Текст книги "Топор правосудия"

Глава 9

После первого порыва, когда детали не замечаются, а мысли работают лишь в одном направлении, Перец стал ощущать прилив дискомфорта. В те мгновения, когда он, забыв обо всем, отчаянно трудился и потел, цветочница умудрялась пить какой-то крепкий спиртной напиток, курить, а к моменту апогея страсти даже включила телевизор. Ее игривые вопросы закончились, теперь она, выглядывая из-за плеча согбенного Перченкова, щелкала телевизионным пультом и смотрела диснеевские мультяшки. Первое время Перец относил это за счет очередной прихоти капризной барышни, привыкшей делать это не как все нормальные люди, но потом стал в этом сомневаться. Самородова вела себя в постели так, словно отрабатывала трудовую повинность.

Трижды она вставала, уходила в ванную, мылась, словно только что приехала с картошки, и снова ложилась, как на плаху. «Наверное, я с шубой продешевил, – подумал Перченков, разглядывая литые формы Самородовой, – тыщ на десять… Нет, на пятнадцать».

У него окончательно испортилось настроение, когда во время очередной отлучки Галки он услышал шуршание своего целлофанового пакета, который он оставил в коридоре. «Это еще что за едрит-твою мать?! – мгновенно вскипел он. – Да она меня шмонает!» Выходило так, что в отличие от Перца, который считал, что продешевил с шубой, Самородова считала, что переплатила. Вот тебе и сексуальные игры. Получается, девка пригласила его, чтобы обчистить? Волна эротизма в настроении Перченкова была снесена потоком гнева. Витя сунул в зубы сигарету, оделся и пошел в ванную, из которой опять доносился плеск воды. «Вот сучка», – пережевывал фильтр Перец, – она после меня, как после чумного отмывается. И чего я так на эту заразу запрыгнул? Весь кайф перебила, стерва».

– Как водичка, Гал? – спросил он, распахивая дверь.

Самородова, не ожидавшая его появления, присела в ванну.

– Ты мыла-то не жалей, красота моя ненаглядная. И с пемзой, с пемзой…

– Ты чего вскочил-то?

Витя выплюнул окурок в унитаз.

– Надоело. Скольжу по тебе, как по гимнастическому бревну. А это, Галка, называется – онанизм. Так и ослепнуть можно. Ты чего в пакете-то рылась, лапонька?

После коротких препираний Самородова заявила, что искала сигареты. На это Перец ответил, что тех, которые лежат на тумбочке у кровати, «не выкурить за ночь даже с помощью задницы». Галка с каждым вопросом все больше терялась, и уже через пять минут стало совершенно очевидно, что легла она под Перца не по причине влечения, а по нужде.

– Кто ж тебя на такое блядство сподобил, Галина? – сочувствующе произнес Перченков. – Что ты такое совершила в жизни, за что расплачиваться нужно таким узкопрофильным способом?

Понимая, что добиваться правды таким образом можно и до утра, Перец шагнул в ванную, схватил Самородову за волосы и окунул в воду. Через мгновение он был уже с ног до плеч в водных брызгах, но цветочницу не отпускал. Когда ее барахтанья в ванне стали принимать конвульсивный характер, он рывком выдернул ее из воды. Не давая продышаться, заорал что было сил:

– Ну!! Говори, сука, что ты там удумала?!! И с кем удумала!!

– Прокурор транспортный приходил… Пащенко…

– Ты что, дура, издеваешься? – взбесился Перченков. – Ты вообще представляешь, идиотка, что такое прокурор и чем он занимается?! Ты хочешь втюхать мне мульку, что он заставил тебя трахаться со мной?!

– Да!! – взревела от унижения и отвращения к самой себе Самородова. – Да!! Дело у них какое-то потерялось! И они думают, что ты его спер!!! Понял, сексопат, или нет?!

– Вот оно что… Вот оно как… – Витя присел на край ванны и расхохотался так, что она снова дернулась в угол. – Вот, значит, что ты в пакете искала! У тебя, мама, мыши в голове норку роют. Ты хорошо представляешь себе чувака, который ходит по городу и носит в пакете с запасными носками уголовное дело? Ладно, где эти сутенеры?

Галка призналась, что «рядом», но где это «рядом» находится, она пояснить не смогла даже после пяти погружений под воду. Когда у обоих закончились силы, Перец вышел из ванной, быстро оделся и забрал пакет. «За пропавшее уголовное дело они меня живым отсюда не выпустят», – решил он. Перченкову, всю свою сознательную жизнь проведшему в столкновениях с ныне действующим законодательством, было очень хорошо известно, на что пойдут преследующие его люди. Погоню он чувствовал и раньше. Каждый час, каждую минуту он ощущал на своем затылке тяжелое дыхание преследователей. Однако так близко они не приближались еще никогда. Осторожно распахнув дверцу, он выбрался на балкон. Выступ с ограждением находился на тыльной стороне дома, а это означало, что внизу его не ждут. Сама обстановка, которая, по мнению людей, подложивших под него Самородову, должна царить в квартире, никак не должна привести к тому, что один из партнеров после трех часов бурного секса будет уходить от любимой по стене дома.

Перец, словно альпинист, метр за метром спускался вниз, проклиная «мусоров». Мусорами он называл всех, кто хотел его поймать и водворить в места лишения свободы. На балконе второго этажа он немного задержался. В светящемся окне он разглядел внутри комнаты приблизительно ту же картину, которая была полчаса назад в квартире Самородовой. Различие было лишь в том, что женщина не жевала жвачку и не смотрела мультики, а извивалась всем телом, как гюрза, попавшая под рогатину змеелова.

– Все, как у людей… – вздохнув, позавидовал Перченков. – Еще один жизненный урок – если баба не орет и не вьется, значит, прокурорская.

Перемахнув через ограждение, он спрыгнул в уже начавший тяжелеть и оседать мартовский сугроб…

– Как это – в окно? – спрашивал Пащенко, опершись на косяк ванной. – Он что, Тарзан?

Самородова напоминала русалку, только что выловленную рыболовецким траулером, – мокрая, со спутанными волосами, завернутая в простынь так, что ног не было видно. Повернувшись к прокурору, она спокойно сказала:

– Может, и Тарзан. Вылакал весь мой абсент, три часа визжал надо мной и хрюкал, а потом смотался по балконам. Вот вы и решайте, кто он.

– М-да… – Вадим отошел от двери и пропустил Самородову. – Но о деле-то он что-нибудь говорил?

– Говорил, – подтвердила Галка. – Мол, он не дурак, чтобы с ним по городу мотаться. Честно говоря, я тоже так думаю. Странно, что вы на что-то надеялись.

Струге и Пащенко появились в квартире Самородовой через десять минут после того, как ее покинул Перченков. Глупо было предпринимать какие-то меры, но Вадим на всякий случай позвонил Пермякову, дежурившему у подъезда, и попросил проинспектировать тыльную часть здания.

Следователь свистнул снизу. Антон и Вадим вышли на балкон.

– Тут следы посреди сугроба! – крикнул он. – Уходят в сторону частного сектора.

Вызвав к хранительнице краденого бригаду дежурной смены из местного отделения милиции, Струге с прокурором покинули ее жилище. Однако отъехали они лишь тогда, когда увидели приближающийся к дому серый, с синей полосой, «уазик».

– Все равно материал отлетит мне, – заключил Пащенко, подъезжая к дому Антона. – Уже утром позвонят по ориентировке. Там же имущество по делу моего следака. Ты молодец, что очки заметил. Я на них даже внимания не обратил. Так хоть знать буду, что завтра ожидать.

– Ты не заметил, потому что Самородовой занимался, – устало улыбнулся Антон. – Если бы ею занимался я, то вряд ли додумался бы о таком…

– …бесполезном плане, – закончил прокурор. – Теперь Перец знает, что мы близко. Как бы он не поспешил с делом… Из дома позвоню в отдел – попрошу выставить около «десятки» пост. Пусть участковый поскучает. Перец, конечно, к машине не подойдет, однако было бы грустно завтра узнать, что он вернулся и уехал на машине.

Антон возвращался домой. Ожидавший их все это время Пермяков не захотел терять даром время и созвонился с оперативниками, работавшими по делу Перца, Семенихина и Цебы. На этот раз удача повернулась лицом к преследователям. Опера сообщили, что у Перца есть брат. В прошлом году с разницей всего в пять месяцев умерли родители Перченкова – закоренелые пьяницы. Таким образом, у Виктора остался только один близкий родственник – его младший брат Игорь. – Я попрошу оперов навестить Игоря, – сказал Вадим, дожидаясь, пока Антон Павлович покинет машину. – Пусть посторожат и там. Утром, как разберешься с делами, сразу звони. Будем что-то думать. Бесконечно это продолжаться не может, Антон.

Струге сам хотел в это верить. В то, что эта гонка с преследованием скоро закончится. А пока его ждали дома жена, пес и груда дел, стопкой сложенных на столе рядом с компьютером. А еще завтра нужно обязательно позвонить Алле. Николаев может оказаться проворнее, чем кажется на самом деле, и будет неприятно осознать, что вчерашняя выдумка Алисы была бесполезной.

Но Николаев оказался проворнее, чем казался. В тот момент, когда Антон Павлович зашел в свой кабинет, уже готовая к процессам Алиса, нервно крутя в руке авторучку, тихо сказала:

– Антон Павлович, вас Виктор Аркадьевич искал. Кажется, он Алле звонил…

Пока судья шел по коридору к приемной Николаева, его преследовало навязчивое видение. В кресле – напротив входа – опять сидит Виктор Аркадьевич, а рядом – по левую от него руку – одетый в новый, четвертый по счету костюм Вольдемар Андреевич. Единственное, что должно будет остаться неизменным, когда Струге войдет в кабинет своего председателя, – золотая заколка с бриллиантовым «глазком».

Балыбина не было. Виктор Аркадьевич пребывал в одиночестве, скрасить которое не мог даже новый компьютер на краю стола.

– Заменили на новый, – пояснил Николаев, когда Антон вошел. – С Интернетом.

– Вольдемар Андреевич заменил? – поинтересовался Струге, мягко усаживаясь на свое привычное место. – Вообще-то компьютеров с Интернетом не бывает – их потом подключают. Алиса сказала, что вы меня разыскиваете.

– Разыскиваю? – Николаев наморщил лоб так, что даже Струге стало казаться, что он действительно не припоминает этого. – Ах да… Тут Алла звонила. Спрашивала, когда расчет можно получить. Все у нас не как у людей! Вроде бы – организация государственная, законы нарушать нам нелепо. А такие элементарные вещи, как выплата расчета, вовремя делать не успеваем.

– Я какое-нибудь отношение к этому имею? – спросил Антон, прекрасно осведомленный в том, что расчет его бывшая секретарь получила еще полтора месяца назад.

– Да нет, это я так – к слову. Это недоработки бухгалтерии. Алла позвонила, я ей сказал, что обижаться на нас не стоит. Мы расчет забыли выплатить, она ключ от сейфа отдать…

Чувствуя, как у него потеют ладони, Струге улыбнулся шутке председателя и одобрительно покачал головой. Председатель вздохнул, почесал переносицу и водрузил на нос очки. Потом внимательно посмотрел на Струге и снова снял. Этот жест, прекрасно расшифрованный Антоном еще несколько месяцев назад, означал лишь одно – надвигается неприятность. Бывший председатель, Заруцкий, когда оттягивал волну цунами на себя, чтобы через секунду обрушить ее на собеседника, всегда откидывался на спинку стула и начинал щелкать пальцами, как кастаньетами. Новый, Николаев, чесал нос, после чего насаживал на него очки.

Антон Павлович не успел позвонить Алле и предупредить. Алиса, естественно, сделать этого просто не догадалась. Зато об этом догадался и успел сделать Виктор Аркадьевич, председатель Центрального районного суда…

– Обещала завтра принести.

– Что принести? – не понял судья.

– Ключ принести. – Видя, что Антон Павлович не понимает, Николаев добавил: – Алла обещала принести сегодня ключ от сейфа, который она забыла вам отдать перед уходом. Из-за этого ведь ключа – постоянная несуразица с делом Цебы?

– Это хорошо, что Алла сегодня ключ принесет. – Струге сглотнул комок и ушел от последнего вопроса. – Алиса прямо не знает, что без этого ключа делать. Какой-то маленький ключ, а столько неразберихи… Теперь все будет хорошо. Никакой дезорганизации в работе.

Николаев смотрел на Струге так, словно пытался постичь тайну мироздания. Очки пять вернулись на лежащую рядом папку.

– Знаете, Антон Павлович, я смотрю на вас и мне постоянно кажется, что вы издеваетесь над каждым, кто имеет честь с вами разговаривать. И еще я предполагаю, что вы постоянно говорите неправду. Постоянно, Струге. Понимаете? Постоянно!

Антон покачал головой:

– Виктор Аркадьевич, возможно, что в общении с кем-то я лукавлю, не буду это отрицать. Но при любом разговоре с вами я предельно честен.

– Правда? – спросил Николаев, даже не надеясь на другой ответ.

– Абсолютная.

Возможно, этот разговор продолжался бы еще некоторое время, но в кармане Струге запиликал телефон. Извинившись, он вынул трубку и прижал к уху.

– Слушаю.

– Антон Павлович, это Вересов, пристав.

– Ну? – не догадываясь о цели звонка, бросил Струге.

– Я на первом этаже дежурю. Вы просили меня позвонить вам сразу же, как только войдет Балыбин. Так вот, он вошел.

Отключив связь, Антон Павлович покачал головой и раздул щеки:

– Я знал, что это рано или поздно случится…

– Что именно? – слегка заволновался Виктор Аркадьевич.

– Труба в кухне, – изумляясь собственной циничности, выдавил Антон. – Жена говорит, ее прорвало, и сейчас прямо хлещет, хлещет…

– Ну так… Сантехники? – подсказал Николаев, словно федеральный судья был настолько безумен, что не знал, что делается в подобных случаях.

– Это понятно. Только жена звонила с работы, а ей звонили соседи снизу. Мне до дома – пятнадцать минут езды, а жене из банка – двадцать. И потом, в квартире мощная немецкая овчарка, которая патологически не переваривает людей в вонючих робах с инструментом. Понимаете, гены. Овчарка немецкая, концлагерь, арбайтен, мютцен ап…

– Езжайте быстрее, Струге, – посоветовал Николаев, понимая, на ком может повиснуть часть вины за материальный ущерб соседей Струге этажом ниже. Напоследок успел все-таки напомнить.

– У вас прием с пятнадцати часов. Вы не забыли?

– Конечно, я помню. А дело, что запланировано до обеда, оно не пойдет! – пообещал Антон.

Он точно знал, что не пойдет.

Быстро зайдя в свой кабинет, он схватил с вешалки куртку, шапку и бросил Алисе:

– Позвони Алле, передай от моего имени благодарность за находчивость. Буду к трем.

Нужно было торопиться. Даже если учитывать тучность президента филиала, тот не может идти по лестницам вечно. Исключая возможность встретиться с надоедливым дядей разбойника Цебы на лестнице, Струге вошел в кабинет к секретарям и спросил:

– Вы не видели сегодня Розу Львовну?

Девушки, вспомнив, что именно Струге является автором названия канцелярии по уголовным делам – «розарий», – улыбнулись. И тут же доложили, что она, как обычно, на работе. Все секретари суда завидовали сначала Алле, а теперь – Алисе. Нечасто можно встретить судью, который, во-первых – статен, во-вторых – благороден, в-третьих – справедлив, в-четвертых – умен, и, наконец, – мужик. Такие экземпляры вообще редко встречаются в природе. А уж в суде… Наглая Алиска. Только пришла и сразу – к Струге.

Антон поблагодарил девушек за информацию и вышел в коридор. На крыльце он быстро набрал номер Пащенко и договорился о встрече.

– Ты где? – спросил прокурор. – На крыльце? А какого… А что ты делаешь на крыльце? Езжай ко мне, есть новости…

Глава 10

Игорь Владимирович Перченков, в отличие от своего старшего брата, Виктора, был человеком, смотрящим на действительность сквозь призму законопослушных очков. Собственно, он был не столько законопослушным, сколько равнодушным. Его жизнь складывалась так, что вероятность вступления в криминальные отношения с окружающими была равна нулю. Игорь трудился журналистом в «Вечернем Тернове», где в рубрике «Астрология в нашей жизни» расшифровывал для горожан те или иные происходящие с ними казусы. Появился ли бугорок у большого пальца левой руки, приснился ли трубочист с пустым ведром, слилась ли Дева в союзе с Водолеем, послышался ли после недельного запоя лай Гончих Псов – горожане тут же покупали «Вечерку» и распахивали ее на той странице, где талантливый астролог Игорь Владимирович Перченков ведал людям о тайнах бытия. Способности вещего сказителя появились у Игоря давно и не случайно. Наверное, в те далекие дни, когда мама Игоря и Вити, сидя на кухне, пила стопку за стопкой и размышляла о судьбе своего мужа следующим образом:

– Сядет – не сядет? Сядет – не сядет?

Это продолжалось постоянно, три раза мама уже угадывала. В последний раз она накаркала, как любил говаривать ее муж. Вскоре мама переключилась на Витю, а в тот день, когда Игорю исполнилось двадцать, она угадала и судьбу его старшего брата. Как после этого не поверить в сверхъестественные силы?

Игорь ушел из дома сразу же после окончания института. Работать по специальности – инженер мостостроения – было грустно, и Игорь увлекся астрономией. Потом – астрологией. Он втянулся в это дело настолько, что из цепких лап не вовремя подвернувшейся секты адвентистов его вытащила только милиция. Это произошло во время ее разгона по стуку какой-то старухи из Терновского православного храма. Белая магия не привлекала, черная – пугала, и спасенный Игорь Владимирович, испытавший силу российской милиции единственный и последний раз в жизни, занялся астрологией. Понимая, что во время расшифровки явлений и изучения трудов Нострадамуса нужно что-то есть, Игорь Владимирович принялся подрабатывать на привороте любимых, снятии порчи, восстановлении сексуального влечения и штопке чужих аур. Вскоре он был замечен и принял облик вполне доступного журналиста «Вечерки». Многое, что предсказывал Игорь Владимирович Перченков, на самом деле сбывалось. Например, в прошлом году, еще в июле, он угадал столкновение политических интересов на центральной площади города. Звезды подсказывали Игорю числа 7–8—9. Интересы, как говорили Перченкову созвездия, должны были столкнуться в ноябре. Невероятно, но именно седьмого ноября на центральной площади города орали и давили друг друга «левые», «правые» и «центровые». Флаги, шары, транспаранты…

От брата Игорь старался держаться подальше. Перченков-младший относился к той категории понятливых людей, которые один-единственный раз отведав на своей спине резиновую милицейскую палку, стараются больше не участвовать в событиях, которые предполагают аналогичный исход. Удовольствие Перец-младший находил в другом: классическая музыка, утонченные беседы с тонкими особами за рюмкой молдавского коньяка, лекции о звездах и изысканный секс. Крупных потрясений и неопределенных перспектив он решительно сторонился и был тем человеком, который, услышав стук соседей по трубе отопления, не приглушал звук телевизора, а выключал его вовсе. Именно по этой причине, услышав теплой мартовской ночью стук по подоконнику и увидев в окне широко улыбающееся лицо своего старшего брата, Игорь Перченков почувствовал слабость в ногах и гул в голове. Что-то подсказывало талантливому астрологу, что его размеренной привычной жизни пришел конец.

– Судя по тому, что он пешком, с мешком, весь в снегу, но не Дед Мороз, он – мой брат, – огласил свое приветствие, впуская родственника в дом, Игорь. – Бьюсь об заклад, этот визит еще утром ты не планировал.

– Астролог, – решительно кивнул головой Перченков-старший. – Воистину – астролог. Все угадал. Может, еще угадаешь, чего я сейчас больше всего хочу?

Он по-хозяйски скинул ботинки и направился в туалет. Слушая шум воды через запертую дверь, Игорь понял, что предсказывать поздно. Чудо уже свершилось. Выйдя из туалета, Перец прошагал в комнату, взял за горлышко одну из темных пузатых бутылок и понюхал.

– Опять клофелином своих звездных дев подпаиваешь? – Он усмехнулся. – Пить-то можно, нет? Любитель аномального секса?

Перченков-младший густо покраснел и заявил, что коньяк чист. В этой короткой беседе у него было бы гораздо больше козырей, будь он посвящен во все нюансы только что состоявшегося секса своего старшего брата.

– Что, негде ширнуться? Или снова менты гонят? – Понимая, что ошибиться трудно даже в одном из предположений, он продолжил список вопросов. – За что нас опять преследуют?

– За кражу уголовного дела… – Поперхнувшись коньяком, Перец закашлялся. – Ну и так, по мелочам. Армянку одну утюгом пожгли.

– Что-то новенькое…

– Что новенькое? – уточнил Перец. – Ты про утюг, что ли?

– Про кражу уголовного дела.

– Ладно, хватит дуру гнать. У меня и так голова деревянная. Есть где перекантоваться?

– Кантуйся, брат. – Астролог провел рукой по воздуху. – Все для тебя. Мы же жить друг без друга не можем, правда? Не прошло и пяти месяцев, а старший брат снова пришел. Он жить без меня не может. Вот до чего кровные узы крепки…

– Ты это, Игорек… – Перец опять опрокинул бутылку и сделал несколько утробных глотков. – Понос свой словесный уйми. Или ты забыл, кто тебя полгода из секты каких-то педерастов пытался вытащить? Сам на полгода в тину канул, насилу его нашел! И где нашел?! В подвальной конуре, лысого, как хер, с выбритыми бровями, голого, закутанного в простынь. Вы там под хвост друг другу не зашпиливали? Короче, братела! У тебя мне сидеть невозможно. Менты еще по прошлому моему сроку помнят, где ты живешь. Нужно такое место, где…

– Я в планетарии экскурсии вожу, – вдруг промолвил Игорь Владимирович.

– Да ты что? – изумился Перец. – Как это мило… Ты вообще-то слышишь, о чем я сейчас говорю?

– Я тебя в планетарии спрячу, – упрямо выдавил Игорь, прижатый к креслу стыдом от справедливого напоминания о своем прошлом. – Там ни один придурок не додумается тебя искать.

– Ну, почему же? Раз один придурок додумался меня там спрятать, почему не найдется другой, который догадается меня там искать?

Возражал он больше от упрямства. Мысль о планетарии показалась ему гениальной, но признаваться в этом младшему брату, который только что пытался кусать его еще не зажившие раны, он не хотел.

– А что я есть, по-твоему, должен?

– Я буду тебе носить.

– По моей щетине сейчас скользнет слеза. – Перец, в упор глядя на своего брата, качал головой и опять раздумывал. – Он мне будет носить… Как это по-братски. Я что-то не припомню ни единого раза, когда бы ты прислал мне в зону хотя бы одну шоколадку. Или пряник – хотя бы надкусанный. Ну, на худой конец, письмо. А ты не думаешь, братец, что мы смотримся друг в друга, как в зеркало?

Игорь глупо захлопал ресницами.

– Мы отображение друг друга, простофиля! Вместо меня «слотошат» тебя, понял? А ты – не партизан. Ты ведь молчать не будешь, правда? Пока ты ходишь по городу, шансы мусоров поймать меня увеличиваются вдвое! Я как бы один, а по городу хожу в двух экземплярах! Теперь понял? Так что никаких кормежек, дорогая моя голограмма. Отведешь меня и забудь, ясно? Да, родной, сердце у тебя гораздо больше мозгов…

Увидев опять разлившееся по лицу Игоря красное море, Перец сменил гнев на милость.

– Ладно, забыли. Пошли.

– Куда пошли? – опешил астролог.

– В планетарий, блин, в планетарий… У тебя с собой ключи от звездного неба? И захвати с собой из плиты ту курицу, которой пропахла вся квартира…

Через пятнадцать минут после того, как Игорь Перченков вернулся из планетария, устроив там для временного проживания своего старшего брата, к его дому подъехала машина. В ней сидели двое оперативников, направленные по просьбе прокурора Пащенко для наблюдения за квартирой астролога.

Антон так и не успел до обеда подключиться к активным поискам. Пащенко резонно указал на то, что в данный момент все места возможного появления Перца под контролем, поэтому мотаться из пункта А в пункт В просто бессмысленно. За то время, пока Антон Павлович отсутствовал в суде, Вадим рассказал ему о степени воодушевления районного отдела милиции и Земцова. Висящие «темняки» «поднимались» из пучины со скоростью света. За три дня поисков неуловимого Перца милиционеры сумели раскрыть несколько разбоев и столько же, практически нераскрываемых, краж. Дело касалось довольно влиятельных в Тернове лиц, а потому каждый случай материального ущерба висел дамокловым мечом над головами милицейских начальников.

Однако все это совершенно не волновало того, кто эти поиски организовал. Антон Павлович Струге, федеральный судья Центрального районного суда, отдавал все «обнаруженное» в руки терновской милиции безо всяких предварительных условий или торга. Была одна причина, которая заставляла его мотаться по ночному городу и притонам в состоянии полной отрешенности. Пропавшее в его кабинете уголовное дело словно призрак постоянно стояло перед его глазами. Оставалось чуть более десяти дней, за которые нужно было либо найти Перца, либо соглашаться с тем, что его карьера закончена. Почти десять лет работы, на которой оставлена добрая часть здоровья и личной жизни, через десять дней превратятся в тлен. Бывают случаи, когда ход событий становится необратим.

Сидя в своей прокуратуре, Вадим пытался совместить свои обязанности с работой по оказанию помощи другу. Он был раньше и оставался сейчас единственным человеком, на которого Струге мог положиться в полной мере. А Антон возвратился в суд. Можно отложить один процесс. Объяснение этому можно найти любое. Но очень трудно будет объяснить свое отсутствие в тот момент, когда граждане, пришедшие для решения своих вопросов к судье, не найдя его, начнут искать выход из положения. И тогда этот людской поток потечет в кабинет председателя суда Николаева.

Антон принимал людей по своим уголовным делам, не отводя глаз от телефона. В любой момент он мог прозвенеть. И по ком в этот момент будет звонить телефон? Было бы хорошо, если бы Пащенко сказал просто: «Антон, Перец в моем кабинете. Почему в моем? Ну, мне же нужно его опросить, почему у гражданки Самородовой оказались очки в золотой оправе, взятые разбоем на станции. Да, кстати, уголовное дело, что утащили из-под самого твоего носа, на моем столе».

Но это были мечты. Даже если Пащенко и позвонит, то он никогда в жизни не произнесет таких слов. Антон был бы рад хотя бы той новости, что Перченков задержан. Этого для ощущения вновь вспыхнувшей надежды было бы вполне достаточно. Лишь бы Перец был задержан… А уж Струге выжмет из него все, что можно. В конце концов, разве не он был лучшим следователем в транспортной прокуратуре? Той самой, где сейчас трудился прокурором его лучший друг…

– Что это?

– Это акт, Антон Павлович, – объяснил судье в мантии мужик шестидесяти лет. На мужике был конверсионный тулуп военного образца с петлями для погон на плечах. Обут податель акта был в зимние сапожки. Пахло от него соответственно – тулупом и этими, уже порядком поношенными сапожками. В руке старика подрагивал исписанный лист бумаги.

– Какой акт? – непонимающе нахмурился Струге и принял лист. Отведя его на некоторое расстояние от лица, он постарался вникнуть в смысл текста.

«Акт. Настоящим заверяем, что мы, нижеподписавшиеся, стали свидетелями того, как во время заседания садоводческого общества «Заря» гражданка Никифорова кинулась на председателя собрания тов. Васина и стала его кусать за шею. Тов. Васин, стараясь прекратить это коварное нападение, сделал подсечку, и Никифорова потеряла координацию. Сползая по телу тов. Васина, она продолжала кусать его за руки, ноги и остальные части тела, которые попадались по пути ее скольжения. Пришлось принимать валерианку. С уважением к судье Струге свидетели: Фырьева, Кулакова, Старожилов».

– Это что за триллер?

– Это акт, – сказал старик.

– Акт о чем? – спросил Струге, морщась от досады за то, чем ему приходится заниматься в самый тяжелый период жизни. – Акт о приеме валерианки? Вы, собственно, чего хотите, гражданин? Чтобы я кинолога вызвал? Или чтобы я зашил рваные раны товарища Васина?

– Господи, Антон Павлович! – не выдержала сидящая за своим столом Алиса. – Это Старожилов по делу о нанесении тяжкого вреда здоровью Смолкину в садоводческом обществе!

– Я и говорю! – обрадовался старик. – Следствие утверждает, что это моя собака этого Смолкина покусала! А я продолжаю утверждать, что нет! Вы посмотрите, Ваша Честь, что творится! Как Арто Смолкина кусал, никто не видел. А как Никифорова людей грызет, видели все! Это она – Смолкина…

Струге медленно вытянул ящик стола и достал упаковку цитрамона.

– Алиса, водичка есть?..

Старик продолжал:

– Антон Павлович, этот документ нужно приобщить к делу. Это алиби для Арто.

Запив таблетку стаканом теплой – из чайника – воды, Струге уточнил:

– А Арто – это кто? Еще один член садоводческого общества?

– Зачем – член? – возмутился старик. – Это моя кавказская собака. Кстати, зря участковый штраф выписал. Арто всегда в наморднике и на поводке. Даже дома, где он к туалету привязан. Я вообще не понимаю, зачем такая затяжка! Такое дело в один присест рассматривать надо, а вы заседание на май назначили.

– В один присест, гражданин Старожилов, – нравоучительно произнес судья, – только одно дело рассматривается. В том самом помещении, к которому привязан Арто. Извините, что я такой навязчивый, но все-таки – чего вам от меня-то нужно?

– Как это – чего? Оправдательного приговора для Арто!

Струге наконец-то вспомнил одно из дел, которое он принес из канцелярии вместе с делом Цебы. Вспомнил лишь по обложке, потому что содержание не было времени изучить – точно так же, как и дело племянника президента филиала.

– А… гражданин Старожилов, видите ли, в чем дело… – Струге на секунду задумался. «Стоит ли сейчас объяснять, что на скамье подсудимых будет не кавказская собака, а сам Старожилов? Нет, это надолго…» – Существует определенный порядок заявления ходатайств и приобщения дополнительных документов к материалам дела. У вас, как я понимаю, разговора с адвокатом еще не было. Не вправе консультировать, но все же посоветую обратиться в юридическую консультацию. Она на первом этаже. Вам там все растолкуют. Всего хорошего.

Старик вышел, а Антон снова посмотрел на телефон. Тот был нем и недвижим. А Струге хотелось, чтобы он сейчас так взорвался звонком, что его снесло бы со стола.

– Арто на скамье подсудимых… – пробормотал Струге, вновь потянувшись к цитрамону. – А Перец на свободе… Бред какой-то.

Он уже потянулся к стакану с остатками воды, который ему принесла секретарь, как вдруг выплюнул таблетку в урну.

– Алиса, это дело лежало вместе с делом Цебы и еще одним? Верно?

Получив утвердительный ответ, встал из-за стола и протянул руку к секретарскому столу.

– А ну-ка, покажи мне, как лежали дела, когда заявились Семенихин с Желябиным.

Алиса приблизилась и стала делать пассы над пустым столом.

– Сначала лежало дело Крутикова. Два тома. Сверху – дело Цебы. Один том. А потом – на самом верху – дело этого сумасшедшего Старожилова.

– Никогда так не говори, – задумчиво произнес Струге. – Не отнимай у нас лавровый венец. Они сходят с ума по одному своему случаю, а мы – по всем их случаям. Так кто из нас сумасшедший на самом деле? Так ты говоришь, чтобы докопаться до дела Цебы, нужно было снять два тома дела Старожилова?