Текст книги "Аквариум как способ ухода за теннисным кортом"

По счастью, дома нам удалось исправить некоторые ошибки. Билеты были дешевле, и нам позволили пригласить неограниченное число друзей. Таким образом, список гостей состоял из полутора тысяч человек. Мне привезли персональный усилитель, и удалось добиться кое-какого звука на сцене. Правда, не получилось отсесть от Саши Ляпина, который так и мочил мне в затылок, и с микрофонами была такая же история. Ну да бог с ним. После концертов я пытался объяснить Олегу, в чем, собственно, состоит моя концепция звука группы и в чем заключается роль звукорежиссера. А именно – не нарисовать картинку по своему вкусу, а оптимальным образом передать звук группы и максимально выигрышно подчеркнуть игру каждого музыканта, что, собственно, эту группу и отличает от других. Ну да ладно, нам больше не придется играть вместе.

На следующий день мы все встретились на вечеринке на Пушкинской, 10. Мы с Леной пришли ранним вечером. Я был потрясен увиденным. Все молча сидели за длинным пустым столом, во главе которого сидел Боб, и внимали его новым песням, которые он почему-то с ходу решил спеть всем собравшимся. Судя по всему, это продолжалось уже довольно давно, так как большинство артистов оркестра уже ерзало и кашляло. В бюджете группы не нашлось денег на организацию даже внутренней вечеринки. В результате все стали скидываться, и артисты побежали в соседний ларек. Когда все выпили и немного повеселели, мне стало невообразимо скучно, и мы с Леной ушли. Была белая ночь, мы сели на велики и просто поехали покататься.

Интересно, что статьи в газетах были удивительно похожими, все сетовали на отсутствие фуршета. Осенью вышел альбом с концертной записью, к которому прилагался CD-ROM с историей группы. Послушав альбом, я убедился в том, что был абсолютно прав: виолончель отсутствовала. Больше всего меня порадовал плакат, посвященный 25-летию группы, на котором было пять фотографий Гребенщикова и ни одного музыканта ни из одного состава. Я поинтересовался, где я могу получить означенный альбом. Выяснилось, что нигде. Боб сказал, что он даже не знает, что такой альбом вышел. В итоге Сашка Липницкий отдал мне свою копию.

Печальным итогом этого опыта было то, что очередной состав группы был распущен и все были уволены без выходного пособия. Это был дежурный способ смены состава, который Боб уже много лет практиковал. Обычно торжественно объявлялось, что группа наконец прекратила существование, а через некоторое время она собиралась снова, уже без тех, с кем Боб больше играть не хотел. При этом не надо увольнять неугодных и пускаться в сложные объяснения – просто некоторые люди вычеркиваются. Правда, не всегда это оказывается так просто: музыканты последующих составов, прекрасно зная историю группы, очень цепко держатся за свои места, поскольку Борис Борисович для них является гарантом благополучия. И их так просто не возьмешь.

В этот раз роспуск группы особенно сказался на почти слепом Щуракове. В годы службы в прославленном коллективе он мог содержать всю семью. И на собственные средства он даже смог записать первый альбом Вермишелей. Оставшись без работы, он в полном смысле слова оказывался на улице. Заработанного хватило на первое время, но вскоре ресурсы подошли к концу, и Сережа стал нервничать, пытаясь форсировать развитие событий со своим сольным проектом. Мы продолжали репетировать у нас на Орбели и через какое-то время собрали полуторачасовую программу. Но постепенно репетиции стали носить характер нескончаемого спора с Сергеем. Основной причиной стала моя игра на виолончели. Спор заключался в следующем: я играл по-своему, в то время как ему нужна была просто квалифицированная игра на инструменте. Из чего следовал вопрос: если ему нужен был просто виолончелист, почему он пригласил именно меня? Вероятно, я ему подходил по каким-то другим параметрам. Что же касается моей игры, то у меня давно сложилась своя манера и свой звук. Он был обусловлен абсолютно моим персональным опытом. Мы уже касались этой темы вначале моего повествования. Я не доучился ровно десять лет, и за последние двадцать лет без систематических занятий совершенно утратил то, что имел, но при этом я что-то и приобрел. Теперь мы стали заниматься с Сережей, но он принялся учить меня играть на виолончели. Безусловно, он более опытный музыкант в плане образования и интересный композитор. Мне очень нравится его музыка, и я хотел бы достичь того уровня, который его устроил бы. Но для осуществления его планов у меня не было впереди этих десяти лет, за которые я мог бы наверстать упущенное. И вообще мой рок-н-ролльный опыт подсказывает мне, что этот жанр музыки больше основывается на индивидуальности, нежели на школе. Но Сережа стал быстро терять терпение. У меня опустились руки – я знал, что мне его не догнать и рано или поздно придется уйти.

Осенью неожиданно приехал Дэвид Гросс. Он был приятелем Бори Райскина и помогал ему с организацией фестиваля в Нью-Йорке. Дэвид не был музыкантом и с продюсерской деятельностью впервые соприкоснулся во время фестиваля. Он очень уважал Борю и через полгода после его кончины решил на свой страх и риск продолжить начатое им дело. Это была прекрасная идея. Гросс предложил сделать в Нью-Йорке второй фестиваль имени Курехина. Имея в запасе больше времени, он рассчитывал организовать все точнее, с учетом ошибок, которые совершил Боря. Мы встретились с Настей, и на меня опять легла ответственность координатора этого фестиваля с русской стороны.

Эта осень унесла жизнь еще одного замечательного человека – Миши Шишкова, без которого моя жизнь обеднела. Он был странен и доставуч, но при этом никто никогда не слышал о том, что Миша мог причинить кому-нибудь зло. Он был всегда и везде. Ни одно сколько-нибудь значительное событие в городе не обходилось без него. Меня он доставал едва ли не больше других. Как я уже говорил, где бы я ни жил, мой день начинался с его звонка. Большей частью меня это раздражало, но, когда Миши не стало, образовалась пустота. С ним у меня был связан один странный эпизод, который произошел лет пятнадцать назад. Как-то ясной зимней ночью я пешком возвращался от Боба с улицы Софьи Перовской. Был легкий мороз, много снега, и на улицах еще горело освещение. Мой обычный маршрут пролегал мимо Замка, по Пестеля и далее по Манежному до Восстания. Примерно в одном квартале от моего дома, на углу улицы Маяковского, я увидел фигуру, которую невозможно ни с кем спутать, – мне навстречу шел Миша. Я инстинктивно перешел на другую сторону улицы и сделал вид, что его не заметил. Когда мы с ним поравнялись, он повернулся и стал читать афишу, как будто тоже меня не заметил. Я ускорил шаг и через пять минут был дома. Когда я вошел в свою теплую комнату, меня вдруг ошарашило – ведь Миша звонил мне накануне и сказал, что едет в Таллинн. Это безусловно был не он. А если это был он? Миша живет в Красном Селе. Я встретил его зимней ночью и даже не пригласил зайти обогреться и выпить чаю. Если он опоздал на метро, мне ничего не стоило постелить ему на полу и уложить спать; у меня часто кто-нибудь ночевал. Полночи я думал про Мишу. Что я знаю об этом человеке, кроме того, что он каждый день предлагает мне свою дружбу? Почему мы гоним того, кто давно ближе многих? Миша позвонил мне дня через два. Я спросил его, как он съездил в Таллинн. Он рассказал мне неправдоподобную историю про то, что опоздал на поезд и поехал в Таллинн автостопом. Можете себе представить? Зимней ночью ехать автостопом в Таллинн! Даже самому закоренелому хиппи такая рискованная идея не могла бы прийти в голову. Миша же заявил, что благополучно доехал. Конечно же, я ему не поверил. Но я изменил тактику отношения к нему и спросил, почему он давно не заходит. Я стал звать его в гости и уверил в том, что он желанный гость в любое время суток. И что вы думаете? Миша исчез. Он стал реже звонить и очень редко заходил, только если ему действительно это было очень надо. Таким образом, я получил то, чего тщетно пытался добиться, старательно избегая его долгие годы.

В это время в городе объявился Брайан Ино. Как-то Саша Емельянов вписал меня на концерт Бастонады в клубе «JFC». Я чувствовал себя очень неуверенно – мы не играли вместе со времени Турецкого чая. Он собрал целый оркестр, и в рецензии на концерт в газете «St. Petersburg Times» было написано, что Бастонада – это образ жизни. Это был пошлый штамп Гребенщикова, и что имел в виду Емельянов, я не понимал, тем более что многие музыканты в первый раз видели друг друга. И вдруг – о ужас! – за столиком с «профессором» Волковым сидит Брайан Ино. Мы с ним уже встречались несколько раз в светских тусовках, но толком не разговаривали. Концерт получился неудачным, и я был раздосадован, что Ино пришел не вовремя. Однако, как человек интеллигентный, после концерта он поздравил нас с «успехом», правда, заметил, что не совсем понял концепцию оркестра. Я не знал, куда деваться со стыда, поскольку ни малейшего представления об этой концепции не имел. Я стушевался и поспешил уйти.

Наша семейная жизнь входила в новую колею. Коль скоро мы перевезли мать, надо было что-то придумывать с квартирой на Восстания, больше так продолжаться не могло. Пока же я решил забрать кое-какие вещи, потому что брат, вступив в полное владение квартирой, стал продавать все подряд и не ровен час мог взломать дверь в мою комнату и распорядиться остатками моих вещей. Брат достал всех соседей по лестнице, и наша соседка предложила встретиться с ее родственником, маклером, который мог предложить варианты обмена. Маклер предложил условия, на которых брат вдруг согласился меняться. Когда эти условия прозвучали, у меня в голове постепенно созрел альтернативный план. Коль скоро брат согласился уехать в коммунальную квартиру с доплатой, то я решил занять денег, купить ему комнату и заплатить ему ту сумму, которая его устраивает, и тем самым оставить эту квартиру полностью за собой. Постепенно на этом я и остановился. Можно было найти менее болезненный вариант, но мне почему-то хотелось сохранить именно эту квартиру, с которой была связана вся моя жизнь. Я вплотную занялся этой проблемой, и к декабрю месяцу мне удалось купить брату комнату и его выписать. Я дал ему месяц на то, чтобы собраться и переехать. Он же этот месяц использовал на то, чтобы продать остатки мебели из комнаты матери. Но мне было все равно.

Моя схема была такова – я должен был сделать хороший ремонт и постараться сдать квартиру, чтобы покрыть затраты на покупку комнаты и ремонт. Если бы этот вариант всплыл немного раньше, до моих опытов с клубом и продюсерской деятельностью, мне не пришлось бы занимать столько денег. Ну да ладно. Я искал способ начать ремонт, и мне на глаза попался Денис Можаев, который помогал мне со строительством дачи. Он предложил свои услуги, и мы сговорились, что он там поселится и по мере сил будет делать ремонт. Он занял маленькую комнату, а я между тем предложил Вермишели переместиться с репетициями на Восстания. Пока ремонт не начался активно, это было всем удобно, особенно Сереже, которому очень трудно было передвигаться по городу без провожатых. В это же время переговоры с «Бомбой Питер» привели к тому, что она выпустила альбом Вермишели на кассете (выпускать его на CD Олег Грабко не решился).

Выпуск кассеты ничего существенным образом не изменил. Мне же казалось, что рано или поздно с такой музыкой можно будет найти свою аудиторию и выйти на уровень участия в западных фестивалях. По стилю музыку оркестра можно отнести и к этнической, и к арт-року, а иногда даже к джазу. Дело было только во времени. Нужно было просто набраться терпения, чтобы не разбежаться. Но наши взаимоотношения с Сережей складывались не лучшим образом, и иногда я отчаивался настолько, что у меня опускались руки. Пока же события не начали происходить, и все концерты надо было устраивать самим.

Со времени отъезда Алика Кана в Лондон в городе не стало фестиваля современной музыки. И вот как-то мне позвонил Коля Судник из группы Зга и предложил мне принять участие в организации подобного фестиваля. Инициатором его стал Валера Соколов, редактор газеты «На дне», которая взялась профинансировать это мероприятие. Итак, в феврале мы решили провести трехдневный фестиваль «Другая музыка» в Молодежном театре на Фонтанке. Мы очень быстро определились с составом участников и сделали небольшую рекламу. Фестиваль получился интересным, правда время было не самым подходящим. Середина февраля не слишком тусовочное время года, и люди не очень охотно идут слушать странную музыку. Однако в городе давно ничего такого не было, и какой-то народец все-таки слетелся. Правда, мы категорически не сошлись с Валерой по части организации, и тандем не получился. Я предлагал арендовать аппарат у Паши Марюхты и пригласить его со своей командой обслуживать концерты, но Валера пригласил своих аппаратчиков, и в результате, хотя аппарат был фирменный, звук получился отвратительный. С горем пополам мы записали и отсняли на видео весь фестиваль. Валера собирался выпустить CD, но я поссорился с его аппаратчиками, и у меня не было настроения обрабатывать материал фестиваля с ними же. Так на этом все и затихло. Валера дотянул до осени, а там гавкнул кризис, и все само собой рухнуло. На этом фестивале состоялось последнее выступление группы Сказы леса, которая трансформировалась из любимых мною Nord Folk. Две недели спустя нелепо погиб вокалист этой группы Гарри (Игорь Коршунов).

Ремонт в квартире на Восстания пошел не в ту сторону. Мои работники все переломали, а потом стали тянуть время, и все остановилось. Репетиции в этом месте пришлось прекратить и, за неимением другой альтернативы, снова переехать на Орбели. Весной мы сыграли в одном концерте с Питером Хэммиллом, который в этот раз приехал один. Перед выступлением была какая-то интрига, кого-то пригласил Игорь Гришин, кого-то Пиночет, но в итоге Хэммилла разогревали три коллектива. Это было явно много для одного артиста. И Игорь поставил непременное условие, что все разогревающие группы должны играть не более двадцати минут. Мы сыграли коротко, как и договаривались, в то время как два других коллектива не могли уняться, превращая разогрев в сольное выступление. Игорь нервничал, и я его хорошо понимал. Музыканты же нашего оркестра жаловались, что и мы могли бы сыграть подольше. К сожалению, мы все имели настолько разный опыт и настолько разные представления о том, как правильно следует делать дело, как правильно себя подавать и как правильно оценивать ситуацию, что понять друг друга нам было практически невозможно.

Мне было очень приятно снова встретиться с Питером Хэммиллом. К сожалению, в этот раз он приехал один, и это было не одно и то же. После концерта мы все поехали на вечеринку в бар «Трибунал». Я не знал, что это за место, но не предполагал, что оно окажется настолько убогим. Поговорить с Питером нам толком не удалось, потому что прямо над нами висел громкоговоритель, а на соседних столах танцевали девушки. Когда нам принесли эротическое меню, я выждал паузу, подарил ему альбом Вермишелей и поспешил уйти. Бедный Питер провожал меня понимающим взглядом.

Неожиданно проявилась наша старая подруга Наташа Васильева, которая несколько лет назад уехала в Лондон. Она вышла замуж и решила начать свой бизнес. Как многие, кто не сразу отрывается от корней, она хотела наладить мостик с Россией и решила основать лейбл «Whitehorse», который будет выпускать русскую музыку. В свое время она была рок-фотографом, и у нее имелись свои привязанности. Вермишель попала в число групп, которые она решила выпустить, и в апреле вышел наш альбом Анабасис. К этому времени наши отношения с Сережей достигли критической точки, и мы были на грани того, чтобы расстаться. Помимо этого в оркестре происходили и другие перемены. Основная проблема была с флейтистами. Поскольку все они были заняты в разных оркестрах, Сереже иногда приходилось репетировать сразу с двумя, чтобы предложение выступить не застало нас врасплох. Происходили смены барабанщиков, и неожиданно материализовался Петя Трощенков. При этом перкуссионист Олег Шавкунов, который играл в Вермишелях, только поступил на службу в Аквариум. Таким образом, у нас уже было значительное число людей, прошедших через это горнило, и получалось так, что мы неизбежно оказывались в курсе того, что происходит с Бобом и группой, которую он называл Аквариумом. Этот факт по-прежнему вызывал недоумение и у бывших участников, у и тех, кто только поступил туда на службу. Те, кто играл там после смерти группы, обычно испытывали неловкость при встрече со мной и, наверное, с другими. Им почему-то хотелось извиняться, дескать, они ни при чем, это все Борис Борисович, да к тому же они уверены, что это продлится недолго и что с нового сезона контракт с ними, скорее всего, продлен не будет. Это было неприятно слышать. Неужели Боб действительно не замечал того, что музыкантам неинтересно с ним играть и что их удерживает только громкое имя группы и стабильный заработок?

В мае в Нью-Йорке состоялся фестиваль SKIF-2. Дэвид Гросс решил сохранить название, предложенное Борей Райскиным, сократив его до лаконичного SKIF. Таким образом, этим фестивалем имени Курехина он отдавал дань и Боре Райскину. Мы опять поехали с Настей и Лизой. Дэвид также пригласил Колибри, Tequilajazzz и Волковтрио. Я прилетел на три дня раньше и остановился у Дэвида. Поездка в Нью-Йорк – это всегда приключение, и я был рад, что на сей раз оказался там в хорошей компании. Аркаша Кириченко, трубач из группы Три О, работал таксистом, и мы поехали с ним встречать русскую делегацию. Всех прибывших мы отправили в город, а в нашей машине поехали Женька Федоров, Андрюша Алякринский и Слава Курашов. Аркаша уже несколько лет работал таксистом в Нью-Йорке и, конечно же, много повидал. Он обладает своеобразным чувством юмора, и по пути из аэропорта он выбрал маршрут через Восточный Бруклин, один из самых мрачных районов Нью-Йорка, рассказывая всякие страшилки. Музыкантов Tequilajazzz поселили в мансарде одного мексиканца по имени Сальваторе, в Трайбеко. Это лучшее место, которое можно было найти. Все жили в одном большом пространстве с выходом на крышу, откуда открывался фантастический вид. Там было удобно готовить еду и вообще жить. Хозяин выходил на улицу только для того, чтобы поменять фильмы, которые он смотрел целый день. У него всегда имелась отличная трава, которой он охотно угощал русских гостей. Но самое интересное, что родом он был из деревни Tequila. Но даже ради таких странных гостей выходить из дома, чтобы посетить концерт, было выше его сил. По совместительству Сэл был еще и «директором Марса» – он владел патентом на изображение странного лица, которое можно увидеть при большом увеличении фотографии Марса.

Приехал Славка из Монреаля и тут же поселился вместе с ними, а Ливерпулец в этот раз приехать не смог. Настя с Лизой и девушки из Колибри жили этажом выше в более комфортабельных условиях, но они были в дурном настроении; теплые отношения с ними как-то не сложились, и мы тусовались раздельно. В первый же вечер мы с Текилой пошли гулять и зашли в «CBGB». Играли какие-то средние группы, но все ребята были в восторге. На следующее утро, когда мы просто болтались, мы снова зашли в «CBGB» и «Continental», оставили свои CD и в обоих клубах мгновенно сговорились о концертах.

Фестиваль проходил в моем любимом клубе «Cooler», и почти на всех концертах был аншлаг. Дэвид был счастлив. Мне дико понравился Отомо Йошихиде, которого я уже слышал в Петербурге, и группа Silver Apples. Их оказалось всего два человека, и один из них играл на синтезаторе, сконструированном им самим еще в шестидесятые годы. Звук был невероятный, но меня больше всего потряс барабанщик, который играл с фантастическим драйвом. На концерт Колибри пришел Бенни Кэй, музыкант, который участвовал в записи альбома Лилит. Мы разговорились. Он пригласил меня пообедать, и, естественно, разговор зашел о нашем хорошем знакомом. Бенни подарил мне версию альбома под названием Black Moon, на запись которого он был приглашен как продюсер. Но, к сожалению, Боб об этом позабыл и, вернувшись в Россию, выпустил свою версию альбома, забыв упомянуть Бенни Кэя. Когда же Бенни только закончил мастеринг, этот альбом уже появился на Брайтон-Бич. Этот альбом меня интересовал не только потому, что там играла группа The Band. Мне всегда было интересно послушать, что делает Боб в любом составе. Как правило, не имея новых собственно музыкальных идей, он прибегал к давно испытанному способу смены состава. И в данном случае The Band выглядел всего лишь новым составом Аквариума. Конечно же, каждая группа имеет свою ауру и свое звучание. Но я думаю, что такую ауру имела и группа Аквариум, которая ничем существенным от The Band не отличалась, просто это была такая группа The Band, которая жила и развивалась в других условиях. Мы даже поговорили с Бенни о том, почему бы Бобу Дилану не записать свой следующий альбом с Аквариумом. Причем Бенни высказал предположение, что результат мог бы быть не хуже. Другое дело, что эта группа на сегодняшний момент представляла. Я с безмерным уважением отношусь ко всем тем музыкантам, которых Боб одарил этим именем. И никогда не позволю себе бестактность лишить кого-либо этого имени. Поэтому отобрать какой-нибудь вариант состава для такого проекта я не смог бы. Оставим подобного рода привилегию за Бобом. Да и вступать с ним в единоборство было бы глупо.

Я пытался воспользоваться ситуацией и сделать промоушн Вермишели. Бенни Кэй предложил отправить пластинку Полу Уинтеру. Я отнес пластинки в World Music Institute и Дэвиду Бирну в «Todo Mundo». К сожалению, самого Дэвида не оказалось в городе. Также я встречался с журналистом Ларри Бернбаумом, который пишет для журнала «Rythm Music». Он послушал альбом и сказал, что с удовольствием написал бы рецензию, но, коль скоро у «Whitehorse» нет дистрибьюции в Америке, писать бессмысленно. Также мы с Дэвидом Гроссом ходили на американское отделение «Shanachie» к Тайсону Догерти, который приходил на концерт Tequilajazzz. Но, к сожалению, ни от кого из них я не получил никаких ответов. А бомбить людей я не умею, хотя в Америке, говорят, принято напоминать о себе.

Андрюша Алякринский повел себя самым странным образом – он вдруг захандрил и попросил меня поменять билет, чтобы улететь раньше. Это было труднообъяснимо. Естественно, в нашей компании проявился Димка Гусев. К сожалению, они расстались с Гулей, но продолжали играть вместе. Их дети повзрослели, и старший сын Гленн очень эффектно играл на барабанах. Димка, будучи всегда полон планов, предложил сделать импровизированный концерт на крыше у Сальваторе. Они притащили барабаны и два комбика и средь бела дня устроили джем на крыше. Прямо как в Let It Be. Я, к сожалению, на нем не был, поскольку должен был ехать в агентство менять билеты, потому что Колибри решили остаться на неделю. Говорят, что через десять минут появился полицейский вертолет, который повисел, подумал, да и полетел дальше. Tequilajazzz сыграла в абсолютно пустом клубе «Continental» и при немногочисленном скоплении русских в «CBGB», после чего все абсолютно счастливые полетели домой.

По приезде я сразу приступил к репетициям. В июне Антея Ино предложила Вермишели сыграть в одном концерте с Майклом Найманом во Дворце Белосельских-Белозерских. С Найманом приехал Артем Троицкий, и заранее было оговорено, что мы должны играть не более сорока минут. Но Сережа был готов рубиться за каждую минуту и предлагал сыграть минут пятьдесят. Убеждать его в обратном было бессмысленно. Репетируя на Орбели, мы пытались прохронометрировать программу, но в процессе поссорились из-за того, что в паузе я завел разговор с Олегом о том, что мне на Пушкинской, 10, предложили снять репетиционную точку. Это почему-то вызвало гнев Сережи, и на этом репетиция закончилась. Концерт мы все-таки сыграли, но он был никаким, все пришли на Майкла Наймана. Так всегда бывает, когда ты играешь на разогреве, и всегда нужно чувствовать тот момент, когда люди теряют внимание, потому что они пришли за другим. Мы же затянули минут на пятьдесят. Артем Троицкий делал мне знаки, что пора заканчивать, но Сережа этого, конечно, не видел. Впрочем, если бы я попробовал ему подсказать, что мы уже переиграли, то вызвал бы его гнев. Мы играли очень громко и долго и перетянули баланс на себя. Майкл Найман во втором отделении, один играя на фортепьяно, показался скучным. К тому же рояль был не в порядке, и в антракте между нашими выступлениями его долго пытались подстроить. В тот же день я уехал в Москву, и мне удалось сходить на концерт Наймана в Большом зале Консерватории, где он играл уже со своим оркестром, от чего я был в полном восторге. Я видел и слышал, как мог бы звучать наш оркестр.

Но мне уже было не суждено в нем играть. Когда я вернулся из Москвы, то случайно встретил своего тренера по теннису Иру Варфоломееву. Мы давно не виделись и разговорились. У нее уже было двое детей, и она давно не тренировала. Она поселилась в Лисьем Носу и неподалеку от дома, в Александровской, нашла корты и подыскивала кого-нибудь на работу. В теннис я прекратил играть с тех пор, как закрылось наше место на Каменном острове, но поскольку я не имел никаких планов, то решил заехать к ней посмотреть. Приехав туда, я сразу согласился работать. Таким образом начался новый этап моей жизни. В очередной раз я взялся за лопату и почувствовал огромное облегчение. Оказывается, я очень устал от музыки. Последняя фаза репетиций с Вермишелью совершенно выбила меня из колеи, и после первой недели работы я позвонил Сереже и заявил о своем уходе. Он этого ожидал и не был удивлен. Впервые за несколько месяцев мы говорили спокойно. Мы оба надеялись, что через некоторое время сможем восстановить по крайней мере наши дружеские отношения.

Корты находились на территории мотеля «Ретур», который расположен прямо на берегу залива, сразу за дамбой. Наверное, это не самое красивое место на побережье, но зато оно оказалось совершенно спокойным. На территории мотеля был полный набор буржуазных развлечений – ресторан, шашлыки, бар, бильярд, баня и открытый бассейн. Пожалуй, самым привлекательным в этом месте являлось наличие бассейна, которые еще не получили широкого распространения в России. Корты были в состоянии средней запущенности, и в первую очередь надо было привести их в порядок. Ирина рассчитывала постепенно перетянуть туда теннисную тусовку из города, что оказалось не так легко. В городе было полно кортов, и к этому времени расценки на аренду настолько взвинтили, что предложение стало превышать спрос. Отдыхающие же в мотеле играли крайне редко, и почти никто не приезжал туда специально поиграть в теннис из города, что оказалось существенным фактором для меня и Лены. Место охранялось, и хотя вход туда был свободный, это отпугивало местных жителей. За долгие годы я немного устал от постоянной тусовки и в этом случае значительным плюсом была достаточная удаленность от города. Нам же добираться было очень удобно, поскольку мы живем недалеко от Ланской, и дорога занимала всего час. Поскольку моим работодателем была Ирина, я не имел никакого отношения собственно к мотелю, и мы могли не вступать ни в какие отношения с его администрацией, главное было просто соблюдать дистанцию. Как обычно, мы стали обзаводиться своим хозяйством. Почти все время, когда Лена бывала свободна, мы туда ездили вместе. Мы привыкли к кочевому образу жизни, и это нас абсолютно устраивало. Единственным неудобством было то, что у нас не было никакого навеса, и в случае дождя приходилось укрываться в кафе. Я стал немного тренироваться и быстро восстановил какую-то форму. Больше я ничего не хотел делать.

Но к этому времени Настя Курехина получила грант от Фонда Сороса на проведение фестиваля, и пора было приступать к его подготовке. Она рассталась со своими помощницами, и получалось так, что почти всей организацией предстояло заниматься мне. Но единственным местом, где мне хотелось быть, была Александровская. Конечно же, мы виделись с дружками; когда мы уже обосновались, то решили устроить традиционный велопробег, на который собралось человек двадцать, и все прикатили в мотель. Мы до вечера валяли дурака, и я думал, что мне это поставят на вид, но все обошлось, и постепенно вернулось на круги своя – место стало работать независимо от нас. Наших многочисленных знакомых не смущало расстояние, все время кто-нибудь приезжал, и таким образом на нашей «даче» стала опять концентрироваться тусовка.

Несколько лет после смерти брата Андрея я собирался съездить в Москву со своими племянниками. Они успели вырасти, но тут наконец появился подходящий повод для осуществления задуманного – в Москву приезжали Rolling Stones. Конечно же, я поехал бы в любом случае и предполагал взять с собой Василия. Но когда племянница Ольга узнала, что мы едем, она настояла на том, чтобы мы взяли ее с собой. Алик Кан приехал в Москву в командировку, и я попросил его купить мне три билета. Накануне отъезда я узнал, что наша подруга Катя Голицина будет работать переводчицей у менеджера Stones Руперта Лоуенстайна, и я попросил ее, если будет возможность, купить билеты с более удобными местами. На вокзале мы встретили массу знакомого народа, который пробирался в Москву. Не надо было спрашивать – понятно, что все ехали на Rolling Stones. Мы встретили Севу Грача, который с компанией метался по платформе, пытаясь договориться с проводниками. Я опрометчиво сказал, в каком вагоне мы едем, и, когда мы уже трогались, в наш плацкартный вагон ввалилась вся их компания во главе с дьяконом, отцом Александром. Они сговорились с проводником, и, пока тот разбирался куда их поместить, они дружно расположились в нашем купе и стали пить. Через некоторое время мы все же предприняли попытку лечь, но они так и остались. Иногда я просыпался от того, что у меня в ногах нестройный хор тихо мурлыкал:

 
Hey, hey, hey,
That’s what I say…
 

Но это меня почему-то не возмущало. В эту ночь всем можно было всё простить. Рассчитывая на то, что у меня будут билеты с хорошими местами, я собирался продать те, что мне купил Алик, и обрадовался, когда Грач охотно согласился их купить. Правда, деньги он обещал отдать по возвращении домой, что вселяло в меня некоторые подозрения. Когда мы приехали и позвонили Кате, выяснилось, что она сумела достать нам персональные проходки с очень дорогими, но бесплатными для нас билетами. Весь день шел дождь, но мы поехали в парк Горького кататься на каруселях и американских горах, ведь мы столько лет планировали эту поездку. Потом мы отправились на Арбат и, когда проголодались, съели какую-то несъедобную дешевую пиццу в расчете на то, что до поезда нам будет уже негде поесть. В означенный час мы приехали в гостиницу «Балчуг Кемпински». Нас встретили Катя с Иваном Бахуриным, который приехал к ней на несколько дней, и Алик Кан. Но, к сожалению, Алику не достался пропуск, и на концерт он пошел самостоятельно. Группа уже уехала на саундчек, а мы погрузились в автобус со всеми родственниками участников группы и гостями. Мы подъехали прямо к стадиону и пошли по коридорам, где сновал обслуживающий персонал. Были открыты все двери, и мне было интересно видеть всю эту кухню изнутри. Мы проходили мимо гигантской залы, которая служила гардеробом группы и где висели тысячи костюмов – их артисты комбинировали по ходу годичного тура. Первым человеком, который стоял возле тента, где расположились музыканты, был Чарли Уоттс. Он оказался маленьким дядечкой, и мне очень хотелось задержаться, но все прошли мимо, как будто это был рабочий сцены. Все гости отправились в бар, который группа привезла с собой. Проводя полжизни в турах, они привыкли окружать себя достаточным комфортом. У них была целая служба декораторов, которые организовывали пространство, где им было бы удобно находиться. С ними ездили повара, которые готовили еду для них и всех гостей группы. Это было пространство, куда не допускаются журналисты и тусовщики, а место, в котором группа хочет видеть только своих друзей. Таким образом, мы оказались в святая святых. Было удивительно находиться среди такого большого числа людей и не встретить никого из знакомых. Единственным человеком, которого я узнал, оказался Бари Алибасов, который сидел в окружении юных блондинов. Он посмотрел в мою сторону, и я не понял, узнал ли он меня. Мы с ним познакомились еще на фестивале в Тбилиси восемнадцать лет назад, и за это время прожили очень разные жизни. Я не являюсь поклонником его питомцев, но не подойти к нему было бы глупо. Тем более что ситуация была настолько иррациональная, что можно было совершать любые безрассудные действия. Он наконец узнал меня и для приличия спросил, как я поживаю. Было бессмысленно рассказывать, как у меня дела, и на этом наш разговор был исчерпан. Там оказалось такое количество вкусной еды, что мы с горечью вспоминали про пиццу, которая до сих пор еще стояла поперек горла. Но отступать было нельзя, и мы кинулись дегустировать. Когда я накладывал себе очередную порцию салата с артишоками, то лицом к лицу столкнулся с Китом Ричардсом, и тарелка чуть не выпала у меня из рук. Он улыбнулся и сказал: «Hi!» Я ответил: «Hi!» Когда мы перешли к десерту, начал играть Сплин, выступление которого можно было смотреть по гигантскому телевизору. Но я уже не понимал, что происходит, и забыл, зачем мы приехали и где оказались. Когда все же мы свыклись с ситуацией и стали чувствовать себя уверенней, Катя представила меня Мику Джаггеру как музыканта из Петербурга. Он переспросил еще раз мое имя и сказал: «Hi, Sieva!» Я же потерял дар речи и опомнился, уже когда объявили их выход на сцену и всех гостей попросили удалиться. Ольга вышла в туалет и потерялась, и мы с Васей пошли на свою трибуну, надеясь найти ее там. Шел проливной дождь. Проходя через полупустое поле, мы решили, что нет смысла идти на трибуны, когда мы пришли на концерт Rolling Stones, а сцена так близко. Я знал, что в середине будет сюрприз, и знал, в чем он заключается, поэтому мы расположились прямо перед малой сценой, на которую они перекидывают мост. Нет смысла рассказывать о том, каким был концерт, об этом уже было много написано. Сказав, что это был лучший концерт в моей жизни, я, может быть, и слукавлю. Я очень восторженный человек, и все концерты, которые я видел, были лучшими концертами в моей жизни. Но этот концерт был особенным, ведь всего полчаса назад Мик Джаггер смотрел мне прямо в глаза. И в этот день, находясь среди тысяч людей, я знал, что этот концерт для меня. Неожиданно в толпе перед собой я увидел дьякона Александра, который прыгал и вместе со всеми подпевал. Мы были абсолютно мокрыми и счастливыми и жалели только, что с нами нет Оли. Слава богу, она оказалась благоразумной и ждала нас при выходе со своей трибуны. После выяснилось, что в десяти метрах от нас с обратной стороны малой сцены были Алик Кан вместе с Плюхой.