Текст книги "Аквариум как способ ухода за теннисным кортом"

О Плюхе нужно сказать особо. Как-то, приехав в Белоостров, я решил зайти к нему. Мы выросли в одном дачном поселке, но в разное время. Я лет на десять старше его, и мы почти не пересекались, но оба сохранили романтическое отношение к этому месту. Иногда мы встречались в городе, но никогда не дружили. Несколько лет Плюха прожил в Москве, где играл в группе Лолита. К сожалению, я не застал эту группу во время ее московского периода, но один раз они попытались сыграть в «TaMtAme» в слегка усеченном составе. Но количество выпитого перед выходом на сцену превысило разумную дозу, и музыканты группы, похоже, плохо слышали друг друга. Прекрасный знаток музыки и настоящий коллекционер пластинок, несколько лет назад Плюха основал магазин «Нирвана» на Пушкинской, 10, который стал самым интересным музыкальным магазином города. Я еще был весь полон своими впечатлениями от последних концертов, и мы с ним попили чаю, обменявшись впечатлениями. Это было урожайное лето, незадолго до этого приезжал Ринго Старр, на концерт которого мы ходили с Леной. Это тоже было очень трогательно, правда, этот концерт у меня не вызвал никакой ассоциации с Beatles, а скорее походил на васинский праздник. Кстати, Васин сидел прямо перед нами и ворчал, что другие музыканты слишком много поют. Джек Брюс оказался очень смешным, и, когда он пел White Room, это выглядело как-то карикатурно: он почему-то пытался заводить зал, хотя зрители и так были в состоянии абсолютной готовности и покорности – что сразу стало видно, когда запел Гари Брукер. Таким образом, кульминацией концерта стала A Whiter Shade of Pale. Получилось, что для меня этот концерт прошел под девизом «Procol Harum forever!».

Саша Кострикин не оставил идеи восстановления Молодежного центра и получил новое помещение, почти прямо напротив старого. Как это часто бывает в этой стране, старое помещение так и стояло пустым. Каким-то образом Плюха оказался вовлечен в деятельность новоиспеченного ВМЦ. Он был полон энергии и воодушевился новой идеей. Я же рассказал ему про фестиваль, который мы делаем с Настей Курехиной. Плюха заинтересовался и предложил свою помощь, которую я охотно принял. Я познакомил его с Настей, хотя они уже много лет были знакомы, и скоро к нам также присоединился Паша Литвинов. Мне стало значительно легче. Я очень любил Сергея и безмерно уважаю Настю. Но в эти годы, что я оказался вовлечен в эту деятельность, я всегда искал повод уйти. Делом моей жизни этот фестиваль по многим причинам стать не сможет, и я никогда не смогу воспринимать его как свою работу. Поэтому я был очень рад, когда встретил людей, которые оказались готовы разделить эту ответственность со мной. Мы уже имели опыт двух фестивалей в Нью-Йорке, но каким должен быть фестиваль в России, до последнего момента оставалось загадкой. Мы начали фантазировать и постепенно разработали концепцию. Уже были концерты и другие мероприятия памяти Сергея, наверное, будут еще. Этот фестиваль должен был стать фестивалем не памяти Сергея, а фестивалем, носящим его имя. И эти фестивали потеряют всякий смысл, если они не дадут взойти росткам всего нового и самобытного, что рождается в этом городе. Поп-механика включала в себя все жанры современной музыки, которые Курехин смешивал с традиционными формами, военными оркестрами, циркачами, фокусниками и животными. Мы же решили дать возможность всем этим элементам существовать параллельно в одном пространстве, но в своем времени и темпе, подчиняясь внутреннему закону жанра. При этом никто не должен брать на себя функцию дирижера и режиссера. В этом была мера отношения к гению Курехина. Только он один мог свести все воедино и сделать из этих элементов произведение искусства. Мы собрали все самое живое, странное и причудливое, что попалось в поле нашего зрения, и пригласили всех старых дружков, которые участвовали в Поп-механиках. Таким образом, во Дворце молодежи состоялся странный фестиваль. Многое получилось не так, много было неточностей и технических сбоев, но в целом нам удалось воссоздать атмосферу мира, в котором жил и творил наш великий современник.

Незадолго до фестиваля мы встретились со Щураковым и решили, что по прошествии некоторого времени можем снова попробовать играть вместе. И Vermicelli Orchestra тоже выступил на фестивале. У меня не было времени как следует разыграться и почти не было времени для репетиций. И хотя без меня они сделали только одну новую песню, Сережа решил, что я смогу выйти на сцену и присоединиться к оркестру лишь на трех последних песнях. Я был немного удивлен, но не возражал. После фестиваля я присоединился к группе, и мы снова начали репетировать. За это время они нашли точку в районной библиотеке для ветеранов на улице Рубинштейна, прямо напротив Рок-клуба. Все шло своим чередом, но в конце октября семью Насти постигло еще одно большое горе. В результате несчастного случая скоропостижно скончалась ее дочь Лиза. Ее отпели в том же храме Спаса Нерукотворного Образа, что и ее отца, и похоронили рядом с ним, на кладбище в Комарово. На похоронах были все друзья Сергея, которые пришли поддержать Настю и предложить ей дружескую помощь. Бедная Настя стоически перенесла этот удар судьбы, но для нее все потеряло смысл. Казалось, то, что она затеяла во имя Сергея, было зря. Что тот источник, из которого она черпала силы все эти годы, иссяк. Но жизнь продолжалась, и ей нужно было собраться, чтобы снова начать жить ради сына Федора, ее единственной отдушины. Никто из нас не верил, что у Насти достанет сил продолжать деятельность, связанную с Фондом и организацией фестивалей. И мы все были восхищены ею, когда через некоторое время она, мобилизовав все силы, решила продолжать. Это еще больше сплотило вокруг нее друзей Сергея, которые постепенно стали и ее друзьями.

Между тем мой бесконечный ремонт зашел в тупик, я вынужден был расстаться с Денисом и нашел новых рабочих. Также туда въехал Витя Волков с сыном Жорой, которые стали помогать с ремонтом и следить за порядком. Я почти каждый день ездил на Восстания и везде натыкался на афиши концертов Бориса Гребенщикова и группы Аквариум. Это было какое-то наваждение. Как-то я ехал в метро, и при выходе на станции «Лесная» меня сдавило в толпе. Прямо над моей головой из плоского аквариума, который водрузили на будку тетечки-контролера, на меня взирал мой старый друг, который почему-то выглядел лет на десять моложе. Так меня мотало несколько минут, пока наконец не втянуло на эскалатор. И тут среди прочей рекламной ерунды, которой забивают голову, я услышал, что в Большом концертном зале «Октябрьский» состоятся традиционные рождественские концерты классического Аквариума с программой Электрический пес. Мне стало очень грустно от того, что постепенно переписывается история. Та группа, с которой Боб сейчас играет, уже стала классической, только между ним и ею появилась буква «и». По счастью, мы не дожили вместе до того дня, когда нас стала разделять эта буква. Я вернулся домой и написал Бобу электронное письмо. Писать оказалось легко, хотя поначалу я не мог себе представить, что мы когда-нибудь смогли бы говорить о том, что он делает и почему он делает это именно так. Его же никогда не интересовало то, что делаю я или кто-то из нас. Он неожиданно быстро ответил. Впервые за много лет появилась эмоция. Казалось, он был искренне рад, что мы случайно нашли способ общаться. Однако мои вопросы заставили его защищаться, и долго это не могло продолжаться: мы быстро исчерпали все темы возможного разговора, и наша переписка оборвалась. Это был конец. Скорее всего, это конец нашей дружбы. Почему она кончилась именно так, я не знаю. И почему я среагировал так именно в этот момент времени, тоже непросто понять. Ведь прошло столько лет, и мы хоть редко, но пересекались. Думаю, все дело было в убийственной интонации, с которой эти концерты объявляли в метро. Это был итог, это был финал, это было то, ради чего стоило делать все это, все те и эти годы. Жалко, что Боб не ездит на метро, я посоветовал бы ему разок спуститься и послушать.

За то время, что я не играл в оркестре, Сережа пригласил виолончелиста Васю Попова из заслуженного оркестра Филармонии. Он ознакомился со всеми партиями и должен был принять участие в записи второго альбома. Но у него не было времени репетировать с оркестром и выступать, так что Сережа продолжал репетировать со мной. Наши отношения были лояльными, но что-то безвозвратно ушло, и никакой теплоты не возникало. Все зависело только от его настроения. Он был в постоянном напряжении и мог сорваться в любую минуту. Сразу после Нового девяносто девятого года предстояла запись нового альбома. Сережа сразу оговорил, что я буду играть только в одной песне. Я знал, что могу и больше, но не стал настаивать. Запись проходила на «Мелодии», и звукорежиссером был наш старый друг Саша Докшин. Сережа приглашал меня приезжать в студию в процессе записи, но я не вникал в происходящее, а просто ждал своей очереди.

Глава четвертая

Была зима, мы ждали больших перемен в нашей семье. Я уже достаточно хорошо представлял себе, что такое домашние роды. Я прочел несколько книг, а по субботам мы с Леной вместе ходили в бассейн, где с будущими мамами они занимаются гимнастикой и дыхательными упражнениями. Нет более умилительной картины, нежели много беременных женщин. Это настолько умиротворяюще на меня подействовало, что я даже решился пойти с ней и в баню. У меня давно сложилось неприятие бани как способа времяпрепровождения, еще с армии, хотя там это было вызвано необходимостью. Раза два я за компанию сходил в баню на Фонарном, куда ходили мои дружки. Там был бар с телевизором, до тошноты пахло жареной курицей, вокруг со знанием дела парились мужики, которые матерились и пили пиво и водку. Разделять их радость я не мог. Когда же мы пришли в эту баню, я был совершенно очарован царившей там атмосферой. «Колыбелька» арендует два этажа простой районной бани, которая не имеет никакого специального интерьера и сервиса. Все привычно убого, но это никого не смущает. Там две парилки, два детских бассейна и один глубокий, для взрослых. Это не похоже на семейные бани, поскольку все приходят в купальниках. Девушки накрывают большой импровизированный стол, составленный из того, что удалось найти, и весь вечер пьется чай. Каждый раз приходит около пятидесяти семей с детьми и будущие родители. Мамочки с животиками проходят осмотр, а потом идут в большой бассейн заниматься гимнастикой. Остальные весь вечер купаются с детьми или просто пьют чай, чередуя это с умеренной парилкой. Все помогают молодым мамам с новорожденными, а более опытные родители занимаются гимнастикой с детьми. Появление на свет каждого нового ребенка для всех праздник. И почти каждый раз справляется чей-то день рождения. Я сразу ощутил, что попал в ту среду, которой мне по жизни не хватало. И постепенно почувствовал вкус и к парилке, и к бане как таковой, но все равно самым главным было ощущение, которое ты там получаешь, и твой собственный настрой, когда просто собираешься туда пойти.

И вот, когда я находился в этом блаженном состоянии, меня ждала подножка. Когда я без особых дел брел по Загородному проспекту, то, сделав шаг в сторону, поскользнулся на мраморных ступеньках магазина и упал на локоть. От удара о ступеньку у меня выбило левое плечо. Пока я ждал «скорую помощь», я чуть не потерял сознание от боли. Меня отвезли в больницу, где под наркозом вправили плечо, и я немного пришел в себя. Но снимок показал отрывной перелом кортикальной пластинки большого бугорка, и меня на месяц заковали в гипс. Ко всему прочему оказался порван локтевой нерв, и два пальца потеряли чувствительность. Это была катастрофа. Я оказался абсолютно беспомощен. Речь шла не о том, что я не приму участие в записи, и даже не о том, что я больше не смогу играть на виолончели, а о том, смогу ли я вообще владеть рукой.

Я обратился за помощью в Первый медицинский к Артуру Ахметсафину, крупному специалисту в области неврологии, который уже давно курирует всех нерадивых музыкантов. Он сделал мне повторный снимок и сказал, что в лучшем случае на восстановление уйдет год. Ничего поделать в этой ситуации было нельзя. Это была одна из самых неприятных травм для музыканта. Сережа Щураков тоже очень расстроился. На середину марта была намечена поездка в Москву, и он хотел, чтобы мы с Васей Поповым там играли в две виолончели. Мы уже один раз так попробовали, и получилось симпатично, это значительно обогащало звук группы. Но об этом пока следовало забыть. Меня ждало куда более значительное событие.

В середине февраля у нас с Леной родилась дочь Екатерина. Конечно же, мы рожали дома, при помощи ее подруг акушерок Лены Ермаковой и Лиды Шендеровой. Этот был самый значительный и самый прекрасный день моей жизни. Я был немного возбужден и страдал от собственной беспомощности и от того, что именно в этот день, к которому мы так долго вместе с Леной готовились, я оказался наполовину выключен. Но к тому моменту, когда приехали девушки, установили бассейн и мы стали спокойно готовиться к родам, у меня наступил полный покой. В самые радостные моменты моей жизни я всегда слушал Beatles. И конечно же и в этот торжественный день я поставил свою любимую пластинку Help!, а потом Beatles For Sale и Beach Boys – Pet Sounds. Лена была так прекрасна, как может быть прекрасна женщина в этот самый важный период своей жизни – момент родов. Радостное возбуждение заставило меня забыть о собственной боли и о неудобствах, связанных с гипсом. Через несколько минут после рождения девочки, когда она погрузилась в первый сон, девушки помогли мне снять гипс и положили дочь ко мне на грудь. Я не мог сдержать слезы счастья – радость ожидания, помноженную на радость рождения, может постичь только женщина, но для мужчины ничто не сравнимо с той радостью, которую он испытывает, когда ощущает тепло и дыхание своего ребенка в первые минуты его жизни. Вся предыдущая жизнь со всеми ее перипетиями отошла в прошлое. Наступило настоящее.

Первые дни я почти не выходил из дома. На Лену легла двойная нагрузка. Чтобы отправить меня в магазин или гулять с ребенком, ей надо было сначала одеть меня. Но постепенно я приспособился все делать одной рукой и пытался разгрузить Лену. Единственное, чего пока я не мог, это купать девочку и заниматься с ней гимнастикой. Но уже с третьей недели мы с Леной и Катей стали ходить в баню. Мы снимали гипс, и я, кое-как придерживая руку, мог самостоятельно греться и мыться. Правда, чтобы облиться холодной водой, мне нужно было просить кого-нибудь из друзей, благо туда ходят Маркшейдера. У Егорыча с Любой тремя неделями раньше родился сын Ваня, а дочери Ефра и Ольги Ксюше было уже полгода. Примерно столько же было Рюрику, сыну Олега Шавкунова и Натальи. И все мы регулярно встречались в бане.

Дома я тоже снимал гипс и, подвязывая руку платком, привыкал к своему состоянию. Такие вынужденные остановки в жизни обычно настраивают на философский лад. Однажды, размышляя над своей жизнью, я вдруг почувствовал импульс написать воспоминания для того, чтобы окончательно освободиться от бремени прошлого. Я в этом не имел никакого опыта, но решил попробовать. Делать это одной рукой оказалось не так удобно, но постепенно и на компьютере я приспособился печатать одной рукой.

Уже в конце февраля я начал пробовать заниматься на виолончели. Это трудно было назвать игрой. Я с трудом нажимал на струны – пальцы были как сосиски. Но день ото дня я стал замечать, что к ним постепенно возвращается чувствительность. Ускорить физические процессы очень трудно, нервы восстанавливаются с определенной скоростью. И хотя я еще долго не чувствовал пальцев, я приноровился регулировать нажатие на струну и более-менее разыгрался. Через некоторое время, хотя я еще не мог поднимать плечо, я попытался присоединиться к оркестру. За это время в оркестре появился новый виолончелист Володя Юнович. Сережа все-таки решил сделать струнную группу и планировал поехать в Москву в расширенном составе. Даже если бы я был в лучшей форме, мне пришлось бы долго сыгрываться с Володей. Но он оказался чрезвычайно приятным человеком и очень меня поддержал. У нас совершенно разный звук, но при синхронной игре это дает интересную краску. Большей проблемой оказалось то, что, играя всю жизнь один, я разучился обращать внимание на штрихи и всегда играл так, как мне было удобно и как подсказывала интуиция. Теперь над этим надо было отдельно работать. Поскольку Сережа плохо видит, я всегда переписывал ноты, которые он мне давал, чтобы мне самому было удобно их читать. И мне очень нравилось сидеть вечерами и тушью писать свои партии. Почти весь материал я уже давно знал наизусть, но за время игры в оркестре привык ставить перед собой ноты. Правда, несколько песен я все-таки играл на слух. Кое-как мы разобрались со штрихами, но я все равно иногда отвлекался и сбивался, и Володе все время приходилось меня ловить. Слава богу, что хотя бы этого Сергей не видел. Мы собрали всю программу и достаточно удачно съездили в Москву. Концерты показали, что мы с Володей можем сыграться, и тогда это будет по-настоящему интересно. По возвращении я смог сыграть на записи в одной песне, как это и планировал Сережа еще до моих проблем со здоровьем. Но говорить о том, что я полностью разработал руку, было еще рано. Я и сейчас владею ею процентов на восемьдесят. Как только сошел снег, я сразу же сел на велосипед. Это оказалось тоже непросто, потому что рука разгибалась ровно на тот угол, чтобы я мог вытянуть ее вперед и упереть в руль чисто символически. Но это было хорошим тренингом и позволило мне немного укрепить сустав.

К весне мне наконец удалось закончить ремонт в квартире на Восстания, и мой друг Димка (Джон) Иванов предложил мне сразу же устроить квартирную выставку и тем самым вдохнуть жизнь в пустую бездушную квартиру. Они собрали пятнадцать художников, назвали акцию «Изо Деризо», сделали буклет, и мы выбрали подходящую дату. Единственное условие, которое я им поставил, чтобы выставка не кончилась трехдневным пьянством. Но все прошло очень чинно. В первый день пришло человек сто пятьдесят. А на второй и третий день мы приехали с Леной и Катей и устроили что-то типа новоселья и знакомства с нашей дочерью. По счастью, в эти дни приходили в основном друзья, и мы просто пили чай. Витя Волков тогда уехал в Амстердам писать альбом с Женей Губерманом, и я надеялся, что до его приезда мне удастся сдать эту квартиру. На всякий случай я его предупредил, что по возвращении он должен будет подыскать себе другое жилье.

Алексей, как я и предполагал, поменял свою комнату на меньшую с доплатой. И вокруг него уже крутились какие-то жулики, которые предлагали ему обмен за город. Он уверял меня, что без совета со мной ни на что не согласится, но в итоге соглашался. Под очередные свои сделки он продолжал занимать у меня деньги, которые я в свою очередь занимал в процессе всей эпопеи с разменом и ремонтом. Наши отношения нормализовались настолько, насколько они могут быть нормальными между чужими людьми. То есть они были никакими, зато из них исчезли элементы войны и тревоги за мать. Происходящее с Алексеем я уже был не властен остановить. Он выбрал этот путь и шел по нему уже очень давно.

Когда дело дошло до сведения альбома, Сережа пригласил меня в студию. Я не мог приезжать туда на каждую смену. Но почти каждый раз, присутствуя на записи, я замечал, что отношения Сережи с Сашей Докшиным стали принимать характер, очень похожий на тот, что был в свое время у нас с Сережей. Каждая ситуация развивалась по хорошо знакомому мне сценарию. Сережа мог что-то услышать или ему что-то казалось, и он тут же обижался и уже не мог избавиться от этой мысли настолько, что просто был не в состоянии ничего делать. Эта мысль доминировала над ситуацией, над здравым смыслом, и через некоторое время происходила реакция. Я ясно увидел, что причина нашего конфликта была не во мне. Меня это удручало, поскольку в этой ситуации я ничем не мог ему помочь. Мне очень хотелось, чтобы все было хорошо. Мы могли бы сложиться в хороший оркестр, невзирая на то, что не все музыканты имеют равный опыт и уровень владения своими инструментами. Но было очевидно одно: в таком составе мы не удержимся. И рано или поздно Сергея снова заклинит на меня. К моему великому сожалению, долго ждать не пришлось. Нам предстояла поездка в Ригу на музыкальный форум «Форте Рига». Сережа подписал контракт с «Богема Рекордз», они оплачивали все расходы на поездку. Но оказалось, что ни один из флейтистов не может к нам присоединиться. Наше участие в фестивале было на грани срыва, и за несколько дней до отъезда Сережа нашел новую флейтистку Юлю Антипенко, с которой ему надо было отдельно разучить все партии, а потом успеть порепетировать со всем оркестром. Это был титанический труд, Сереже уже несколько раз приходилось вводить новых музыкантов и каждый раз заново репетировать всю программу. К тому же у нашего гитариста Наиля Кадырова и барабанщика Виталика Семенова не оказалось заграничных паспортов, и Сереже пришлось ввести еще и Илью Розовского на гитару и пригласить Петю Трощенкова, который к этому времени уже был дублером и знал всю программу. Наконец все удалось собрать на живую нитку, и мы благополучно отбыли в Ригу. Я не был в Риге лет пятнадцать и был приятно удивлен тем, как она преобразилась, хотя в Петербурге произошли примерно такие же перемены. Фестиваль был прекрасно организован, и наше выступление должно было проходить в здании Старой Гильдии. Аппарат был великолепный, и концерт обещал быть неплохим. «Богема» представляла своих артистов; помимо нас выступали Шилклопер, Манукян и Кондаков. Концерт вел Алексей Баташов, с которым мы были знакомы уже много лет, но очень давно не виделись. Перед самым концертом он зашел к нам в гримерную и спросил меня, что я могу сказать о группе. Я в нескольких словах описал наш оркестр, но это вдруг вызвало такую бурную реакцию со стороны Сергея, что я мгновенно заткнулся и предпочел выйти из гримерной. Я знал, что это финал, что мы больше не сможем найти общий язык. Но, кое-как успокоившись, мы все-таки вместе вышли на сцену. Концерт был прекрасным по звуку. Но на протяжении всего нашего выступления меня не покидала мысль, что это наш последний совместный концерт. Мы больше не возвращались к сути конфликта и не пытались его анализировать. Я просто замолчал. Любое мое слово могло оказаться неправильным или, по крайней мере, прийтись не ко времени. Конфликт не развивался, но на обратном пути я, вероятно, какую-то фразу все-таки обронил и видел, что Сережа еле сдерживается, чтобы не сорваться. Он выходил курить каждые десять минут и, пока мы не легли спать, почти не заходил в наше купе. Мне деваться было некуда, я же не мог выйти по дороге. Когда мы приехали домой, мне позвонила его сестра Маша и сказала, что Сережа уже третий день рвет и мечет. Я попросил передать ему, что я тоже устал и не хочу более быть причиной его нервозности. Сережа позвонил мне и сказал, что, пожалуй, действительно будет лучше, если я все-таки уйду. Но ввиду того, что до конца сезона нам осталось отыграть несколько концертов, он попросил меня их сыграть. Это было бессмысленно, но я согласился.

Мы прекрасно съездили в Москву, бесконфликтно и с хорошим настроением. Потом сыграли на фестивале «Кук-арт» в Пушкине, выступили на презентации альбома с саундтреком к фильму «Господин оформитель», который выпустила Настя Курехина вместе с режиссером фильма Олегом Тепцовым. На этой презентации снова пробежала тень. Но нам оставался один концерт в клубе «JFC», и на этом можно было не акцентировать внимание, я даже забыл о нашем уговоре с Сережей. Но накануне концерта он мне позвонил и спросил, помню ли я, что этот концерт будет последним? Я заверил его, что помню. Мы сыграли этот концерт, он получился не лучше и не хуже многих других. Хороший оркестр, который хорошо играет красивую музыку. Но похоже на то, что это был мой последний концерт в этой жизни.