Текст книги "Частная армия Попски"

Баланс после схватки вышел таким:

– две вражеские бронемашины сожжены;

– потери врага неизвестны (если они вообще есть, хотя Юнус заявил о двоих убитых);

и

– двое наших в плену (один тяжело раненый);

– трое пропали;

– пять грузовиков потеряны, из них три захвачены врагом.

Наша экспедиция в Тунис отменяется.

В целом, я не жалел о случившемся. Уотерсон показал себя с лучшей стороны. Петри выдержал испытание, многому научился, и теперь его можно было считать настоящим членом отряда. Мы избавились от Бинни, оказавшегося слабаком. Так, шаг за шагом, PPA и будет укрепляться.

На следующий день я договорился с нашими арабскими друзьями, которых мы встретили накануне боя, что они порыщут по холмам и найдут отставших троих родезийцев. Конечно же, арабы их отыскали и через неделю на верблюдах доставили в Хун. Мы же отправились к Швейрифу, расположенному в восьмидесяти километрах от предыдущей экстренной точки рандеву.

Хендерсон умер, не доехав до госпиталя в Триполи. Бинни был полностью здоров, но оказался в госпитале, где его и нашли, когда наши войска взяли Триполи. Он просил разрешения вернуться в PPA, но я не взял его.

Глава IV
Боб Юнни под обстрелом

В вади возле Швейрифа мы прокрались, поджав хвост, и обнаружили там что-то вроде генеральной ассамблеи LRDG, на которой, к счастью, на нас милосердно никто не обратил внимания. Никогда я не видел столько патрулей в одном месте: кто-то уже уезжал, кто-то выдвигался в Хун, куда перебрался из Заллы главный штаб.

На второй день на своем «вако» прилетел Прендергаст. Выслушав наши доклады, он заметил: «Так себе вышло, верно?» – крайне жесткая отповедь, по его меркам. Но у нас не было времени жалеть о былом, потому что война продолжалась. В тот же день 8-я армия атаковала Роммеля в Буйрате и через две недели планировала достичь Триполи, поэтому ей срочно требовалась информация о Маретской линии. Ник Уайлдер, который как раз возвращался из экспедиции, уже радировал, что нашел в хребте Нефуса проход, подходящий для «хука слева» Монтгомери – километров на шестьдесят севернее Дехибата. Теперь предстояло разведать местность к северу от «бреши Уайлдера» и проложить там маршрут, по которому пройдет не только летучий отряд LRDG, но и целая танковая дивизия. Требовалось также, не теряя времени, изучить укрепления между Матматой и Джебель-Тебакой: через считанные недели в этой пустынной местности обоснуются части Роммеля, и рыскать там станет опасно.

Топливные склады были заложены вдоль границы с Тунисом и в Таузаре – оазисе в южном Тунисе, который находился под контролем французских войск в Северной Африке (они теперь без особого энтузиазма сражались на нашей стороне). Чтобы обустроить склады, Джейк Изонсмит летал в штаб 1-й армии в Алжире и вернулся оттуда с кучей невероятных баек. Одна из них, неизменно вызывавшая недоверчивый смех у любой аудитории, гласила, что офицеры в 1-й армии носят галстуки: «А мечи они не таскают с собой? Может, еще и арбалетами вооружены?»

Эти склады позволяли нам достичь Туниса, сохранив собственные запасы непосредственно для операций; 18 января PPA в полном составе и со всем снаряжением отправилась на задание совместно с новозеландским патрулем лейтенанта Тинкера. Я получил приказ идти с ним до Ксар-Гилане, оазиса в Тунисе, в пятистах километрах, и сообща разведать дорогу к Маретской линии, а затем собрать информацию о самих укреплениях между Матматой и Эль-Хаммой. После выполнения задачи моя разведывательная миссия завершится и я буду волен действовать по своему усмотрению по всей территории за Маретской линией, стараясь на основе полученных на месте данных нанести врагу максимальный урон. Задумавшись о возможных встречах с офицерами в галстуках, я попросил выдать мне приказ в письменной форме, а также заверить его подписью и печатью (неслыханная у нас процедура), после чего отправился за советом к моему старому другу Биллу Шоу, офицеру-разведчику из LRDG. Капитан Шоу, как и я, до войны в армии не служил. Он работал археологом при палестинской администрации и прослыл опытным путешественником по пустыням. Начинал он на верблюдах, а потом присоединился к Багнольду в первых автомобильных экспедициях к горе Увейнат и Гильф-аль-Кебиру. Его имя часто встречается на картах тех мест: пунктирные линии с пометкой «Шоу 1935» – свидетельство его изысканий. В рядах LRDG он служил со дня ее основания. О пустыне, ее топографии, обитателях (как нынешних, так и прежних) и специфике боевых действий в ней он знал больше, чем кто-либо в мире, и с легкостью мог рассказать, что́ с самого первого дня делал каждый патруль, куда и в каком составе перемещался. Билл обладал феноменальной памятью, и, хотя в последнее время не имел возможности выходить на задания, благодаря своим удивительным способностям он описывал маршруты или ориентиры так, будто сам там побывал. Билл знал пустыню даже лучше арабов: его заносило в такие места, куда их нога никогда не ступала.

Южный Тунис

Мне хотелось расспросить его о Южном Тунисе. О топографии Билл рассказал не больше, чем гласила карта, поскольку никто из нас в тех местах не бывал. Однако он посоветовал отказаться от идеи пересечь Большой Восточный Эрг: моим грузовикам проехать там будет еще сложнее, чем по пескам ливийского Песчаного моря. Также он рекомендовал не доверять тунисским арабам, которых считал нелояльными из-за их давней вражды с французами. Полученные сведения меня огорчили: я рассчитывал устроить в Восточном Эрге неприступный и недоступный лагерь и создать сеть арабских информаторов, подобную той, что была у меня в Киренаике. Я искренне надеялся, что мой друг ошибается.

Предполагалось, что мы встретим Ника Уайлдера на обратном пути с его задания, чтобы он передал нам свежую информацию о местности, где проводил разведку, – южной части зоны наших действий. Меня предупредили, что там же, возможно, будет действовать SAS, но их маршруты и цели никому неизвестны, потому что Дэвид Стирлинг тщательно оберегает свои секреты и предпочитает не раскрывать намерений потенциальным конкурентам.

Стирлинг, молодой, высокий, привлекательный и энергичный, воплотил в себе (вопреки своей природной скромности) романтического героя войны на Ближнем Востоке. Он создал и обучил первый полк SAS – сначала для воздушно-десантных операций, а затем для наземных боевых действий на джипах. Перед битвой в Эль-Аламейне Стирлинг и Мэйн со товарищи громили немецкие аэродромы, а после сражения сеяли панику среди отступающих войск противника. Беззаботный и не ведавший страха, он заражал своих людей преданностью делу и вел навстречу захватывающим приключения. Где мы брели, он гарцевал.

Через несколько недель его взяли в плен возле Габеса, и до конца войны он оставался во вражеских застенках.

Юнни привел из Заллы арьергард PPA, а еще к собранию в Швейрифе присоединился Хантер, с которым прибыли наш Локк и его спутники. Таким образом, в результате ряда совпадений наша маленькая команда воссоединилась, и из Швейрифа мы выдвинулись в полном составе.

Мы лишились Бинни, попавшего в плен в вади Земзем, но получили сильное пополнение, увеличившее численность наших офицеров на пятьдесят процентов: в Залле мы нашли Жана Канери, нашего третьего офицера. Когда мы покидали Каир, Канери вместе с Чепмэном, моим товарищем по Джебелю, топил вражеские корабли в бухте Бенгази. Их метод заключался в следующем: ночью вплавь добраться до цели с пристегнутой к груди специальной миной (их прозвали «блюдцами»), отстегнув, укрепить ее на корпусе судна ниже ватерлинии (благодаря встроенным магнитам мины легко притягивались к стальным корпусам), запустить часовой механизм, вернуться на берег и, переодевшись, уйти через город за шестнадцать километров в тайное убежище среди холмов. В назначенный момент мина взрывалась, создавая в корпусе метровую дыру, и судно шло ко дну.

Освобождение Бенгази положило конец этой изнурительной деятельности. Опасаясь, что его снова перехватит хиреющая Ливийская арабская армия и откомандирует обратно в Каир, Канери решил, наоборот, двинуться вперед. 8 января он оказался в Эль-Агейле, когда туда из Заллы как раз прибыл пополнить запасы конвой LRDG. Когда-то Канери несколько месяцев провел в этом подразделении и нашел там немало друзей. Пообщавшись с ними, он узнал, что в Залле базируется PPA, закинул свои пожитки в кузов одного из грузовиков и через два дня явился к Бобу Юнни.

Бойцы SAS и Дэвид Стирлинг (справа)

Канери (мы произносили его фамилию как Кэнери) был французом. Его, артиллериста в звании сержанта французской армии, в день объявления войны отправили в Сирию, а после падения Франции он дезертировал и поехал в Каир, где провел часть своего детства и имел множество друзей. Там он записался в британскую армию и, поучаствовав в Абиссинской кампании, был отправлен в Ливийскую арабскую армию. Канери получил диплом юриста в Сорбонне, но уже два года носил мундир и не занимался юридической практикой. Он присоединился к нам в возрасте двадцати шести лет и на тот момент довольно скверно говорил по-английски.

Теперь у нас было два идеальных, с моей точки зрения, офицера: опытных и несгибаемых человека, связанных тесной дружбой, взаимопониманием и общностью целей. Наши взгляды не совпадали, но, можно сказать, дополняли друг друга. Юнни сочетал деловитость с залихватской, почти романтической отвагой, что придавало нашим начинаниям яркости и воодушевляло бойцов. Канери, жесткий и даже циничный, обладал мужеством и хладнокровием, а также был крайне изобретателен: его любили и боялись – и повиновались ему. Француза отличала страстная любовь к точности и аккуратности, которая спасала нас всякий раз, когда моя безалаберная небрежность приводила к чудовищной неразберихе. Я привносил воображение, масштабный подход к нашим задачам и определенное умение отбирать людей, подходящих для нашего дела. Однако без этой целеустремленной парочки, способной довести начатое до конца, большинство моих планов обернулись бы провалом. Упорное желание добиться своего двигало нас вперед и не давало расслабляться.

Я безгранично доверял своим офицерам, не боясь, что мой авторитет пошатнется. С ними мне не грозила изоляция, которая вселяла опасное диктаторское упрямство в головы многих командиров, не сумевших найти помощников, способных говорить напрямую. С этими двумя я не был «всегда прав», и от них не приходилось ждать молчаливого повиновения. Свои решения мне приходилось продумывать тщательнее, чем тем командирам, чье слово – закон для подчиненных.

Когда мы выступили из Швейрифа, я понял, что мелкие операции, в которых некоторым из нас недавно довелось поучаствовать, пошли на пользу. Еще недавно чужие друг другу люди, собранные вместе по воле случая, обрели общие воспоминания, пережитые вместе приключения, непонятные посторонним шутки, определенную гордость (иногда даже несоразмерную) за свое дело, желание достичь большего, а еще – зарождающуюся уверенность в своих товарищах и командирах. Особенно отличился Локк, во время рейда с патрулем Хантера пустившийся на джипе по обрывистому склону Нефусы западнее Налута. Джип перевернулся и запрыгал с обрыва, разбившись всмятку, Локк и его спутник вылетели из машины и остались невредимы. В этот неловкий момент их неожиданно окружили триполитанские солдаты, служившие итальянцам. Локк спокойно подобрал оружие и снаряжение. Он умудрился выдать себя триполитанцам за немецкого офицера, который проводит испытания новой модели машины. Следующую ночь они с Хантером с комфортом провели на итальянском посту (январской ночью в горах на высоте три тысячи метров очень холодно), обмениваясь фразами на тарабарском «немецком», а перед завтраком незаметно смылись. Удивительно, но сам Локк рассказал мне о своих приключениях довольно сдержанно, а Хантер описывал их пиратские подвиги более красочно, превознося изобретательность и хладнокровие товарища. Уж не знаю, в каком виде историю услышали бойцы нашего отряда, но для них Локк был настоящим героем и своего рода талисманом.

Жан Канери

Шофер Дэвис, йоркширец, на гражданке торговавший в лавке, по пути из Куфры в Заллу опозорился из-за своего нытья во время приступа малярии, но после выздоровления выяснилось, что непродолжительная болезнь пробудила в нем доселе скрытую силу духа. Он начал верховодить товарищами, подбадривал всех в трудную минуту, демонстрировал столько бодрости и невозмутимости, что его произвели сначала в капралы, затем в сержанты и наконец в сержант-квартирмейстеры.

Потеряв один джип в горах Джебель-Нефусы, мы остались с тремя, но Прендергаст распорядился, чтобы Тинкер, завершив собственную разведывательную миссию, передал нам один из своих. Два грузовика-трехтонника были в полном порядке.

Наш путь пролегал через Хамада-аль-Хамру, красную каменистую пустыню, примерно двадцать пять тысяч квадратных километров пустого места на карте, которые еще не пересекал ни один из наших патрулей. Об этом месте шла дурная слава, поэтому мы готовились к суровым испытаниям, но в итоге оказались даже разочарованы: дорога по холмистому плато с плотным песком, усеянным тут и там валунами, оказалась неожиданно простой. После черных базальтовых скал Харуга, окружающих Хун, где, какую бы извилистую и тщательную траекторию ни выбирали шоферы, острые как ножи камни неизбежно резали шины, Хамада-аль-Хамра показалась для водителей отдыхом. Ее дурная слава объяснялась полным отсутствием растительности – вокруг нас развернулся абсолютно голый участок пустыни, без единого кустика на сотни километров, но удивительно красивый: жемчужно-серый песок с красными торчащими камнями в ладонь высотой. На закате и на восходе каждый склон окрашивался в свой цвет в зависимости от направления света, на глазах проходя путь от бледно-кораллового до густо-малинового.

Однажды утром я заметил на гребне холма слева от себя множество мелких зубцов, которые то появлялись, то исчезали. Удивленный тем, что я принял за мираж необычной формы, я поднялся по склону. Эти зубцы оказались еле различимым у самого горизонта стадом газелей, бегущим в том же направлении, что и мы, и почти с той же скоростью. Оно насчитывало, по нашей прикидке, больше двух тысяч особей, тесно сбившихся и мигрирующих куда-то через негостеприимную Хамаду. Внезапно все стадо свернуло направо и выбежало на нашу дорогу. В мгновение ока нас окружили газели, и мне пришлось резко затормозить, чтобы не сбить одну из них. Кто-то схватился за оружие, но всех так удивило количество и бесстрашие этих изящных животных (до сих пор для нас увидеть разом даже дюжину газелей считалось чудом), что не раздалось ни единого выстрела. Газели бежали вместе с нами некоторое время, а затем вновь свернули на север к горизонту, и наши пути разошлись.

Дэвис долго размышлял о странном происшествии. На следующем привале он подошел ко мне и сказал:

– Наверное, они приняли нас за другое стадо газелей.

Миновав Хамаду, мы оказались среди скалистых холмов в поисках топливного склада. С помощью «схем и инструкций» нам удалось отыскать этот клад: канистры, спрятанные под скалой и заваленные камнями. Пока мы загружались, в вади въехали грузовики патруля T-2 Ника Уайлдера, покачиваясь, будто маленькие кораблики на попутном ветру в неспокойном море. Они причалили, и мы обменялись новостями. Уайлдер обнаружил проход в горах, который не сумели отыскать несколько других отрядов, и возвращался в Хун для доклада и подготовки к следующему выходу. Разведывать местность им пришлось по большей части пешком, что очень утомляло, но вождение, по словам Ника, выматывало еще сильнее. Движение по коридору шириной в пятьдесят пять километров между Нефусой и барханами Большого Эрга потрепало нервы существеннее, чем любой другой переход, в которых ему доводилось поучаствовать, и нам Ник язвительно пожелал большего везения, так как наш путь лежал примерно в те же непривлекательные края. Наутро мы разъехались в противоположных направлениях.

В местности, не нанесенной на карты, каждый патруль, отправляясь на задание, старался двигаться новым маршрутом, чтобы исследовать новые территории. На основе собранной таким образом информации Шоу и его люди создавали карты, где разными цветами обозначали характер местности. Опираясь на эти карты, штаб армии планировал переброску войск по пустыне, их печатали и для самих подразделений. Вот на следующий день мы и ехали по краю неизвестного плато в поисках ложбины, по которой смогли бы спуститься на грузовиках на равнину в сотне метров внизу. Все ущелья, что нам попадались, заканчивались отвесными обрывами. Отчаявшись, мы решили соорудить пандус в том месте, где скалистая стена немного осыпалась. Пять часов мы перекатывали валуны и таскали гальку; первыми спустились джипы, за ними полуторки и наконец, раскачиваясь, скользя и опасно кренясь, самые тяжелые, перегруженные трехтонники. Все это время в трех километрах от нас через равнину по дороге Синавин – Налут сновали туда-сюда итальянские машины. Мы пообедали, а с наступлением темноты прошмыгнули через дорогу и, немного отъехав, устроились на отдых под прикрытием редких чахлых кустов.

На следующий день мы пересекли тунисскую границу и тут же оказались в тех невыносимых краях, о которых предупреждал Уайлдер. Наш путь лежал западнее его маршрута, в обход бронзовых дюн, ответвлений Большого Эрга, через лабиринт частых песчаных пригорков от трех до шести метров высотой, поросших непролазным кустарником. Казалось, весь Тунис завален разлагающимися останками каких-то чудовищных животных. На севере прямые зубчатые горные хребты торчали из равнины, будто острые позвонки, плоть на которых сгнила и стекла потоками гноя, заполнив выгребные ямы шоттов – солончаковых болот; на юге мы ехали словно по каким-то обмякшим шкурам, под прочным слоем которых остались дряблые гниющие потроха. Прыгая по ухабам, я буквально ожидал увидеть, что под нашими колесами проступит сочащееся багровое мясо. Однажды в детстве я скатился с крутого склона и шлепнулся задницей прямо на дохлую овцу, незаметную в траве и листьях. Кошмарное и давно забытое происшествие не шло у меня из головы все время, пока я находился в Тунисе.

В день мы проползали считанные километры. Длинные трехтонники то садились брюхом на камни, то застревали в желобах между песчаными валами; на участках попроще, с более ровной местностью, поросль, толстая, сухая и ломкая, цепляясь за днище джипа, забивала рулевой механизм и горела на выхлопных трубах.

24 января мы впервые встретили людей – дюжину арабов с двумя верблюдами. Изнуренные, исхудавшие и больные, а еще угрюмые и подозрительные, они приняли наше приглашение отужинать, но настороженно отводили глаза. Одного из них, Абдул Карима ибн Али аль-Бендири, я взял с собой – номинально проводником, а фактически заложником. Понимать их язык оказалось легче, чем я ожидал, а наши арабы-сенусси общались с ними и вовсе без труда.

На следующее утро мы с Тинкером решили оставить тяжелые грузовики и продолжить экспедицию на север только на джипах. Наш караван пополз на запад, к холму под названием Карет-Али. Мы планировали углубиться на несколько километров в барханы Большого Эрга, чтобы обустроить базу, где можно было бы не опасаться внезапного нападения противника. С первой же попытки мы поняли, что тактика, которая помогла нам преодолеть ливийское Песчаное море, здесь бесполезна: дюны состояли из мелкого, как пыль, серо-бурого песка, и наши стальные мостки в нем тонули, словно в воде. Мы отказались от нашей затеи и устроили базу на длинном выступе твердой почвы, с трех сторон окруженном высокими дюнами. В случае опасности такую позицию легко оборонять, поскольку подобраться к нам можно было лишь через узкое горлышко. Любая машина, которая попытается прорваться, сразу же окажется под огнем с наших грузовиков, замаскированных за пригорками. Для дополнительной защиты мы заложили в проходе несколько мин, оставив лишь тропу для себя. Пятью километрами южнее, в колодцах у подножия Карет-аль-Джессеба мы набрали солоноватой воды. Оставив Юнни командовать базой, я передал ему нашего заложника, пожелал удачи и двинулся в путь, рассчитывая вернуться через четыре-пять дней.

В нашу разведывательную группу вошли Тинкер, его штурман и двое новозеландцев на двух джипах, я, Канери, Петри, Юнис и еще один человек на двух машинах. Получился компактный и легкий в управлении отряд, в котором каждый знал, что должен делать, и мне не приходилось тревожиться о хвосте, который может отстать. На наших низко сидящих машинах мы оставались практически невидимыми. Опасаться нам следовало одного врага – бронемашин, но, пока мы держались в стороне от дорог, с которых им в этой сложной местности было не съехать, поводов для беспокойства не предвиделось. Местные арабы неохотно сообщили нам, что немецкие и итальянские посты в округе есть только в Дузе, Джемне и Кебили. Ксар-Гилане, римская крепость в тридцати километрах к северу от Карет-Али, по их словам, пустовала. Мы первым делом проверили это и обнаружили, что в руинах обитает только пожилой араб Али, бывший полковой старшина французских колониальных войск, который говорил по-французски и, несмотря на изрядно потрепанный вид, сохранял остатки военной выправки. Он сообщил, что такие же машины, как наши, заезжали в крепость несколько дней назад и уехали на север (мы решили, что это был отряд SAS), но двое из этой колонны, у которых сломался джип, до сих пор живут в крепости, правда, мы их там так и не застали. Разделившись на две группы, чтобы охватить большую территорию, мы направились в сторону Матматы, стараясь двигаться кратчайшим путем. За три километра до города мы условились вновь соединиться вечером. Вверх, вниз и вокруг холмов мы пробирались вперед, останавливаясь, только чтобы выдернуть застрявшие в колесах ветки. Во второй половине дня мы въхали на возвышенность, и продвигаться вперед стало полегче. По склону сзади от нас стремительно поднялись два неизвестных джипа. Я обернулся и вывесил желтый флаг, условный опознавательный знак для всех британских войск в Тунисе, но лихачи никак не отреагировали и остановились, только когда я дал очередь над их головами. Это были шестеро дюжих парашютистов из французского подразделения SAS, которые сначала ехали на трех джипах, но потом один разбили. Теперь они отчаянно спешили в Кебили по каким-то своим загадочным делам. Слушать мои предостережения относительно вражеских частей они не стали и умчались на опасной скорости, размахивая руками и что-то выкрикивая на прощание.

В четыре пополудни мы нашли укромное место в вади с видом на Матмату, каменный городок на одном из последних отрогов хребта Нефуса, и остановились. Не прошло и десяти минут, как Юнус, выставленный часовым на вершине холма, призывно помахал Тинкеру. С ним мы тут же двинулись пешком в сторону Матматы по каменистым склонам, поросшим травой. Этот уголок Туниса казался вполне нормальной землей. До темноты мы увидели достаточно, чтобы набросать приличный план западных окраин города. Приблизившись настолько, что даже смогли заглянуть на сонные улочки, кроме нескольких арабов, мы увидели там лишь двух жирных немецких офицеров – совсем не та картина, какую я рассчитывал обнаружить в крепости, защищающей западный фланг несокрушимой Маретской линии.

Изначально главные укрепления линии шли от моря на запад до Матматы. Брешь, через которую Монтгомери собирался нанести свой «хук слева», тянулась от этого городка до хребта Джебель-Тебака. Именно она и была главным предметом нашей разведки. В тот день мы изучили подступы к городу и нашли подходящий маршрут для танковой дивизии; оставалось только исследовать потенциальное поле боя. Мы знали, что в штабе 8-й армии ждут информации от нас, и потому действовали максимально быстро.

Пока нас не было, Юнус поболтал с арабскими пастухами. Он выдал нас за немецких офицеров, планирующих строительство новых укреплений, и пообещал им возможное трудоустройство. Ему удалось узнать, что наши «коллеги» где-то и вправду возводят огневые точки на линии, соединяющей Матмату с восточной оконечностью Джебель-Тебаки. Именно эту местность и предстояло изучить; на следующий день мы осторожно пробрались по тридцатикилометровому разрыву между двумя горными цепями и, думаю, осмотрели большую часть развернутых немцами работ, надо сказать, не особо активных – вермахт не воспринимал всерьез угрозу большого наступления западнее Нефусы. Но мы-то знали, что оно готовится, и с нашей четверкой маленьких джипов чувствовали себя великой силой.

Тинкер был серьезен не по годам – ему, кажется, исполнилось всего двадцать два, но с густой черной бородой он выглядел гораздо старше. Я воспринимал его как ровесника и советовался с ним по самым разным вопросам, такую уверенность он излучал. Несколько месяцев спустя я заехал на базу LRDG в Египте, куда мои друзья отправились на доукомплектование, и повидался с большинством из них. Оставшись один в столовой, я стал вспоминать, с кем еще хотел увидеться, и понял, что не встретился с Тинкером. И тут вошел какой-то незнакомый мне, чисто выбритый юнец, уже мелькавший на базе. Он застенчиво держался в стороне, как новичок.

– Вы не знаете, где найти лейтенанта Тинкера? – спросил я у него. – Мне обязательно нужно его увидеть.

– Я и есть Тинкер, – рассмеялся он в ответ. – А я-то все думаю, почему ты ко мне не подходишь, Попски.

Под конец четвертого дня разведки мы пришли к выводу, что собрали все необходимые сведения для решения главной задачи 8-й армии: нашли маршрут – по кошмарной местности, но все же проходимый – от бреши Уайлдера до западного края Маретской линии; выяснили, что за линией до самой Эль-Хаммы местность лишена каких-либо препятствий, как природных (не считая вади), так и рукотворных; а еще мы знали расположение всех укреплений, которые возводились в настоящее время.

Через шесть недель новозеландские силы, включавшие 2-ю новозеландскую дивизию, 8-ю танковую бригаду и группу генерала Леклерка, а позже усиленные еще и 1-й танковой дивизией, пройдут по разведанному нами маршруту и ударят по правому флангу Роммеля именно там, где мы только что провели разведку. Они продвинутся до Эль-Хаммы, зайдут Роммелю в тыл и, вынудив его отвести свои части в вади Акарит, одержат победу в битве за Маретскую линию.

А пока наша миссия сводилась к тому, чтобы передать собранные данные 8й армии, поэтому мы спешили обратно к своей радиостанции, оставшейся у Карет-Али.

Мы снова разделились на группы: я поехал на восток вдоль подножия Нефусы, а Тинкер двинулся зигзагами в направлении Кебили, пообещав по дороге заглянуть в Ксар-Гилане и присоединиться к нам на базе завтра. Мы с Канери несколько часов петляли по лабиринту холмов, прежде чем выбрались на дорогу Кебили – Фум-Татахвин. Она выглядела столь соблазнительно ровной и удобной, что мы не выдержали и, наплевав на предосторожность, двинулись по ней. В одном месте я притормозил, чтобы спросить у молодого пастуха, где набрать воды.

– Да тут рядом, – ответил он и заговорил о чем-то другом. А когда мы уже отъезжали, добавил: – Вон ваши друзья на двух машинах как раз у колодца.

Он показал рукой на две итальянские разведывательные машины (мы их даже не заметили), стоявшие у колодца Бир-Солтан в четырехстах метрах справа от дороги. Мы быстро посовещались с Канери: настроение превосходное, разведка вышла гораздо успешнее, чем мы рассчитывали, удобная база находится всего в шестидесяти пяти километрах отсюда и мы доберемся туда уже к вечеру – почему бы и не поразвлечься слегка? Я решил обстрелять итальянские машины и осмотреть колодцы. Снабжение водой, всерьез убеждал я себя, жизненно необходимо для крупных воинских соединений, перемещающихся по пустыне: 8й армии нужно все знать о Бир-Солтане, и без доклада об этом источнике моя задача будет выполнена не полностью.

Мы приготовили оружие к бою и медленно двинулись по шоссе, высматривая поворот на колодцы. План был развернуть джипы фронтом шириной в тридцать метров и открыть огонь с дистанции в сто. Осторожно – за поворот – и вверх по склону. Мой стрелок, похлопав меня по плечу, указал вперед и спросил: «Вы тоже это видите?»

В ста метрах от нас высилась громада башни танка, корпус которого скрывался ниже за дорогой. Я вытянул руку и подал сигнал Канери, после чего резко свернул с дороги влево, утопил педаль газа, помчался вниз и скрылся за холмом. Канери ничего не увидел, но додумался последовать моему примеру. Он догнал нас, когда мы сделали большой крюк и вновь пересекли дорогу в пяти километрах от колодцев. Как я узнал позже, эта история была еще более дурацкой, поскольку у колодцев стояла только башня, без самого танка! Когда-то ее установили там как пулеметный пост для охраны колодцев, но давно забросили.

У другого колодца, в десятке километров от Ксар-Гилане, где мы остановились набрать воды, дряхлый беззубый араб отчаянно, но нечленораздельно пытался предупредить нас о какой-то близкой опасности. Мы сумели разобрать только слова о чем-то сожженном и о приближении врага. Бедняга даже не понимал, на чьей стороне мы воюем. Сперва я предположил, что произошла стычка между французскими сорвиголовами и итальянским патрулем из Дуза. В любом случае было глупо соваться в Ксар-Гилане, не убедившись, что там нет неприятеля, поэтому за три километра до крепости мы спрятали наши джипы в густом кустарнике. В ожидании темноты я поделился с Канери своими планами: вечером напишу рапорт для 8-й армии, а завтра в Карет-Али буду дожидаться возвращения Тинкера. На следующий день Тинкер со своими новозеландцами отправится в Хун, а мы останемся и займемся наконец собственными делами. Я заметил, что недостроенные немецкие укрепления под Матматой связывает телефонная линия – захватив полевой телефон, мы свяжемся со штабом в Габесе и узнаем расписание товарных поездов из тамошнего морского порта до станции Меденин. С помощью этих данных мы организуем подрыв поезда вместе с мостом между Габесом и Катеной. Если получится подобрать подходящее время, одновременно мы устроим шумную ночную вылазку на улицах Габеса, чтобы отвлечь внимание. Немцы решат, что диверсанты явились из занятого французами Таузара, а мы тем временем спокойно отступим и на время затаимся в новом лагере южнее Карет-Али. В следующий рейд я планировал уйти за Габес, во внутренние области страны. По моим расчетам, к моменту, когда я подготовлюсь к рейду, 8-я армия выйдет на границу Туниса, Габес окажется в зоне действия Королевских ВВС, а наша база переедет поглубже во вражеский тыл.