Текст книги "Потерянный шпион"

Глава 20

Рутенбургский университет, крупнейший в Империи, занимает целый квартал на юго-востоке столицы. Это ряд трех– и четырехэтажных зданий, в которых расположены администрация университета, факультеты, лаборатории. За ними идет ряд двухэтажных домиков, в которых живут профессора и преподаватели, а также общежития студентов младших курсов. Старшекурсники по традиции снимают в городе недорогое жилье. Особняком от них, за просторным парком расположена университетская лечебница, где практикуют и учатся медики. Крайний слева корпус в ряду факультетских зданий занимает алхимический факультет, где в числе других располагалась лаборатория, руководимая Мишелем Блитштейном. В этот солнечный полдень руководитель лаборатории сидел у окна и смотрел вдаль, на холмы, простиравшиеся к юго-востоку от столицы, и на небо над ними. Вид, открывавшийся из окна университетского корпуса в этот безоблачный день, был достоин кисти живописца – эти сочетания лесной зелени, золота солнца и бархата полей просились быть нарисованными маслом. Мишель не видел этой красоты – в сущности, он смотрел не на холмы, а сквозь них. Хорошо, что он сидел спиной к помещению лаборатории и его подчиненные не видели выражения его лица. Это было лицо человека, неимоверно уставшего жить.

Когда неделю назад его старый гимназический приятель Шмидт попросил его сделать анализ и определить состав какой-то жидкости красного цвета, он не ощутил ничего, кроме профессионального азарта, – уж кто как не он в этой стране умеет разгадывать такие загадки! Вчера вечером, задержавшись сверх обычного, он еще и еще раз проверял себя, в нелепой надежде на то, что он ошибся. Нет. Каждый раз, снова и снова, реактивы окрашивали бесцветное содержимое колбы в темно-фиолетовый, а затем – в пурпурный цвет. Все было очевидно, и лишь какие-то защитные замочки, установленные в его сознании в раннем детстве, все время щелкали, не позволяя чудовищной истине достигнуть его разума. Это Кровь Дракона. Для него, в отличие от большинства подданных Империи, эти слова означали слишком многое.

Его предки долгое время жили на Западе, в крупном портовом городе Канте на севере Фриландии, где вели успешную торговлю и процветали. Когда к власти пришел маршал Мерсье, его деду было четырнадцать. В тот злополучный день отец отправил его на торговую шхуну, чтобы молодой Блитштейн привыкал к ведению семейного дела и проследил сам за погрузкой товара. Прадед придерживался той точки зрения, что никакая теория не заменяет в обучении практики. Это был день, когда маршал Мерсье, окончательно решившийся на поход на Восток, выкатил на улицы города бочки с вином и распорядился угощать бесплатно красным вином всех горожан. Вечером дед Мишеля собирался сойти на берег и отправиться домой, но старый шкипер задержал его. Он внимательно смотрел на берег, с каждым часом все тревожнее, а когда молодой Блитштейн попросил у него шлюпку, угрюмо сказал:

– Знаешь, парень, давай-ка подождем, когда с берега вернутся мои матросы.

Матросы вернулись через час, и по их мрачному выражению лиц стало ясно, что в городе происходит что-то недоброе. Поговорив вполголоса с вернувшимися, шкипер подошел к Блитштейну и сказал:

– Вот что, приятель, на берег тебе лучше не сходить.

– Сегодня? – недоуменно переспросил молодой человек.

Шкипер печально посмотрел в его глаза и через минуту коротко ответил:

– Всегда! – Он, не вдаваясь в подробности, сказал, что послезавтра шхуна уходит в Зееборг, где тот сможет спокойно сойти на берег, и что до этого времени ему будет лучше побыть в большой бочке из-под оливкового масла. Именно так дед и поступил, что позволило ему к восемнадцати годам добраться до Рутенбурга и обосноваться здесь. Его родители, прадед и прабабка Мишеля, считались пропавшими без вести, хотя их судьба и была всем очевидна – в тот вечер, когда дед Мишеля беседовал со шкипером, они под наблюдением солдат Мерсье рыли недалеко от Канта глубокий ров, который наутро и стал их последним пристанищем. До конца своей жизни дед не мог простить себе, что он в тот день не сошел на берег, а маленький Мишель никак не мог понять, как это может быть, чтобы человек не мог себе простить того, что спасся. И еще, дед никогда не ел оливок и в их доме никогда ничего не готовили на оливковом масле. Эта боль, которую, конечно же, нужно было унести с собой, была передана им внуку, передана как что-то настолько ощутимое и реальное, что была теперь для Мишеля реальнее окружающего его мира. Но все же до вчерашнего вечера эта реальность была под каким-то запретом, и Мишель не позволял ей вырываться наружу. Вчерашний вечер перевернул всю его жизнь – ужас, который он чувствовал еще в детстве, детский кошмар обрел свое грубое материальное воплощение – вот она, эта красная жидкость в колбе Эйзенмейера, стоит на его лабораторном столе. Вероятно, он сможет объяснить другу своего детства, что это за жидкость, но как он сможет объяснить, передать ему те чувства, которые он испытывает?

И вот теперь он, Мишель Блитштейн, одинокий и совершенно потерянный, сидел у окна своей лаборатории и тоскливо смотрел вдаль – сквозь лесистые холмы, сквозь зелень леса, смотрел в свое и не свое прошлое…

Вечером, часы на башне дворца Крон-Регента пробили уже шесть часов пополудни, он вновь встретился со Шмидтом в том же трактире, как они заранее и договаривались. По лицу своего друга зихерхайтскапитан понял, что его просьба, исследование, о котором он просил Мишеля, имело очень серьезные результаты; поэтому, вместо предполагавшихся по нормам приличия разговоров-прелюдий о делах, здоровье и погоде, он решил сразу же перейти к сути дела. Мишель посмотрел на него долгим взглядом и, оглянувшись вокруг и убеждаясь, что их никто не может слышать, сказал:

– Это Кровь Дракона! Откуда она у тебя?

– Видишь ли, альтер камерад, я не могу рассказать тебе всего подробно, так как это связано с моей службой. Могу лишь сказать тебе, что из-за этой жидкости погибли несколько человек.

– Нет, дружище, тут ты как раз ошибаешься, – ответил ему Мишель.

Шмидт недоуменно посмотрел на него.

– Из-за этой жидкости погибли миллионы людей, причем – миллионы ни в чем не повинных людей!

Шмидт вспомнил папку, лежавшую на столе перед господином зихерхайтспрезидентом, – так вот что означали литеры «КД»! Все сходилось. Он посмотрел в печальные глаза своего друга и попросил его:

– Расскажи мне все, что ты об этом знаешь. К сожалению, я не могу тебе сейчас этого объяснить, но это важно не только для меня – это важно и для тебя, и для всех нас, для Империи, в конце концов, как бы банально это ни звучало.

Мишель внимательно взглянул в глаза своего старого друга и, помолчав с минуту, заговорил:

– Современной науке до настоящего времени точно не известны механизмы воздействия Крови Дракона на человеческое сознание. Более того, до конца не ясно, является ли эта жидкость веществом минерального или органического происхождения. Большинство исследователей, если эта фраза вообще-то приемлема к тому узкому кругу исследователей, кто занимался этой проблемой, считают, что Кровь является минералом горного, вулканического происхождения, в состав которого входят роданистые соединения и который стал жидкостью в результате таяния горных ледников. Впрочем, это не более чем предположение.

«По крайней мере, это вполне соответствует маршруту этого Валери и его людей», – подумал Шмидт, но вслух этого, разумеется, не произнес.

– Алхимической науке издревле известны соединения, способные влиять на сознание и душевное состояние человека, – продолжил Мишель, – и они очень пристально изучаются, так как мы обоснованно предполагаем, что через воздействие этих веществ на человека можно достигнуть исцеления от многих болезней, сделать человека счастливым и в перспективе – бессмертным. В то же время действие Крови Дракона на сознание настолько отличается от эффектов других веществ, что практически невозможно отнести ее к той или иной известной группе. Посуди сам: настойка опийного мака успокаивает, создает временное ощущение блаженства и, затуманивая разум, – усыпляет. Зерна кофе и листья коки – напротив, повышают остроту восприятия и подавляют чувства усталости и сна, особенно – при совместном их использовании, однако – создают состояние, которое мы определяем как «скачку мыслей» – человек мыслит настолько быстро, что не в состоянии ухватиться ни за одну из идей, со свистом пролетающих через его мозг. Листья конопли и экстракты нескольких грибов вообще нарушают рассудок, делая поведение человека абсолютно иррациональным и неуправляемым. Ничто из перечисленного не свойственно Крови. Под ее воздействием разум человека остается как никогда ясным, настолько, что он в состоянии решать сложнейшие математические и технические задачи, что блестяще доказали ученые и оружейники Запада эпохи Мерсье. Эта жидкость укрепляет волю, подавляя, вероятнее всего, лишь отдельные уголки сознания, которые контролируют такие чувства, как гуманизм, широту восприятия противоположных мнений и личную ответственность за последствия своих поступков. В то же время особым свойством Крови следует признать длительность ее эффекта, часто сопоставимую с продолжительностью жизни человека вообще. Если опий, грибы и другие снадобья покидают организм человека через трое-пятеро суток и он в целом освобождается от их действия, хотя и не совсем без последствий, то наблюдение за военнопленными армии Мерсье (а мне ли рассказывать тебе, старый товарищ, что далеко не все военнопленные были после Большой Войны возвращены домой) показало, что практически все они до конца сохраняли фанатическую преданность своим «идеалам». Как видишь, с научной точки зрения в проблеме Крови Дракона вопросов гораздо больше, чем ответов.

– И все же, – продолжил Шмидт, не удовлетворившись полученной информацией, если вы, ученые, не знаете, что это за вещество, то, возможно, вы все-таки знаете, как оно действует?

– Ты прав, дружище! – печально усмехнулся Мишель. – О действии этой жидкости известно довольно много. Когда Запад избрал своим главнокомандующим и лидером маршала Мерсье, у него в голове уже крутилась идея великого похода на Восток. Для этого, впрочем, у него тогда не было ни достаточного количества денег, ни достаточной по численности и боеспособности армии, ни хорошего оружия. Все это ему предстояло создать за каких-нибудь пять-семь лет. Но один человек не в состоянии сделать все – для этого необходим был порыв целой нации, причем порыв одновременный и однонаправленный. Нацию необходимо было сплотить. Историки до настоящего времени спорят, кто стоял за Мерсье, и никак не могут прийти к единому мнению. Я, разумеется, тоже этого не знаю, но я абсолютно уверен в том, что этот кто-то был и именно он дал в руки маршала Кровь Дракона и научил ею пользоваться. В одном закрытом трактате по истории двадцатилетней давности, найденном мною в нашей университетской библиотеке, говорилось, что за маршалом стояла тайная религиозно-мистическая организация «Мэджи». Впрочем, это ведь тоже не более чем версия…

– «Мэджи» – а это на каком языке и что это означает? – переспросил крайне заинтригованный всем услышанным зихерхайтскапитан.

– Слово «Мэджи», скорее всего, – из языка древних вельтов, и означает оно «маги», что, согласись, созвучно нашему, потому что наше слово имеет то же происхождение; или, точнее – «волхвы».

Последняя фраза неприятно резанула по ушам Шмидта, однако он никак ее не прокомментировал. Вместо этого он спросил:

– Ты сказал, что они научили Мерсье пользоваться Кровью Дракона. Нельзя ли об этом поподробнее?

– Ну что ж, – задумчиво протянул Мишель, – это как раз более или менее известно. Каждый, кто выпил эту жидкость, становится необычайно восприимчив к харизматическим влияниям и тяготеет к объединению в группу.

– Только-то и всего? – не сдержавшись, недоуменно воскликнул Шмидт. – Ты хочешь сказать, что восприимчивость к харизме и тяготение к группировке превращают аморфное стадо обывателей в прекрасно вооруженную и обученную армию?! Извини, но при всем уважении к тебе мне в это трудно поверить.

– А ты не торопись с выводами и суждениями, это тебе, помнится, еще наш учитель метафизики добрый дядюшка Отто советовал, – мягко улыбнулся ему в ответ Мишель. Ведь что самое важное для любого человека?

– Ну для обывателя, наверное, важнее всего деньги? – неуверенно предположил зихерхайтскапитан.

– Это верно, но лишь отчасти, – ответил ему друг детства, в голосе которого все больше и больше звучали менторские профессорские интонации.

«Профессиональный рефлекс преподавателя университета», – подумал Шмидт. Это было именно то, что ему нужно, – спровоцировать своего друга на подробную лекцию на заданную тему, лишь изредка подправляя направление его мысли.

– В деятельности каждого человека основным является мотивация – то есть понимание того, для чего он совершает ту или иную работу. Деньги – самая очевидная, но и самая мелкая из мотиваций. В конечном счете деньги нужны простому обывателю для того, чтобы накормить и одеть семью и поставить на ноги своих детей. Харизматичный лидер предлагает ему взамен другой, более мощный мотив – захватить соседние земли и тем самым обеспечить себя, детей, внуков и праправнуков, обеспечить и поставить на ноги раз и навсегда. Навечно, просто – по праву рождения. Разве это не заманчиво? Какая сумма денег может это заменить?

– Но ведь это же не более чем иллюзия? – возразил ему зихерхайтскапитан. – Неужели человек пойдет на войну, будет рисковать своей жизнью и благополучием своей семьи ради иллюзии?

– А вот возьми, например, молодую хорошенькую девушку, – с усмешкой парировал его возражение Мишель. – За ней ухаживают двое: богатый и щедрый любовник и нищий жених. Любовник дарит ей золото и наряды, то есть реальные блага, а жених норовит взять у нее взаймы, потому что он должен за пиво в ближайшем трактире. И что же – девушка выбирает из двоих нищего!

Шмидт ничего не сказал на эту реплику, а только весело рассмеялся – история и впрямь типичная, но что же она доказывает?

– Этот случай доказывает, – как бы угадав мысли друга и отвечая на них, продолжил Мишель, – что вполне нормальная девушка предпочитает иллюзию мнимого счастья и благополучия с нищим женихом где-то там, в будущем, реальным материальным благам, которые дает ей любовник. И это по-своему замечательно!

– Замечательно, да, не спорю, – постарался направить разговор в нужное русло стражник, но все же как с Кровью Дракона связана харизматичность лидера?

– Очень даже просто! Выпив Крови Дракона, люди становятся восприимчивыми к идеям такого лидера, однако если лидера нет, то и движения в обществе не начнется. Лидер должен указать дорогу, куда следует идти. Лучше всего, если он сделает это через полчаса-час после приема жидкости – тогда никакие другие идеи и идеалы уже просто не смогут завладеть человеческой массой. И здесь мы подходим еще к одному важному условию использования Крови – обязательная массовость ее употребления. Если это зелье выпьют десять или двадцать человек, то ее эффект будет неуверенным и нестойким – этих людей еще можно будет переубедить и переориентировать.

«А еще проще – выявить и уничтожить», – подумал Шмидт.

– Если же Кровь выпьют много тысяч людей, то присутствие вокруг тысячи единомышленников будет подогревать уверенность каждого индивидуума в правоте его устремлений, и процесс изменения сознания, как для отдельного человека, так и для народа в целом, принимает лавинообразный характер. В этих условиях можно указать толпе любого врага и обвинить его в чем угодно – и люди пойдут в бой, причем – слаженно и организованно. Мерсье, чтобы проверить действие Крови и сплотить свою нацию, объявил, что голод в стране вызван тем, что зерно спекулятивно перепродается купцами из древнеземелья. Результат печально известен…

Мишель грустно опустил глаза, вновь предавшись горестным воспоминаниям.

– Кровь Дракона и харизматичный лидер, – пробормотал зихерхайтскапитан, – ну это еще не все, им еще надо достать оружие, причем – в немалых количествах…

Оказывается, грустный или нет, но Мишель внимательно к нему прислушивался и уловил каждое его слово. Он тревожно поднял глаза и спросил:

– И все-таки тебе что-то известно, и откуда у тебя эта жидкость? Если у нас повторится то же, что было на Западе…

– Ну нет, дружище, не волнуйся! Я ведь для того и служу, сам знаешь, в каком Департаменте, чтобы у нас это никогда не повторилось!

Мишель кивнул ему, но как-то очень неуверенно.

– И ты действительно веришь, что это не легенда? – спросил его Шмидт, спросил просто так, сам понимая нелепость своего вопроса, но чувствуя необходимость как-то завершить разговор.

Мишель горько усмехнулся:

– Знаешь, друг, когда эта красная жидкость уже стоит у меня на столе или плещется в твоей фляге – это что, все еще легенда? Ты сам-то понимаешь смысл своего вопроса?

Шмидт тоже усмехнулся:

– Ты прав, старина, я сказал глупость, прости. Ну что же, спасибо тебе, ты мне очень помог. И «очень» – это весьма слабо сказано! Теперь я многое понял и могу решить, что мне делать дальше.

– А мне что делать дальше? – таким же грустным голосом спросил его Блитштейн.

Шмидт улыбнулся:

– Ну во-первых – никому ни о чем не рассказывать. У тебя осталась еще эта жидкость?

– Нет, вся ушла на исследования, мы же договаривались, что…

– Вот и прекрасно! – прервал его Шмидт. – Ничего более делать не надо, а если вдруг появятся какие-нибудь вопросы или проблемы, ты знаешь, как меня найти.

Мишель кивнул и собрался уходить. К поставленным перед ним на стол кружкам прекрасного холодного темного пива он даже не притронулся.

Зихерхайтскапитан обнял друга своего детства и на прощание сказал ему:

– Но в одном, дружище, ты, на мой взгляд, не прав!

– Это в чем же? – заинтересованно переспросил его Мишель.

– А насчет невинных людей, – ответил ему Шмидт. – В этом мире только дети и животные невиновны по-настоящему. Каждый взрослый человек в ответе за тот мир, который его окружает, при этом тот, кто делал, отвечает за свои деяния, а тот, кто не делал – за свое бездействие. Мы все в ответе за то, что с нами есть и будет. Попробуй подумать над этим, дружище, и, может быть, тебе станет чуть легче. И еще – извини меня, старого друга, за то, что я, по-видимому, серьезно испортил тебе настроение. Я и вправду не знал, что в этой фляге. Рад был тебя увидеть, и еще раз – огромное тебе спасибо!

Друзья расстались, тепло попрощавшись и не зная еще тогда, что больше им не суждено встретиться. Человек не знает своей судьбы – да так оно и к лучшему…

Глава 21

Надо взять по фунту куриных сердец, печени и желудков. По фунту, и не менее, ибо иначе вы не сможете в полной мере распробовать это замечательное лакомство. И телячьи языки. Без телячьих языков тоже, конечно, можно готовить, но можно ведь две-три недели сидеть только на хлебе и воде или есть одну пшеничку, и ничего – с голоду не помрете. Нет, если вы действительно хотите почувствовать наслаждение от еды, то телячьи языки следует взять непременно. Затем необходимо очистить желудки от их содержимого и снять слизистые – они очень легко снимаются, как толстые пленки. Сердца можно просто промыть холодной водой, а вот печень необходимо тщательно отделить от желчных пузырей и отмыть от желчи. Затем все это надо измельчить большим поварским ножом. Почему большим? Ну это же гораздо удобнее и проще, измельчать потрошки и языки большим ножом. А потом их надо жарить – долго жарить на сковородах с беконом и луком. Бекон должен быть хорошим, таким, чтобы слой сала чередовался в нем со слоем мяса в пропорции один к одному. Лучок, разумеется, репчатый. Ну и специи – в процессе жаренья необходимо добавлять специи: молотый черный перец, базилик, эстрагон и другие. Когда блюдо готово, оно безо всякого гарнира подается к столу, на котором уже расставлены большие литровые кружки темного пива. Не портера, а просто – темного пива, такого холодного, что поверхность кружек сразу же запотевает. Не спрашивайте у меня, какой сорт пива вкуснее – здесь каждый решает сам для себя. Я же только замечу, что в любом пиве самое вкусное – это первый глоток.

Рэм до сих пор не мог забыть тот вечер – тот вечер, когда они со Старым Гризли, только что завершившие замечательную операцию по освобождению Фаландских островов, ужинали в столовой оперативного штаба какой-то там гречневой кашей с тушеной говядиной, которая казалась им, не евшим уже более суток, такой вкусной, и новый друг рассказывал ему, как готовится его любимое блюдо – рассказывал так, что слюна текла сама собой, приятно ныло под ложечкой, и есть хотелось еще больше. Вот, пожалуй, лишь одна деталь, которую он знал о Старом Гризли с большой степенью достоверности – он знал о его кулинарных привязанностях. Скорее всего, с годами они не изменились. По крайней мере – стоит попробовать. Он поедет в Нойнбург и пройдется по тамошним ресторанам и трактирам. Он будет искать тот из них, где вкусное темное пиво соседствует с жареными потрошками – рецептом для Империи редким, почти диковинным. Если он найдет такой трактир, он станет ходить туда ежедневно к завтракам, обедам и ужинам. Ему положен отпуск – он проведет его так. Никто не заподозрит морского офицера в измене, если он проведет две-три недели в кабаках – в этом нет ничего противоестественного: заработанные нелегким трудом «морские» деньги надо куда-то тратить, пивная – вполне приличное для этого место. Он не может передоверить это кому бы то ни было – со Старым Гризли из «Волхвов» был лично знаком только он.

Через две недели он уже мог бы составить приличный путеводитель по питейным заведениям Нойнбурга. Он перепробовал большое количество сортов местного пива, многие из которых показались ему весьма вкусными, но только к концу второй недели он наконец отыскал трактир, где ему были предложены на закуску «потрошки по-нойнбургски». Он заказал себе порцию и, присев за столик у окна, стал внимательно изучать содержимое большой деревянной тарелки, которую перед ним поставили. Он не ошибся – в блюдо были добавлены кусочки говяжьего языка. Он подозвал хозяина заведения, стоявшего за стойкой и наливавшего пиво в большие глиняные кружки.

– Послушайте, любезнейший, какой изумительный вкус! Ведь здесь не только потрошки, здесь есть еще что-то, сейчас, дайте мне сообразить, телячья вырезка?

– Нет, герр Гурман, не угадали – телячьи языки! Это фирменное блюдо нашего заведения, трактира «Королевский ужин», это наша гордость! И стоила мне эта гордость ни много ни мало – пять золотых!

– Как интересно, расскажите мне об этом поподробнее, – попросил его Рэм, предчувствуя удачу.

– Так-то вот, дело было пять лет назад, – продолжил свой рассказ словоохотливый трактирщик, – зашел ко мне один посетитель из местных, тоже, значит, гурман вроде вас, и заказывает потрошки. Ну я, понятное дело, готовлю их ему по обычному рецепту, ну то есть из желудков, сердец и печени. Он пробует, этак, знаете ли, морщится и говорит мне: «Можно бы и лучше приготовить!»

А я, да будет вам известно, добрый господин, три раза выигрывал конкурс на лучшую закуску во время нойнбургских пивных фестивалей, и мне еще никто не смел говорить, будто я плохо готовлю. Так вот, слово за слово, мы и побились с ним об заклад, что если он приготовит это блюдо лучше меня, то я, стало быть, плачу ему пять золотых. И что вы думаете – на следующий день он приходит ко мне на кухню, в руках – корзина с продуктами с рынка, надевает на себя фартук и начинает вместе со мной готовить у плиты, да еще с таким видом, будто сам он знатный кулинар. Ну я, понятное дело, от него не отстаю. С жюри решили просто – это были наши посетители, которым вместо порции моих потрошков приносили две полпорции – мою и его.

Трактирщик сделал приличествующую сюжету паузу и продолжил, наполнив голос трагическими нотками:

– Я проиграл! Я заплатил ему пять золотых, все честь по чести, но рецепт перешел ко мне – так мы с ним вначале уговорились. Надо вам заметить, что я внакладе не остался – теперь мое блюдо славится на весь город, да вы и сами поглядите – посетителей и вправду было хоть отбавляй.

– А что же, этот таинственный кулинар после исчез? – с интересом спросил Мустоффель.

– Какое там! Каждую среду приходит ко мне, чтобы выпить темного пива со своими потрошками, вернее, теперь – с моими потрошками, так что эти пять золотых он мне давно уже сполна вернул, – довольно ухмыльнулся трактирщик.

Рэм тоже довольно улыбнулся хозяину заведения – все складывалось как нельзя лучше. Завтра была среда…

Рэм так представлял себе их встречу: он входит в трактир, садится за свободный столик, заказывает себе любимое блюдо… Рэм подойдет к нему, выразит свое восхищение его кулинарной фантазией, сделает вид, что хочет познакомиться, подсядет за столик, заговорит…

Кто-то аккуратно тронул его за плечо и сказал:

– Здравствуй, старый товарищ, приехал в отпуск насладиться нойнбургской кухней?

Рэм оглянулся. Несмотря на прошедшие годы, Старый Гризли изменился мало – несколько пополнел, поседел, но выглядел для своих лет по-прежнему отлично.

– Вот приехал в отпуск отдохнуть, – начал было Рэм, но его старый товарищ обезоруживающе улыбнулся и кивнул ему:

– Конечно же, и посмотреть на наш кафедральный собор и крепость трехсотлетней давности! А поскольку городские власти не предоставили путешественнику гида, ты уже более двух недель разыскиваешь меня!

– Ты что, следил за мной? – со смешанным чувством удивления и восхищения спросил Рэм.

– Ну как ни крути, при всех твоих морских заслугах, разведчик-то все-таки я, – ответил ему Старый Гризли. – Рассказывай, какое дело привело тебя ко мне.

Рэм замялся, не зная, с чего начать.

– Сноу больше нет, – сказал он печально.

– Хорошо, однако же, что мы с тобой еще есть, – ответил ему старый разведчик. – Либо они там совсем разучились работать, либо они считают нас особо важными фигурами и ведут, вместо того чтобы задерживать и допрашивать.

– А в чем нас можно заподозрить? – спросил Рэм, пораженный рассуждениями товарища.

– А ни в чем нас подозревать и не надо – мы были с ним связаны на определенном этапе его карьеры, и они просто обязаны нас проверить.

Рэм задумался. Он до сих пор так до конца и не решил для себя, насколько можно быть откровенным с Гризли.

– Ты знаешь, в чем обвинили Сноу? – спросил он после небольшой паузы.

– Конечно же, не знаю, это ведь закрытая информация, особенно для меня, пенсионера Департамента Культуры. Однако раз ты приехал, то, видимо, тебе это хорошо должно быть известно. Полагаю также, что тебе нужна моя помощь, но могу я тебе помочь или нет, я смогу ответить только после того, как ты введешь меня в суть проблемы. Я понимаю твои сомнения – после исчезновения Сноу тебе надо быть предельно осторожным.

«А понимает ли он сам мои сомнения? – подумал Старый Гризли. – Понимает ли он, что в сложившейся ситуации сам он вполне может быть провокатором, подосланным ко мне Департаментом Государственной Стражи? Для них доказать участие кого бы то ни было из Обители в заговоре против Крон-Регента или в шпионаже в пользу Запада было бы величайшей победой. Рэм Мустоффель рискует, скорее всего, это так, но понимает ли он, как я сейчас рискую, разговаривая с ним? Это с одной стороны. С другой стороны – я отошедший от дел одинокий пенсионер, и терять мне особенно нечего. В силу сложившихся обстоятельств, я, так или иначе, рано или поздно все равно могу попасть и попаду под удар. Выбирать мне сейчас приходится не между спокойной жизнью и риском, а между пассивным ожиданием своей участи или активным в ней участием». Всю свою жизнь Старый Гризли выбирал второе. Именно так он и решил поступить на этот раз.

«Слишком уж охотно он идет на контакт, слишком уж бодро и охотно, – думал Мустоффель, наблюдая, как его старый боевой товарищ поглощает темное пиво с большой шапкой пены над кружкой. – Не исключено, что именно его ведомству и поручено расследование по делу „Волхвов“ – тогда его интерес понятен. Не бывает бывших разведчиков – они знакомы, и ему могли поручить разработку именно его, Рэма Мустоффеля. Правда, он ведь сам приехал в Нойнбург…» Рэм мучительно сомневался, однако все же решил рассказать Старому Гризли суть проблемы – выбора у него все равно не было, и он решил идти до конца.

– Видишь ли, альтер камерад, мне нужен толковый и смышленый человек для выполнения одной очень деликатной и весьма конфиденциальной миссии, – сказал он, когда в его кружке оставалось меньше половины. – Есть люди, готовые хорошо заплатить за то, чтобы…