Текст книги "День курсанта"

Кто-нибудь пробовал натянуть новенькие, ни разу не надеванные армейские парадно-выходные ботинки на размер меньше на растоптанные, обросшие сухими мозолями ноги? Фиг! Думаю, что когда в средневековье инквизитор придумал пытку «испанский сапог», то вдохновил его на это, средневековый каптер, который, сволочь, не мог подобрать своему товарищу по оружию нужную пару обуви!

Штаны от парадки быстро все гладили внизу, пока были в сапогах помялись. Построение. Инструктаж, который никто и не слушал. И так все уши уже прожужжали. Не пить, не курить на ходу, честь воинскую отдавать и прочее. Или как говорят в армии: «Дисциплину не хулиганить! Водку не пьянствовать! Вести себя с честью и достоинством! С гражданским населением вести себя мирно! Милиционеров не обижать!»

Кто собирался в увал в одиночку, то, памятуя о дерзком местном населении, одевал под рубашку поясной ремень. Черт его знает, чем обернется встреча на незнакомых улицах славного города Кемерово.

Кто хотел – ушел до утра в увал, кому некуда было идти или робок в знакомстве с девушками – до отбоя.

Поутру все делились впечатлениями от первого увольнения. Некоторые, конечно, врали о своих любовных подвигах. Кто хотел – верил россказням.

Я с великим наслаждением снял – содрал эти чертовы ботинки. За сутки научился ходить на внешнем ранте ботинок. Как косолапый медведь.

Надев сапоги, я понял, как я их люблю. Готов бегать, прыгать, как в кроссовках! Были бы крылья – взлетел бы!

– Я с такой классной девахой познакомился! Рядом живет. Студентка из Политеха!

– А я зашел сначала в пельменную, что на Кузнецком, на углу, выпил стопку водки и съел тазик пельменей, – отрыгнул, помахал рукой, разгоняя запах. – До сих пор рыгаю ими. Класс!

– В «Цыплятах табака» кормят как у мамы! Советую, парни!

– А ты, Полянин, чем в своем первом увольнении занимался? – Гурыч толкнул Вадика.

– Да, так, – Вадик смутился, попытался уйти.

– Ну, давай, давай, колись!

– Куда пошел! Иди сюда!

– Ну, давай, рассказывай!

– Я – это… – огромный медведь Полянин смущенно отводил взгляд.

– Нашел тетку, которая тебя сначала накормила, а потом изнасиловала?

– Нет, сначала изнасиловала.

– Лишила девственности Полянина?

– Она тебя изнасиловала?

– Группой!

– В извращенной форме с особым пристрастием?

– С особым цинизмом!

– А это как?

– Сейчас Поляна и поведает нам. Ну, давай, не томи! Рассказывай!

– Отстаньте.

– Ну!

Полянина дергали из стороны в сторону, требуя рассказать, как он провел увольнение. Наконец он рассказал:

– Я… Я…

– Чего заикаешься?

– На трамвае катался, – быстро, глотая слова произнес Вадим.

Казалось, что курилка в туалете разрушится от всеобщего смеха.

Катался на трамвае все увольнение. Пока не зашли они в парк, оттуда Полянин добрался пешком до училища. Благо, что проезд для курсантов и солдат в общественном транспорте бесплатный. Еще одно проявление заботы государства о своих защитниках.

Быстро молва о Полянине и трамваях облетела весь батальон. На Поляну приходили смотреть с соседних рот. Офицеры батальона также рассматривали курсанта Полянина.

Для парня из глухой сибирской деревни трамвай казался диковинкой. А он нам казался диковинкой. Потратить первое увольнение на катание на трамвае!

Еды принесли много, и какой там завтрак в столовой! Хлеб, чай, масло. Все остальное – съедим в казарме.

Только после занятий нас ждало жестокое разочарование.

Пока были на учебе в казарме прошел шмон. Продукты питания исчезли, как сказали дневальные, их выбросили. Часть, они сами признались, слопали, ну, а «вшивники», которые мы притащили из увольнения, офицеры порезали, и они возвышались большой кучей посреди «взлетки».

– Рота, строиться в центральном проходе! – орал дневальный.

– Бля! – тихо, разочарованно произнес Лунев.

– Тихо! – через плечо бросил я.

– Что, «тихо»! Что, «тихо»! – шипел Лунь. – Они нашли мой тельник и снова его искромсали! Варвары! Крысы сухопутные! Триста акул Земцову в задницу, кальмарьи кишки!

– Еще раз сошьешь, – философски заметил Смок.

Валерка еще попытался поворчать, но его быстро утихомирили.

Ротный нам прочитал лекцию, что Родина нас обеспечивает всем необходимым, включая питание и теплую одежду.

Из строя шепотом раздавались реплики, которые комментировали отдельные высказывания Земы.

Итогом монолога ротного, а потом и командиров взводов было, что все, было уничтожено офицерами лишь во благо нам же.

От домашней, несбалансированной пищи – холера, понос, дизентерия, чума, сыпной тиф, водянка мозга, прогрессирующий дебилизм.

От «вшивников» – вши, включая лобковых, импотенция, сибирская язва и снова – прогрессирующий дебилизм, плюс гидроцефалия.

И все вместе не позволит выполнить боевую задачу. Жрем мы в антисанитарных условиях, стирать все равно толком не будем, в казарме нет горячей воды. Поэтому нет – домашней еде, нет – теплым вещам и носкам из дома! А в противном случае – мы шпионы НАТО и Всемирного Империализма и оказываем нашим врагам неоценимую помощь в снижении боеспособности нашей армии!

Был один интересный момент. Лежали продукты, которые не успели припрятать, стащить.

Бударацкий, пользуясь служебным положением, медленно прохаживался, стараясь, не мешать речи ротного.

Из третьего взвода зашептали:

– Смотри за Будой!

На рябом дегенеративном лице было написано, что он что-то замыслил. Взгляд прикован к куче продуктов. Руки непроизвольно сжимались в кулаки, а пальцы вытирали ладони. От основания ладони вниз. Непроизвольно, часто. Было видно, что руки потеют. Как кот, который подкрадывается к птице, старшина почти на цыпочках, в сапогах, мелкими шагами шел к куче.

Мы почти не слушали Земцова, а следили за Колей. Он боком-боком, как краб, завороженно глядя на кучу, подкрадывался.

Когда Земцов отвлек внимание роты, Бударацкий быстро кинулся к куче продуктов и коршуном схватил коричневый кусок, величиной с большого голубя, и скрылся в проходе между кроватями.

– Что за кусок говна Коля украл?

– Не знаю.

– Это мой шоколад!

– Такой здоровый?

– Горький, мама с фабрики принесла. Чтобы силы восстанавливать. На полигон же идем!

– Мудак старшина!

– Чмо!

После того как подали команду «Разойдись!», Лунев коршуном кинулся к куче тряпья, выбирая лоскуты драгоценного его сердцу тельника.

Каптер Юрка Алексеев рассказал, что Бударацкий кусок горького шоколада собирается подарить своей девушке. Тщательно обтер тряпкой от налипшего мусора и пыли, спрятал в коробку из-под солдатских ботинок и в ближайшем увольнении готовился подарить.

После обеда на самоподготовке Боцман уселся за последний стол и начал собирать мозаику.

– Брось, Валера!

– Купишь новый или пришлют.

– Пойдешь в увал, зайдешь в Военторг – там и возьмешь!

– Да как вы понять не можете – тельник этот от моего дядьки – настоящего моремана. Этот тельник море видел. Вещь с историей! Это как в Англии продаются обычные трубки из вереска, по цене пять копеек, условно, конечно, а рядом – по десять рублей. На вид, – дядька рассказывал. – Одинаковые. Что подороже, даже страшнее. Но те, что дорогие, выдавали морякам, и те в море их курили, что придает трубке навсегда неповторимый вкус. Потому что – море!!!

Валера вдохновлено смотрел вдаль.

– Море!

Казалось, он сейчас видел море. Глаза смотрели вдаль, расширенными ноздрями вдыхал морской бриз, а лицо было покрыто соленой водой.

Казалось, что в аудитории послышался шум океана.

– Сейчас бы в каюту капитана с молодой мулаткой!

– Свечи оплывают в серебрянных подсвечниках.

– Легкая музыка.

– Юная полуобнаженная мулатка.

– На мебели из красного дерева стоят бокалы с коктейлями…

– Лучше с пивом.

– С шампанским.

– С водкой!

– Давайте расскажу историю про красное дерево, – взял инициативу в свои руки Правдоха.

– Давай, – Гурыч махнул рукой. – А то они сейчас подерутся, что лучше пить с мулаткой пиво или водку!

– Настоящие моряки пьют только ром! Рыбий глаз! – Лунь уколол себе палец и отсасывал кровь из пальца.

– Так вот, – Правдюков начал повествование. – У меня папа воевал летчиком, они как-то остановились в замке древнем в Германии.

– Захватили, что ли?

– Нет, бля, их в гости немцы пригласили на экскурсию. Заодно пожить, пива попить, хозяйскую дочку за титьки подергать! – съязвил Гурыч.

– Эх, пива бы сейчас!

– Да, заткнитесь вы уже! Дайте человеку рассказать!!! Правдоха, продолжай!

Олег продолжил.

– Ну, да, освобождали, рядом аэродром – немецкий автобан, вот и захватили дорогу. Рядом – замок. Роскошный замок был, как отец рассказывал. Только холодно было. Вот они и нашли в строении рядом большое количество красного дерева на просушке. Очень много. Ну, наши летчики и техники стали топить камины им. Повара стали топить печки этим деревом. Долго стояли советские летчики, почти весь запас дерева перевели.

– И что?

– Дерево сушилось для музыкальных инструментов. Для фаготов. Так вот герр Фагот запретил после войны поставлять фаготы в СССР.

– Во, дела!

– Ну, и гад этот Фагот!

– Обиделся!

– А что ему делать было?

– Ну, привез бы пару телег дров, чтобы военные не мерзли, заодно пару флягу шнапса и мяса, – подал голос Поп.

– Ага, и две телеги шлюх!

– Хочу пива, мяса и две телеги шлюх!

– Сам говорил, что тебя невеста дома ждет!

– Не давите мне на совесть. Ее там нет! Я же только мечтаю, а не изменяю! Хотя… Пиво, мясо и шлюхи… Не устоял бы…Дома устоял бы, а тут – нет! Хочу! Здесь, сейчас и немедленно!

– Наши инженеры потом отомстили Фаготу. Сделали противотанковый ракетный комплекс и назвали его «Фагот».

– И когда будем фигачить немцев и все НАТО из «Фагота», мы им припомним, как он нам не поставлял в Союз музыкальные инструменты!

– Войну закончим, и все музыкальные инструменты они сами нам будут поставлять по контрибуции!

– Видимо, что-то и Гобой нам какую-то гадость сотворил, коль наш военпром сообразил в отместку гранатомет с таким же названием.

– Ну, да у советских инженеров свой особенный юмор!

– Чтобы никто не догадался!

– Как в «Операции «Ы».

Лунь тем временем собрал из лоскутной мозаики подобие переда, а может, и зада тельника. Прихватил крупными стежками. Поднял на свет, рассматривая.

– Зема если еще раз его найдет, то присвоит тебе почетное звание «швея-мотористка 42 роты».

– Лучше бы он не нашел.

– На полигон пойдем – там все вшивники пригодятся. Холодно будет!

– Как бы офицеры не провели шмон на построении и не отобрали. А, то хана будет.

– Это точно.

– А две телеги шлюх – это сколько?

– Поп, ты из деревни, сколько на две телеги баб поместится?

– Ну, это… Телеги бывают разные, бабы тоже. Тощие, толстые, мясистые.

– Поп, ты рассуждаешь, как о свинине. Мясистая порода или жирная.

– Главное, чтобы сиськастые были!

– И жопастые!

– Мне больше стройные нравятся!

– Ну, а также, – продолжал Швейк, – как их укладывать. Если просто рассадить по краям телеги – мало. А если вилами, да, телеги с наращенными бортами для сена или навоза – то много.

– Тьфу, Поп!

– Шлюх в телегу для навоза!

– Две телеги мертвых шлюх!

– Ну, ты и сволочь!

– Так их же потом и разгружать придется! – Женька оскалился на весь свой щербатый рот. – И тоже вилами!

На секунду повисла пауза.

И многие голоса, не сговариваясь, начали материть Попа.

– Это же надо! Такую мечту обосрал!

– Пиво, шнапс! И …две телеги… мертвых шлюх!!!! Тьфу!

– Мерзость!

– Мне шлюх жалко!

– Прикинь, какую надо яму выкопать, что их там закопать!

– Можно и в траншею! – подал снова голос Поп.

– Да, заткнись ты – разрушитель светлой мечты любого советского курсанта!

– Две телеги в траншею!

– А тут уже выбирай. Любо длинную копаешь, узкую, тогда их укладываешь вдоль. Или короткую, но широкую. Тогда придется поперек.

– А можно и среднюю – наискосок!

– Да, умолкните, уроды!

– Начали хорошо – с моря, – не отрываясь от восстановления тельника, подал голос Лунь. – А закончили похоронами двух телег мертвых шлюх! Лучше о море! Баба на корабле – к несчастью.

– Так понятно, что к несчастью! Все мужики передерутся.

– А если договорятся, то задрючат ее до смерти.

– И опять – мертвая шлюха! – подал голос Поп.

– Да, угомонись ты, Швейк! Ты все разговоры к мертвым бабам сведешь!

– Небось, у себя в деревне ходил по ночам на кладбище и выкапывал при луне женские трупы, дрючил до первых петухов, а потом, закапывал.

– А мне живых хватало!

Помолчал немного, затем продолжил:

– Зато в море хорошо – яму копать не надо! Железяку к ногам, в воду, чтобы не всплыла, а потом ходу от того места. Дешевые похороны! И ментов рядом нет! Концы в воду!

– Поп, я сейчас тебе в рыло дам!

– А что сразу в рыло?! – сделал обиженный голос Женька, продолжая улыбаться. – Ладно летом, а попробуй зимой могилу отрой, если мороз под минус тридцать и снега по пояс. На кладбище снег-то не сдувается, как в полях! И земля на метр – как камень. Или выпиливай бензопилой куски, но тогда цепь – в говно, выбрасывать, а то и не одну. Да, и пилу можно загубить. Либо киркой, да ломом махай, аж искры в разные стороны. Или углем и солярой отогревай. И землю далеко не отбрасывай, закапывать гроб чем – то надо, – секундная пауза. – Лучше в море! Оно всегда жидкое!

– Сам ты понос жидкий! – не выдержал уже Лунь. – Море жидкое! Это же надо было сказать такое!

– А что, оно – твердое?

– Эх, что с вами спорить о море, шкеры сухопутные! – Валера, не отрываясь от работы, махнул рукой.

В училище стали отрабатывать действия поротно, побатальонно, в составе всего училища по команде «Тревога».

Целая наука, должен вам доложить! Дневальный кричит:

– Рота, подъем! Тревога!

Но свет не включает, горит дежурное освещение.

Те курсанты, что спят ближе к окнам, бросаются со своими одеялами и закрывают их, в окна заранее вбиты гвоздики. Есть свернутая в рулоны бумага, она висит над окнами, но она такая старая, что уже почти не разворачивается, а рвется.

Отсюда и появилось выражение: «строиться на подоконниках с простынями», или «строиться на подоконниках с тумбочками на вытянутых руках»!

Через сорок минут после объявления тревоги, училище должно покинуть расположение. Почему сорок минут? Столько времени летит ракета с ядерным зарядом от Америки до Советского Союза. В частности до Кемерово.

Ну, а потом, если удар не нанесен по нам, нужно эвакуировать училище, перебазировать его в новое, секретное место. Демонтировать и перевозить аппаратуру, потом монтировать ее заново – тяжкий труд.

Нашему взводу досталась кафедра радиорелейной связи.

Полковник Меркулов, прохаживаясь мимо нас сгорбленной походкой в туристических ботинках, а не уставных, рассказал о задаче, стоящей перед нами. В конце заметил. Если это произойдет и придется перевозить кафедру, то награждать за этот подвиг будет некого.

– Почему, товарищ полковник?

– Вы все умрете от грыж.

Все заржали. Полковник оставался неприступно суров.

Дни становились похожими друг на друга. Множество информации на занятиях, что-то новое в армейской жизни, постепенно вытесняли из памяти прежнюю жизнь. Хоть с присяги прошло и не более месяца. Всем уже казалось, что мы живем в казарме целую вечность. И все, что было раньше – не с нами. Как во сне, иногда всплывают какие-то образы, говорят, что это рудиментарная память, что-то было с нашими предками или с тобой, но в иной жизни. Только периодически хотелось выпить. Стакан портвейна или водки. Залпом, вытряхивая последние капли в широко раскрытый рот. Потом выдохнуть, утереть рот рукавом и, не спеша, закусить черным хлебом. Сначала понюхать его зажаристую корочку, вдохнуть полной грудью приятную горечь. На секунду задержать вдох, потом положить в рот. Сверху – сало, зубок чеснока, штык-ножом отковырять большой кусок говяжьей тушенки и с дрожащим желе, аккуратно, чтобы не порезаться, положить в рот. У-у-у-у! Этот сон мне часто снился. Очень часто! Не хронический алкоголик, но очень хотелось выпить. Очень! Я чувствовал вкус водки на языке и в глотке. Мне снился запах портвейна «Агдам». И команда в ухо дневального «Подъем через десять минут!» вырывала меня из объятий Морфея.

Оказывается, не одному мне хотелось выпить. Многим, очень многим. Часто слышал от своих товарищей о подобных желаниях. Но, увы, выпить нечего было, а нагрузки, которые возрастали ежедневно, вытесняли мысли об алкоголе. Днем, а вечером и ночью хотелось выпить! Отчаянно хотелось выпить!

Так получилось, что Бударацкий все-таки загнал меня «на орбиту». Три плюс два это сколько? Правильно – пять. Пять нарядов вне очереди предстояло мне отпахать. Казалось бы – фигня. Увы. Вроде бы дежурный по роте, не дневальный, не моешь полы, не драишь очки в туалете, не моешь официантом посуду за всей ротой. Но все равно бегаешь, как собака за всеми. И гавкаешься со всеми. Как собака.

Тут как назло забилась канализация, стоит дерьмо в очках – плавает. Хрен знает от чего. Кто виноват? Что делать? Виноват дежурный по роте, потому что не досмотрел, может, дневальный тряпку вместе с водой спустил в канализацию, а может, кто сапоги чистил в туалете, да щетка сапожная выскочила и улетела. Хрен его знает!

И у нас все стоит, да в сорок первой, что под нами тоже все в говне. Ну, этим-то не привыкать! Есть там, конечно, несколько нормальных мужиков. Юрка Пальчиков, Леха Павленко, да еще несколько.

Не хочется нам самим в говне ковыряться плавучем, вызвали с грехом пополам сантехников. Они гражданские.

Бригадир у них дед старый и двое помощников…

Когда они появились, я аж ахнул.

Одного-то я точно запомнил – Вылегжанин. Тот самый с обручальным кольцом. Из-за которого в самоход почти весь батальон абитуры сорвался! И я во главе этой толпы шествовал!

Твою душу мать!

Закурили. Поговорили.

Есть такая возможность для местных. Не поступил с первого захода в училище – устраивайся штатским на работу в училище. Год кантуйся кое-как, а на следующий год снова оформляй личное дело абитуриента военкомате и поступай. Только ты уже примелькался в училище. Оброс связями, кто-то из преподавателей, а то и из командиров замолвит перед приемной комиссией слово за тебя, и ты поступил!

То, что замолвят – не сомневайся! И ведь поступит женатый самоходчик Вылегжанин! Хитрый жук!

После долгих мучений сантехники извлекли из недр труб тряпку. Дневальный смыл! Собака серая!

Никто не пробовал спать стоя? А курсант учится! Стоишь на тумбочке и шатаешься, все перед глазами плывет, глаза закрываются помимо твоей воли. И сон снится какой-то, а потом, раз, срабатывает обезьяний инстинкт. Может, он и по-другому называется, но военные придумали, что когда обезьяна с ветки падает, то просыпается, так и курсант. Вывод – курсант произошел от обезьяны! И первым военным на земле была обезьяна, когда взяла в руки палку. Не для того, чтобы сбить банан с ветки, а чтобы отобрать этот банан у другой обезьяны. Или загнать иную обезьяну на пальму, себе за бананом. Покачавшись какое-то время на тумбочке, курсант падает. Инстинктивно делает шаг вперед и просыпается. Потом все повторяется сызнова. И еще раз, и еще. Пока не научишься спать, не падая. Раскачиваешься из стороны в сторону, но стоишь, спишь. Мозг держит равновесие и мышцы в напряжении, не позволяя тебе осесть. Можно и прислониться плечом к стене. Но там стенд с документацией суточного наряда, его-то можно и сорвать плечом. Так уже было, кто-то из третьего взвода и сорвал. Грохот был такой, что почти вся казарма проснулась.

А поэтому – учись спать стоя. Некоторые умудрялись так спать, не просыпаясь, и по полчаса.

Чтобы не проспать проверяющего или дежурного по роте, оставляли на лестничной площадке ведро пустое. Вроде, как пол только что помыл, да забыл убрать. Не знающий проверяющий заденет, открывая дверь в казарму, и тут просыпаешься. Еще один момент способствовал нашему чуткому сну. Есть в армии мастика для натирки полов. Появилась мода натирать ею и лестницы. И блестит, и грязь не так липнет. И скользко. Не привычки можно навернуться.

Все бы ничего, да как-то кто-то из дневальных проебал ведро. Его спиздили. Скорее всего, мудаки из сорок первой роты. А кому еще нужно? В одном подъезде живем, чужие здесь не ходят. Потом пришлось отвлекать внимание наряда из сорок первой и у них тащить ведро.

Нет ведра – не сменишься с наряда. А вот так оставаться на вторые сутки без отдыха – не хочется!

А спать хочется всегда! И без нарядов. Не высыпаешься ночью. И все тут! Есть пять минут – спи! Есть свободные полчаса – выспишься! Главное, чтобы не поймали!

Такое ощущение, что вся система в армии направлена на то, чтобы всегда хотел спать и тогда у тебя будет одна мысль, не как сорваться в самоход, а спать!

Вон, Димка Головнин из первого взвода, что со мной в наряде, так он каждую ночь, когда не в наряде или на работах, рвет в самоход, потом днем, как зомби, бродит. Отсыпается, как слон, на лекциях или на самоподготовке. Как кот. Ночное животное. Лева Ситников, так тот сделал проще, он познакомился с девахами из местного училищного узла связи. Позывной у нашего узла связи «параметр». Девчонки-связистки живут в «Пентагоне» – ДОС (дом офицерского состава). Там несколько квартир выделили под общагу. В этом же и соседнем с ним доме живут Баров и Зема.

Лева рискует, очень рискует нарваться на ротного или взводного. Но, как говорится, охота пуще неволи!

Девчонки тоже не против не поспать ночью из-за Левкиных заходов.

Да, у Левы не только там подружки. Худющий как черт, а шарится по всей округе, и девчонки сами от него без ума. Вечером прибегают на КПП и договариваются с ним. Уговаривает он их с полуслова. Молодец!

А по мне лучше поспать, чем «мотать» на конец чего-то там. Хотя… Порой очень даже хочется. Но это когда высплюсь. А так – сплю стоя, как боевой конь.

Отмотав свои наряды вне очереди, понял, что лучше обойтись без «орбиты»!

В армии летом можно ходить в шинели, а зимой – в одной куртке. Все зависит от погоды. И лето бывает холодным, и зима – жаркой. Все дело в головном уборе. Если в мае пойдет снег, то можешь ходить в шинели, но на голове – пилотка. И хоть разбейся о стену, но никто не даст тебе шапку. Не положено. Был приказ о переходе на летнюю форму одежды? Был.

Никто из-за тебя не будет отменять приказ.

Точно также и по зимней форме одежды. В октябре тепло – ходи в шапке. И мозг расплавленный может капать у тебя из ушей, оставляя жирные разводы на погонах. Никого это не волнует.

В армии хоть и безобразно – зато однообразно! Капитан Баров нам постоянно втолковывал эту армейскую мудрость.

Хоть не наступила еще зима, когда гражданские достают зимнюю одежду, вытряхивая нафталин с кладбищем моли, погибшей за лето, пришло время нам оборудовать шинели.

Нам выдали шинели. Сначала выдали всему батальону. Только наш доблестный Бударацкий, традиционно, прозевал «вспышку», и наша рота получила шинели на складе последними из батальона. Вечером. После ужина. Утром – строевой смотр батальона в шинелях.

Шинелей со склада привезли по количеству личного состава роты.

А размеры… Размеры были, в основном, одинаковые.

Получали «на глаз». Моему взводу повезло. Все-таки, каптер был наш. И получали повзводно. Нам снова повезло. Наш взвод – второй.

Чтобы мы под шумок не сорвались в самоход, с ними остались ночевать два взводных – Вертков и Тропин.

Юрка Алексеев выдавал шинели под чутким наблюдением Бударацкого. Хоть и просили по размеру, не всегда получалось.

В тесной «бытовке» сложно было развернутся, что уже говорить про примерку шинелей, которые годами лежали на складе. Толстое сукно не разгибалось на сгибах, казалось, что так и будем ходить с полусогнутыми руками.

Швейк надел свою шинель. Она была длинная и огромная как по росту, так и по размеру. Шалашом она стояла над ним.

Он пошел к Бударацкому, чтобы поменять. Но этот козел лишь завопил, что после четвертого взвода.

Поп, не долго думая, попросил у Пинькина его шинель, сверху надел свою. Она и тогда была ему велика, и пошел к Верткову.

Слон посмеялся, отвел к Бударацкому, протиснулся с Женькой через третий взвод и коротко приказал старшине:

– Поменяй!

Когда взводный ушел, Бударацкий зашипел на Попа:

– Знаешь, что в армии стукачей не любят? Их бьют табуретками и чмырят везде. Я тебе припомню! На! – старшина бросил Попову шинель.

Женька стоял и улыбался своей обаятельной щербатой улыбкой. Молча. Это еще больше бесило Колю – соплежуя.

– В нарядах сгною! Стукач! И всем скажу, что стукач.

– Не надо петь военных песен! – кто-то из третьего взвода крикнул.

– Он приходил. А вы его на хрен послали!

– Я бы сам не стал носить такую шинель!

– Конечно! Позорище, а не шинель!

– Пирамида Хеопса над головой. В ней умрешь, и никто не заметит.

– Кочевникам ее отправить надо, она им сгодится вместо юрты!

– Присел, а она над тобой шалашиком. Спи сидя!

Бывшие солдаты, а ныне курсанты, оборудовали шинели рядом с нами, рассуждая о достоинствах и недостатках солдатских и курсантских шинелей. – Солдатская шинель – толще.

– Точно. Толще. И цвет у нее более коричневый.

– Скорее, бурый.

– А, самое главное, что берешь хорошую щетку металлическую…

– Самая классная – с загнутыми зубцами.

– Факт!

– И начесываешь шинель.

– Как шуба получается.

– Ворс стоит, что иголки у дикобраза.

– Теплее!

– Солдатская толще, теплее.

– Но не такая красивая!

– Самая красивая – это полковничья! Она – черная!

Броуновское движение в казарме продолжалось. Подшивали, примеряли. Полы нужно аккуратно подрезать. Сначала одеваешь ее, кто-то из товарищей линейкой отмеряет расстояние от пола, намечает. Потом нужно отметить линию отреза, для этого расстилаешь на полу шинель и тщательно мылом проводишь линию. Только вот не все шинели на фабрике ровно были отрезаны. И, затрачивая много времени, с матами, психами отмеряли, отрезали. Примеряли, снова подравнивали. Чтобы не было торчащих ниток, как называли «махров» снизу, подпаливали спичками в курилке. Но всегда найдется кто-то самый хитрый и умный, так он считает. Зачем медленно обжигать спичками? И пальцы жжет, и долго.

Можно же проще! В ленинской комнате выдергивается газета из подшивки, пока дневальный не видит. Газета поджигается и этим факелом снизу к шинели… Но факел-то он хоть и из газеты, а факел. Большое пламя оставляло длинные рыжие подпалины на полах. Снова маты от отчаяния. Подпалины застирываются, опаленное сукно зачищается ножом.

Но всех переплюнул один из четвертого взвода. Прикинул на себе, сколько нужно обрезать, взял ножницы, застегнул шинель на себе, наклонился и обрезал полы шинели…

Когда он распрямился… Все, кто был рядом и видел, то не просто смеялись, а ржали, я сам катался, несмотря на все запреты, на кровати.

Спереди шинель была обрезана выше колен, а сзади чуть-чуть.

– Фрак, бля!

– Идиот!!!

Подошел Тропин. Он долго молча смотрел на курсанта. Тот сам молчал, осознавая, что натворил.

Наконец Тропин выдавил из себя со свойственным сарказмом:

– Редкостное чмо!

– Что делать?

– Звони землякам со старших курсов, утром строевой смотр, если к утру не будешь стоять в оборудованной шинели, то за сознательную порчу военного имущества – расстрел на месте.

– Ну, прямо уж расстрел?

– Трое суток гауптвахты, и не будешь денежное довольствие получать до самого выпуска – за шинель будут высчитывать. А в 1937 – расстреляли бы как дурака и врага народа, за умышленную порчу имущества. Первый раз как дурака. А второй – врага народа. Ну, а третий раз – чтобы другим неповадно было! Родина тебе, сукину сыну, шинель пошила. Сначала чабаны высоко в горах несколько лет овец выращивали, потом женщины трудолюбиво на фабрике сукно из этой шерсти валяли. Потом коллектив женщин шинель пошили. А ты… Нехороший человек, по своей тупой лености души, все испортил. Взмахнул ножницами и ап! Все уничтожил. Кто ты после этого?

– Мудак!

– О! – Тропин поднял указательный палец вверх – Заметьте! Не я это сказал!

Курсанты в округе опять грохнули от хохота.

Тропин уже направился в сторону, как один из нас задал вопрос:

– Товарищ капитан! Можно вопрос?

– Козу на возу – «можно». И Машку за ляжку – «можно», а в армии как?

– Разрешите?

– Разрешаю!

– Вот у шинели сзади разрез. Зачем это?

– Ну, – Тропин напустил на себя загадочный вид. – Официально – для того, чтобы ездить на коне и полами шинели круп укрывать. И тебе удобно, и лошади тепло.

– Ясно.

– Но есть и неофициальная версия, – продолжил Тропин. – Чтобы подкрасться сзади к командиру и, чтобы никто не видел, тихо раздвинуть полы шинели и поцеловать командира в зад!

Казалось, что потолок обрушится от курсантского хохота.

Мы вернулись к оборудованию шинелей. Пальто, плащ у гражданских на пуговицах. Даже у офицеров шинель на пуговицах. У курсантов и солдат – на крючках. Чтобы ползать в бою, при этом чтобы пуговицы не обдирались, и тогда шинель не распахнется.

Но есть на шинели четыре пуговицы. Пришиты, «как бык поссал». Криво, болтаются на «соплях». Как тут поползаешь по полю? Отлетит все.

Нужно отметить на шинели ровно, где будут размещаться пуговицы, а потом пробить ножом отверстия. Туда насквозь вставляются пуговицы. Изнутри пропускается шнурок. И, вот, пуговицы утоплены, сидят ровно.

Под утро, все валятся с ног. Шинели оборудованы, изнутри подписаны хлоркой.

Строевой смотр прошел. Замечания, замечания, замечания. Все орут друг на друга. Все ненавидят друг друга. Зато во всеобщей ненависти мы сплачиваемся против командира роты, против командира батальона.

Начались занятия. Благо, что прошел обучение на первом курсе в институте. Высшая математика, физика, иностранный язык и прочие общие предметы. Был приятно удивлен. Объем информации был такой же, но выжат, сухо, экстрактно. Все направлено только на специальность. Статику, кинетику, динамику, механику, термодинамику изучали кратко. То, что в меня вбивали в институте, как например, термодинамику. О, как заставляли студентов зубрить, понимать, как ведут себя газы. При расширении, повышении температуры, понижении температуры, а как ведет себя смесь газов? Голова лопалась от всего этого. Сейчас же нас – курсантов – обучали премудростям электрического поля, магнитного поля, электромагнитного поля и волновых колебаний. И даже ядерную физику изучали с точки зрения ядерного оружия. Все направлено на одно – сделать из нас военных. Постижение всех знаний, дисциплин, только через призму достижения военных целей. Только для достижения победы.

Тем, кто окончил техникум, учился в институте – было легче. Был еще и иностранный язык. Две группы – немецкий и английский. Нужно было определиться и записаться в определенную группу. Оно бы и ничего. Только вот не для всех. Некоторые изучали иностранный язык в глухих деревнях… Конечно же, они изучали его… Мягко сказать, поверхностно…

На самоподготовке яростно спорили на узбекском Бадалов и Кулиев.

– Бадалов, что вы там орете на своем? Говорите по-русски. Икром так быстрее научится.