Текст книги "Покаянные сны Михаила Афанасьевича"

– Однако одними запретами тоже не удастся ничего хорошего добиться, – слышу возражение от очень уж серьезного юноши в очках.

– Верно. Но вот позвольте вас спросить: можно ли давать свободу преступникам?

– Конечно нет.

– А людям психически ненормальным, скажем, буйнопомешанным?

– Думаю, что нет. До тех пор, пока не вылечат.

– Ну а теперь ответьте вот на какой вопрос. Можно ли давать свободу людям, для которых не существует нравственных ограничений, которые готовы лгать, давать взятки, выискивать любые способы, чтобы обойти закон и увеличить прибыль?

– Хотелось бы для начала понять, кто будет тестировать людей. И как определить, соответствует ли человек заданным критериям?

– Да нет, никого не надо проверять. Несовершенство человеческой породы – это факт неоспоримый.

– Но есть законы… – не унимается очкарик.

– За выполнением законов следят все те же люди. Те же в том смысле, что такие же.

– И что делать?

– Выход один: совершенствовать породу. А по мере ее улучшения предоставлять все больше свобод.

– И какие же ограничения свобод вы предлагаете?

– Да ничего я не предлагаю. Просто сомневаюсь в правильности того, что власти делают. А результат может оказаться весьма и весьма прискорбным.

– Вы скептик, каких больше не сыскать…

– Совсем наоборот. Нас слишком много.

Произнося эти слова, я обводил взглядом сидевших в этом зале, надеясь увидеть сочувствие или понимание в глазах. Не знаю, так ли это, но мне показалось, что говорил не зря.

На этом лекция закончилась. Кое-кто попросил у меня автограф. Кто-то предложил продолжить спор. Да я бы с удовольствием, но не сейчас. Дайте насладиться успехом после выступления! Однако одна студентка оказалась очень уж настойчивой. По виду я бы ей и семнадцати не дал, очень миниатюрная, но не в моем вкусе, к сожалению. Все уже разошлись, и вот Энжи, так она представилась, предлагает взять у меня интервью для их студенческой газеты. Увы, в России до этого так и не додумались. Ну что ж, хотя бы здесь…

Однако не успел я ответить на все ее вопросы, как за стенами аудитории послышались чьи-то взволнованные голоса. Распахивается дверь, которую я вроде бы не закрывал, и в аудиторию входят двое полицейских… Опять?! Да сколько можно? Что я еще тут натворил? И в чем причина этого визита?

– Сэр! Вам необходимо пройти в участок вместе с нами.

– Это еще зачем?

Спасибо Энжи, все дословно переводит.

– Сэр! Обвинения в сексуальных домогательствах вам предъявит прокурор. А пока вы вправе хранить молчание и…

Дальше последовала обычная процедура задержания. Ведут по коридорам – хорошо, хоть без наручников. Сзади Энжи семенит, на ходу пытаясь объяснить:

– Ведь ничего же не было…

– Вас, мисс, осмотрит врач. Не исключено, что обнаружит признаки насилия.

А я даже не знаю, что сказать. Это же сколько можно? Что я им – мальчик для битья? Или, может быть, засланный казачок из погрязшей в разврате и анархии России?

В участке мне предложили ознакомиться с неким документом:

«Жители района Гринвич-Виллидж считают своим долгом выразить возмущение безобразным поведением заезжего русского писателя в стенах Нью-Йоркского университета. Его попытку склонить к развратным действиям студентку мы расцениваем как вылазку враждебного нам существа, как плевок в лицо американской демократии. Оставляя в стороне сущность его выступления перед студентами университета, выступления лживого и клеветнического, выставившего уважаемых людей в самом неприглядном виде, мы выражаем крайнее удивление позицией администрации университета, допустившей это мероприятие. Мы также уверены в том, что таким людям, как Михаил Покровский, не место в свободной демократической стране и более того – на всем Американском континенте. Мы ожидаем от администрации университета заявления об отмежевании от действий писателя-клеветника, писателя-развратника. От имени тысяч жителей района мы спрашиваем: куда идет Нью-Йоркский университет – к свободе или к пропаганде секса и насилия?»

Под этими словами было несколько десятков подписей. Когда только успели их собрать?

После допроса очутился в камере. О чем ночью передумал, лучше бы не вспоминать…

А вот наутро меня вызывает полицейский чин и говорит:

– Сэр! Вы должны покинуть территорию Соединенных Штатов и ближайшим рейсом вылететь в Европу. Если бы не вмешательство влиятельных лиц, все могло быть много хуже. Я должен проводить вас в аэропорт.

Уже в самолете Поль раз сорок извинился за этот инцидент. А в завершение, когда мы по глоточку выпили, сказал так:

– Надо же понимать, кому и что можно говорить. Одно дело – спорить с Джоном или же со мной. Но вот когда речь идет о подрастающем поколении – с ними так нельзя. Надо же щадить их неокрепшее сознание.

В ответ я только глубоко вздохнул. А Поль продолжал меня воспитывать:

– Ох, и досталось мне от Джона! Знал бы ты, чего мне стоило его переубедить. Узнав об этом инциденте, он сказал: «Да так этому блаженному и надо!» Когда же я пояснил, что под угрозой фильм, в который вложено немало денег, Джон смилостивился… Только поэтому ты здесь.

Честно говоря, мне на все на это было наплевать. Словно бы вычеркнул уже из памяти. И даже уверен был, что никогда об этом ничего не напишу и никому рассказывать о своих злоключениях не стану. А задумался я вот о чем. Вот так когда-то, но только в грузовом отсеке самолета тело Киры возвращалось из Америки назад, во Францию, в Сен-Женевьев-де-Буа, чтобы упокоиться под мраморной плитой на русском кладбище. Ну вот и я лечу, словно бы вслед за ней, словно бы пытаюсь ее догнать, чтобы сказать что-то очень важное. Но так уж происходит, что не успеваю, что всегда опаздываю. Увы, даже в Нью-Йорке не сбылось.

Нет, правда, этот город не по мне. Прав был Хемингуэй: жить там просто невозможно.

26

Вскоре после возвращения в Париж я написал сценарий. Впрочем, это слишком громко сказано, поскольку написал нечто среднее между сценарием и расширенным синопсисом. Однако выяснилось, что поторопился. И дело было не в том, что новичок, сроду ничего не писавший для кино. Причина оказалась не во мне, совсем в другом.

А дело в том, что Поль нашел режиссера не в Париже, как я предполагал, а по каким-то неизвестным мне причинам – в Москве! Я был изрядно удивлен, даже слегка обескуражен, поскольку успел посмотреть немало здешних фильмов и даже составил достаточно высокое мнение о мэтрах французского кино. Увы, все старания впустую!

Настал день, когда этот самый режиссер прилетел в Париж. В гостинице «Роял Монсо», на четвертом этаже, в шикарном номере deluxe должно было состояться собеседование. Имя у режиссера оказалось не простое, во всяком случае, для моего слуха непривычное – Илиодор. Я знал, что было время, когда в моде были довольно странные имена – Владлен или, скажем, Сталина, с ударением на последнем слоге. Из каких составных частей сложилось это имя, так и не сумел понять, в голову лезла только всякая чепуха вроде «Лио дорогая». Хотя не исключено, что смысл запрятан в этом «или» – как некий символ всегдашнего сомнения, без которого не мыслит жизни потомственный интеллигент.

Да бог с ним, с именем, был бы человек хороший! Но тут ведь самое загадочное не в происхождении имен – неясно было, как следует обращаться к этому приезжему по имени. Возможно, Эльдар? А вдруг обидится? Чуть позже я придумал ему прозвище, так было для меня удобнее. Но пользовался им, только в очередной раз проклиная себя за то, что ввязался в эту авантюру.

Когда мы с Полем в условленное время приехали в отель, Илиодора в номере не оказалось, и мы спустились в бар. Там мое внимание сразу привлек усатый и не возрасту лысоватый господин с удивительно располагающим лицом вагонного кондуктора или начальника поездной бригады. Так и хотелось его спросить: «А я вас раньше не встречал на Курском вокзале или в поезде Ташкент – Москва с двумя чемоданами, набитыми чарджоускими дынями?»

Лоб «бригадира» был настолько изрезан поперечными морщинами, что впору было высаживать рассаду, если бы не зимняя пора. Видимо, чрезмерное умственное напряжение не прошло бесследно для не слишком приспособленного для размышлений организма. Так в общем-то бывает – здоровый увалень вместо того, чтобы взять в руки кирку или совковую лопату, берется за дело, которое ему не по плечу. Главное для него, чтобы престижно было и чтобы впечатление на публику производило. Как он достиг успеха – особый разговор. Скорее всего, дело тут не в нем – во вкусах публики. Не знаю, так ли это было, однако не припомню случая, когда бы меня первое впечатление подвело.

Тем временем «бригадир», расположившись у стойки бара, нашептывал что-то на ухо хорошенькой девице, а она попеременно то похохатывала, то краснела, отчего настойчивость подвыпившего ухажера приобретала и вовсе непристойные черты. Из-под распахнувшейся рубашки выглядывала полосатая майка, ремень сам собой сполз вниз с объемистого живота. Еще немного, и могло произойти непоправимое… По счастью, тут вмешался Поль.

Пока они троекратно лобызались и говорили друг другу комплименты, я попытался представить себе, что можно от этого ловеласа ожидать. Фильмов его я не смотрел, то есть если даже видел, то наверняка до конца не досидел, поэтому и впечатление не берусь составить. К тому же, как я уже сообщил, личность эта мне сразу не понравилась. Но отчего у Поля такое предпочтение? Неужто не нашлось другого? Это вряд ли. Разве что общие интересы или близкое родство.

Примерно так оно и оказалось. Позднее мне не единожды приходилось слушать про дружбу двух семейств еще в благословенные времена, в годы расцвета императорской России, – совместные пикники, катание на велосипедах, что-то там про дворянское собрание. Кстати, глава одной семьи был губернский предводитель, другому куда меньше повезло – пришлось ограничиться уездом. Я тут усвоил лишь одно – что оба моих собеседника потомки предводителей. Вот ведь подфартило!

К этому времени Илиодор роман мой прочитал. Я предложил сразу, не откладывая в долгий ящик, обсудить сценарий, но не тут-то было. Первое, что я услышал от него по делу, – «неправдоподобно!». Так он аргументировал свою позицию не раз, постепенно я к этому привык. А удивляло то, что Поль, прежде восхищавшийся романом, в основном помалкивал.

– Нет, ребята! Так дело не пойдет, – возражал Илиодор, сверкая великолепными белыми зубами. – Княгиня не могла запасть на этого военврача. Какой-то плюгавый костоправ неизвестного происхождения… Вы бы еще кучера в постель ей подложили! Давайте-ка сделаем из него графа или, на худой конец, потомка какого-нибудь знатного дворянина, бежавшего в Россию от Французской революции. Это было бы в самый раз!

Ну, я, конечно, ни в какую! Все должно быть только так, как написал. А мне в ответ очередное возражение:

– Я по своему богатому опыту точно знаю, что знатная дама не способна просто так взглянуть на мужика, будь он хоть семи пядей во лбу. Даже если мордашка у парня привлекательная. Даже если фигура у него, например, как у меня. – Тут он постарался втянуть в себя живот и расправил плечи. – Нет, братцы, все это ерунда! Если физиономия не промелькнула в «ящике» хотя бы десять раз, парню не светит ни фига! – Это «ни фига» он произнес особенно отчетливо, буквально по слогам, видимо считая эти слова самым веским доказательством.

Я возразил:

– Но телевизора не было в то время…

– Тогда каждый день в течение месяца в газетах. И непременно в светской хронике, чтобы княгиня могла заранее для себя решить – спать ли с ним или не спать.

– Но при тогдашнем качестве фотографий…

– Ну, парни, вам не угодишь! – Илиодор всплеснув руками, умолк. Надо полагать, подыскивал другие варианты.

А я тем временем гадал, куда может завести нас подобный разговор и не придется ли огорчить Марину после этой встречи. Да потому что вся затея, в сущности, ради нее. Ну что поделаешь, если по душе Марине карьера драматической актрисы?

Илиодор тем временем созрел:

– Сделаем так. Пусть они будут знакомы еще с детства. Он, кстати, мог бы тогда быть сыном кучера или, если не нравится, пусть станет сыном дьячка из деревенской церкви. Позже, благодаря милости ее отца, получит образование, окончит университет. И вот через много лет они встречаются совершенно неожиданно в том самом переулке. Кстати, дался вам Обухов! Почему бы не перенести встречу поближе к Патриаршим – там есть прекрасная натура. Вот, скажем, Малый Козихинский переулок – чем не подойдет?

Я в принципе был не против, пусть будет сын дьячка. Мог бы согласиться и на то, что еще в детстве у них возникло взаимное влечение. Но отказаться от Обухова переулка я не в состоянии! Так и сказал:

– Если без Обухова, тогда я пас.

Тут уж Поль не выдержал:

– Ну, в самом деле, хоть ты и режиссер, но выдвигаешь слишком уж завышенные требования. Тогда весь роман придется заново переписать.

– Ёксель-моксель! При чем же тут роман?! – вскричал Илиодор. – Да плевать мне на роман! Делайте с ним что захотите! Но я не способен ставить неправдоподобное кино!

Я бы уточнил: все несколько иначе – этот «бригадир» не способен ставить абсолютно ничего! Не исключено даже, что мы по-разному это слово понимаем. Ставить… Кстати, та смазливая девица из бара, может быть, она бы ему для дела подошла…

Наконец, почувствовав, что спор заходит слишком далеко, Поль предложил пообедать, а затем с новыми силами продолжить разговор. Да я в общем-то не возражал.

И вот мы уже в роскошном зале ресторана. Собственно говоря, здесь, в отеле, буквально все утопает в роскоши. Величественный стиль выдержан во всем – от туалета до покоев, в которых жили министры, генералы…

– Вы знаете, господа, в моем номере после войны останавливался сам Чарли Чаплин. Очень это приятно и символично. – «Бригадир» просто упивался значительностью собственной персоны.

А я бы так ему сказал: не думаю, что тебе это поможет. Однако снова промолчал. Пока есть аппетит, пока есть такая уникальная возможность – тесть Поля, Джон, оплачивал расходы, – надо набираться сил, а то ведь этот «бригадир» способен столько кровушки попить… Да десять Дутовых с Перчаткиным на такое не способны!

Пока он разглагольствовал, я молча доедал десерт. И тут подумал вот о чем. Ну до чего же странные коленца выделывает иной раз судьба! Отель располагался на авеню Ош, в двух кварталах от парка де Монсо и, самое главное, от улицы Дарю, где жила когда-то Кира. Ну кто поверит, что это чистая случайность? Судьба, опять судьба! Куда она ведет, я этого не знал, но вот сейчас привела меня сюда, в компанию с зятем финансиста и с известным режиссером, которому приглянулся именно отель «Роял Монсо».

Есть, впрочем, и простое объяснение этому событию. Говорят, что православие в России нынче снова входит в моду, а потому появление маститого приезжего из Москвы именно здесь, неподалеку от собора Александра Невского, никого не удивит. Надо же приличия соблюсти, поставить свечечку, пожертвовать малую толику доходов на добрые дела. А там самое время попросить, чтоб кое-какие грехи заодно уж отпустили…

В общем, как ни крути, приходится признать – от «бригадира поездной бригады» мне не спастись. Уж раз решил вписаться в это дело – так стисни зубы и терпи! Обманывай, юли, но добивайся своего – да, вроде бы это мне советовал профессор.

Прошло три месяца. Если б не Марина, даже и не знаю… наверное, мог бы ноги протянуть. Бесчисленные доработки, нуднейшие согласования, споры чуть ли не на грани международного скандала. Илиодор использовал любую возможность, чтобы доказать, будто я не так все написал, что бездарь, неуч, не способный соорудить приемлемый сценарий. Хотел даже выписать сценариста из Москвы, однако Поль настоял на том, чтобы меня оставили в покое. Только какой уж тут покой, когда придирка за придиркой, да еще при каждом случае следует намек на не вполне достойное происхождение. Что тут скажешь? Иной раз готов был даже согласиться. Ну виноват! Как есть, ваше высокоблагородие, виноват! Виноват в том, что рожей вот не вышел, что сын деревенского дьячка.

И как только красавицу дворянку ухитрился соблазнить? Каюсь! Каюсь! Да я готов вынести любое унижение, только, барин, не губи! Только позволь дождаться того чудного мгновения, когда наш фильм выйдет на экраны. И что особенно хотелось видеть, два имени в титрах – Марины и мое. Не важно, что там будет всего лишь псевдоним – да по большому счету это пустяки! Была бы честь, а уж заслуги как-нибудь поделим. Так я рассуждал, так успокаивал себя. И все бы ничего, если бы однажды не случилось то, чего не ожидал, не мог и помыслить о таком, никак не мог предвидеть.

Для съемок загородных сцен рассматривалось несколько вариантов. Во-первых, замок Монт-Роял близ Шантильи, всего лишь в получасе езды на север от Парижа. Прелестное сооружение, когда-то вроде бы охотничий домик, но по моим понятиям – огромный дом. Затем Шато-Десклимон, где-то между Шартром и Версалем. И наконец, Шато-дю-Кло-Люсе недалеко от замка Амбуаз – но этот располагался подальше от Парижа, в долине Луары, недалеко от Тура. Первые два из упомянутых мной замков в последние годы были переоборудованы под отели, что могло вызвать некоторые затруднения при съемках – кто знает, как отреагируют на это постояльцы? А перспектива выложить кругленькую сумму за аренду всей территории на два месяца – Поля это никак не возбуждало. Но дело даже не в деньгах.

Как только мне показали фотографии замка Кло-Люсе, я понял – вот оно! Да, конечно, это поместье имело мало общих черт с карачевским имением родителей Киры, однако найти во Франции нечто подобное оказалось невозможно. В России же имения камергеров и князей были доведены до такого состояния, что хоть плачь! Или жди десять лет, пока отреставрируют, и неизвестно, на какие деньги. Но вот что меня привлекло – замок Кло-Люсе почти один в один являлся копией усадьбы Ивановское, находившейся во владении князей Козловских. Правда, здесь было сочетание белого камня и красного кирпича, в то время как в Ивановском все здания побелили в традициях того времени. И все-таки даже внешнее сходство здесь не главное, поскольку выяснились обстоятельства более существенные.

После того как покопался в справочниках, вот что обнаружил. В замке Амбуаз, перестроенном под королевскую резиденцию, в конце XV века жил будущий король Франции из рода Валуа. Однако, на мой взгляд, куда больший интерес, чем сам Франциск I, представляет его сестра, известная всем Маргарита Наваррская. Удивительно красивая женщина, чем-то напоминающая Мону Лизу. Весьма образованная к тому же, из-под пера ее вышло несколько довольно популярных среди высшей знати книг. А если учесть, что по соседству, в замке Кло-Люсе, провел последние годы жизни сам великий Леонардо, почетный гость французского короля, тогда просто не остается никаких сомнений. Да, только здесь!

Тут я подумал вот о чем. Илиодор кичился тем, что жил в тех же покоях, что и Чарли Чаплин. Должно быть, это придавало ему силы, внушало убеждение в собственной правоте – да потому, что других-то аргументов просто не было! Честно говоря, если великого Чарли воспринимать только как актера, я бы отчасти согласился с этим выводом – все «бригадиры» отличные комедианты, как на подбор, особенно когда приходится играть себе подобных. Но вот ведь и меня привлекло то обстоятельство, что жил здесь когда-то Леонардо. Почему? Что мне с того, что спал на той же кровати, что и он, – если кровать, конечно, сохранилась? А не в том ли дело, что в жизни Леонардо тоже была несчастная любовь?

Увы, история подлинных свидетельств на этот счет не сохранила. Напротив, бытует мнение, что женщинам предпочитал он мальчиков или мужчин. Но в чем причина? Откуда вдруг такой излом? Ведь ясно же – не вполне эквивалентная замена! На мой взгляд, объяснение может быть в одном – сначала страсть, безумное влечение, а затем неожиданный разрыв. Ну словно бы ножом по сердцу полоснули! Я в качестве спасения выбрал морфий, а вот он…

Впрочем, все это лишь домыслы. Но есть что-то общее в том, что случилось с ним и произошло со мной. То общее, что заставляет по-новому взглянуть и на роман, и на сценарий.

27

Когда работаю, я забываю обо всем. Не слышу, не вижу ничего – лишь чистый лист бумаги и привычный скрип пера. Да хоть из пушки пали – не обращу внимания! Но вот проходит время, чувствую, что мысль уже не так резва, что оскудело мое воображение… Нужен отдых. Тогда брожу по замку, разглядываю лепнину потолка, шикарное убранство залов. Мысль отдыхает, а образы возникают и накапливаются в голове как бы сами собой, без моего участия.

Вот прохожу мимо одной из комнат. Дверь приоткрыта. Даже не знаю, зачем я заглянул. Там у окна стоял Илиодор, а рядом с ним Марина. Можно было подумать, что высматривают что-то интересное в саду или обсуждают очередную мизансцену. Чуть притворил дверь, чтобы меня не видели, стою, смотрю и слушаю.

– Ну вот, опять он что-то пишет. Я рад, что его здесь нет. Мне нужно с вами поговорить, Марина.

– О чем? Ну говорите.

– Не знаю, как начать. – Илиодор словно бы в растерянности поводит взглядом по сторонам и неожиданно бухается перед Мариной на колени.

– Что с вами? – вскрикивает Марина.

– Единственная! С тех пор как ты поселилась здесь с этим стареющим жлобом, жизнь потеряла для меня прежний смысл… Работаю, ем, пью, а думаю только о тебе… Я засыпаю и просыпаюсь с одной мыслью: лишь бы тебя увидеть, лишь бы обнять эти нежные плечи, прикоснуться к твоим коленям. – С этими словами Илиодор прижался лицом к ее ногам и, обхватив их, попытался повалить Марину на диван…

– Перестаньте! Что вы делаете?

Марина вырвалась и теперь стоит, с недоумением глядя на Илиодора.

– Ты ангел! Ты отрада для моей души… – твердит Илиодор, продолжая ползать перед Мариной на коленях. – Ах, если б ты знала, как я страдаю от мысли, что рядом со мной в этом же доме ты, в одной постели с этим бездарем. Зачем он тебе? Отдайся мне, и я сделаю тебя счастливой!

– Илиодор, вы, наверное, пьяны!

– Дорогая, ненаглядная!

– О господи! Помогите! Куда все подевались?

Марина оглядывается по сторонам – мне даже показалось, что меня увидела. Я отшатнулся от двери. А между тем все только начиналось…

– Я тебя хочу! – что есть мóчи завопил Илиодор, стоя на коленях. – Ну пожалуйста! Хотя бы один раз. Что тебе стоит? А у меня будет божественное воспоминание на всю оставшуюся жизнь. – Произнося эти слова, «бригадир» вскочил с колен, расстегнул брючный ремень и стал стягивать штаны.

– Илиодор! Вы с ума сошли! Опомнитесь! Сейчас же прекратите! Как вы можете?! – Эти слова Марина выкрикивала уже на бегу, пытаясь увернуть от его объятий. Если бы не спущенные штаны…

Возможно, следовало бы написать, что на меня нашел столбняк, что ноги внезапно приросли к полу. Но это же неверно! Столь же нелепым кажется предположение, будто я был заворожен тем, что увидел там, за дверью. Опять же нет, потому что всякое со мной бывало! Отчасти в оправдание могла бы возникнуть мысль, что вот будто бы Марина способна отдаться чуть ли не любому, даже этому похотливому козлу. Не стоило также забывать о том, что подобное зрелище обычно привлекает ожидаемым итогом, когда наконец-то парочка уляжется в постель. Но нет, еще раз нет! В случившемся на моих глазах меня интересовал вовсе не процесс, тот самый, что принято теперь называть емким словом action, но мое собственное отношение к тому, что происходило на моих глазах. Я словно бы со стороны пытался рассмотреть, как поведу себя в этих обстоятельствах я. Я! А вовсе не Марина.

Понятное дело, когда видишь, как озабоченный субъект носится по комнате за твоей подругой, это не повод для того, чтобы заниматься анализом особенностей своего мировосприятия, то есть наличия или отсутствия неких предрассудков. Однако же чем дольше это продолжалось, тем более желанной становилась для меня Марина, словно бы страсть, как зараза, постепенно переползала от этого придурка на меня, захватывая все более обширные области в моем мозгу. И вот когда я убедился в том, что больше это держать в себе нельзя, мне ничего другого уже не оставалось, как, внезапно распахнув дверь, схватить пробегающую мимо Марину за руку, рвануть к себе и тут же захлопнуть дверь, для надежности прислонившись к ней спиною.

Марина стояла передо мной, не произнося ни слова, часто дыша. И только смотрела на меня какими-то дикими, бессмысленными глазами. Однако всего того, за чем я некоторое время наблюдал, словно бы уже и не было. То есть попросту не происходило никогда. Так спасшемуся после жуткой катастрофы услужливое подсознание сообщает: «А ведь и не случилось ничего! Ни многочисленных жертв, ни пострадавших. А если не было, так и переживать особенно не стоит». И в самом деле, единственное, что теперь заботило меня, – это страсть и требующее action неудержимое желание…

Жизнь вообще штука довольно-таки комическая временами.

А вскоре после этого между мной, Илиодором и Полем случился любопытный разговор.

– Нет, ребята, так дело не пойдет, – снова стал качать права Илиодор. – Конечно, Марина хороша собой, однако француженка не может играть русскую княгиню.

– Ну что ты говоришь! – возмутился Поль. – Кому же, как не ей, она ведь княжеского рода, ее прадедушка – самый настоящий князь…

– Да ладно, зрителю до лампочки все эти причиндалы. Тут нужен дар божий! Тут нужна настоящая актриса, а не девица с родословной. Короче, я настаиваю на замене.

– Но как же быть? – Поль готов уже подчиниться диктату режиссера. – Где нам ее искать? Опять же сроки поджимают…

– Да незачем далеко ходить. – Илиодор вынимает фото из бумажника. – Вот, в центре, это я. А как вам та, что с краю, пухленькая?

– Послушайте, вы что же, считаете, что в нее можно без памяти влюбиться? – Я поражен таким примитивным пониманием своего сценария.

– А почему бы нет? Сами же говорили, что подоплека этой связи в том, что наш герой желает приобщиться к аристократическим кругам.

– Это всего лишь мысль. Но ведь была еще любовь! Если бы все дело было в том, что не сбылись подобные желания, стоило ли садиться на иглу? Да и к тому же после октябрьских событий о какой аристократии можно говорить?

– Как это о какой? – Илиодор нежно гладит фотографию. – Ну ладно, хрен с вами! Не годится пухленькая, могу вам предложить другую. Там все как надо – актриса в третьем поколении, чуть ли не римский профиль, глаза как Тихий океан. К тому же русская, без кровосмешений. Но если и тогда…

– Согласен. – Поль смотрит на меня, я вижу, что эта канитель ему изрядно надоела. – Вызывайте, я дорогу оплачу. Посмотрим, что за дива.

А через два дня к дверям замка подкатывает такси. Выходит довольно стройная брюнетка. Я бы не сказал, что с римским профилем, но в общем-то вполне приемлемо. Смотрю, приглядываюсь… И что я вижу? Это же Екатерина, та самая, которая пыталась уговорить меня отдать театру пьесу. Когда брюнеткой стать успела? Вот потому только сразу не узнал. Ну что ж, если учесть, что темные волосы были и у Киры…

– Вам к лицу даже этот цвет волос.

– Ах, это вы? Я так и предполагала, хотя не успела прочитать сценарий. – Катя улыбается.

– Ну вот, теперь прочтете. Впрочем, вас уже предупредили? – Я намекаю на то, что ничего еще не решено.

– Да, да! Я знаю, что будет конкуренция. – И смотрит с сомнением, даже с надеждой на меня. – Надеюсь, вы не против?

– Против чего?

– Ну, там посмотрим, – говорит Катя. – Если позволите, я с дороги освежусь.

Уходит. А я думаю, что будет, если Илиодор с ней переспит? Какие еще муки предстоит мне вытерпеть, чтобы Марина получила роль княгини? Да надо ли мне все это?

Вот прозвучал гонг. Это означало, что через полчаса обед. С него-то все и началось.

Когда две симпатичные девицы оказываются за одним столом, внимание рассеивается. Трудно решить, кому стоит больше уделять внимания. Заговоришь с одной – обидится другая. Станешь по очереди комплименты раздавать – рискуешь получить сразу двух врагов вместо одного. Так ничего и не решив, уткнулся в тарелку с консоме, отдав все остальное на волю случая…

Вот подали десерт, а за столом уже собирается гроза.

– Я слышала, в Москве сейчас проблемы с едой, – говорит Марина, обращаясь к Кате. – На полках в магазинах ничего, только гуманитарная говядина…

– Вовсе нет, – отвечает Катя. – Проблемы в прошлом. Когда есть деньги, можно многое себе позволить.

– Ах, вот в чем дело! То-то вы заметно пополнели.

– С чего вы взяли?

– Не знаю, как у вас, а здесь с такой фигурой можно получить разве что роль мамаши Кураж, да и то где-нибудь в глухой провинции.

У Кати, кажется, кусок пирога застревает в горле. Вот поперхнулась, извиняется, выходит из-за стола.

– Марина, ну зачем ты так? – Вижу, что Поль огорчен, ему ни к чему подобные проблемы.

Илиодор закуривает сигарету и чему-то улыбается, а я не знаю, что сказать. Все потому, что и Марина дорога, но Катя тоже не чужая. Хоть и не пили с ней на брудершафт, но есть приятные воспоминания – признаюсь, я уже тоскую по Москве.

А вечером Катя прибегает вся в слезах.

– Зачем только я сюда приехала?

– Да полно вам…

– Я никому здесь не нужна! И роль княгини вовсе не мне была обещана…

– Послушайте, Катя! Даже если вам не достанется эта роль, в сценарии есть много других интересных персонажей…

– Да-да! Мне только роли Маргариты Карловны и не хватало, – плачет. – Завтра же уеду!

– Ну погодите. Что-нибудь вам подберем. К тому же неразумно отказываться от бесплатного отдыха во Франции. Вот будет перерыв в работе, съездим с вами в Париж, развеемся немного.

– А я не хочу! Ничего мне этого не надо. А тут еще этот ваш Илиодор чуть ли не сватается…

– Ну что поделаешь, бабник. Такая уж порода.

– Был бы не женат…

– Да что вы, Катя? От вас такого я никак не ожидал. – Я и вправду удивлен.

– А почему бы нет? Не первая и не последняя…

– Но как же ваш худрук?

– Ой, да какая на него надежда? Крохотный театрик на двадцать мест. Сцена занимает половину зала.

– Ну, тут решайте сами. Но будь я женщиной, я бы за него… Нет, правда, даже под угрозой, что жизнь закончу под трамваем!

Просохли слезы. Вот уже смеется…

А я подумал: как странен этот мир! Как непоследовательны те, что делают его прекрасным для мужчины! Сегодня слезы льет из глаз, а завтра будет насмешничать и надо мной, и над Мариной. Уж я-то знаю, ночь не будет спать, а непременно придумает что-нибудь к утру.

Но где-то за полночь раздался стук в дверь моей спальни. С Мариной мы так не договаривались. Она почему-то не хотела признаваться в нашей связи Полю, и потому встречались мы только изредка, когда он уезжал по своим делам. Так что никаких догадок по поводу ночного визитера не было.