Текст книги "На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)"

Высоколобые конторские начальники, однако, умудрились и ее порушить. Да как! В один из приездов в Белокаменную (как всегда срочно, немедленно, загонишь коня – простим, но из зарплаты вычтем!), я снова оказался в кабинете Славы. Замечу, кабинет был другим, более просторным, все в тон, как и галстук к дорогому пиджаку, под которым совершенно незаметно поблескивал новый «беспросветный» генеральский погон. Я поздравил начальника с должностью, званием, кабинетом и перспективами одним тостом под мною же подаренный коньяк – португальский «Vital» и Славин настоящий «Мокко» из медной кованой турки.

– Если опять в Гармиш, то готов, тащ генерал! – отрапортовал я радостно после второй затяжки все еще любимого «Честерфилда».

– Ты кататься-то часом не разучился там, среди «развалин и пожаров»?

– Мастерство, Слава, не пропьешь! Плюс я еще время от времени бываю на склонах вместе с «коллегами-дипломатами». Искрящийся снег, понимаешь, свежий воздух, горы, яркое солнце… Глядишь, нужный человек подвернется.

– А ты его компроматом в лоб: извольте подписать документик о сотрудничестве. Ваш псевдоним – «Фиалка». Пароль для связи: «У вас продается славянский шкаф?» Отзыв: «Шкаф продан!». «Я не буду сотрудничать с вами», – кричит твой будущий агент. А ты ему:

«Нет, вы пойдете со мной, генерал!» Помнишь «Подвиг разведчика»?

– Очень смешно! Партер тонет в аплодисментах.

– А балкон?

– Балкон сует в рот грязные пальцы, чтобы начать свистеть. Наплел с три короба. Стыдно, Слава, и пошло!

– Ладно. Нельзя уж пошутить. Нет, я помню, конечно, что когда шутишь с полковником, то сначала надо сказать «Шучу!», а потом уже шутить. В общем, все стали обидчивыми и потеряли толерантность вместе с подобострастием по отношению к высокому начальству. Ужо найду на вас управу! Короче! Ехать, мой друг, в этот раз никуда не надо. Жди гостей сам, там.

– Там или сам?

– И то и другое. Ты «Японку» случайно не забыл?

– Обижаешь, начальник! Я ж не какой-нибудь… – Походящее сравнение не находилось, потому что под ложечкой не кофейной, а непосредственно на моем красивом полковничьем торсе сильно засосало. Как говорил один мой знакомый, лампочка зажглась. Тот, правда, все время связывал этот импульс с выпивкой.

– Знаю, знаю, – успокоил Слава. – Ты у нас герой.

– Я не герой!

– Хорошо, не герой. Так вот, предстоит тебе, негерой, в скором времени встреча с пиковой дамой непосредственно на твоей территории.

Не вздрогнул я после Славиных слов, но за кофе потянулся. В чашке, впрочем, напитка не осталось, как и коньяка в рюмке. Слава усмехнулся и наполнил емкости. Контора не перестает удивлять, подумал я. По своей дурацкой привычке я не спешил задавать вопросы. Слава же мои привычки все еще помнил, поэтому взял слово.

– Некоторое время назад, – рассказал он, – «Японка» поведала о том, что вдруг возник повышенный интерес к ее скромной особе со стороны непосредственного начальства.

– Наши накосячили?

– Нет, нет! Там все чисто. С ней уже давно не проводятся личные встречи, полнейшая конспирация. Бережем ценную агентессу! Лишь по линии французско-российского космического сотрудничества эпизодические контакты поддерживаются, но только в официальных рамках. Интерес к ней появился в том смысле, что боссы ее хвалить стали чаще и даже искренне восхищаться результатами работы на фирме. Дифирамбы поют, мол, какой она хороший психолог, как профессионально и грамотно работает при подборе кандидатур на службу в Агентстве. Восхищаются, как четко и скрупулезно все у нее налажено, нет нареканий ни от коллег, ни от руководства. В общем, хоть орден ей вешай на пышную грудь.

– Слава! Я бы попросил… У самого вся башка седая стала, а все туда же!

– Ага! Значит помнят рученьки шаловливые?

– Прекратите ваши пошлости, товарищ генерал-майор!

– Ладно, шучу! Ишь, разволновался! Короче орден не дали, но оклад барышне повысили.

– Мы?

– Угу, щаааз! Ты посмотри, что в стране-то делается! Откуда у нас лишние деньги? Я только – что от Директора. Там еще главный финансист присутствовал. Веришь, два часа с ним «бодался». Знаешь, что, змей подколодный, удумал? Клятвенно заверял босса, что в ваших резидентурах на Ближнем Востоке всех надо давным-давно на «Жигули» пересадить. Говорит, Отечество, понимаешь, в финансовой опасности, валюты катастрофически не хватает на самое необходимое, а опера раскатывают на «тойотах» и «маздах». Мол, морда у них не треснет?

– Так и сказал? – Спросил я.

– Так и сказал…

– А что Директор?

– Что-что… Сидит себе, хитро улыбается, ждет, кто кого зарежет. Правда, потом тихо так молвил, обращаясь к этому придурку: «Иван Иванович, а вы сами-то никогда не пробовали на наших самых лучших в мире «Жигулях» уходить от «наружки»? А те сплошь на иномарках еще и с форсированными движками рассекают, да еще где-нибудь на горном перевале, в Сирии или Бейруте, например? Да еще, как вояки говорят, под огневым воздействием. Не пробовали, нет? Ну, так надо попробовать! У вас в сентябре, вроде, особо важных финансовых дел нет, вот вы и слетайте в те края в комадировочку, посмотрите, так сказать, в боевых условиях, на чем нашим парням лучше ездить. Хорошо?»

– А что финансист? – спросил я.

– Да ничего. Очки, свои дорогущие и неожиданно запотевшие, снял и резко осипшим голосом сказал: «Слушаюсь».

– Слав, а «от страха под лисой не сделалась лужа», не заметил? Ты его, штабную крысу, ко мне пришли, я ему устрою ознакомительные «американские горки». Забудет, как мать с отцом когда-то нарекли. Я там одно дивное местечко знаю. Представляешь, на козлиной тропке, в горах, в густой туман, на обледеневшей дорожке, на скорости проходим с ним закрытый поворот… Только предупреди его, чтобы памперсы с собой взял. Уверен, после такой автомобильной прогулки он мне денег не то, чтобы на «Жигули», на «феррари» выделит.

– Нет, мой друг, – прервал мой страстный монолог Слава. – «Японке», конечно, платим мы и, как ты понимаешь, сдельно. Ее же боссы зарплату девушке увеличили, причем, значительно. А совсем недавно поинтересовались, не согласилась бы она съездить в командировку – не самую короткую – в твои, так сказать, края. Не конкретно в какую-то страну, а с замахом на весь регион, включая наших земляков на Земле обетованной. Там еще вместе с ее непосредственным руководством, связанным с космосом, на беседе сидели и люди из французской спецслужбы.

– Предлагали что-то конкретное?

– Скажем так: спросили, мол, не желает ли она поучаствовать в работе антитеррористического центра или фонда – как угодно – на Ближнем Востоке, имея в виду, ее способности, связи и возможности. Разумеется, за приличное дополнительное вознаграждение.

– Бабу, к арабам, без арабского языка? Как дальновидно! Они что, с ума все посходили в своей Франции, чи шо? Девушка же там будет, как чукча в Китае. Ну, лягушатники дают…

– Ну, не совсем так. Весь Магриб общается на французском. Другим арабским странам, например, Сирии, Ливану этот язык тоже не чужд. Потом она свободно говорит по-английски, а это Иордания, Египет плюс все ваши султанаты, эмираты и т. п. Еще она учит русский и, насколько мне известно, арабский. У нее подготовка филологическая не хуже твоей.

– Так она что, согласилась? Не послала их всех вместе с вами? Девушка-то с норовом.

– С норовом – это точно. Но и авантюрная жилка у нее, дай Бог каждому!

– Слава, но это же прямой вербовочный зондаж со стороны французских спецслужб. Они хотят ее привлечь к конфиденциальному сотрудничеству с пока неясными целями. Вы хоть это-то понимаете? Или совсем нюх потеряли в своих генеральских кабинетах. Ее же немедленно надо выводить из-под удара! Дай мне дней десять, я слетаю туда и все улажу. Хочешь, сам с Директором переговорю?

– Остынь! Мы об этих подходцах к ней знали давно, из других источников. Работаем. Между прочим, на износ! И давно отправили «Японке» инструкции. Очень тактичные. Во-первых, ей было предложено поступить так, как она сама сочтет необходимым. Мы готовы принять любое ее решение. Во-вторых строках письма наше руководство просто процитировало Юлиана Семенова. Помнишь, как в «Семнадцати мгновениях», в самом конце? То есть, Центр не может настаивать на поездке «Японки» на Ближний Восток, понимая, как это сложно в создавшейся ситуации и чем это может грозить. Однако, если «Японка» чувствует в себе силы, то Центр был бы заинтересован в ее миссии, хотя, конечно, оставляет окончательное решение вопроса на ее личное усмотрение.

– Дааааа… Прямо «Алекс-Юстасу». На вас семья Семенова, случайно, в суд не подаст за плагиат?

– Подаст, если узнает. Так вот, соглашаться сразу ей было не рекомендовано.

– Узнаю Контору: надо обязательно поломаться, иначе никто не поверит.

– Ну, в какой-то мере. Она должна была просто отказаться по нашему сценарию, мотивировав все ребенком. Но потом, когда надавят, подумать и согласиться, если будут предоставлены достойные условия – прежде всего возможности часто летать в Париж, видеться с сыном, ну, и вообще, больше заниматься семьей. Их «контора» ей не отказала.

– И «шо» теперь? Как вы себе эту схему представляете? Где «Японка» вообще находиться будет? Антитеррористическим центром на Ближнем Востоке командовать или сына воспитывать?

– «Шо»? Проходит курс спецподготовки…

– Отрыв от слежки на ракете, да? Тайнопись на берестяных свитках, стрельба из-за угла из клееного татарского лука и вербовка домашних животных, да?

– Сереж, как ты понимаешь, я не интересовался всякой, как там твои друзья грачевские говорили, «фигней». Не царское это дело. Захочет – сама расскажет. Мы ей потом, если надо будет, свой курс предложим, не хуже. Главное, догадайся с трех попыток, кто будет ее куратором там, за морем?

– С нашей стороны или французской? – Специально задал двусмысленный вопрос, чтобы позлить Славу.

– Не тупи, а то могу и обидеться. Как-никак перед тобой не ровня, а человек с лампасами. Сам президент погоны в Кремле вручал!

– Ну вы, блин, даете, ребята! – задумчиво протянул я, будто бы не обращая внимания на последнюю реплику начальника, которая, честно говоря, слегка резанула слух. – Мало мне ближневосточного урегулирования, проблем с Арафатом, «Спринтера» и «Иезуита», теперь еще и «это» на мою бедную головушку! За что? Чем я перед мудрейшим руководством, да ниспошлет Аллах всем достойным людям в клоунских лампасах здоровье и богатство, провинился?

Я попытался изобразить из себя очень занятого человека, у которого за кордоном своих государственных дел, не терпящих отлагательства, вагон и маленькая тележка. С архиважным видом картинно отставил мизинчик, ставя правой рукой на столик рюмку с коньяком. В другой держал чашку с кофе, параллельно пытаясь достать из пачки новую сигарету и прикурить.

– Ах, какой артист в тебе умирает, – не выдержал Слава моих обезьяньих ужимок и прыснул. Призрак возникшей было в воздухе напряженности рассеялся. Мои легкие шалости, приколы и капризы забылись и вновь потекла доброжелательная дружеская беседа, не лишенная конструктивного начала.

– Нет, Сереж, если ты чувствуешь, что не потянешь такую нагрузку, так откажись от «этого». Мы будем думать. Страна твоя – не Бангладеш, кого-нибудь тебе подберем в помощники, постараемся… Сам знаешь, незаменимых у нас…

Я вдруг представил себе, как какой-нибудь 22-й секретарь посольства будет ездить на встречи с Софи вместо меня, да еще, каждый раз, сука, консультироваться со мной, что мол, это надо, вроде, так, а это – не знаю как. Подскажите, Сергей Иванович, пожалуйста… И мне стало кисло.

– Справлюсь, Слава, не сомневайся! И там, – я почтительно закатил глаза к потолку, – скажи, чтоб не ерзали и не выдумывали херню всякую. Руководство беречь надо. Куды ж мы, дети малые, неразумные, без него, – голосом отъявленного подхалима проблеял я, преданно глядя начальнику в его смеющиеся глаза и наполняя его пустой кубок.

Сам тоже выпил еще рюмку коньяку. Причем вопреки этикету, то есть, как гусары пьют водку: залпом, не морщась, и медля с закуской. Коньяк, вернее португальское бренди «Vital» обычно идет в литровых емкостях, и мы уверенно приблизились к середине красивой бутылки. «Торопимся», – подумал я. «Так, жизнь такая!» – Встрял невесть откуда мой внутренний собеседник. И сразу затих, видимо, поняв, что беседа у нас с генералом серьезная, нужная и очень перспективная. «Очень перспективная, – прочитав мою мысль, сказал Голос. – Особенно, в плане секса и некоторых эротических излишеств». «Молчать!» – Осадил я его. Он опять затаился.

– Вот таким ты мне больше нравишься, полковник, сказал Слава, закусив конфеткой. – Я в тебе, честно говоря, и не сомневался ни минуты. А дискуссия наша, это так, для подержания разговора. Материалов по данному вопросу пока у нас маловато. – И протянул мне две небольшие папочки. – Почитай на досуге и верни.

– Рады стараться, Ваше Высокоблагородие, – я принял глупый вид, но сразу сменил его на умный, открыв первую папку. – А что здесь, собственно?

– Да ничего особенного. Кое-какие старые наработки. Связь на месте продумаешь. На закладки сам не ходи: у тебя там помощников из молодых пруд пруди. Познакомишься с гражданкой Рени официально, будешь на приемах свой французский шлифовать. Ты когда назад?

– Через три дня.

– Ну, не спеши тогда. – Слава потянулся к бутылке, чтобы налить еще по глотку.

– Больше не буду, – мотнул я головой.

– Круто, – констатировал генерал. – Договорился с печенью?

– Когда-то надо начинать, – ответил я и, уже прощаясь, еще раз подколол начальника. Поднимая с пола упавший с его стола карандаш, тоненьким голосочком придворного шута пропищал: «Ой, товарищ начальник, у вас карандашик упали!».

– Изыди, чудовище, ради Бога, с глаз моих, – замахал руками Слава и заржал, уже не сдерживаясь, во весь голос. Даже привыкшая ко всему новая симпатичная секретарша в генеральском «предбаннике» вздрогнула и вопросительно взглянула на меня. Пробегая мимо, я показал ей большой палец. Панибратски подмигнул, сказав: «Прорвемся, моя красавица. Начальник никого не принимает!», – и вышел вон.

Через обещанных три дня я прилетел в ставший почти родным арабский город. Прилетел с подарками, сувенирами и весь в тяжелых раздумьях, плохо скрытых за внешне хорошим настроением. Маруся сразу заметила мое состояние и заподозрила что-то нехорошее. Я успокоил ее. Так, как смог, то есть, как мужчина может успокоить женщину. Вернее, жену, еще вернее, мать своих детей, боевую подругу и верного товарища.

25

А перед отлетом, пока мы со Славой в его кабинете ежедневно кофе дегустировали и коньяк – мой подарок – допивали, успели в деталях обсудить досье, собранное моими коллегами и нашей резидентурой, в том числе. И вообще генерал много чего интересного рассказал.

– Центр этот или фонд – как хочешь, – поведал Слава, – структура совершенно секретная. Действует на конспиративной основе уже много лет в той или иной форме, постоянно мимикрируя в соответствии с окружающей средой, и гениально приспосабливаясь к вновь возникающим обстоятельствам. Трубить о нем во всеуслышание на каждом углу, естественно, никто не собирается. Главным информационным спонсором здесь выступает Израиль. Практически все мало-мальски интересные и острые акции планировали наши американские партнеры, как теперь Ельцин говорит, ни дна им, ни покрышки!

– Борису Николаевичу тоже? – Ласково спросил я, но с легкой издевкой и театральной угрозой в голосе.

– Не дерзи и не замахивайся на святое, полковник! Хотя, Сереж, если «по-чеснаку»… Будь моя воля… Ладно, давай не будем о грустном.

– Что же за страна у нас такая, изумительная, Слава? А изумительная потому, что каждый день не перестаю изумляться (viva, дорогой Саныч!) Все всё знают, обо всем шепчутся по углам и молчат. А потом, что? Лет эдак через десять-пятнадцать опять будем голову пеплом посыпать и оправдываться, что, мол, не хватило политической мудрости и смелости? Не знаю, что тут у вас продажное TV показывало, но ведь весь мир видел, как он тогда в Шанноне…

Генерал на глазах уменьшился в размерах, весь сжался, выразительно посмотрел по сторонам и тихо произнес:

– Старик, прошу тебя, давай не будем.

– Ну хорошо-хорошо, – согласился я. – Давай не будем. Только за державу обидно. А она ведь у нас одна… Ладно! Кастинг исполнителей акций по замыслу Фонда уже был?

– Был, скорее всего. Но грачевских ребят на пробы, к сожалению, никто не приглашал – у евреев, французов и америкосов своих чистильщиков достаточно. Но, чем черт не шутит, возможно, со временем они и к нам могут за консультацией обратиться. Вот в этой связи, Сережа, родилась задумка среди наших седых светлых голов…

– Боюсь я, Слава, исходящих оттуда задумок, как огня.

– И правильно делаешь! Так вот, задумка состоит в том, чтобы создать для будущих, подчеркиваю, будущих контактов с этим центром некую рабочую группу.

Пока неофициальную. В нее войдешь ты, Ковалев из внешней контрразведки – ты его по Пакистану знаешь, и Сироткин из аналитического управления.

– Если я в нее войду официально, то все поймут, Слава, откуда ветер дует. Ну, какой я тогда дипломат? Дипломаты вопросами терроризма под таким специфическим углом не занимаются. Это ребенку известно.

– А ты думаешь, аналитики во вражеских разведках сидят и гадают, когда же наконец, нашему заслуженному Сергею Ивановичу присвоят «Чрезвычайного и Полномочного»? Не засиделся ли он в советниках? Может, его Козырев не жалует? Не обольщайся, мой друг! Все, кому надо, про тебя все знают, кто ты, где ты. И про твои «подвиги» героические наслышаны. Может, без подробностей, но наслышаны.

– Есть такая старая циничная поговорка: «Не пойман, не вор».

– Есть. Но ты не пойман не потому, что не вор. Ты успешно работаешь, труса не празднуешь, не авантюрист. Я тебе говорю это не как твой друг, а как начальник. Цени!

– Ценю.

– И, конечно, родился ты в рубашке. Везет тебе. Пока. Многие завидуют. А везенье в нашем ремесле значит много.

– Это ты вспоминаешь Канаду свою, когда тебя бандеровские хлопцы прихватили за одно место интимное?

– Дело прошлое. Но в том числе тогда именно повезло. «Треба знати рідну мову, а як же?».

Слава даже не улыбнулся, когда я вспомнил Канаду. Попал он там в неприятную ситуацию, если не сказать хуже, и не по своей вине. А вот выходить из нее, вернее, выбираться из «гостеприимной» провинции Онтарио тогда еще молодому майору пришлось самому и практически в одиночку.

Его очень не хотели «отпускать», устроили настоящую охоту. Поняв, что разведчик все равно уходит и не с пустыми руками, поступила команда его не «брать», а убрать, на что бросили достаточно, как казалось противнику, сил. Уходил Слава в итоге трудно и жестко, особенно на последнем этапе, когда вмешались американцы. Вмешались поздно, потому что посчитали по своей наивности, что это идут банальные разборки бывших бандеровцев, активистов ОУН-УПА и других отморозков, в изобилии нашедших убежище в Канаде.

Слава один не выжил бы, и ему помогли, конечно, «добрые люди», но если бы не везение, как позже рассказывал он сам, неизвестно, как бы сложилась его судьба. Во всяком случае вместо обычного двенадцатичасового перелета Слава добирался домой почти два с половиной месяца – через Штаты, Мексику и еще кучу маленьких жарких стран Южной Америки.

Короче, съездил Слава на Олимпиаду в Монреаль и с той поры как-то разлюбил олимпийские виды спорта – предпочитал шахматы и бег трусцой. А в Монреале, кстати, сами канадцы не завоевали ни одной золотой медали. Бывает. Это спорт. Тренироваться надо, а не бандеровцев привечать.

– Так вот, – продолжил генерал, – почему решили тебя…

– Что, уже решили?

– Не цепляйся к словам. Можно было обойтись одним Сироткиным. Но ты ведь читал его монографию по терроризму, авторство которой на 50 процентов принадлежит тебе?

– Я не жадный.

– Знаю. Просто то, что писал ты, не выглядит, как научный труд: слишком публицистично. Так не пишут диссертации и даже монографии. А у него все по науке.

– Так я – журналист, тащ генерал, а не ученый червь. Я когда в Челябинске «работал», успел даже в Союз журналистов вступить.

– Зачем тебе это?

– Как зачем? Профессиональная гордость, так сказать. Знаешь, сколько у меня было публикаций? А потом «ксива» Союза журналистов очень красивая и дает право посещать Домжур на Суворовском.

– А по своей «ксиве» тебя туда охрана не пустит?

– Чего светиться лишний раз. А там уютно, кофе в баре очень хороший: его бармен делал в песочной ванночке в маленьких турках. Пальчики оближешь.

– И все журналисты сплошь пьют кофе… Идиллия!

– Не, они больше водку. Вернее, в основном водку. Но и другие изыски там встречаются. Ты когда-нибудь ел «поджарку по-суворовски»? Рекомендую. Люди просаживали там бааальшие гонорары.

– Я твои публикации читал. Грамотно, интересно.

– Мерси!

– Немає за що! А вот в отчетах твоих официальных – одни глаголы. Как писал твой любимый Семенов: «он встретился», «она сказала», «он передал»… Скукота, да и только.

– Отчет он и есть отчет. Что растекаться «мыслью по древу»

– «Ученый червь» – это ты про Сироткина?

– В хорошем смысле. Знаешь анекдот? «Сара, вы слышали, что Михаил Моисеевич – гей?» «Как же так? Не может быть?» «Да нет, в хорошем смысле».

– Смешно. Ну, ладно. Вот тебе еще, как говорится, «к размышлению». Сбор информации о террористических организациях и вообще о вольных хлопцах с Ближнего Востока, начался, как ты понимаешь не сегодня, а лет сорок тому назад. Все собирали – и Израиль, и Штаты, и арабские страны, и мы, естественно.

Сбор шел очень активно, но систематизировать данные для общих нужд никто не хотел – от жадности, прежде всего, ну, и по другим причинам. А сейчас такая необходимость назрела. Катализатором, как ты понимаешь, стала Ливия.

– Из-за дела Локерби?

– Ну, да! Ты же в Ливии не был ни разу, насколько я знаю?

– «Где я только не был, чего я не отведал», – вспомнил я песенку Бумбараша из старого одноименного фильма, гениально спетую Золотухиным. – Нет. В Ливии не был, хотя один раз летел через Бенгази. Дальше транзитного зала не продвинулся. Да и там – полный отстой: сухой закон. Но Ливия, Слава, и это так называемое «дело Локерби» – не моя тема.

– Еще не вечер, как говорится. Так вот, есть у меня интересная статейка, в твоем любимом публицистическом ключе написанная. Даже не статейка, а наброски для некоего опуса литературного. Один газетчик, занимавшийся некоторое время назад таким модным жанром, как журналистское расследование, обратился к нам.

– С письменной просьбой от редакции дать интервью об успехах СВР в борьбе с ЦРУ?

– Нет, представь себе. Позвонил, сукин сын, по «вертушке» из своей газеты прямо Директору и попросил очень вежливо и тактично чуть-чуть помочь в информационном плане. Директор спустил все своим подчиненным, ну и мне, в том числе.

– Правильно! Что ж он, сам будет журналюгам инфу «сливать»? Откуда у него время? Может, он завтракал с пивом или покурить собирался выйти в сортир?

– Не ерничай! Он не курит и пиво твое любимое не пьет. Кстати, бери пример с флагманов нашего нелегкого шпионского производства, Сережа!

– А я что? Я молчу.

– Вот и я говорю. Информацию журналист просил так себе, не особо секретную по нашим партнерам заокеанским, так или иначе связанным с Локерби. Но мы, как ты понимаешь, помочь «не смогли».

– Понимаю! Отчего же не понять? Мы ж как глухонемые ученые: все знаем, но сказать ничего не можем.

– Не в этом дело. Существует этика, неписанные правила и много, чего еще. Я с ним сам разговаривал. Посетовал, что не могу, мол, к величайшему сожалению, выполнить просьбу Директора исключительно по техническим причинам.

– Что? Сказал, что подмосковная воровская босота разгромила Ясеневский архив? И журналист выразил тебе соболезнования? – продолжал я зубоскалить.

– Он адекватный мужик, на мой взгляд. Понял, что я действительно не могу помочь.

– «Не могу» или «не хочу»? Впрочем, это одно и то же в данном случае. Ну, и?

– Заодно я «покачал» его на предмет творческих планов. Он и рассказал мне про свои «задумки». Назвал он свой будущий опус «Ливийские хроники». Я ничего не терял, поэтому прямо в лоб попросил: дай почитать, вдруг чего подскажем или найдется, чем поделиться. На сторону от нас ничего не уйдет, мол, не бойся. Он парень умный оказался и не жадный. Могу тебе дать небольшой отрывочек почитать. Так сказать, для общего развития.

26

Весной 1986 года Михаил Сергеевич Горбачев отметил – скромно – свое 55-летие и первые 365 дней у кормила власти. Отметить было чем. Генсек, заслуживший за сравнительно короткий срок массу шутливых и не очень прозвищ (от ироничного «минеральный секретарь» – за традиционную для советских лидеров борьбу с «зеленым змием» и американо-веселенького «Горби», до простодушно-грубоватого «меченый» и «горбатый»), успел покорить сердца западных политиков невероятной коммуникабельностью, новомодным словом «перестройка» и прилично одетой говорящей женой. Успел вместе с другом Шеварднадзе уничтожить лучшую ракету современности – «Оку», сильно облегчив американцам и «прочим разным шведам» жизнь при имевшей планетарный масштаб холодной войне. Заодно успел также «опустить» ровно на 6 миллиардов рублей начинавший трещать по швам советский бюджет.

Зловеще маячил на горизонте Чернобыль, о котором «Горби» мучительно хотел промолчать, стоя на Мавзолее во время первомайской демонстрации. Промолчать не удалось. Получилось лишь сделать идиотский вид, что ничего серьезного не произошло. Потому и бояться нечего. Вон, мол, спортсмены не боятся и спокойно катят свою очередную «Велогонку мира» прямо по улицам Киева! Велосипедисты действительно прокатились по Крещатику, когда радиоактивный ураган буквально бушевал над Чернобыльской АЭС. Глупость, полная глупость! Но разве была она единственной?

Главные должности и свершения, однако, еще только ждали Горбачева – первый президент СССР, разваливший этот самый СССР вместе с его монолитной КПСС, лауреат Нобелевской премии мира и «лучший немец (!) года». Это звание Михаил Сергеевич получит за разрушение берлинской стены. Весной 1986-го она все еще казалась несокрушимой и непреодолимой. Не для всех, конечно. Смельчаки штурмовали ее под землей и по воздуху, лезли через нее, как русские солдаты на Измаил, гибли под прицельным огнем своих же земляков-пограничников. Счастливчики, презрев опасность, преодолевали опостылевшую постройку, чтобы оказаться в настоящем капиталистическом раю, сытом и веселом, денежном и развратном, без Социалистической единой партии, зато с шикарными ресторанами, шумными пивными, беспутными дискотеками.

Кстати, о дискотеках. В одном из самых крутых танцевальных залов Западного Берлина, где верховодил, но уже начинал сдавать позиции бессмертный, как поначалу казалось, стиль «диско», где молчаливо гуляли легкие и не самые легкие наркотики и взахлеб пилось старое и доброе баварское пиво с прицепом в виде крохотных шкаликов шнапса, вдруг рванула бомба. Дурная сила слепо покалечила и убила людей, обозлила законопослушную немецкую общественность, ощетинила всю берлинскую полицию и сыск. Среди жертв оказался один (!) американский солдат. Запомним эту незамысловатую цифру.

Мюнхенская трагедия, когда придурки-террористы расстреляли израильских спортсменов во время Олимпиады, к тому времени уже стала историей – прошло 14 лет. Израильтяне, впрочем, продолжали мстить палестинцам, методично гоняясь по всему миру за истинными и виртуальными виновниками олимпийской бойни, исходя из принципа: хороший араб – мертвый араб. Но воинственный пыл утихал. Поэтому вину за дискотеку решено было свалить тоже на арабов, только на живых и имеющих вполне конкретный географический адрес – Ливийская Джамахирия.

4 апреля дискотеку взорвали, и через 10 дней последовало возмездие – 33 американских самолета отбомбились по ливийским городам Триполи и Бенгази. Пресса высказалась однозначно: взрыв в дискотеке – повод для авиационного налета на Ливию. То есть, не будь этого повода – и не было бы никакого налета. Не будем спешить с выводами. Вернемся в начало 1986 года.

Американцы Ливию никогда не любили, за нефть неисчерпаемую, за гордость древнюю со времен Карфагена, за авторитет непоколебимый в арабском мире, за «третий путь», за дружбу с Россией и много еще за что. Чувство, надо сказать, было взаимным.

Видя, что СССР слабеет год от года, а его правители проводят в реанимации больше времени, чем на заседаниях Политбюро, Штаты стали чаще грозить своим оппонентам расправой. Только с 1981 по 1986 годы 13 раз провели военно-морские учения у берегов Ливии. Каддафи терпел. СССР фактически молчал, невнятно критикуя на страницах собственной партийной прессы «провокационные действия американской военщины у ливийских берегов».

1986 год начался небывалой активностью США в Средиземноморье. Первые маневры близ ливийского побережья 6-й флот осилил с 24 по 31 января.

4 февраля истребители Израиля перехватили в воздухе ливийский пассажирский самолет. Данными для проведения этой операции израильскую авиацию снабжали опять же корабли 6-го флота.

12-15 февраля – очередная, вторая с начала года американская военно-морская демонстрация силы у берегов Ливийской Джамахирии.

14-16 марта – третьи учения ВМС США в этом районе; еще через три дня – четвертые. Еще через двое суток – пятые учения, причем с боевой стрельбой по ливийскому прибрежному городку Сирт. Дело было не в городке, разумеется. Просто там, близ местечка Сирт, находился пункт ПВО ливийской армии. Конечно, он «мешал» американцам и его разбомбили. Ливия снова промолчала.

Можно предположить, что если бы Триполи сделал хоть малейшую попытку ответить на наглые провокационные действия американского флота, мощный удар последовал бы незамедлительно. Ливийцы проявили выдержку, что заставило американцев с еще большим усердием искать повод для атаки, предрешенной и спланированной, остановить которую было уже нельзя.

Ее ждали всерьез и ливийские политики, и военные, и дипломаты, работающие в Ливийской Джамахирии, одним словом все. США искали только подходящего повода.

В этот же период из Парижа и Бонна высылаются четверо ливийских дипломатов. Одновременно секретная американская миссия отправляется в Каир. Цель – прощупать обстановку и по возможности подтолкнуть Египет к участию в акции против Ливии. Эта акция, как позже то ли от глупости, то ли от гордости напишет газета «Вашингтон пост», «планировалась на протяжении многих месяцев». Подготовка заканчивалась.

4 апреля громыхнула дискотека. До налета оставалось 10 дней. США успели за это время объявить миру, что располагают «конкретными доказательствами» причастности Ливии к террористической акции в Западном Берлине. Журналистам была рассказана детективная история о перехваченных радиограммах, якобы содержавших «ливийский след».