, дверцы, щелкнул замок.

– Одного не понимаю, – заметил патрульный офицер, – почему ты по ночам баллоны возишь? Дня, что ли, не хватает?

– Днем мой завод работает, – сказал Игорь. – И для того, чтобы он нормально работал, я его ночью должен тарой и сырьем обеспечить. Сейчас не совковские времена, чтобы без сырья по полдня простаивать. В трубу вылечу.

– Ну ты, хозяйчик гребаный! – внезапно взбеленился старший лейтенант. – Ты своим грязным языком те времена не погань! Я тогда офицером был, гордился службой и жил нормально! А сейчас не служба, а черт знает что! Болтаюсь, как дерьмо в проруби…

Катись отсюда, пока я добрый! А то ребят позову, и они твой пикап вместе с баллонами живо в кювет опрокинут!

Игорь не заставил себя ждать. Вскочил в кабину, включил зажигание и тронул машину с места. Однако тронул плавно, чтобы баллоны не двинулись в кузове.

Плевать ему было на угрозы обиженного жизнью офицера – дерни он резко, баллоны могли не только Полынова раздавить, но и утлые стенки кузова пробить.

Проехав шесть километров от развилки, Антипов остановил машину, вышел из кабины и открыл задние дверцы. Полынов, с трудом протиснувшись между штабелем баллонов и крышей, выбрался наружу.

– Где надо, остановился? – спросил Игорь.

– А что, сам не видишь, или знакомые места не узнаешь? – сыронизировал Никита, широким жестом обводя сплошную темноту вокруг машины.

Игорь понимающе хмыкнул.

– Как просил, шесть километров после развилки.

– Значит, где надо.

– А ты, поди, перепугался, когда патруль нас притормозил? – неожиданно со смешком спросил Игорь.

Пост они миновали удачно, и он был в прекрасном расположении духа.

– Почему?

– Ну как… Вдруг я тебя с потрохами сдам?

– У нас о таком не говорят, – жестко осадил Игоря Никита.

– Извини… – растерянно пробормотал Игорь. – Пошутил я.

Полынов обошел машину, нагнулся к подфарнику, покопался при тусклом свете в сумке и достал сверток.

– Так тебя на обратном пути не встречать?

– Нет. Скорее всего уходить буду «с шумом» и тебя подставлять не хочу. Держи.

Никита протянул Антипову сверток.

– Что это? Мина? – опять попробовал пошутить Игорь.

– Деньги.

Игорь оторопел.

– Нет, мужик, не возьму, – попытался он отказаться.

– Бери. Мне они там вовсе ни к чему. Только мешать будут.

Игорь неловко взял сверток.

– Половина – твоя, половину, как вернусь, заберу. А не вернусь – все твои. У меня наследников нет, – криво усмехнулся Никита.

– Ты это брось – не вернусь! – возмутился Игорь. – Я к твоей половине все равно не притронусь… – Он повертел в руках сверток и не удержался от вопроса:

– Сколько здесь?

– Тебе на новую машину хватит, – заверил Никита. – Ну, давай прощаться. – Он протянул руку. – Спасибо.

– Да чего там… – смутился Игорь, пожимая руку. – Ни пуха тебе…

– К черту! – отмахнулся Никита и шагнул в темноту.

Глава 15

Темнота была непроглядной, хоть глаза выколи.

Никита отошел метров на двадцать от машины, полез в сумку, достал «сову», надел шлем на голову. И невольно чертыхнулся. Душная ночь внесла свои коррективы в восприятие мира сквозь прибор ночного видения. Если обычно более нагретая земля в холодном воздухе четко просматривалась, то сейчас, когда разница в температуре атмосферы и почвы практически не ощущалась, поверхность степи была словно затянута зеленоватым туманом и имела весьма расплывчатые очертания. И все же это было лучше, чем идти на ощупь впотьмах.

Где-то через полчаса ходьбы на горизонте сквозь зеленый туман красной булавочной головкой засиял огонь фонаря возле штабных вагончиков. Приблизительно с этого времени в воздухе стал ощущаться сладковатый запах жженого керосина, а чуть позже изменилась под ногами и почва – преодолев линию брошенных окопов, Полынов ступил на горелую землю, и спекшаяся в шлак пыль противно заскрипела под подошвами. Пришлось умерить шаг, хотя это пока было излишней предосторожностью – душная ночь гасила любые звуки, как в вате, в отличие от обычной ночи, когда малейший шорох слышен за сотни метров.

В полукилометре от расположения штаба Никита остановился, лег на землю и стал изучать дислокацию. В общем, ничего из ряда вон необычного он не увидел. Возле трех вагончиков штаба учений стоял столб с фонарем, здесь же были припаркованы два «уазика» и один БТР. Приглушенно тарахтела невидимая отсюда передвижная электростанция. Вагончик микробиологической лаборатории находился от них метрах в ста, и свет фонаря до него практически не достигал. Охрана была самой обычной: четверо часовых – возле штаба, один – у лаборатории. Оно и понятно – не война, не от кого секреты вроде бы прятать. Но Никиту почему-то такая «небрежность» в охране насторожила. Слишком все это напоминало ловушку: минимальное количество часовых, лаборатория на отшибе и всего один фонарь. Если бы такое расположение вагончиков не подтверждалось снимками из космоса на протяжении двух недель (штаб три раза менял свою дислокацию, передвигаясь вслед за сжимающимся периметром окопов, и вагончик лаборатории всегда дистанцировался от штабных), Полынов никогда бы сюда не сунулся.

На часах было без десяти двенадцать, и Никита решил подождать полуночи. И не ошибся. Ровно в двенадцать караул сменился, и Полынов убедился, что часовых он засек всех. Никого не упустил.

На горизонте то и дело мигали неясные блики, которые Полынов вначале принял за зарницы надвигающейся грозы, но когда стащил с головы «сову», то понял, что это – отблески прожекторов в районе окопов. Стерилизация зоны велась по всем правилам – как говорится, чтобы и мышь ночью не проскочила, – и Полынов невольно похвалил про себя неизвестного организатора карантина в Каменной степи.

Все делалось правильно, по науке. Даже когда создавалась точка «Минус», ее местоположение выбрали адекватно ситуации. Безлюдная, пустынная местность с чрезвычайно обедненным биоценозом, практически стопроцентно обеспечивающим самоизоляцию возможного очага микробиологического заражения. И если бы не известная всему миру российская халатность при консервации точки «Минус», не лежал бы сейчас Полынов на вонючей горелой земле, разглядывая штаб по ликвидации последствий чьего-то разгильдяйства.

В штабных вагончиках не светилось ни одно окно.

Что поделаешь, служивые – «режимные» люди, приученные с училища спать по приказу от «отбоя» до «тревоги». Зато в окнах лаборатории, забранных решетками металлического жалюзи, горел свет. Чем же это в столь поздний час занята Лидия Петровна Петрищева? Рассматривает в микроскоп микротомный срез тканей местного каннибала или занимается анализом микрофлоры очередного биологического образца? Увлеклась исследованиями и даже не подозревает, что ей предстоит встреча со своей молодостью.

С парнем, с которым в двадцать лет напропалую, до беспамятства, крутила любовь. Впрочем, это он, Никита, потерял тогда разум, а Лилечка, оказывается, подходила к их связи весьма прагматично. Любовь – любовью, но выходить замуж предпочла за состоятельного человека. Черт поймет этих женщин! Для одной – рай с милым и в шалаше, а другая семейное гнездышко иначе как в белокаменном особняке и не мыслит. И плевать ей, что ее милый старый, плешивый и песок из него сыплется. Главное – при деньгах и регалиях… Каждый создает себе свой рай.

Никита надеялся, что их «долгожданная» встреча после «длительной разлуки» произойдет без свидетелей. Предпосылки к тому были – ни на одной фотографии он не видел рядом с Лидией Петровной кого-либо, хоть отдаленно похожего на ее коллегу. На снимках она стояла или одна, или в окружении двух-трех офицеров, по чьим лицам легко было догадаться, что о микробиологии они знают ровно столько же, сколько и о внеземных цивилизациях. Скорее всего она действительно являлась единственным микробиологом при штабе ликвидации очага заражения. И это было понятно – если армейский офицер должен, не рассуждая, выполнять приказы, согласно вводной на учения по обеззараживанию зоны поражения, то научный работник обязательно задумается над причинами и последствиями проводимой стерилизации почвы. Задумается, сделает выводы, а затем где ни попадя будет трепать языком. Да, в общем-то, для стандартных анализов на стерильность почвы достаточно одного квалифицированного лаборанта. Поэтому, наверное, командование операции и решило, что в целях сохранения секретности одного микробиолога за глаза хватит, и лучше всего, если это окажется человек, хоть косвенно имевший отношение к точке «Минус».

Полчаса Никита, как тать, крался в ночи к лаборатории, стараясь все время находиться в тени вагончика. Как ни далеко стоял фонарь от лаборатории, но его свет позволял острому глазу уловить движение далеко в степи. Конечно, при особом желании.., и ожидании непрошеных визитеров. Но Полынов как раз и надеялся, что именно этой ночью его не ждут – а что касается часовых, то они были обеспокоены отнюдь не возможным появлением лазутчика, а возможной грозой. Все они были в плащ-палатках и больше с тревогой поглядывали на небо, чем по сторонам. Особенно нервничал часовой у лаборатории – вероятно, первогодок срочной службы. В тень вагончика он практически не заходил, стараясь все время находиться в свете фонаря на виду у своих товарищей; несмотря на духоту, то и дело ежился под плащ-палаткой и чаще других поглядывал вверх. Спрашивается, что он пытался разглядеть в кромешной мгле?

Вопреки ситуации Никита пожалел часового и обматерил про себя разводящего офицера. Кто же ставит в караул салагу на отшибе и одного? В предгрозовую тревожную ночь ему черт знает что может померещиться. Новобранец сейчас пошел хилый, с неустойчивой психикой, и уже не один в подобной ситуации пускал себе пулю в лоб из-за неясных страхов. О том, что часового в случае чего-то непредвиденного придется «убрать», Полынов не думал. И в мыслях не держал. Проскользнуть незамеченным мимо «лопуха» было для него элементарным делом. Лишь бы тот сам, по глупости, в штаны не наложил и тревогу не поднял, вставив ствол автомата себе в рот и дернув за спусковой крючок.

Последние десять метров пришлось преодолевать ползком – мешал свет из окон. Да и звук шагов, как ни пытайся синхронизировать их с шагами часового, никогда не совпадет полностью. Все-таки скорость звука – не скорость света, и хруст гари под ногами Никиты покажется часовому эхом его собственных шагов. А откуда, спрашивается, эху в степи взяться?

Наконец Полынов достиг «мертвой» тени под окнами у колеса вагончика и затаился. Дверь в лабораторию была со стороны торца, и хотя сама она тоже находилась в тени, узенькие ступени откидной лесенки освещались далеким фонарем. Это усложняло ситуацию. Часового у лаборатории можно было в расчет не брать, но вот часовые у штаба могут заметить мелькнувшую на ступеньках фигуру. То, что они, несомненно, увидят свет из тамбура, когда Полынов откроет дверь, его не особенно волновало. Мало ли зачем Лилечке понадобится открыть, а затем закрыть дверь лаборатории – может, замок проверить. Следить за действиями микробиолога не входит в задачи караула. Их дело – охранять территорию и «не допущать» посторонних. Оставалось надеяться, что те две-три секунды, пока Никита провозится с замком, часовые у штаба будут глазеть в другую сторону. В это слабо верилось, но иного пути не было. Или пан, или пропал.

Следя за часовыми из-под вагончика, Полынов выбирал подходящий момент, чтобы скользнуть к двери лаборатории. Он уже готов был бесшумно вспрыгнуть на лесенку, как произошел тот самый непредвиденный случай, в вероятность которого «тихушнику» верить не положено, а уж тем более надеяться на него.

Ночная мгла полыхнула ядерным взрывом тысячи солнц, и в тот момент, когда оглушительный гром, сотрясая землю, пал с небес, Полынов прыгнул на лесенку, рванул на себя дверь и очутился в тамбуре. Получилось просто здорово – черта с два часовые могли его заметить возле лаборатории во время светопреставления. Не до того им было. А салага-часовой определенно уд слался…

В глазах от ослепительной вспышки молнии роились темные мушки, и свет в тамбуре казался тусклым.

Полынов не успел удивиться, что дверь в лабораторию оказалась открытой и ему не пришлось возиться с замком, как последовал второй удар грома. Вагончик тряхнуло, и раскаты, затихая, покатились по степи.

Однако, как Никита ни прислушивался, шелеста капель не уловил. Родив молнии, сплошная облачность никак не хотела разразиться ливнем. Что ж, бывают, хоть и редко, сухие грозы. Погремят громом, посверкают молниями, а дождем так и не прольются…

Вагончик полевой микробиологической лаборатории был старым, еще советских времен. Пластик на стенах тамбура покоробился, в щели въелась грязь, и ни один нормальный санитарный врач не разрешил бы использовать лабораторию в таком виде по прямому назначению. Но где же его, нормального санитарного врача, возьмешь в наше идиотское время?

Полынов защелкнул замок входной двери, в ручку вставил стоящую в углу швабру. Не ахти какой запор, но, если кто будет ломиться в дверь, он услышит.

Просто и надежно.

Вход в помещение лаборатории из тамбура был через две параллельные дезинфекционные камеры – для мужчин и для женщин. На дверях одной висел ржавый амбарный замок, и Полынов открыл вторую дверь. Дезинфекционная камера оказалась узкой, маленькой, рассчитанной на одного человека. Шкаф для чистой одежды, шкаф для лабораторной, совсем крошечная кабинка душа.

Полынов непроизвольно улыбнулся. Переодеваться он не собирался. Это штабист-офицер, если вдруг надумает в лабораторию сунуться, без защитного комбинезона, шлема и резиновых перчаток порог не переступит. Невдомек ему, что в лаборатории – стерильная чистота и все эксперименты ведутся в герметичных боксах. Только вопиющая халатность или прямая диверсия может привести к инфицированию персонала.

Аккуратно, миллиметр за миллиметром, Полынов приоткрыл дверь в лабораторию и заглянул в щель.

Лаборатория, она и в Африке лаборатория. Прозрачный бокс с никелированными манипуляторами у дальней стенки, два холодильника, где, несомненно, в герметичных кюветах хранились биологические образцы, стеллаж с закрепленными в штативах реактивами. Как Никита и надеялся, Петрищева находилась в лаборатории одна. Лидия Петровна сидела за столом спиной к двери и набирала на компьютере какой-то текст, то и дело заглядывая в раскрытый лабораторный журнал. Поверх белой спецодежды на ней был прозрачный бактерицидный комбинезон, шуршащий при малейшем движении. Она действительно настолько увлеклась работой, что, когда в очередной раз громыхнула молния, лишь недовольно покосилась на окно и продолжила щелкать клавишами.

Уже не таясь, Полынов распахнул дверь и вошел.

– Здравствуй, Лиля, – сказал он.

Его тихое приветствие произвело впечатление взорвавшейся бомбы. Куда там полыханию молнии и грохоту грома за окном! Петрищева подскочила на привинченном к полу табурете и испуганно обернулась.

– К-кто в-вы?! – вскрикнула она.

Никита прикрыл за собой дверь, увидел торчащий из замка ключ, повернул его, затем прошел к столу, сбросил с плеч сумку на пол, сел напротив Петрищевой.

– Не узнаешь старых знакомых… – пожурил он, заглядывая ей в глаза.

– Никита?! – казалось, удивлению Лилечки не было границ, и все же Полынов уловил в ее возгласе некоторую фальшь. Совсем чуть-чуть, на зыбком пределе достоверности. Трудно поверить в искренность человека, некогда тебя предавшего.

– Вот и узнала… – ласково проговорил Никита. – А то я уж было подумал, что память у тебя короткая.

Девичья.

Он вложил в слова как можно больше желчи, и ирония достигла Лилечки. Она опустила глаза, покраснела, пальцы ее забегали по столу, вроде бы невзначай подбираясь к клавиатуре.

– Руки! – зло прошипел Полынов и ударил ее по ладоням.

Лилечка отдернула от стола руки и со страхом посмотрела на Никиту. Однако в ее страхе было еще больше фальши, чем в удивлении минуту назад. Что-то здесь было явно не то, будто спектакль в лаборатории разыгрывался.

– Кит… – прошептала Лилечка. – Ты кто?

– Дед Пихто, – скривив губы, процедил Полынов. – Кит кончился десять лет назад, остался Никита Артемович Полынов.

Он цепким взглядом окинул лабораторию. Да нет, вроде бы все нормально. Дверь в одну дезинфекционную камеру он закрыл на ключ, а вход во вторую камеру со стороны тамбура был заперт на висячий замок. Разве что «жучок» в коммутаторе на столе «завелся», и их разговор прослушивается из штаба. Но искать «жучок» в лаборатории – только время терять.

Да и поздно. Если он есть, то вагончик уже окружили бравые спецназовцы.

– Ну-ка, подруга верная юности беспечной, – сказал он, – пересядь на мое место.

Он встал с табурета, взял ее за плечи и пересадил.

– Ты мне здесь всю стерильность нарушишь! – попыталась возмутиться Лилечка, поправляя на себе шуршащий комбинезон.

– Ти-хо! – раздельно сказал Никита, предостерегающе подняв вверх указательный палец.

Он сел к столу боком, облокотившись спиной о стену вагончика. Теперь вся лаборатория была перед ним как на ладони. И все же тревожное чувство не покидало его. Ощущение ненатуральности, нарочитости происходящего продолжалось.

За окном вновь полыхнула сухая молния, пророкотал гром, и тут же заверещал коммутатор. Петрищева дернулась было к трубке, но Полынов жестом остановил ее.

– Не шали, девочка! – Он вынул из-под мышки пистолет и выразительно погрозил им. – Включишь звук на динамик и не вздумай что-нибудь не то ляпнуть. Я не шучу.

Колючими глазами Никита впился в лицо Лилечки. Она побледнела и кивнула.

– Хорошо… – прошептала она и нажала на клавишу коммутатора.

– Лидия Петровна, – пророкотал из динамика мужской голос, – это Воронихин. Вам не страшно?

– А почему мне должно быть страшно? – недовольно переспросила она, косясь на пистолет в руке Полынова.

– Ну как… – в голосе говорившего прорезались задушевные, вкрадчивые нотки. – Ночь, гроза, а вы там одна…

– Нет, не страшно, – сказала Лиля.

– А у нас здесь с Димой бутылка шампанского есть, – продолжал ворковать некто Воронихин.

– Где это – здесь?

– В караулке. Заходите, Лилечка, а то мы шампанское не пьем, – уверенно «бил клинья» Воронихин.

Петрищева с сожалением вздохнула. Получилось почти натурально.

– Спасибо, Володя, – отказалась она. – Но у меня работы много. Давайте завтра.

– Лилечка, так до завтра шампанское прокиснет!

– А вы новую бутылку купите. Спокойной ночи, – отрезала она и отключила связь.

Пока Петрищева разговаривала, Полынов откровенно разглядывал ее. Лилечка изменилась. Вроде бы та же, его Лилечка, но и не она. Все те же белокурые волосы, та же короткая прическа, но лицо потеряло девичью припухлость, обозначились скулы, в глазах появилась твердость, губы словно стали тоньше, и от этого Лилечка выглядела холодной, неприступной женщиной. Впрочем, может, все это было и раньше, а Никита просто не замечал? Юношеская влюбленность страшная штука – начинаешь приписывать своей девушке то, чего в ней вовсе и нет. И долго потом не можешь поверить, что она тебя просто использовала, как самца, а затем, вытерев о тебя ноги, как о половую тряпку, развернулась и ушла к другому.

Закончив разговор по коммутатору, Лилечка некоторое время молчала, покусывая губы и не глядя на Полынова. Он с интересом наблюдал за ней. Было любопытно, какие же мысли роятся сейчас в голове некогда дорогого ему человека. И что она скажет.

– Кит… – наконец тихо произнесла она, глядя в пол. – Ты прости меня за то, что было…

Тяжело дались ей эти слова – на верхней, вздернутой губке выступила испарина. И Никита не поверил.

Ни на йоту. Слишком он хорошо знал Лилечку, а теперь еще и видел не задурманенным любовью взглядом, чтобы поверить. Весь интерес к этой женщине сразу пропал. Остались пустота и равнодушие.

Никита тяжко вздохнул.

– Только не надо меня убеждать, будто ты думаешь, что я сюда заявился выяснять наши отношения десятилетней давности, – сказал он. – Молодой и глупый Кит, по уши влюбленный в лаборантку Лилечку, исчез, так что не будем ломать комедию. Ты знаешь, зачем я здесь и что мне нужно.

– Да, знаю, – неожиданно спокойно сказала Лиля и впервые подняла на Никиту глаза. Взгляд у нее был умный и холодный. Она мгновенно поняла, что игры не будет. Попыталась прощупать Никиту, играя на его чувствах, но убедилась, что их нет и в помине.

Полынов невольно покачал головой. Такого самообладания от Петрищевой он не ожидал. Что значит наводить ретушь воспоминаний на действительность, и как она может исказить восприятие. Гораздо проще вести беседу с незнакомым человеком – его легче разгадать, – чем со старой знакомой, к которой к тому же был неравнодушен. Довлеет сложившийся стереотип…

– Вот это – деловой разговор, – кивнул он. – Вижу, из лаборантки ты превратилась в настоящего научного сотрудника.

– Слава богу, – едко заметила Лилечка, – что здесь хоть один мужик видит во мне не только бабу.

Итак, что ты хочешь?

– В первую очередь меня интересует, что именно удалось создать Лаврику на точке «Минус»?

– Не знаю, – пожала она плечами.

Никита поморщился:

– Ну вот, а я тебя похвалил… Плохо предмет вызубрила. Двойка. Неужто муженек-академик не научил тебя, как нужно сдавать экзамены? Давай мы с тобой не будем играть в партизанов и гестапо.

Лилечка удивленно вскинула брови и заглянула в глаза Никите. И увидела в них полное равнодушие к своей особе. Ее передернуло, и она поверила в «гестапо».

– Я действительно этого не знаю, – тихо сказала она. – Думаю, что и Лаврик этого не знал.

– Не понял, – бесстрастно обронил Полынов.

– Ты вообще в курсе, чем он занимался? – осторожно спросила Лилечка.

– Если бы был в курсе, меня бы здесь не было, – рассмеялся Никита, но тут же погасил улыбку. – Но общее направление его исследований мне известно.

Так что ложь от правды отличить сумею.

– А если тебе известно общее направление его исследований, то какого хрена ты удивляешься, что я ничего не знаю?! – возмущенно фыркнула Лиля.

– Фу, Лилечка, – опять поморщился Никита. – Раньше ты не была такой вульгарной. Давай все по порядку. Будто я олух царя небесного и не бельмеса не смыслю в генной инженерии. Что конкретно делалось на точке «Минус»?

– В том-то и дело, что конкретного направления исследования не имели, – все еще раздраженно сказала Петрищева. – Изучались спонтанные мутации организмов под воздействием био-СВЧ-генератора Цзян Канчена. Слыхал о таком?

Полынов кивнул.

– Ни о какой генной инженерии речи не шло, – продолжала Лиля. – Если генная инженерия базируется на строго научном подходе, когда рекомбинантная молекула ДНК целенаправленно конструируется из фрагментов донорских молекул ДНК с заранее известными функциями генов, то в опытах Лаврика все было основано на элементе чистой случайности. И Цзян Канчен, и Лаврик набрали во время экспериментов громадный фактический материал, но на вопросы: как, почему и каким образом происходит данная мутация, ответов не нашли. Если ты помнишь, именно против чисто «алхимического» подхода в исследованиях и выступил Петрищев на ученом совете в институте.

– Помню, – с умным видом кивнул Полынов, хотя, конечно, ничего не помнил. Другие интересы были у него в то время в Пущине. – Только это не объясняет, почему Петрищев вскоре переманил Лаврика в свою лабораторию, а затем военное ведомство взяло патронаж над исследованиями. Что-то у тебя ниточки в рассказе не связываются… Нигде в мире вояки не субсидируют исследования из чисто научного интереса.

Лилечка недовольно передернула плечами.

– Ты просил с самого начала, я тебе и рассказываю.

– Хорошо, молчу и слушаю, – согласился Полынов.

– Так вот, одна из серий экспериментов дала весьма любопытные результаты. Клетки хомячка, используемого в эксперименте в качестве реципиента, неожиданно помолодели.

– Да что ты говоришь! – все же не удержался от саркастического замечания Полынов.

– То и говорю, – спокойно сказала Лиля, но не преминула парировать колкостью:

– Ты действительно как ребенок. От жизни отстал, форму надев, что ли? Во многих лабораториях мира сейчас ведутся исследования по рекомбинации гена, ответственного за старение организма, а ты не в курсе? Или под дурачка косишь, как у вас в армии выражаться принято?

Похоже, армейская форма Полынова сбила ее с толку, и она, как и жители Каменки, принимала его за служивого – а значит, и все разборки последних дней считала чисто армейским делом. Полынов не стал ее разубеждать. Пусть ее. Сговорчивей будет.