Текст книги "Крушение России. 1917"

Одновременно распространялось «активистское» движение молодежи, стремившейся отстаивать независимость Финляндии с оружием в руках, в чем встречало полную поддержку со стороны Германии. Недалеко от Гамбурга в Локштедском лагере немецкие Генштаб и МИД организовали курсы военной подготовки финских добровольцев, которые попадали туда через Швецию. Эти «егеря» должны были стать инструкторами для руководства восставшими земляками при вступлении в Финляндию германских войск. Маннергейм, служивший в нашей армии, оценивал численность курсантов двумя тысячами человек, российское руководство от перебежчика знало о 5600. Егерское движение пользовалось растущей популярностью, создавая силовую составляющую сепаратизма. За этими процессами внимательно следили спецслужбы. «Все благомыслящие пожилые люди относились к России лояльно, но молодежь тайно пробиралась в Германию и поступала там в войска, которые должны были вторгнуться в Финляндию, если там произойдет восстание, – замечал генерал Спиридович. – Именно это восстание и старалась поднять Германия. Однако наша жандармерия была начеку, и пока все было благополучно»[888]888
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). М., 2004. С. 73.


[Закрыть].

До Февраля 1917 года никакого национально-освободительного восстания в Финляндии не было.

Прибалтика

Россия была провозглашена империей Петром Великим после победы над шведами в Северной войне и присоединения земель восточной Прибалтики. Позднее губернии этого региона – Лифляндская, Курляндская и Эстляндская – были объединены в Прибалтийское генерал-губернаторство, а восточная часть Латвии (Латгалия) вошла в Витебскую губернию. В основе управления этими губерниями лежал принцип сохранения привилегий остзейских баронов, верой и правдой служивших трону российских императоров. «Общее управление ими осуществлялось на основании Свода местных узаконений губерний остзейских и изданных для Прибалтики законов. Специфика административного устройства края заключалась в том, что внутреннее управление осуществляли как органы дворянства, так и правительственные учреждения, компетенция которых неуклонно расширялась»[889]889
  Бахтурина А.Ю. Окраины Российской империи. С. 79.


[Закрыть].

Прибалтийские губернии были довольно развиты в промышленном отношении и урбанизированы, из общей численности населения в 6 млн человек около полутора миллионов жило в городах. На селе доминировали крупные хозяйства, размеры землевладения были заметно больше, чем в остальной России, причем хозяевами выступали, прежде всего, остзейские дворяне[890]890
  Борьба за советскую власть в Прибалтике. М., 1967. С. 12–13.


[Закрыть]. Революция 1905–1907 годов выявила основную особенность Прибалтики – социальный протест там совпадал с национальным. Буржуазия и пролетариат совместно боролись с государством, отождествляемым с властью немецких помещиков и баронов, которым принадлежали земельные угодья и через которых действительно строилась система российского управления краем.

Война все поменяла: и систему управления, и роль немецкой элиты.

На территории прибалтийских губерний было введено военное положение, власть перешла в руки начальников двух военных округов, которые долго не могли распределить полномочия друг с другом, равно как и с губернскими администрациями. Генерал-лейтенант Павел Курлов, получивший после длительной опалы – его «назначили» ответственным за убийство Столыпина – должность особоуполномоченного гражданского управления Прибалтийского края на правах военного генерал-губернатора (одно название должности чего стоит!) застал на месте крайне запутанную картину: «Эстляндская и Лифляндская губернии, кроме города Риги и Рижского уезда, входили в состав Петроградского военного округа, а во главе гражданского управления стоял комендант Ревельской крепости, адмирал Герасимов. Между тем город Рига с уездом и Курляндская губерния были включены в район Двинского округа, так что в административном отношении состояли в ведении начальника этого округа. Подобная двойственность власти в трех совершенно однородных губерниях вызывала массу недоразумений, ввиду различия во взглядах местных начальников»[891]891
  Курлов П.Г. Гибель императорской России. М., 1992. С. 205.


[Закрыть].

Но все эти начальники были достаточно едины в своих антинемецких подозрениях, которые самым решительным образом подогревались местным населением, занявшимся масштабным стукачеством. «Со стороны латышей сыпалась масса обвинений на своих противников не только за их чрезмерную любовь к германцам, но и за шпионство и даже за государственную измену, – вспоминал Курлов. – …Старик-латыш рассказал, что сам был очевидцем, как в одно из имений Курляндской губернии прилетел германский аэроплан, причем прибывших офицеров встретил владелец имения с женой, предложивший тут же на лужайке в лесу им ужин, после чего офицеры, захватив живую корову, улетели обратно»[892]892
  Там же. С. 210.


[Закрыть]. По сотням подобных доносов проводились следственные действия, шли обыски по домам элиты, по преимуществу с немецкими корнями. До арестов доходило редко, но авторитет элиты в глазах населения неуклонно падал. К этому добавились запрет вести разговоры на немецком в публичных местах, снятие всех вывесок на этом языке.

В начале 1915 года был принят закон об ограничении немецкого землевладения. Вместо традиционных ландтагов были введены уездные и губернские дворянские собрания, контролируемые губернатором, из ведения рыцарств изымалось управление церковными делами и образованием. Подобные меры вызывали понятный восторг прибалтов и ультрапатриотических кругов в России. «МВД фактически поддержало обвинения российской администрации в Прибалтике, сменив ряд крупных чиновников по обвинениям в покровительстве немцам, – замечает Бахтурина. – Чины Министерства не задумались о том, что под видом борьбы с немцами в Прибалтике идет скрытая борьба с российской государственной властью»[893]893
  Бахтурина А.Ю. Окраины Российской империи. С. 92.


[Закрыть]. Даже наиболее лояльные немцы в таких условиях становились готовой пятой колонной.

Еще большее рвение проявляло военное командование, которое явочным порядком выселяло должностных лиц из числа местного дворянства. Командующий Северным фронтом генерал Рузский требовал заменить все руководящие кадры на русских и выслать всех пасторов. Верховный главнокомандующий Николай Николаевич и начальник его штаба Янушкевич, убедившись в «нелояльности» еврейского населения Польши, Галиции и Буковины, отдали приказ о выселении из Прибалтики всех евреев без различия пола, возраста и занимаемого положения. Курлов пришел в ужас: «Снабжение госпиталей и других военных учреждений, а равно и вся торговля были в руках евреев. В местных лазаретах работало значительное количество еврейских врачей. Поголовное выселение вызывало приостановку жизни губернии»[894]894
  Курлов П.Г. Гибель императорской России. С. 214.


[Закрыть]. Курлов обратился в Ставку, и Прибалтике повезло чуть больше, чем ряду других регионов, не всех евреев оттуда выгнали.

Военные неудачи 1915 года привели к оккупации значительной части Прибалтики немецкими войсками. Была оставлена территория Литвы, откуда хлынул поток беженцев. Как и из занятых германскими солдатами районов Латвии, особенно когда угроза нависла над Ригой. Население города сократилось вдвое (с 480 до 240 тысяч человек), были эвакуированы в глубь России крупные заводы вместе с рабочими. Оставались мелкие предприятия, обслуживавшие дислоцированные там три русские армии.

Генерал Людендорф застал следующую картину: «Население частью добровольно ушло с отступавшими русскими, а частью было ими уведено принудительно… Власти не было никакой. Русские правительственные чиновники и судьи, все представители администрации и интеллигенции покинули страну. Не было ни полиции, ни жандармерии, и лишь духовенство обладало авторитетом… Население, за исключением немцев, нас чуждалось… Латыши, как оппортунисты, держались выжидательно. Литовцы верили, что для них пробил час освобождения; когда же желанные лучшие времена сразу не наступили, они опять отвернулись от нас и стали относиться недоверчиво. Поляки держались в стороне и относились враждебно, так как справедливо опасались, что мы ориентируем нашу политику на литовцев. С белорусами считаться не приходилось, так как поляки национально их обезличили, ничего им не дав взамен»[895]895
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М., 2005. С. 184–185.


[Закрыть].

Немцы сначала создали на занятых территориях несколько административных округов, которые затем укрупнялись. К концу 1916 года их осталось три – Курляндский (управляющий майор фон Гослер), Литовский (подполковник князь фон Изенбург) и Белостокский (барон фон Зеккендорф). Административные начальники обладали всей полнотой власти и несли ответственность перед главнокомандующим германским Восточным фронтом.

Последствием немецкой оккупации и превращения Прибалтики в стратегически ключевую территорию, откуда враг в первую очередь мог угрожать Петрограду, стала серия ведомственных и межведомственных совещаний в российском правительстве, где разрабатывался целый букет реформ, которые касались прав местного самоуправления, использования языков, ликвидации привилегий дворянства, немецкого – в особенности. Но осуществить эти реформы планировалось только после окончания войны. А вот что сделать успели до, так это – полки латышских стрелков.

Инициаторами этой идеи выступали депутат Госдумы князь Мансырев и оставшийся не у дел бывший волостной старшина Курляндской губернии Гольдман, убедившие армейское начальство в необходимости формировать из антигермански настроенных латвийских патриотов отдельные части, которые боролись бы за освобождение своей родины. Вспоминает Курлов: «Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал Алексеев запросил мое мнение, и я ответил, что считаю такое сформирование недопустимым и с точки зрения государственной весьма опасным. По окончании войны, каков бы ни был ее исход, существование таких национальных войск в местности, объятой племенной ненавистью между отдельными частями населения, вызовет для государства серьезные осложнения»[896]896
  Курлов П.Г. Гибель императорской России. С. 217.


[Закрыть]. Мнением Курлова пренебрегли. В результате Ленин получит свой главный, самый надежный вооруженный ресурс.

Владимир Войтинский имел возможность изучить изнутри жизнь латвийских полков. Он отмечал глубокую рознь между рядовыми и офицерами: «Среди офицеров-латышей преобладали представители местной интеллигенции, дети крестьян-помещиков («серых баронов»), а стрелки набирались главным образом из батраков, городских рабочих, голытьбы. Офицеры были настроены воинственно и патриотично, в кадетском смысле этих слов. У стрелков же ненависть против своих «внутренних немцев-баронов» была сильнее, чем против Германии»[897]897
  Войтинский В.С. 1917-й. Год побед и поражений. М., 1999. С. 199.


[Закрыть]. Привыкшие к дисциплине, упорные в бою, они готовы были воевать с немцами за свою родину – Латвию. Но не за Россию. Не случайно центральный орган латышских стрелковых батальонов займет пораженческую позицию – между интернационалистическим крылом меньшевизма и чистым большевизмом.

Белоруссия, Украина, Молдова

Белорусские земли на протяжении нескольких веков находились в составе Великого княжества Литовского и Речи Посполитой и оказались в составе Российской империи после разделов Польши, находясь по-прежнему под сильным польским влиянием. «Более того, в первой половине XIX в. польское культурное воздействие на Белоруссию усилилось, несколько уменьшилось оно лишь во второй половине столетия, когда царское правительство активизировало проведение на белорусских землях политики “укрепления русских начал”»[898]898
  Тихомиров А.В. Белорусская проблематика в политике Польши в 1918–1920 гг. // Белоруссия и Украина. История и культура. Ежегодник 2005/ 2006. М., 2008. С. 292.


[Закрыть].

В начале ХХ века белорусские земли располагались в так называемой Западной области, границы которой официально никогда не были определены, но считалось, что в нее входят Минская, Виленская, Могилевская, Гродненская, Витебская и Смоленская губернии. Они не были индустриально развитыми, доминировала мелкая кустарная промышленность (на одно предприятие приходилось здесь вдвое меньше рабочих, чем в среднем по России), земледелие.

В Западной области, как и везде в России, возникли политические партии, но среди них практически не было… белорусских. Активно действовали еврейский «Бунд» (вся область входила в черту оседлости), отделения всех без исключения польских партий. На съезде именно в Минске возникла РСДРП. Партия, имевшая в названии слово «белорусская», до 1917 года возникла только одна – Белорусская социалистическая громада. На своем I съезде в 1903 году она провозгласила своей целью уничтожение капиталистического строя и переход в общественную собственность земли и средств производства, а ближайшей задачей – свержение самодержавия во взаимодействии «с пролетариатом всех народов Российского государства». В 1905 году БСГ радикализировалась, выдвинув лозунг федеративной демократической республики с общим сеймом (Конституционным собранием) для всех народов и представление каждому народу права иметь свой сейм, который «вел бы его дела». При этом партия неизменно подчеркивала, что организует «трудовую бедноту Белорусского края без различия национальностей» с конечной целью заменить капиталистический строй социалистическим. С 1907 годом лидеры БСГ занимались исключительно изданием газеты «Наша нива», которая была главным идеологическим рупором белорусского национально-культурного движения[899]899
  Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ века. Энциклопедия. М., 1996. С. 62–63.


[Закрыть].

Ни эта, ни какая другая партия никогда не предлагала идеи сепаратизма, да и это невозможно себе было представить. Белорусская национальная идентичность не была проявленной. Как отмечает автор специального исследования на эту тему, «мысль о существовании особой белорусской культуры и языка, не говоря уж о национальности, редко возникала, а если и рассматривалась, то обычно лишь для того, чтобы сразу ее отвергнуть, – в этом видели лишь способ, с помощь которого поляки намереваются ополячить местных “русских”»[900]900
  Викс Т.Р. «Мы» и «они»? Белорусы и официальная Россия. 1863–1914 // Российская империя в зарубежной историографии. М., 2005. С. 604.


[Закрыть]. Во время Первой мировой войны это стало меняться, прежде всего на оккупированных немцами территориях, а они составили около четверти белорусских земель.

Германское командование рассматривало их исключительно как кратчайший путь в Россию и ресурсную базу, не собиралось присоединять, а потому онемечивать (в отличие от будущего руководства независимой Польши, которое воспринимало присоединение белорусских земель как естественный процесс). Специальным указом Гинденбурга, изданном в 1916 году, на оккупированных белорусских территориях разрешались языки местного населения – польский, литовский, белорусский – и запрещалось употребление русского в образовании, печати и администрации[901]901
  Миллер А. Империя Романовых и национализм. С. 174.


[Закрыть]. Это не меняло ситуацию с точки зрения распространения языков, но имело большое и далекоидущее символическое значение: впервые возникла ситуация, при которой владение языками окраин создавало жизненные и карьерные преимущества.

Территория же Западной области, остававшаяся под российским контролем, подверглась в годы войны достаточно серьезному разорению, что создавало потенциал для национального и социального недовольства. Только из белорусских земель к 1917 году было мобилизовано более 630 тысяч человек[902]902
  Китанина Т.М. Война, хлеб и революция (продовольственный вопрос в России 1914 – октябрь 1917 г.) Л., 1985. С. 47.


[Закрыть]. Из-за нехватки рабочих рук и тяглового скота сократились посевные площади. В прифронтовых губерниях, переполненных воинскими частями и беженцами, истощались запасы продовольствия. Выдача продуктов по карточкам жителям Минска в начале 1917 года составляла 4 кг ржаной, 2 кг пшеничной муки и 400 граммов крупы, в феврале – лишь 1 кг ржаной муки[903]903
  Победа Советской власти в Белоруссии. Мн., 1967. С. 64.


[Закрыть]. Командование делало попытки восполнять недостающее продовольствие путем реквизиций. Вместе с тем, какой-либо информации о выступлениях протеста против власти нет.

«Местное население, прежде всего крестьянство, в основном сознательно относилось к выполнению предъявленной при реквизиции разверстке»[904]904
  Смольянинов М.М. Морально-боевое состояние российских войск Западного фронта в 1917 году. Мн., 2008. С. 28.


[Закрыть], – подчеркивает минский историк Смольянинов. Он же приводит пример: в конце декабря 1916 года на сходе крестьян Стояновской волости Минского уезда, выслушав постановление министра земледелия с требованием «о поставке за установленную плату 306 пудов ржи на потребности, связанные с обороной», приняли встречное решение добровольно «собрать указанное количество ржи и пожертвовать для нужд армии». Командование Западного фронта выразило крестьянам благодарность специальным указом, который был напечатан во всех газетах прифронтовой полосы.

Не было в белорусских землях и влиятельных революционных организаций. Вацлав Солский, появившийся в Минске в начале 1917 года, однозначно свидетельствовал, что «Западная область к моменту революции социалистических партийных организаций не имела. Единственное исключение в этом отношении составляет «Бунд», работавший там беспрерывно. Что касается социалистов-революционеров, то они имели лишь мелкие группы в Минске и, кажется, Витебске и Гомеле. Социал-демократы, меньшевики и большевики не имели вообще никаких партийных организаций»[905]905
  Солский В. 1917 год в Западной области и на Западном фронте. Мн.,
  2004. С. 37.


[Закрыть].

Белорусское национально-освободительное движение не свергало императора – из-за практического отсутствия такового движения. Намного сложнее ситуация была на Украине.

После третьего раздела Польши (1795 год) приблизительно 4/5 земель с украинским населением входили в состав России, образуя девять губерний – Волынскую, Подольскую, Полтавскую, Киевскую, Екатеринославскую, Херсонскую, Харьковскую, Черниговскую и Таврическую. Как сказано в современном украинском учебнике для вузов, «территория этнических украинских земель, захваченных Российской империей, составляла 618 000 кв. км», на которых проживало до 30 млн человек[906]906
  Нсштня юторш Украши 1900–2000: Пщручник. К., 2002. С. 12, 13.


[Закрыть]. По переписи 1897 года на российской Украине, называемой также Малороссией, 73 % населения составляли украинцы, 12 % – русские, 8 % – евреи, еще 7 % – немцы, поляки и белорусы. Но при этом в городах проживало в основном русское (34 %) и еврейское (27 %) население, а 97 % украинцев относилось к крестьянскому сословию. Слово «украинский» было чуть ли не синонимом слова «крестьянский»[907]907
  Кравченко Б. Соцальш змши i нацюнальна свщомють в Украш ХХ с. К., 1997. С. 20, 25, 28, 40.


[Закрыть]. Оставаясь, в первую очередь, аграрным регионом, Малороссия стала также основным центром горно-металлургической промышленности. В канун Первой мировой войны на нее приходилось 71 % общероссийской добычи угля, 68 % – выплавки чугуна, 58 % – стали[908]908
  История Украинской ССР. Т. 1. К., 1969. С. 623.


[Закрыть].

Концепция политики Петербурга в отношении этих земель была достаточно простой. Акцент был сделан на принадлежности малороссов к одной из ветвей русской нации, которая должна находиться в одном правовом и культурном поле с другими ветвями. Никакой колонизации великорусским населением не происходило, но и украинизация не поощрялась. Именно в контексте полемики с украинскими националистами малорусский дворянин Юзефович впервые сформулировал лозунг «единой и неделимой России», имея в виду вовсе не всю империю (как позднее многие трактовали этот лозунг), а единство восточных славян. В XIX веке Малороссия стала полем соперничества геополитических проектов и терминологической войны, в ходе которой название любой местности или этноса подтверждало или опровергало различные проекты национального строительства[909]909
  Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в. СПб., 2000. С. 36–37.


[Закрыть].

Уже то, что украинские территории назывались Малороссией, вызывало протест у борцов с имперским самодержавием, видевших в таком названии принижение ее народа по сравнению с великороссами и предпочитавших термин Украина. В Петербурге полагали, что Украина – польское слово времен Речи Посполитой, означавшее «окраину», причем с некоторым пренебрежительным смыслом: «провинциальное захолустье». Понятие же Малороссия рассматривалось не как уничижительное. Смысловая разница между ней и Великороссией напоминала отличие между Британией и Великобританией. Первая – ядро коренной национальности, вторая – то же с включением представителей других национальностей.

В конце XIX века украинцы в массе своей не были народом с отчетливым национальным сознанием, государственность его выглядела отдаленной перспективой. Национальная идея находила отклик, прежде всего среди интеллигенции, которая идентифицировала себя как украинскую. Таковой было немного: даже в 1917 году только 11 % киевских студентов считали себя украинцами. Но украинская интеллигенция была весьма активной, местные национальные партии возникли раньше общероссийских и отличались большим радикализмом.

Важно подчеркнуть, что более серьезную политическую и интеллектуальную опору, чем в России, национальная идея получала в Австро-Венгрии, на которую приходилась одна пятая заселенных украинцами земель – Закарпатье, Восточная Галиция и Северная Буковина – с населением 4 млн человек. В первую очередь именно там не без поддержки официальной Вены, активно соперничавшей с Россией за умы, сердца и территории славян, активно разрабатывалась теория самостоятельной украинской нации. Впрочем, непроходимых границ между империями до Первой мировой войны не было, украинская мысль варилась в общем котле. Интеллектуальный и политический национальный подъем начался в 1890-е годы, когда повсеместно шло формирование украинских организаций, получавших разные названия, чаще – «громады».

Первая политическая партия была создана в 1899 году в Австро-Венгрии – во Львове – Украинская национал-демократическая партия (УНДП). Во главе стояли Михаил Грушевский, писатель Иван Франко и другие. Будущий первый лидер самостийной Украины – профессор Грушевский – был сыном учителя, окончил гимназию в Тифлисе, а затем учился на историко-филологическом факультете Киевского университета в семинаре известного историка и археолога Владимира Антоновича, который с 1860-х годов являлся одним из руководителей украинского национального движения, основал Старую громаду. В нее Грушевский вошел, установив связи с молодежными громадами других городов Украины. Оставаясь российским гражданином, с сентября 1894 года в течение 20 лет он был профессором и руководителем кафедры во Львовском университете, с подачи Максима Ковалевского много преподавал в Европе, активно работал над консолидацией украинских организаций различной ориентации, созданием культурных обществ и издательств, писал многотомную «Историю Украины-Руси».

Его концепция, развивавшая мысли Максимовича, Костомарова, Дра-гоманова, того же Антоновича, исходила из самобытности, непрерывности и преемственности украинского исторического процесса от автохтонных восточнославянских племен Киевской Руси к современной ему Украине и признании украинского народа отдельной и самостоятельной национальной единицей. Общая платформа, которую предлагал Грушевский коллегам, заключалась в территориально-национальной автономии Украины при всеобщем федеративном строе России, в признании украинского языка государственным на территории Украины и в запрете на использование ее материальных и человеческих ресурсов на чуждые ей цели.

В Малороссии инкубатором национальных политических партий стала Всеукраинская организация (ВУО), в создании которой в 1897 году решающая роль принадлежала учителю Грушевского профессору Антоновичу и писателю Конисскому. ВУО представляла собой нелегальный союз автономных украинских громад, студенческих групп, индивидуальных членов – от 150 до 450 человек – из всех крупных городов Украины, а также Петербурга и Москвы, которые придерживались самых разных политических взглядов, но разделяли идеи украинства как отдельной нации. Ее возникновение означало переход от «антикварно-этнографического» украинофильства к «национальному радикализму»[910]910
  Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ века. С. 139.


[Закрыть]. Программные документы включали лозунги парламентаризма, федерализма, автономии, свободы национально-культурного самоопределения. Деятельность организации была в основном просветительской, чего нельзя сказать о выросших из ее рядов или под ее влиянием партий. Таких партий было много, и условно они делились на две куста: один более радикальный и социалистический, другой – более умеренный и либеральный.

Родоначальником первого куста стала созданная в 1900 году в Харькове Революционная украинская партия (РУП), сеть которой состояла из Вольных громад не только в Малороссии, но и в Петербурге, на Дону и Кубани. Партия обосновывала историческое право Украины на самостоятельную государственность, ставя в качестве ближайшей задачи возвращение ей тех прав, которые были определены Переяславским договором 1654 года. Идеологом и главным организатором был Дмитрий Антонович – сын известного нам профессора, – с младых ногтей участвовавший в создании гимназических и студенческих громад, за что был исключен из Киевского университета. Активную роль в РУП играл и Симон Петлюра – будущий глава украинской Директории. В начале века он учился в Полтавской духовной семинарии, откуда был изгнан. Скрывался на Кубани, где его арестовали. Выпустили на поруки. Петлюра учился в Киеве и во Львове, сотрудничал в галицийской украинской прессе, а потом перебрался в Москву, где служил бухгалтером в страховом обществе «Россия» и редактировал журнал «Украинская жизнь» на русском языке.

Национально-максималистское, самостийническое крыло РУП представляла Украинская народная партия (УНП, энуписты). Ее вдохновитель Михновский полагал: «Украинская нация должна сбросить господство чужеземцев, ибо они оскверняют саму душу нации. Должна добыть себе свободу, пусть даже ценой потрясения всей России!! Должна добыть свое освобождение от рабства национального и политического, пусть даже ценой пролития целых рек крови!»[911]911
  Там же. С. 637.


[Закрыть] Энуписты не признавали интернационального пролетарского движения, считая его давно устаревшим и уступившим место национальному движению против господствующих наций. Именно из УНП в 1905 году выделилась Украинская партия самостийников-социалистов.

Иначе расставляла акценты возникшая также из УНП Украинская социал-демократическая рабочая партия, которая старалась следовать в русле европейской социал-демократии. Поддерживая в принципе идею независимого украинского государства, УСДРП лозунгом момента считала национально-территориальную автономию Украины с законодательным сеймом. Наиболее видными представителями партии стали тот же Дмитрий Антонович, а также Владимир Винниченко и Дмитрий Дорошенко. Любопытно, как по-разному складывались судьбы украинских борцов за освобождение. Винниченко, крестьянский сын, был изгнан из Киевского университета, неоднократно арестовывался, эмигрировал в Австро-Венгрию, где вел активную литературную деятельность, нелегально наезжая в Россию. Дорошенко, происходивший из семьи военного, напротив, благополучно закончил и Петербургский, и Киевский университеты, никогда не арестовывался и нес свои идеи в массы со страниц легальной российской прессы и учительствуя в Екатеринославе и Киеве.

Второй – скорее либеральный – куст начал вырастать из Всеукраинской организации в 1904 году, когда на ее съезде была создана Украинская демократическая партия. От нее вскоре откололась Украинская радикальная партия. Затем эти две партии опять слились и образовали Украинскую демократическо-радикальную партию (УДРП), взявшую в полной мере на вооружение идеи Грушевского. Цель движения радикал-демократы видели в формировании украинской нации как полноценного гражданского организма и достижении реального самоуправления на всей этнографической территории Украины, для чего необходимо было, в первую очередь, уничтожить абсолютизм и утвердить конституционный строй в России. В 1908 году партия самоликвидировалась, но на ее основе появилось просуществовавшее до революции Товарищество украинских поступовцев (прогрессистов).

При этом не следует забывать, что именно в Малороссии черпал свои основные кадры Союз русского народа, а также другие черносотенные и правые партии.

У большинства национальных украинских партий были партнеры в России, от которых их отличал повышенный радикализм. УСДРП тесно сотрудничала с РСДРП, но призывала к более решительным революционным действиям и защищала свой автономный от российского собрата статус. К радикал-демократам тяготело большинство украинских депутатов первых двух Государственных дум. Причем, если в I Думе они сотрудничали с кадетами, то во II – уже с трудовиками. Затем вновь многие из них потянулись к кадетам. Однако, как подмечал Аврех, «киевская кадетская организация весь период между двумя революциями находилась в оппозиции к кадетскому ЦК, занимая более левые позиции, чем он»[912]912
  Аврех А.Я. Масоны и революция. М., 1990. С. 193.


[Закрыть]. Стоит ли говорить, что украинские партии куда меньше, чем российские коллеги, выступали за сохранение территориальной целостности Российской империи. Это же касалось и масонских организаций. Именно на Украине, по убеждению Олега Соловьева, имелось масонство, «отчасти выступавшее за независимость своего региона. Идейным вдохновителем такого подхода оставался историк М.С. Грушевский, последователями были С.В. Петлюра, член киевской ложи Св. Андрея Первозванного и царский генерал П.П. Скоропадский, возможно, адепт того же братства». Вместе с тем, украинские ложи «находились в союзе с ВВНР, и многие их члены не разделяли националистических убеждений коллег»[913]913
  Соловьев О. Русские масоны. М., 2006. С. 274–275.


[Закрыть].

Общероссийские политические силы России демонстрировали широкий спектр подходов к украинскому вопросу. Социалисты полностью солидаризировались с украинскими борцами за самостийность в критике царизма за национальное угнетение, подавление культуры и языка, поддерживали право украинского народа на самоопределение. Но они полагали, что интересам борьбы трудящихся отвечало все-таки самоопределение и повышение статуса в составе единого государства. Так, трудовики считали «автономию Украины, равно как и других областей, залогом культурного и свободного общественного развития»[914]914
  Цит. по: Суляк С. Русинский и украинский вопросы накануне Первой мировой войны // Русин. № 2 (16). 2009. С. 110.


[Закрыть]. Либералы также признавали прогрессивность украинского освободительного движения, но видели в нем куда меньшую проблему для целостности государства, нежели в русском национализме. «Украинское движение никто не выдумывал, украинское движение существует, оно будет существовать, и попытаться отрицать украинское движение бесполезно, – уверял Милюков в начале 1914 года. – … Грушевский, на которого здесь сыплются проклятия и угрозы за его политическое австрофильство, там, в Австрии, слышит обвинения в том, что вся его деятельность в Галиции фактически ведет к культурному и политическому русофильству. “Сепаратистского” движения еще нет на Украине, а если и есть его зачатки, то они очень слабы. Но его можно воспитать, можно развить, – истинные воспитатели, истинные “сепаратисты”, действительно работающие в пользу Австрии, – это г-н Савенко (один из лидеров фракции правых в Думе – В.Н.) и его политические друзья»[915]915
  Там же.


[Закрыть]. А такой либерал, как Струве, формулируя задачи страны в связи с войной на первое место поставил задачу «воссоединить и объединить с империей все части русского народа», что означало аннексию «русской Галичины». Это было необходимо для «внутреннего оздоровления России, ибо австрийское бытие малорусского племени породило и питало у нас уродливый так называемый “украинский” вопрос»[916]916
  Цит. по: Миллер А. Империя Романовых и национализм. С. 164.


[Закрыть].

Для правых подпитываемый из Австро-Венгрии украинский национализм представлялся первостепенной угрозой, хотя не пустившей глубокие корни в народные массы. Академик Соболевский утверждал в 1907 году, что только интеллигенция различала малорусов, белорусов и великорусов. «Данные новейшего “освободительного движения” показывают, что украинофильство свойственно только левым партиям и что умеренное большинство, и, прежде всего, наиболее заинтересованное здесь крестьянство, никакого украинофильства не знает; оно считает себя за один русский народ с великорусами и стоит за полное государственное единство России»[917]917
  Соболевский А.И. Русский народ как этнографическое целое // Мирный труд. № 6/7. 1907. С. 48.


[Закрыть]. Более объемно и противоречиво выражал позицию рядовых депутатов думской фракции националистов волынский крестьянин Андрейчук: «Всякую украинофильскую пропаганду мы отвергаем… Мы, малороссы, как и великороссы, суть люди русские, а гг. Милюкову, Родичеву и Лучицкому говорим: продолжайте вашу заботу о том племени, служить которому вы призваны, а украинского народа не касайтесь»[918]918
  Цит. по: Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале ХХ столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001. С. 296.


[Закрыть].