Текст книги "День курсанта"

Предмет небольшой, его можно замотать, спрятать. Поэтому никто никого не стесняется.

Время уже перевалило за отбой, а штык-ножа по-прежнему нет. Курсанты других рот позвонили в свои роты, позвали к телефону Верткова, тот подтвердил, что на самом деле эти курсанты в сорок второй роте и не могут покинуть расположение роты. По какой причине? По секретной причине.

Ни ротному, ни комбату, ни дежурному никто не докладывал. Ни к чему шум раньше времени поднимать! А вдруг он найдется, а ты жидко обкакался сам.

Ищем. Ищем!

Дежурному по роте скоро идти на доклад к дежурному по училищу, докладывать расход личного состава.

Ищем!!! У всех уже истерика. Кто-то уже тупо сидит и ничего не делает, махнув рукой, что будет, то и будет.

С Бугой стоим у окна, что рядом с телевизором, душно, форточка открыта, а от испарений по стеклу течет вода.

– Вроде, все проверили?

– У нас во взводе его точно нет.

– Что же делать-то?

– Да, кому он нужен?

– Кто-то сувенир решил домой привезти!

– Хороший сувенир! За него и сесть можно!

– Можно сесть, а можно и не сесть!

– В самолете его не повезешь. Там металлоискатель стоит на посадке.

– Самолетом не повезешь. Поездом, автобусом. На машине попутной или местной.

– Угу. На трамвае.

– Пидарасы!

– Ну, вот даже, Серега, выгонят нас сейчас куда-нибудь и скажут, что напишите, кто, по-вашему, украл штык-нож?! Кого писать?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю на кого подумать.

– Если бы у него на лбу было написано!

Смотрю в замерзшее, во множественных застывших потеках окно. Эх, отпуск! Прощай, так и не начавшись!

– Серый, там что-то чернеет.

– Где?

– С той стороны подоконника. На улице.

– Точно!

– Держи меня за ремень, Хохол!

Встал на подоконник, высунулся в форточку на улицу. Холодно! Мороз сразу начал щипать уши, да, и пробираться под белое белье.

На подоконнике лежал штык-нож!!!

– Есть! Держи за ремень крепче! – кричу я.

Чуть не вываливаясь в окно, тянусь за пропажей.

– Держи крепче! Помоги!

Общими усилиями затащили меня внутрь.

С видом победителей мы с Бугой пошли в канцелярию роты, где и отдали пропавший штык-нож капитану Верткову.

Никогда ни до ни после мы не видели такого счастливого человека! Он улыбался в тридцать два зуба! Лицо было лучезарно!

Ну, вот, товарищ капитан, отплатил я вам за те добрые слова на абитуре, когда меня чуть не выгнали за то, что я повел батальон в Ягуновку! А самое главное – отпуск, возможно, состоится! Вопреки! Несмотря ни на что! Даже на таких любителей военных сувениров!

На следующий день мы с Бугаевским ходили героями в роте. Земцов вызвал и пожал руку. Это было приятно!

Те, кто не сдал один экзамен, и было время для пересдачи – само собой. Ну, и были «политические». Или как называл их капитан Тропин «разгильдяй» и «два гильдяй»!

Обиднее всего, что билеты покупали на самолеты заранее, порой, убегая с занятий или самоподготовки в самоходы, рискуя вообще остаться без отпуска, а тут… Билеты просто так не возьмешь! В такой же ситуации был я не одинок.

Земцов – змей, до последней минуты молчал, кто и на сколько задержится! Сколько раз к нему сержанты заходили с просьбой объявить, чтобы не пролететь с билетами, ан, нет! Молчит, Змей Горыныч! В рот ему потные ноги!!!

Дневальный кричит:

– Рота, строиться на центральном проходе! Форма одежды – четвертая!

– Кто строит-то?

– Ротный?

– А что ему надо-то?

– А хрен его разберет! Пришел злой, как сто чертей! Весь наряд выебал ни за хуй собачий. Зашел в канцелярию, так дверью хлопнул, что штукатурка посыпалась.

– Надеюсь, что его с роты сняли и в войска отправили.

– За что?

– Да, за то, что всех он уже заебал!

Построились.

Земцов красный, как рак, видно еле сдерживает гнев, если бы была боксерская груша, то как бы двинул он по ней, то с крепления бы сорвало.

– Товарищи курсанты! Блядь! Что вы делаете?!! Что вы творите?!! На какой хуй вы пришли в училище? А?

Земцов не матерился. Не его стиль. Он всегда немного вальяжен, суров, но, чтобы материться перед строем… Значит – ЧП!!! Залет?! Кто попался?

Сержанты осторожно крутят головой. Все на месте, никто не хочет из-за самохода лишиться отпуска!

– Вот ты! – остановился напротив третьего взвода – Ростовцев, зачем пришел в военное училище?

– Как зачем? – не понял вопроса.

– Ну, вот, что ты здесь сейчас делаешь? Зачем пришел в училище? На гражданке сидел бы, да девкам подолы задирал бы! Зачем тебе все это надо?

– Пришел, чтобы стать офицером, товарищ капитан!

– О! – Земцов важно поднял палец – В «яблочко»! Пришел, чтобы стать офицером! Все для этого поступали в училище, товарищи курсанты?

– Так точно! – нестройно ответил строй.

– Не слышу!

– Так точно!

– Есть, кто поступал не для того, чтобы стать офицером? Выйти из строя!

Никто не вышел. Все были в недоумении, отчего так ротный распалился.

– Никто не выходит. Я правильно понял, что иных целей вы не преследовали при поступлении? Так?

– Так точно!!!

– Мне в роте нужны офицеры. Пусть будущие, но офицеры, а не академики – профессора!!! Блядь! Вы что же натворили, товарищи курсанты?! Сорок вторая рота – лучшая по сдаче сессии! Понимаете! Лучшая! Вы бы лучше были лучшими по строевой, физо. Чтобы все отличниками были! А вы по физике, да истории партии! Вам все это в войсках не пригодится! Чему вы личный состав в Афганистане обучать будете? Чем отличается транзистор с управляющим p-n переходом от диода? Академики сраные! Интеллигенция вшивая! Будь моя воля, всех бы отличников оставил бы в отпуске, чтобы на плацу умничали!

Я поежился… Сам и многие во взводе были отличниками.

А потом Земцов с торжеством в голосе зачитал список «залетчиков» и кто на сколько тормознется в отпуске. Против каждой фамилии он комментировал за что.

– Миронов!

– Я!

– Трое суток! За «чипок» в день рожденья Миронова! Комбат решил не сажать вас на гауптвахту! Отличник же! – голос злой. – А притормозить в отпуске.

После построения все пошли в курилку обсуждать.

Билеты с Серегой Мазуром мы покупали через Свердловск до Казани. Хреново на душе. Очень хреново. Отпуск четырнадцать суток… А тут! Трое суток. Билеты надо менять! Надо. А как? В увольнение не пустят. Твои проблемы.

Тут уже собрался целый консилиум «политических».

– Надо собрать «военники» и билеты, пару человек отрядить в самоход, а остальные их прикроют, одни билеты сдать, а другие купить.

– Тихо ты!

– Не ори!

– Уши кругом!

– Ну, да, все радисты, слух отличный!

В роте были стукачи. Они не бегали к ротному, он раз и навсегда отвадил их, а вот к замполиту батальона или к комбату – запросто!

Оглядываемся. Вроде комсомольских активистов рядом нет. Этим-то хорошо! Если даже и были у них какие-то нарушения, то замполит их вытаскивал за уши из дерьма. И ходил с ними на экзамены, помогал… и за что не отвечают, подчиненных нет. Главное – быть идейным, с горящими глазами выступать на собраниях, клеймить самоходчиков и алкоголиков, и сообщать своевременно о «залетах», про которые командиры не знают или знают, но скрывают! За это они получали индульгенции за свои грехи. Ну, то, что кто-то на особистов работает – тоже факт! Поэтому надо ухо востро держать!

Что делают «залетчики» в отпуске? Территорию чистят! Все, как в обычный день, только на зарядку не ходят. Развод и драить территорию возле учебного корпуса. Снегу-то все равно. В отпуске сорок вторая рота или нет. Бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит!

Периодически приходит капитан Баров.

– Та-а-ак! А почему снег не укладываете кубически?

– Как? Как кубически?

Все уже мокрые от пота, снег расчистили, что нападал за ночь, покидали его к плацу. А все равно, Барову что-то не нравится!

– А вот!

Показывает на огромные кучи снега, что мы складировали.

– Он же просто кучей лежит, а в армии – это бардак! Все должно быть параллельно или перпендикулярно! Я же вам об этом, товарищи залетчики, неоднократно говорил!

И ушел.

– Будет ему кубический снег! – Костя Фоминых зло сплюнул.

Он вкратце объяснил, какая мысль его посетила.

– Да, ну, Фомич! За такие вещи мы не только в отпуск не поедем, вообще из училища выпнут, как пробку из шампанского!

– Нет, Костян, ты это… Палку перегнул!

Конечно, сделать какую-нибудь пакость – это мы завсегда готовы, но чтобы из горы снега сделать подобие Мавзолея и написать «ЛЕНИН» – чревато.

– Мы тут просто «политическими» называемся, а после этого кубического снега и впрямь политическими станем.

– Особист, того и гляди, дело состряпает.

– Ага, а замполиты ему активно помогут.

– Да, не бойтесь, парни! Никто не узнает! – Фомич горячился.

– Костя, ты башкой своей подумай! Сколько от роты нас осталось? Ни фига не осталось!

– Разбирательства начнутся, так и зависнем в отпуске еще до лета тут!

– А потом по весне и расстреляют возле этого «Мавзолея»!

– И покладут внутрь, покуда снег не стает, и могилку легче было отрыть! И тело не завоняло!

– Ну, тебя, с твоими фантазиями!

Снег кое-как обрубили, придали форму и пошли в казарму.

Каждый день в 17:00 – построение, у кого срок «каторги» кончился. Если ты не успел на построение или что-то начальник строевой части подполковник Корнеев у тебя усмотрел – откладывается на сутки. И ты хоть волком вой или головой о стену бейся – не поможет. Сам дурак!

Поэтому все тщательно готовились к этому построению. Вот и мой срок подошел к концу. Билеты в кармане. Через Свердловск нет свободных, пришлось взять через Москву, хоть и крюк получается, но все равно лучше, чем в поезде трое суток до Казани на поезде трястись!

Когда батальон массово строился в отпуск, то Корнеев человек тридцать отправил готовиться. У кого-то шеврон клееный, у кого-то морда лица плохо выбрита была, обувь плохо начищена, все! Отпуск переносится на сутки! И билеты твои «сгорели». Вой, стон, смешанный со слезами в голосе стоял над плацем тогда!

Ботинки сияют так, что если бы я был девушкой, то было бы видно, что у меня под юбкой! В детстве так развлекались, когда цепляли зеркальце на ботинок и разглядывали, какого цвета белье у одноклассниц.

Ну, а теперь, чтобы встретиться с одноклассницами, одногруппницами, просто с подругами с остервенением раненого носорога драил ботинки, плевал на них и вместе с кремом растирал. Потом наводил блеск прикроватным ковриком того товарища, кто был уже в отпуске. Не своим же тереть!

Народу в казарме мало. Утюги свободные. Стрелки на брюках – твердые и порезаться можно! Шинель отпарена так, что как будто только из ателье. Шеврон и курсовку с проклеенной тряпкой – к черту! Потом пришью! Сейчас – уставной. Сейчас – все уставное!

Мыться, бриться в умывальнике холодной водой. Полфлакона одеколона на себя. Я же должен хорошо пахнуть! Все, что не беру с собой, но представляет какую-то ценность – в вещмешок, под ключ. Ключ с собой! Второй есть в каптерке.

Построение очередной партии отпускников четвертого батальона.

С замиранием сердца стоим. Строевая выправка лучше, чем на присяге и на параде. Почти не дышим. Еле-еле чуть-чуть носом. Сердце вырвется из груди от волнения! Одеколон забивает запах адреналина, что вырывается из нас. И запах надежды тоже.

Вот злой и страшный, угрюмый подполковник Корнеев! Брови, как у Брежнева, густые, кустистые, ветвистые, черные. И сам он весь черный. Как Дьявол. Вершитель судеб и надежд курсантских. Может, просто сейчас отложить твой отпуск на сутки. Этот – может. Вон, даже с собой линейку прихватил. Ходит, измеряет расстояние от погона до шеврона. От шеврона до курсовки. Кого-то просит показать шеврон и курсовку на кителе. И вот… Вставки в погонах и шеврон с курсовкой клееные! Дебилоид!!!

Но не из нашей роты!

Выйти из строя, марш в казарму для устранения недостатков! Построение через сутки!

Слезы в глазах у курсанта. Слезы обиды, отчаянья! Пролет! Залет! Идиот! Гидроцефал!

– Вот это нюх! – шепотом.

– Как будто знал, что вставки и «клеенка».

– Этот знает!

– На арапа не возьмешь!

– А тот – придурок!

– Не можешь срать – не мучай жопу!

– Теперь билеты менять!

– Если удастся!

– Из-за такого говна – сутки вон!

– Его мама стоя рожала! На бетонной плите.

– На морозе!

– И поймать не успели!

– Поэтому сразу и определили в военное училище! Ему забронировали место в нашем училище телеграммой из роддома.

– Залетчик!

– Залетун!

– Тихо!

Корнеев ходит, смотрит. Демон курсантский! У кого просит предъявить военный билет, у кого отпускное. Спрашивает, что запрещено военнослужащему в отпуске.

Кто-то показывает носки, кто-то вываливает вещи из сумки. Только идиот положит в сумку что-то неуставное. Разрешают брать с собой ПШ для стирки дома. И всякие уставные мелочи. Потом можешь забежать в казарму и забрать неуставное барахло.

Корнеев отошел в сторону. Кивнул головой, мол, все.

Ответственные офицеры от рот, что-то нам говорят, инструктаж перед отпуском. Да, кто их слушает! Команда «Разойдись!»

Ур-р-р-ра!!!!!!!!!!!!!!!!

Мы в отпуске!!! В отпуске!!! Отпуск!!!

До самолета три часа! Из роты летят трое в самолете.

– Такси!

– Стой, мужик!

– Аэропорт! Сколько?

– Едем!

У водителя, как на заказ, играл «Динамик», и Кузьмин пел «Я возвращался домой»:

 
Я плыл домой, устав от долгих странствий,
На полных парусах
И мой кораблик в праздничном убранстве
Взлетал под небеса.
Солнечный луч, улыбаясь,
Вел меня в родные дали,
Вместе со мной, возвращаясь,
Туда, где любили меня и ждали.
Мне надоели прелести скитаний,
Я думал о Москве.
И кадры с разноцветными мечтами
Кружились в голове.
Солнечный луч, улыбаясь,
Вел меня в родные дали,
Вместе со мной, возвращаясь,
Туда, где любили меня и ждали.
Я знал, что все промчится каруселью
И вновь приеду я,
Туда, где заждались меня в веселье
Подруги и друзья.
Солнечный луч, улыбаясь,
Вел меня в родные дали,
Вместе со мной, возвращаясь,
Туда, где любили меня и ждали.
Я возвращался домо-о-о-ой
Я возвращался домой.
Я возвращался домо-о-о-ой
Я возвращался домой.
Я возвращался домо-о-о-ой
Я возвращался домой.
Я возвращался домо-о-о-о-ой
Я возвращался домо-о-о-ой.
 

Двое были москвичами. И мы, не сговариваясь, подпевали! Мы не пели, а орали, ревели! Водитель лишь улыбался, понимал. Сделал погромче. «Я возвращался до-о-о-мо-о-о-ой!!!» Домой! Домой! Я – в отпуске!!! До-мо-о-ой!!!

Без водки мы пьяные! От свободы! От воли! Четыре часа полета проскочили быстро. Мы болтали с проводницами. Проходили к ним. У входа на откидных стульях сидели мужики. Салон полный. Билетов нет, вот и летчики подрабатывали. Надо запомнить, вдруг билетов не будет, вот и пилот подбросит.

И вот дома в отпуске дома!!! Батя – подполковник, рад до слез! Сын – курсант! Мама и не скрывала своих эмоций! Первый вечер – святое, с родителями.

Если раньше батя гонял за курево. То теперь сидели на кухне, курили. Два мужика! Отец и сын! Эх, хорошо же дома! Тепло, уютно. Семья! Неспешно рассказываем друг другу новости, впечатления!

Большое видится на расстоянии. Так и с семьей. Когда живешь с родителями, то психуешь из-за, как кажется тогда, мелочной опеки со стороны родителей.

А когда в казарме, понимаешь, какой же ты был идиот! Придурок! И каешься, извиняешься.

Армия быстро учит пониманию, что главное в жизни, а что вторично. Вот и родительский дом, пожалуй, самое главное. Как тот маяк, та гавань в жизненном водовороте, куда ты прибудешь, и будешь стремиться. Ну, а родители… Ты для них всегда будешь желанным гостем. И всегда будешь ребенком. Хоть я и уворачивался от мамы, когда она пыталась погладить меня по голове, а все равно, она обращалась со мной, как с маленьким. Мама и есть мама.

Папа много рассказывал о своей службе. Хоть и многое мне было непонятно. Система и структура иная, а все равно, интересно. Теперь понимаю, отчего он порой психовал, приходя со службы. И как нелегко быть строевым офицером. А также в очередной раз понял, что подполковник в войсках – это не подполковник в училище. Отчитал лекции, провел семинар, и пошел домой. Сам за себя отвечаешь. А вот в войсках, когда у тебя несколько сотен личного состава, боевое оружие, боевое дежурство, боевые связи… Вот туда и уходит здоровье, нервы, то время, которое ты должен провести с семьей! Как говорят в армии «Вам здесь не тут!»

Отпуск продолжался и мне хотелось успеть многое!

Как-то я задержался вечером дома и батя пришел чернее тучи со службы. Ежу понятно, что какие-то неприятности. Раньше, когда отца видел в таком состоянии, знал – не попадайся ему на глаза, а то строевой командир тебя построит так, что будешь искать «пятый угол». Как говорят у нас в училище: «Туши свет – бросай гранату!» Теперь я начинал его понимать. Если пришел вовремя батя, значит, никто не сбежал с оружием, боевая связь не рухнула, не ЧП, а просто кто-то достал. Интриги какие-то. Этого говна хватало.

Отец хмуро посмотрел на меня:

– Выпьешь?

– Чего?

– Спирт будешь?

– Буду!

Отец достал с балкона обычную армейскую фляжку. То, что там спирт я знал. У каждого военного связиста есть дома запас спирта. Для дома, для семьи.

Еще будучи подростком я у отца, порой, понемногу отливал спирт, потом с товарищами мы его употребляли. Старшие нас научили, что необходимо после смешивания с водой закрывать рукой, чтобы кислород не поступал. Кто-то рассказывал, что необходимо на пол-литра добавлять кусочек рафинада. Бытовала байка, что если смешать три четверти спирта и одну треть воды, то объем смеси не увеличится. Потому что вода проникнет в свободное пространство молекул спирта и заполнит их. И объем не увеличится. Масса жидкости увеличится, а объем – нет. Но в это верилось с трудом, да, и зачем этим голову себе забивать?

Отец разлил спирт по стопкам, мама собрала нехитрый ужин. Нехитрый ужин по меркам нормальной семьи, по меркам училища – роскошнейший! Жареная картошка с мясом!!!! Сало соленое и копченое!!! Грибочки соленые!!! Капустка квашеная с ароматнейшим рыжиковым маслом!!! Царская трапеза! Пища богов!!! Все остальное перед этим – жалкое подобие чего-то там!

Отец разбавил водой спирт. Не закрывая рукой, ждал, когда пройдет реакция. Жидкость мутнеет, идет реакция, выделяется тепло.

Я, по привычке, закрыл стопку рукой, наблюдал, когда в стопке станет все прозрачным.

Чокнулись без тоста. Отец был немногословен, не тот случай, было видно, что тяжко у офицера на душе.

Закусили. Отец также молча налил по новой стопке. Разбавили, выпили. Закусили.

Батя закурил, я следом.

– Пришел к нам полгода назад новый НачПО (начальник политотдела) дивизии, чмо – редкостнейшее. Сумел в раз поссориться со всеми командирами частей. Кто под него не лег – на парткомиссию, и выговора лепил по партийной линии, как пирожки в булочной. Я тоже член этой парткомиссии, постоянно голосовал против, отстаивал командиров. Но из строевых я один. Остальные – чмо, в зад начпо глядят, какашки выковыривают с завидным усердием. Они бы так служили на своих должностях!

Снова налили, разбавили, выпили, закусили. Отец продолжал.

– Я напрямую подчиняюсь начальнику штаба дивизии, в его отсутствие – только командиру дивизии. Это замполитовская шушера для меня, как тля тараканья! Но вот встречаемся перед разводом с этим пидарасом, он мне: «Николай Владимирович! Нужно чтобы вы со своими связистами провели в каждую казарму кабельное телевидение. Чтобы можно было занятия по политподготовке проводить со всеми солдатами одновременно». «Ладно», – говорю я. Только вот нужно кабеля РК-75 купить, у меня денег нет, да усилители, УАР (универсальный антенный распределитель), много чего еще. Денег нет, личный состав задействован на дежурстве, плюс вводит новый ЛАЗ (линейный аппаратный зал) в действие, а он – сердце узла связи. Так что, я его культурно посылаю на известные каждому русскому три буквы. Но, чувствую, не идет он. У вас, говорит, есть своя смета, вот на нее и закупите. Я ему культурно так отвечаю (зная отца, его «культурный ответ» включает тираду из семидесяти слитно произнесенных матов на одном дыхании), что я не хочу из-за замполитовской прихоти садиться в тюрьму за воровство. И пусть даст своих толстозадых и толстомясых замполитиков на работу. Потому что на дворе зима, и загонять на обледенелую крышу солдат не буду. Разобьются на хрен! Он отвечает, что у его подчиненных иные задачи и цели. Ага! Сидят, стенгазетки рисуют, да на строевых говно собирают, чтобы потом начпо – чмо поганое на парткомиссии выговора объявлял. А выговор по партийной линии – ни продвижения тебе по службе, ни академии, короче, – задвигают тебя по карьере подальше. Это в Великую Отечественную политруки бойцов в атаку поднимали, а в мирное время – враги хуже немцев. Ну, короче, поругались мы. Каждый при своем мнении остался. Каждый в душе друг друга долбоебом считает. Через неделю вызывает меня начальник штаба, у меня с ним нормальные отношения. И журит так, мол, что же ты нового начпо на хуй посылаешь, товарищ подполковник? Не хорошо это. Надо помочь ему. Так мягко мне намекает. Я говорю, без проблем, товарищ полковник, давайте мне письменный приказ, что я могу использовать казеные деньги, заложенные мне по смете для улучшения боевых связей на замполитовские хотелки. Они – замполиты не могут всех солдат собрать в актовом зале и пудрить им мозги своим ППР (партполитработа, а в армии командиры говорили «посидели, попиздели, разошлись»), подавай им кабельное телевидение. А также, товарищ полковник, не забудьте указать в приказе, чтобы я снял людей с боевого дежурства, перенес запуск нового ЛАЗа на неопределенный срок. И гори синим пламенем постановка на БД нового комплекса. Он без связи будет, как большая, но мертвая игрушка. Выйдет на дежурство много машин с ракетами, в лесу развернутся, так и будут стоять, слепые и глухие. А за это Генеральный Штаб по голове не погладит, могут и расстрелять, при случае, если СБУ (сигнал боевого управления) не пройдет. Так, массово, начиная с начальника штаба, начальника связи, начальника узла связи, командира полка, начальника боевого расчета, КДС (командир дежурных сил) и еще человек десять. И ни одного замполита. Они в стороне останутся, будут строчить доносы, что все мы – враги Родины и американские лазутчики, завербованные за две шоколадки и кроссовки фирмы «Adidas» во время отдыха в Крыму или в местном кафе «Бабьи слезы». Поругались мы крепко. Давно так не гавкались. Один мудак двух офицеров поссорил. Через три дня после совещания командир дивизии меня оставляет у себя в кабинете. И генерал тоном не терпящим отказа, сообщает мне, что я ОБЯЗАН сделать эту херню и при этом не в ущерб основной службе.

Налили, развели, выпили, закусили, закурили.

– Так вот, собираю я своих офицеров, прапорщиков, довожу до их сведения задачу. Посидели, обкурили. Прапорщик Романов мне говорит, что у него друзья служат в полку ПВО, что недалеко от нас. У них есть этот кабель. Надо поговорить. Кто-то сказал, что пообщается с начальником КЭЧ (квартирно-эксплутационная часть, по типу гражданского ЖЭКа), кто-то пообщается с городскими ЖЭК и связистами, и «антенщиками». Через три дня докладывают, что ПВОшники за пять литров спирта согласны подарить нам огромную катушку кабеля РК-75, только потом надо будет катушку пустую им вернуть, и машина наша, в КЭЧ дают УАРы за фляжку спирта, штатские дают несколько усилителей за три литра спирта и пару ОЗК. Тросик, на который подвешивать кабель тоже нашли за литр спирта. Один черт, получается, что идет расхищение спирта. Не этим же идиотам из полиотдела отвечать, а мне и моим подчиненным. Начали работать. Сняли офицеров, прапорщиков с основной службы, бойцов тоже. Офицеры, прапорщики по крышам ползают, чуть не падают. Я несколько раз наблюдал, как они по шиферу ползают. Сам чуть от страха не обосрался. А люди там. И ни одной замполитовской сволочи рядом! Сидят по кабинетикам, бумажки пишут, суки! На улице снег, ветер, крыши во льду!!! Бляди тыловые! Запустили мы эту фигню. Месяц назад приезжала комиссия из штаба армии, ЧВС (член военного совета – то есть замполит армии), важные такие. Наши бесы замполитовские мелким бисером перед ними рассыпались, единственное, что не делали – сапоги не целовали. Показали им, как телевидение работает. А вчера ко мне два прапорщика подходят, говорят, им замполиты вручили по ценному подарку за этот подвиг – по два набора ручек, цена каждому подарку – по рубль пять копеек!!! Я пошел и узнал, что чмошники из политотдела и парткомиссии получили и благодарности от командующего армией, пару золотых именных часов, и много еще чего. Нам за учения и половины такого не давали, а тут… Сегодня парткомиссия была. Я перед началом смотрю, что у начальника этой комиссии новые часы золотом горят. Он их так покрутит и этак, сам любуется и другим показывает, хвастается, гордится, значит. Не выдержал я, мол, откуда такие часы красивые, золотые? А, вот, говорит, за подготовку дали, да за рационализаторство по телевидению тоже. Ну, тут меня и взорвало, как сто тонн тротила! Морды, вы жидовские! Упыри! Ни копейки не дали! Офицеры и прапорщики, жизнью рискуя, обмораживая руки, тащили кабель, распаивали его, а вы по кабинетам тепленьким сиживали, задницу свою не могли оторвать от кресла замполитовского! Ну, понесло меня, короче, кое-как успокоили другие офицеры. Председатель комиссии срывает часы, на, мол, забери. Я ему, в жопу себе засунь! Прапорщикам два набора ручек по рубь пять, себе – подарки! Бессовестные вы люди, а не офицеры! Идите – застрелитесь! Ни чести у вас, ни совести! Через час после комиссии, а это сегодня было, звонок, начпо говорит, мол, зайдите ко мне. Захожу. Он мне, что вы себе позволяете! Ну, тут меня снова подорвало! С глазу на глаз, без свидетелей, я ему уже матом выложил все, что думаю о нем лично и о его подчиненных, и об их сучьем образе мыслей и поведении. Он тоже на меня попер, мол, я не понимаю политику партии и правительства. Какая политика! Если вы так себя ведете, как козлы последние! Короче, поругались так, что при выходе я увидел за дверью нескольких офицеров из замполитовских, которые стояли раскрыв рот. Хоть и двойная дверь, обитая дерматином, а все равно, видать, слышно было, как мы на хуях таскали друг друга. Слух сразу штаб дивизии облетел. Вот такие дела, сынок! Выпьем?

Выпили. Спустя несколько месяцев вручили ценные подарки связистам, в том числе и часы «Командирские», которые приказом передали отцу, а он переслал мне. Часы на мне не держались, максимум год, потом ломались так, что ни один часовой мастер не мог с ними ничего сделать.

Вот такая история с продолжением.

Но отпуск первый курсантский продолжался! И ждали меня все прелести дьявольские жизни гражданской! А слаб курсант на выпивку и прелести женские! А времени мало!

А потом – друзья и подруги!!!

Только иногда, хоть и в гражданке, а проходя мимо офицера, по привычке отдавал честь.

Сказать, что был трезвый – грязная, гнусная ложь! Пьяный – иногда. И с друзьями – одноклассниками, а теперь с курсантами военных училищ. Каждый хвастался, чье училище лучше, кто больше ходил в самоходы, кто чаще встречался с местными девчонками, кто больше выпил. Байки, анекдоты, пьянки.

Встречи с друзьями. Среди девчонок тоже есть друзья. Например, как Ленка Пригорницкая – свой парень! Умница, красавица, на год старше, способна на такие же поступки, что парни! Сидели вечером еще в школе, в актовом зале, слушали музыку. И друг мой Женя Дзюба тоже там был. Тот самый, у кого здоровый аппендицит вырезали – «Быстрый Олень». Ну, как водится, выпивали не спеша. Небольшая, теплая, спитая компания. Друзья, друзья, не более того! Слушаем музыку тихо, беседуем, употребляем мерно. И тут бум-бум-бум в дверь. И голоса, мол, открывайте гады – неформалы! Это участковая по фамилии Пятакова. Подпольные клички – Пятак, Пятачиха!

И вот они со сторожем стучатся, потом сторож отправляется за ключом. Что делать? Что делать?

Как что делать? Сматываться надо! Куда? Как куда? В окно! Зима, в Йошкар-Оле снега зимой много, как в Сибири! Сугробы большие!

И прыгнули!!! Парни первыми прыгнули. Девчонки Ленка Пригорницкая и Наташка Масленникова – следом! Вот с такими друзьями в юбках, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в кабак! Свои люди! Не сдадут, не предадут!

Пришел к Ленке в гости уже выпивший, а тут она еще поставила на стол бутылку коньяка. Развезло меня… Так я ей историю со штык-ножом, что я нашел пять раз рассказал!!!

Вот так, весело, непринужденно пролетел отпуск. И нужно возвращаться в казарму!

Отец сумел добыть мне ПШ офицерское. Мама кант красный выпорола, пуговицы перешила с зеленых на желтые. Есть даже карман задний и «пистон» – маленький кармашек спереди, туда офицер может убрать жетон свой или заначку.

Снова самолет, пересадка в Свердловске, Кемерово. Казарма…

Встречают офицеры, проверяют сумки. Чтобы кто спиртного не принес в казарму.

Ага! Нашли больных на голову! Кто же вот так, в открытую, понесет спиртное? Только очень пьяный или с отмороженной головой. Спрячь в снег, благо, что сугробов полно вокруг. Потом заберешь. Водка не замерзнет. Только вкуснее станет! Ей холод только на пользу пойдет!

– Товарищ капитан! – докладываю Земцову – Младший сержант Миронов из отпуска прибыл! За время отпуска замечаний не имел!

– Хорошо отдохнул, Миронов?!

– Так точно!

– Вижу. Вижу. Улыбка на ширину приклада! Трезвый?

– Конечно, трезвый!

– А то некоторые из сорок третьей роты умудрились патрулю солдатскому на вокзале «залететь»! В пьяном угаре. Сейчас на гауптвахте. Ну, ничего. Холодные стены остудят горячие головы!

– А некоторым и не только головы, но и иные конечности, выпирающие наружу, – Вертков неспешно вступил в разговор – Слышал уже?

– Ничего не слышал, – покачал головой – Только с самолета. Никого еще не видел.

– Еще услышишь. В сорок четвертой роте – ЧП. Один курсант в отпуске дома изнасиловал группой несовершеннолетнюю. Поймали.

– Вот скотина! – вырвалось у меня.

– Теперь военный трибунал всю группу закатает на много лет лес лобзиком пилить.

– Так ему и надо! Позор! В том-то и дело. Баб что ли мало?! А какой он? Что-то не помню такого.

– Рост средний. Образование такое же. Хрен его знает. Пусть сами разбираются.

– Теперь готовьтесь к общебатальонному комсомольскому собранию. Будете клеймить позором насильников.

– Да, тут и так все понятно. Что его клеймить-то? К стенке, да, все, чтобы форму не позорил.

– Эх, молод ты, Миронов! Вы его из комсомола изгонять будете! Заочно. Строем! Сообразуясь с левой ногой. Так что – готовься к пламенной речи!

– Пусть сорок четвертая и выступает. Пламенно. Они же обосрались, пусть и обтекают. А теперь – отмываются!

Проверили мои вещички. Ничего противозаконного. Я им банку варенья задарил. Кушайте, товарищи офицеры, варенье домашнее!

Ну, а в казарме обсуждение, кто, как и где отдыхал! Много, конечно, и вранья было откровенного, но! Не нравится – не слушай, но и врать не мешай!