Текст книги "Частная армия Попски"

– Хорошо, Ричардс, если вы хотите лишить себя жизни в Рождество, не смею вас удерживать. Но лучше всё делать как следует. Вы же не хотите стать посмешищем для всего подразделения? Лично мне этого не хотелось бы. Я люблю, когда все делается правильно. Если эта граната у вас в руках – с нашего склада, то она, скорее всего, без запала. Вы будете выглядеть ослом, если попытаетесь убить себя такой гранатой. Дайте посмотреть.

Я протянул руку. Словно под гипнозом, он послушно отдал мне гранату. Выкрутив запал, я убрал его в карман, вернул Ричардсу безобидную игрушку, вышел на улицу и нашел Дейва Портера и Билла О’Лири, двух наших самых сильных бойцов. Ричардс не сопротивлялся и сдался с покорностью теленка. Меньше чем через шесть недель мы получили из алжирского госпиталя радиограмму, что рядовой Ричардс полностью излечился и, согласно правилу, которое предписывает всем госпиталям общего назначения после выписки отправлять военнослужащих из PPA обратно в расположение части, его при первой же возможности посадят в самолет до Бриндизи. Почему-то мы не поверили в оптимизм алжирского психиатра и предупредили военную полицию в Бриндизи и по всей Италии о прилете опасного сумасшедшего. Так у меня получилось избежать новой встречи с рядовым Ричардсом раз и навсегда.

Рив-Уокер принял патруль «S» у Талберта, а Риквуд – патруль «R» у меня самого. Об этих двоих я еще расскажу позже, хотя ни один из них не продержался у нас долго. Риквуд через полгода получил пулю в живот, потом поправился и вернулся в строй, но, по сути, уже не подходил для нашей тяжелой службы. Рив-Уокер во главе своего патруля делал стремительную карьеру, но ее оборвал запрос из Южноафриканской армии, которая решила вернуть его в одно из своих подразделений. Нам прислали несколько других офицеров, двое из которых оказались большими молодцами, но примерно тогда я решил, что мы и дальше останемся «сержантским подразделением». Так и было до самого конца войны: для сыновей аристократов работы у нас почти не находилось.

Глава V
«Гвардия»

В первых числах января 1944‐го наши четыре патруля оказались в горах, неустанно тренируясь в условиях снежной зимы. Я остался в Казерте, пытаясь проникнуть в сумрачные умы людей, планировавших высадку при Анцио. 5-я армия, частично американская, частично британская, усиленная французскими марокканцами, наступала по Италии от Неаполя, и немцы остановили ее у Гарильяно и Кассино, где горная цепь Апеннин расширяется и подходит к самому морю. Атака такой преграды в лоб обошлась бы дорогой ценой. Поэтому предполагалось высадить десант у Анцио, где горы кончались, в ста километрах от линии фронта и в пятидесяти – от Рима. От Анцио к Риму тянулись поля, бывшие болота Кампаньи, осушенные еще в античные времена, которые дальше перемежались холмами вплоть до Пизы, где высокие горы вновь подступали к самому берегу. Триста двадцать километров холмов и полей. Казалось, достаточно преодолеть горы и ущелья между Кассино и Анцио, и до северной Италии для нас не останется никаких естественных препятствий. А если оборона достаточно измотает противника, то мы спокойно поднимемся по Апеннинам, ворвемся в долину По и выйдем к подножию Альп, освободив всю Италию и подступив к пределам рейха.

Штаб 5-й армии делил с небольшим отделением общего союзного командования тысячу комнат в зловещем дворце Бурбонов, а также палатки и фургоны, расставленные в саду, – ошеломляющая расточительность в сравнении с продуманной умеренностью 8-й армии. Атмосфера в штабе царила будто у смертного одра в запустелом доме: казалось, что где-то в глубине этого тошнотворного дворца, за закрытыми дверями, медленно и долго умирает некая гнусная тварь. Седовласый генерал описывал мне бедствия своих подчиненных:

– Что может сделать несчастный американский солдат? Ни снаряжения, ни обмундирования, ничего для этой чудовищной погоды. – В его глазах стояли слезы.

Целыми днями британские и американские полковники препирались, кто из них важнее. Каждое утро я узнавал, что верх одержала новая группировка и план разрабатывается с самого начала. До высадки оставалось меньше десяти дней, а командование продолжало спорить о цели и масштабе операции. Я старался не унывать, мысленно повторяя: «Восемнадцатого, восемнадцатого на рассвете мы рванем на джипах прямо на пляж Анцио, который, как наконечник стрелы, вонзается в склоны Альбанского массива, – и свобода!» Своими мыслями я ни с кем не делился: мне хватало того, что штаб предполагал включить нас в первую волну. Высадиться в назначенное время и технично ускользнуть – вот и все, что мне было нужно. Я распланировал, чем мы займемся на двух дорогах, по которым снабжались немецкие позиции у Гарильяно и на Монте-Кассино. 8‐го числа наши отряды снаряжались в Бишелье, 10‐го я их вызвал: к вечеру, скрипя колесами на серпантинах, они добрались до меня с противоположного края Италии. 11‐го все прежние планы высадки тактической группы c бронемашинами, танками, самоходками и мотопехотой полетели в мусорную корзину. Вместо этого было решено захватить и удержать небольшой, но надежный береговой плацдарм. 12‐го вернулись к старому плану. 14‐го в результате какого-то тайного дворцового переворота контроль над операцией перехватило интендантское управление, в котором решили выбрать вариант понадежнее и сосредоточиться на постепенном расширении плацдарма. 16‐го я добился от изможденного полковника нашего предписания на погрузку. 17‐го на рассвете, при поверке перед выездом в неапольский порт, по радио мне сообщили, что наше участие в высадке отменяется. Тем же вечером ударная группа отплыла без нас, высадилась на рассвете на пустынный пляж и еще два дня дожидалась противника.

Они упустили момент и в результате еще четыре месяца обороняли прибрежную равнину, которая вся простреливалась с господствующих высот – интенданты не посчитали нужным захватить эти возвышенности с налета.

Поначалу мы надеялись, что благодаря высадке в тылу и под натиском с фронта немецкая оборона на участке от моря до Кассино рухнет. PPA предложили подождать возможности в этот момент проникнуть через линию фронта, и несколько дней мы просидели с британской дивизией на берегу Гарильяно. Реку мы форсировали, но в горах на другом берегу дивизия застряла: оказалось, что у противника хватает сил, чтобы сдерживать наш десант в тылу, не оголяя фронта.

Большие надежды не оправдались, и мои бойцы заметно приуныли. Так что, когда меня попросили выделить пешую группу для подрыва моста на рокадной дороге в паре километров за передовыми окопами врага, я согласился – не столько из великой веры в целесообразность этой задачи (маленький невысокий мост легко можно было обойти), сколько чтобы приободрить людей. В итоге все пошло совсем не так, как я ожидал.

Мы с Юнни отправились на разведку. Перед штабом гвардейской бригады нам пришлось долго ждать, пока внутри уляжется буря: два голоса, один визгливый, другой трубный, бранились с мальчишеским упоением. Микки и Сэнди не поладили, и их не заботило, слышны ли вопли посторонним. Потом они, не прекращая яростно переругиваться, вышли и спустились с крыльца: Микки, наш немолодой бригадир, и Сэнди, щуплый младший офицер. Предмет их спора остался мне неясен, поскольку аргументация строилась довольно примитивно:

– А я говорил вам.

– Нет, не говорили.

– А я говорю, говорил!

– А я говорю, не говорили! Если бы вы говорили, я бы не говорил, что вы не говорили.

– Бесполезно извиняться, Сэнди!

– Я не извинялся, Микки, и не буду!

– Нет, будете!

– Нет, не буду!

Тут Сэнди торжественно отсалютовал, повернулся кругом и строевым шагом ушел прямо в облако дыма и песка, поднятое внезапным разрывом снаряда, а бригадир с застывшей улыбкой обернулся к нам. Он договорился, чтобы нас приняли на позициях двух его передовых батальонов, откуда, по его мнению, мы могли хорошо рассмотреть свою цель. И, только мы двинулись, он взволнованно воскликнул:

– Я еду с вами!

– Микки, вас ждут на проводе! – напомнил чей-то голос из штабного фургона.

– Нет, не еду. Удачи вам! – тут же поправился бригадир и был таков.

Мы отправились на позицию одного из батальонов. Им командовал невзрачный мужчина, похожий на сельского стряпчего. Он вышел из штаба и посреди мелких блиндажей на голом склоне холма, скрытом от противника, собрал своих писарей и поваров, чтобы призвать их лечь грудью на амбразуру, если передовые роты не смогут отбить следующую атаку врага:

– Бросьте ваши котлы и ундервуды, берите винтовки, если еще помните, где они. Через этот батальон враг не пройдет!

Похоже, мы появились в критический момент. Полковник указал нам позиции роты «A»:

– Через гребень, но в темпе – там стреляют. На спуске держитесь левее, вдоль следующего холма вверх мимо корявого дерева, по козьей тропе всё налево, налево – и вы на месте. Не выскакивайте на вершину – она у всех на виду. Сейчас тихо, но с прошлого вечера, когда мы здесь закрепились, было три контратаки, и нам не хватило времени как следует окопаться. Фамилия ротного – Баркер.

Капитан Баркер лежал в неглубоком окопе и дымил трубкой.

– Чтобы поглядеть на ваш мост, – с усмешкой сказал он, – вам придется по одному ползти на животе до вершины холма. Но лучше немного выждать: кажется, назревает очередная контратака. У нас один взвод на переднем склоне, два других здесь, справа и слева.

Мы устроились ждать в тесной траншее, из которой предварительно выволокли обмякший труп. Мины рвались на каменистом склоне слишком близко. Сначала мы сидели в окопе, но, посмотрев на других, залегли, вжавшись в землю. На позициях под огнем этикет предписывает посетителям проявлять ровно такую же осторожность, как и хозяевам, не меньше и не больше. Через секунду треск пулеметов из-за холма ознаменовал начало четвертой контратаки. В любой момент на гребне могли появиться немцы. Мы чувствовали себя зеваками, которые забрели на поле для регби в разгар напряженного матча. Боб Юнни достал пистолет и, передернув затвор, положил его рядом с собой.

– Что будем делать?

– Полагаю, мы всегда можем побежать следом за остальными.

Бойцы из двух взводов вокруг нас рассредоточились среди валунов и залегли со своим оружием в мелких окопчиках. Грохот нарастал и приближался, но мы ничего не видели. Затем он ослаб и вскоре стих. Рутина войны шла своим чередом: отбита еще одна атака, немцы отступают в свои траншеи.

Мы по очереди заползли на гребень, чтобы взглянуть на мост. Немцев не было видно, зато как на ладони был наш передовой взвод, окопавшийся под какими-то кустами. Подступы к мосту рассмотреть толком не получилось, но казалось, что с соседнего холма слева можно увидеть больше. Оставив Баркера готовиться к пятой контратаке, мы отправились обратно по склону среди минометных разрывов.

В гвардейском батальоне, который стоял левее, нашим глазам предстала более величественная картина. Гвардейцы зачем-то разместили свой штаб в деревенских домах на вершине холма в прямой видимости противника, под перекрестным огнем артиллерии, минометов и пулеметов. Не в пример сельскому стряпчему, который, казалось, управлял батальоном в одиночку, гвардия имела полный штат: командир в одном доме, адъютант в другом, через дорогу офицерское собрание, дальше по дороге интенданты, разведчики, связисты – все разместились в отдельных зданиях. Домишки разваливались на глазах, и после каждого разрыва с гор летели камни, пробивая крыши. Улица простреливалась снайперами, а противник, казалось, находился так близко, что все говорили шепотом. Полковник сидел в своем кабинете и вполголоса ругался на мертвый телефон: провода оборвало при обстреле, а связисты понесли тяжелые потери и не могли восстановить линию. Тремя сотнями метров глубже в тыл мы проходили овраг, полностью скрытый от противника, где штаб можно было расположить безопасно, но по таинственной причине было выбрано расположение не в чистом поле. Мы чинно отказались от предложенных касок (в этом случае сочтя уместным пренебречь этикетом), и я не без удовольствия заставил наших хозяев слегка понервничать, пусть и ценою риска оказаться с пробитой башкой из-за случайного осколка скалы. Перебежками от ворот до ворот полковник и его офицер разведки отвели нас в дом на окраине деревни, откуда мы, уворачиваясь от падающих кирпичей, смогли осмотреть все подступы к мосту. Узкая долина с редкими деревьями тянулась от позиции гвардейцев вниз к дороге и мосту, до которого, в принципе, был шанс добраться незамеченным. Полковник указал нам позиции роты «C», сквозь которые нам предстояло пройти; ткнул в возможное расположение вражеских постов, о которых он только догадывался, но полагал, что их не так много. Я спросил о минных полях, и он заверил меня, что сами они мин не закладывали. Командир роты «C», которого мы навестили позже, подтвердил слова полковника. Когда позже мы выпивали в офицерском собрании, здоровый кусок стены рухнул на стол, но все стаканы были спасены, а мы просто переместились.

Сразу после полудня Боб Юнни с группой из шести человек отправился разведать местность, по которой им придется идти ночью. Они еще раз спросили о минах и снова получили ответ, что их нет. Наши бойцы договорились, что ночью их выпустят с позиций роты, а ранним утром впустят обратно.

С наступлением ночи мы с Канери подвезли диверсионную группу как можно ближе к траншеям роты «C». В группу входили Боб Юнни, Кертис, Оуэн, Макаллистер, Локк и Хантер – шесть темноликих демонов, бесшумно ступающих на резиновых подошвах. Мы поужинали, после чего они взвалили на плечи рюкзаки со взрывчаткой, подцепили карабины и скрылись в темноте. Уходили они гораздо более воодушевленными, чем мы, оставшиеся в тылу. Ни мне, ни Канери эта операция не нравилась: объект пустяковый, но, хотя мы не рассчитывали, что немцы устроят нам какие-то особые неприятности, специфическая одаренность гвардейцев, которые будут встречать парней на обратном пути, вызывала беспокойство. Я решил ждать своих бойцов на том же месте: на душе было тревожно, разговаривать не тянуло, мы сидели на земле каждый у своего джипа. Ждали мы в узкой лощине, по которой немцы лениво постреливали из шестиствольных минометов – такие мы по ошибке называли Nebelwerfer, но чаще – «рыдающими сестрами». Мины летели отдельными залпами по шесть штук, с характерным тягучим всхлипывающим воем, странным, но не противным, а раскатистое эхо умножало эффект. Некоторое время я забавлялся, угадывая взаимосвязи между вспышками, воем, разрывами и эхом, а потом задремал. Разбудили меня приглушенные голоса с другой стороны машины: Кертис своим обычным, чуть запыхавшимся голосом втолковывал что-то Кэмерону. Было без четверти два. Передо мной Кертис повинился, что вернулся так рано и не выполнил задачу. Они попали в передрягу – не самую серьезную, но невредимыми остались только двое: Боб Юнни и сам Кертис. Они попытались пройти дальше, но убедились, что вдвоем не унесут всю взрывчатку, необходимую для подрыва моста. Следующей ночью они возьмут других ребят и пойдут другим путем, поскольку сегодня они напоролись на минное поле прямо за передовыми постами гвардейцев. Хантер погиб: осколок перерезал ему горло. Макаллистер был тяжело ранен и не способен передвигаться. Локк и Оуэн ранены, но на ногах держались.

Канери и Кэмерон ушли вместе с Кертисом. Они нашли носилки и пару гвардейцев и принесли Макаллистера, но тело Хантера эвакуировать не удалось, потому что им пришлось отвлечься на других гвардейцев, которые заблудились и с уверенным видом рыскали по собственному минному полю.

На следующий день Боб Юнни собрал команду, чтобы вернуть тело Хантера. Я остановил их прямо перед выходом: вот-вот начнется наступление, и через пару дней тот участок местности, где лежит наш товарищ, будет отбит войсками союзников. Я сожалел, что мы не можем забрать его прямо сейчас, но еще сильнее мне не хотелось потерять еще кого-нибудь при попытке вернуть тело.

Макаллистер долго пролежал в госпитале, а вернувшись в PPA, оказался слишком слаб, чтобы сражаться со своим патрулем, поэтому я назначил его кладовщиком на базе. Локк поправился довольно быстро, но последняя передряга (а до нее было немало других) окончательно подорвала его дух, и через несколько месяцев наш пират с черной повязкой на глазу и всем прочим отчалил на Ближний Восток, где мы подыскали ему другую работу. Оуэн лечился недолго и, вернувшись, стал одним из наших лучших бойцов.

Мы собрали сотню фунтов для вдовы и ребенка Хантера. Его гибель, событие само по себе незначительное, глубоко нас опечалила: во-первых, Хантера любили, а во-вторых, он погиб не в бою с врагом, а из-за халатности наших гвардейских собратьев по оружию.

Согласиться на тот рейд было ошибкой, и впредь я зарекся участвовать в операциях, подразумевающих тесный контакт с другими нашими частями. Через несколько дней, распрощавшись с надеждами на скорый прорыв фронта, я отвел своих людей обратно в горную деревушку в сотне километров к северу от Неаполя. Им предстояло подготовиться к другим операциям, которые я уже успел обдумать.

Глава VI
Крушение

В пустыне, где мы учились своему ремеслу, все наши операции проходили по одной схеме, примерно так: мы совершали рейд на занятые противником прибрежные территории из глубины песков, в которых чувствовали себя, в отличие от врага, как рыба в воде, наносили удар за ударом, а как только наши запасы подходили к концу, вновь растворялись в пустыне и возвращались на базу, которая регулярно снабжалась с нашей территории.

Начиная действовать в Италии, я придерживался той же схемы, но быстро оказалось, что она уместна только в редких обстоятельствах, а в целом топография и сама форма Апеннинского полуострова были против нас, так что если бы мы продолжили упорствовать, то оказались бы в тупике. Прежде чем приступать к новым планам, предстояло забыть старые уроки и отказаться от былых привычек.

В итоге я решил обустроить горные базы глубоко во вражеском тылу, снабжать их по воздуху и действовать оттуда, не пытаясь вернуться через линию фронта ни за обеспечением, ни за ремонтом, ни за подкреплением.

Доставить людей и джипы с припасами на эти базы по земле было невозможно, поэтому я думал о планерах или морском десанте. Оказалось, что все планеры со средиземноморского театра военных действий на тот момент отправили в Англию для подготовки высадки в Нормандии, но в пределах досягаемости оставались несколько десантных ботов. Таким образом, высадка с моря оказалась единственным подходящим вариантом. После обустройства баз их снабжение можно было бы продолжить с воздуха. Этот план требовал содействия со стороны флота для обеспечения высадки, со стороны ВВС (а именно спецподразделения № 1, секретного отряда, занимавшегося доставкой грузов партизанам в северной Италии), со стороны команды «А», еще одной секретной группы, которая отвечала за эвакуацию беглых военнопленных из центральной Италии, где я планировал вести свою деятельность, а также со стороны итальянских партизан, необходимых для охраны моих баз. Мне не нравилось, что придется зависеть от стольких контрагентов, но иного выбора не оставалось. Я лишь надеялся, что, когда создам и как следует оснащу базы, снова буду сам по себе. И так оно и вышло.

Подготовка операции под кодовым названием «Астролябия» заняла три месяца и потребовала многочисленных разъездов между нашей базой, штабом группы армий в Казерте, базой военно-морского флота в Таранто, командой «A» в Бари, спецподразделением № 1 в Монополи, 8-й армией в Васто и парашютной школой в Бриндизи. В основном все хлопоты легли на меня в части планирования и обоснования наших планов и на Жана Канери, который воплощал их в жизнь. Канери мыслил ясно и обладал неутолимой страстью все приводить в порядок: наш штаб он организовал по высшим армейским стандартам и решительно взял на себя все административные вопросы, о которых я имел лишь смутное представление. Все необходимые отчеты заполнялись и в срок отсылались по соответствующим инстанциям; Жан утверждал, что ни в одном подразделении нашей армии документооборот не был организован лучше, чем в PPA. Не возьмусь судить, но, учитывая, что я ни разу не получал жалоб от своих бойцов, а вышестоящее начальство лишь несколько раз высказало нам претензии, рискну предположить, что справлялся Канери неплохо. Странным образом страсть к порядку и соблюдению правил уживалась в нем с невероятным талантом к вымогательству. Однажды он заявился в штаб округа и вломился прямо к генералу-квартирмейстеру (Канери всегда предпочитал сразу брать быка за рога): сама деловитость, с портфелем документов и тщательно отрепетированным французским акцентом, он пожаловался на задержку с нашими машинами связи модели 399. Генерал слегка опешил, поскольку эти дефицитные комплексы распределяли только в штабы армий и вышестоящие инстанции, и заявил, что PPA такое оборудование не положено.

– Но сэр, вы же сами дали нам полномочия, – возразил Канери. – Вот ваше письмо, вот предписание объединенного штаба союзников, а вот приказ 18/44 от прошлого февраля, параграф 9, который, как вы знаете, регламентирует распределение радиостанций. Если вы будете столь любезны, сэр, и подпишете здесь, я сразу же отправлюсь на склад и заберу нашу станцию.

Генерал, подавленный осведомленностью, превосходившей его собственную, послушно все подписал.

В одном из подобранных мной новобранцев Канери обнаружил качества, которые соответствовали его целям. Он повысил рядового Мосса до сержанта-квартирмейстера, а потом до старшего сержанта, и этот человек воистину по-отечески заботился о нашем подразделении. Мосс считал своим долгом предвидеть и заранее обеспечить все, что понадобится патрулям, неустанно трудился сам и умело направлял других, четко распределяя силы, как свои, так и подчиненных. В результате, хотя наше подразделение полностью себя обеспечивало и самостоятельно обслуживало сложную технику, которую мы применяли, административными и техническими вопросами у нас никогда не занималось больше трех человек на каждые семь бойцов. За редкими исключениями весь технический персонал баз набирали из наших отрядов: туда шли те, кто восстанавливался после ранений или отдыхал после долгого участия в операциях. Так что я всегда мог усилить патруль людьми с базы – и, наоборот, для тех, кого приходилось временно освободить от боевой работы, всегда находилось дело.

Моссу помогал капрал Снейп, молчаливый идеальный клерк, днем и ночью в работе. Я брал его на несколько операций в роли капрала патруля, которой он по-настоящему наслаждался, между операциями возвращаясь к обязанностям администратора, будучи равно эффективным и там, и тут. Он погиб в самом конце войны.

Боб Юнни оставался на базе и обучал новобранцев. База в те времена располагалась над отвесной скалой высотой девятьсот метров. Дорогу туда взорвали, и попасть к нам можно было либо козьими тропами, либо на фуникулере, принадлежавшем местной гидроэлектростанции: мы сумели поднять на нем даже джип. При необходимости мы с легкостью могли отрезать себя от мира, оставив в своем распоряжении сотни квадратных километров гор и озер, а также пик высотой почти в два километра. В марте было еще очень много снега. 8-я армия обеспечила каждого нашего бойца лыжным снаряжением, и мы пригласили четырех инструкторов из итальянского батальона альпини. Когда снег растаял, мы занялись скалолазанием, в котором несколько энтузиастов особенно преуспели – полезное достижение, как не раз подтвердилось впоследствии. Однако, с моей точки зрения, главная задача этих тренировок заключалась в том, чтобы помочь людям развить уверенность в себе, не дать заскучать и потерять форму на этапе подготовки. Мы проводили и другие тренировки, теснее связанные с нашими непосредственными боевыми задачами.

Однажды вечером, вернувшись из Казерты, я увидел, что меня дожидается молодой капитан. Джон Кэмпбелл, прибывший из центра подготовки пополнения пехоты, хотел предложить нам свои услуги и по такому случаю облачился в лучшую свою одежду. Если не считать волос, не стриженных полгода, он выглядел довольно опрятно: френч, брюки из шотландки (ранее он служил в Аргайл-Сатерлендском хайлендском полку) и довольно щегольские ботинки. Поскольку я устал, был голоден и раздражен, эта фанаберия меня не впечатлила, а сам Кэмпбелл оказался косноязычен, да и говорил всё невпопад. Я ему отказал, но Канери отвел меня в сторонку и шепнул:

– Я бы дал ему шанс. Говорил с ним сегодня днем – похоже, с парнем все в порядке. Ты просто его напугал.

Еще раз окинув взглядом крупную неуклюжую фигуру в тесной одежде, я сказал:

– Примерно через час у нас начнется тренировка. Если вкратце: нужно в команде с еще одним человеком найти дорогу в неизвестной местности и пройти около ста километров с оружием и двадцатикилограммовым рюкзаком. Нужно спешить, поскольку это будет своего рода гонка. Присоединяйтесь – если покажете хороший результат, вас возьмут в PPA.

PPA на лыжной подготовке в Италии

Через час Кэмпбелл, одолжив у кого-то простые сапоги и полевую форму, забрался вместе с другими участниками гонки в кузов грузовика. Я смягчился настолько, что дал ему в напарники моего стрелка Джока Кэмерона, егеря, который лучше всех умел находить дорогу в горах. Стартовали мы ночью и ближе к утру каждую пару высадили через несколько километров друг от друга, всем двойкам вручили карту размером с носовой платок и вкратце обрисовали, где они находятся. Бойцам предстояло самостоятельно добраться до нашей базы в Сан-Грегорио в Матезских горах. По правилам запрещалось передвигаться по шоссе, которые якобы контролировались противником, и вступать в контакт с местным населением, по легенде, враждебно настроенным к нам. Следовать последнему пункту не составило труда, поскольку крестьяне приняли наших бойцов за немецких парашютистов и изрядно перепугались. Каждая команда несла с собой провиант и аварийный паек; компас был разрешен только такой, который можно спрятать в чубуке трубки.

Кэмерон и Кэмпбелл пришли первыми: спустя 32 часа после заброски и на два часа раньше следующей пары. Последние, Дагган с напарником, объявились на пятый день: все это время они блуждали так, что умудрились трижды пересечь Апеннины. Дагган потерял последний шанс служить в патруле, но остался при штабе поваром. Его напарник провалился еще раз на другом испытании и был уволен.

Кэмпбелл остался с нами до конца войны и дорос до четвертого в нашей «большой тройке». Но прежде чем стать командиром патруля «S», прославить его смелыми операциями в духе плаща и кинжала и заслужить два Военных креста, он прошел долгий путь. Сначала я назначил его помощником Жана Канери, и несколько месяцев Кэмпбелл выполнял поручения своего командира: следуя примеру начальника, он научился мастерски общаться с неуступчивыми интендантами. Именно так он получил свой первый опыт сражений: не против немцев, а против наших тыловиков в Италии, которые, узнав Кэмпбелла, стали бояться его бульдожьей хватки. Он преодолел сильный комплекс неполноценности, которым страдал с детства, и, когда я поручил ему возглавить патруль, превратился в одного из самых отчаянных бойцов среди нас.

В конце мая 1944 года многие из наших людей, не включая, впрочем, меня, закончили обучение в авиадесантной школе под Бриндизи; они освоили технику получения грузов, сброшенных ночью на парашютах, которую разработали, кажется, для снабжения отрядов Сопротивления во Франции и Низинных странах, и научились обращаться со своенравной парочкой – Ребеккой и Эврикой, которые в строжайшей секретности вели самолеты по радиомаяку к зонам выброски, где мы ждали контейнеры и людей.

Парашютная подготовка

Команда «A» трижды вывозила беглых военнопленных с пляжа на адриатическом побережье неподалеку от устья Тенны, в немецком тылу, в сотне километров от фронта, проходившего тогда у Пескары. Суда, которыми они пользовались, провели замеры и установили, что глубина над песчаными отмелями, лежащими в полукилометре от берега, позволяет нашим танко-десантным ботам подойти к берегу. А уж от пляжа джипы легко попадут на шоссе.

Спецподразделение № 1 постоянно поддерживало контакт по радио со связным среди итальянских партизан в Чинголи, горном городке в пятидесяти километрах от берега: в его окрестностях мы могли укрыться в первый день сразу после десанта. Исходя из этих соображений, я выбрал местом высадки устье Тенны. Флот дал согласие, и мы условились, что операция пройдет безлунной ночью в период между 12 и 17 июня, три дня до и три после новолуния. Сначала я рассчитывал на 12‐е, но в результате нескольких задержек дата была перенесена на 15 июня, 23:00.

Вообще, мне хотелось высадиться значительно раньше, в первых числах месяца, но флот, сначала дав согласие, вдруг заявил, что по некоему регламенту приближаться к вражеским берегам можно только в новолуние, и все мои возражения оказались тщетны. Тем временем в результате основного сражения, начавшегося 11 мая у Кассино, немецкая оборона рухнула. 23 мая наши войска у Анцио прорвались с плацдарма, который удерживали с 18 января. 4 июня пал Рим, и 5-я армия выдавила беспорядочно отступающих немцев за Тибр. На адриатическом побережье наступление проходило медленнее, но 10 июня 8-я армия, продвинувшись на 15 километров, взяла Пескару, что стало, пожалуй, первым признаком поражения немцев и на этом участке фронта. Гораздо более существенные события разворачивались в это время в Нормандии, но, занятые своими задачами, мы едва заметили открытие Второго фронта.

Чем раньше бы мы оказались в оперативном районе, тем больший урон могли бы нанести противнику, ведь отступающая армия была нашей естественной целью, и тем более важно было успеть произвести высадку до того, как этот берег займут наши наступающие войска.

12 июня я отправил передовую группу к месту высадки. Они вышли на минном заградителе, с которого в полночь высадились на берег на километр южнее нашего пляжа. Боб Юнни с Джино Мифсудом, итальянским антифашистом, служившим с нами больше года, и местным партизанским командиром по кличке Квинто, которого я встречал в штабе команды «A», сошли на берег и двинулись вглубь материка. Я хотел, чтобы Юнни связался с партизанами и узнал, что творится на территории от побережья до Чинголи. А через три дня, если только положение, на его взгляд, не сложится так, что любая попытка высадки обернется катастрофой, он должен был с пляжа подать сигнал десантному кораблю, который к тому времени доставит меня и людей в условное место. Если из-за погоды или по иной причине мы не прибудем в точку высадки 15‐го числа в 23:00 или если мы не увидим сигнал Юнни, то повторим попытку 16‐го и 17‐го. Квинто должен был связать Боба с партизанами, а Джино в гражданской одежде и с поддельными документами предстояло объехать всю округу на велосипеде и проверить полученную от них информацию – ее достоверность вызывала у меня сомнения. Вместе с Юнни высадился сержант Портер из патруля «P», чтобы осмотреть пляж и пути отхода. Той же ночью он вернулся на минзаге, чтобы по радио доложить мне результаты своих наблюдений. Два морских офицера изучили подходы к пляжу со стороны моря. Все вместе они на следующую ночь вернулись в порт, из которого отплывали. Оттуда Портер на джипе приехал ко мне. Он начертил план пляжа: после ста метров твердого песка начиналась проселочная дорога, которая, нырнув под железнодорожный мост, еще через шестьсот метров соединялась с асфальтовым шоссе, пролегавшим вдоль берега. Портер не обнаружил ни минных полей, ни каких-либо препятствий для транспорта. На пляже он провел примерно час, и за это время по дороге проехало не больше пяти-шести немецких машин.