Текст книги "Крушение России. 1917"

Он не считал необходимым вступать в открытый конфликт с лидерами «общественности», которые сами находились с ним в непримиримом конфликте. Но, главное, он не верил в измену высших военачальников, которых давно знал как профессионалов и патриотов, а, тем более, в тяжелое военное время. Император верил в честь, долг и верность присяге. К несчастью, для многих уставших от войны и прислушивавшихся к оппозиционным политикам генералов эти слова уже становились пустым звуком.

Оппозиция спешила, потому что боялась усиления позиций императора в случае ожидавшихся военных побед. Верхушку армии она, напротив, убеждала в невозможности побед без смены режима. Именно под влиянием политиков, считавшихся влиятельными, авторитетными, способными перехватить власть, часть высшего генералитета стала склоняться к мысли о возможности сыграть самостоятельную политическую роль и произвести необходимые перемены во власти. Они сочли, что вполне обойдутся без Николая II, который, как им казалось, только мешал довести войну до победного конца, что ведущие оппозиционные политики – Гучков, Милюков – да и сами генералы – самостоятельные государственные величины, которым под силу удержать в своих руках махину российской государственности. Но они вовсе не были таковыми.

На самом деле, поднявшие флаг борьбы с императором политики никогда не участвовали в государственном управлении и не понимали его. Гучкова не слишком заботило, чем смена власти может обернуться в условиях войны. Прочитав в 1936 году его откровения по поводу готовившегося заговора, многоопытный чиновник Иван Тхоржевский, работавший помощником еще у Витте, отреагировал: «Оправдание А.И. Гучкова в том, что ошибались тогда все; в своих ошибках он был искренним. Россию – любил! Видел обреченность Государя… Но не видел – своей!.. Сильный, храбрый, упорный Гучков ставил слишком высоко личный ум и энергию. Он недооценил значения символа, традиции, непрерывности»[1537]1537
  Тхоржевский И. Воспоминания Гучкова // Возрождение. № 4052. 14 ноября 1936.


[Закрыть].

А от высших военных подобной прозорливости и нельзя было ожидать. Они не были готовы к самостоятельной политической роли ни по воспитанию, ни по образованию, ни по жизненному опыту. «Представители Русского Генерального штаба в делах внутренней политики были, по меньшей мере, дилетантами, чтобы не сказать полными профанами, – сокрушался в эмиграции бывший офицер Генштаба Георгий Киященко. – Они, как и вся Русская Армия, воспитанные и образованные в течение 200 лет “вне политики”, не могли, строго говоря, даже приступить к экзамену по этому предмету. Пишущий эти строки, как представитель Русского Генерального штаба, да и другие подобные ему, разве не сознают теперь общего недостатка в своем высшем военном образовании в Академии? Государственной науки о политической (верховной) власти в Государстве вообще там не изучали; Русский Генеральный штаб в этом отношении был неучем в мирное время; неучем он вышел на войну и на ней уже, не готовясь, в состоянии “недуга неведения”, приступил к страшному экзамену – ответил на вопрос о перемене принципа тысячелетней Верховной власти в своем Государстве, да еще в такое необычное время, как длительная и изнурительная мировая война, конец которой, по имевшимся в руках Русского Генерального штаба сведениям, был не за горами»[1538]1538
  Киященко Г.Т. О причинах «роковой ошибки» (Мысли русского американца) // Царский вестник. 14/27 сентября 1931. С. 2–3.


[Закрыть].

Заговор социалистов

Из всех заговорщиков, устремившихся на штурм императорской власти, открыто о своих намерениях ее свергнуть заявляли социалисты. Но подавляющее их большинство накануне революции находилось либо в сибирской ссылке, либо в эмиграции на Западе. Очевидно, что социалисты и рабочее движение в целом уступали по своему реальному влиянию на политику многочисленным элитным группировкам, нацелившимся на свержение Николая II. Трудно не согласиться с эсером Постниковым, работавшим в то время в Союзе городов и знавшим ситуацию изнутри, который писал: «Можно было наблюдать сравнительную слабость политического рабочего движения, которое чаще выдвигало профессиональные требования во время своих стачек, и настойчивую и систематическую борьбу против царского правительства со стороны других классов и слоев русского общества – крупной буржуазии, земских и городских деятелей, высшего военного командования и даже людей из придворных сфер»[1539]1539
  Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 85.


[Закрыть]. Однако элитные группы – при всей их способности воздействия на политику, на средства массовой информации, на умонастроение света, интеллигенции и даже армейских кругов – обладали одной общей слабостью: они не были способны на мобилизацию масс, более того, до поры старались ее избежать. Между тем, именно такая способность окажется едва ли не решающей для любой политической силы в событиях всего 1917 года.

Накануне революции существовали лишь две силы, способные вывести массы людей на улицы (стихийный, никем не организованный массовый протест – вещь в истории исключительно редкая, в нашей стране мне неизвестная). Первая – весьма мощная, хорошо финансируемая и действовавшая легально – рабочие группы военно-промышленных комитетов, венчаемые структурой под руководством Кузьмы Гвоздева и других видных меньшевиков. Это был еще один важнейший инструмент в руках руководителя ЦВПК Александра Гучкова. Вторая – куда более слабая, но имевшая разветвленную конспиративную структуру в столицах, созданную за многие годы строго подпольной работы – РСДРП(б). Рабочие группы ВПК, по большому счету, большевиков не замечали. Большевики же их ненавидели. У Ленина в отношении Гвоздева и его соратников неизменно были наготове такие определения, как «социал-империалисты», «социал-шовинисты», «прочая челядь царизма и ВПК», «оппортунистические говоруны», «гучковские молодцы» и т. п.[1540]1540
  См. напр.: Ленин В.И. Полное собрание сочинений (далее – ПСС). Т. 30. С. 175, 176, 189–190, 235.


[Закрыть] Используя разные поводы, обе силы апеллировали к одним и тем же социальным слоям – петроградским пролетариям, люмпену и, потенциально, к солдатской массе запасных полков, которая пока оставалась не политизированной.

Меньшевики уже после Февральской революции заявят: «Революция застала наши организации разбитыми и распыленными при полном отсутствии связи между городами и промышленными центрами. Положение в этом смысле было хуже, чем в худшие времена подпольного существования»[1541]1541
  Рабочая газета. 1917. 12 марта.


[Закрыть]. Похожую картину рисует видный меньшевик Осип Ерманский (Коган): «Партии как единой меньшевистской организации, собственно, не было»[1542]1542
  Ерманский О.А. Из пережитого (1887–1921). М. Л., 1927. С. 121.


[Закрыть]. Если с такой оценкой и можно согласиться, то только применительно к крылу интернационалистов, которые действительно находились на нелегальном положении, а наиболее значимая их группа (Церетели, Дан, Вайнштейн, Ермолаев, Рожков) существовала далеко от столицы, будучи сосланной в Иркутск. Что же касается легальной, оборонческой части меньшевиков, то они весьма громко о себе заявляли. Они действовали в 58 городах империи, рассматривали рабочую группу Центрального военно-промышленного комитета как свой руководящий орган, издавали бюллетени и даже проводили свои всероссийские совещания. Более того, несмотря на глубочайшие внутренние разногласия по вопросам войны и мира, меньшевики продолжали существовать как единая партия, руководимая Организационным комитетом, имевшая свою фракцию в Государственной думе и для международного представительства – Заграничный секретариат ОК[1543]1543
  Миллер В. Меньшевистская партия в 1917 году // РСДРП(о) в 1917 году. Документально-исторические очерки. М., 2007. С. 56–57.


[Закрыть].

Меньшевистские рабочие группы проявляли растущую активность, подталкиваемую и руководством Военно-промышленных комитетов, жившим в предреволюционной горячке и щедро спонсировавшим свое рабочее крыло. В той же записке, где речь шла о доморощенных «Юань-Шикаях» – Гучкове, Коновалове, Львове – Охранное отделение в январе 1917 года дополнительно сообщало об их деяниях: «Опасаясь при неожиданности “переворота” и “бунтарских вспышек” оказаться не у дел и явно стремясь при общем крушении и крахе сделаться вождями анархо-стихийной революции, – лица эти самым беззастенчивым и провокационным образом муссируют настроение представителей руководящих и авторитетных рабочих групп (рабочие группы военно-промышленных комитетов), высказывая перед представителями последних уверенность свою в неизбежности уже “назревшего переворота” и утверждая категорически как неопровержимый и им достоверно известный факт, что “армия – по их проверенным сведениям и данным – уже приготовилась и выражает намерение поддержать все выступления и требования негодующего народа”. Что подобного рода разжигание страстей не остается безрезультатным, легко видеть из все более и более революционизирующегося настроения рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, представители коей самым наивным образом начинают веровать в “силу” гг. Гучковых, Коноваловых и Ко и признавать, – по их собственным словам, – что от последних именно и будет зависеть дать последний и решительный сигнал к началу “второй великой и последней всероссийской революции”»[1544]1544
  Буржуазия накануне февральской революции. С. 174.


[Закрыть]. Игра была крайне опасной. Сигнал-то они дадут, вот только откуда была уверенность, что вторая революция окажется последней?

В отличие от рабочих групп и их старших товарищей из ЦВПК, большевики зимой 1916–1917 годов вовсе не были настроены на скорую победу над самодержавием. Их ЦК, продолжавший действовать в составе Шляпникова, Молотова и Залуцкого, ощущал себя во многом в вакууме. 8 декабря 1916 года Шляпников сообщал Ленину и Зиновьеву: «Отовсюду вопль на недостаток людей, литературы и указаний»[1545]1545
  Ленин В.И. ПСС. Т. 26 С. 39.


[Закрыть]. Особенно сковывала деятельность скудность средств. За декабрь 1916 – январь 1917 года все поступления в кассу Бюро ЦК составили 1117 рублей с копейками. Много это или мало, можно оценить по тому факту, что одна командировка Молотова в Москву для воссоздания местного комитета съела 250 руб.

В декабре 1916 г. охранное отделение сумело причинить большевистской партии существенный урон. «После ряда весьма чувствительных ударов, нанесенных социал-демократам большевикам ликвидациями 9, 10, 18 и 19 декабря 1916 г., во время которых было отобрано у них три нелегальных типографии, два нелегальных паспортных бюро, застигнуты еще две нелегальные типографии во время печатания документов: одна – нелегальных документов, а другая – органа ПК(б) – «Пролетарский Голос», отобрано до двух десятков пудов шрифта, брошюра «Кому нужна война» (автор – Александра Коллонтай – В.Н.), «Пролетарский Голос» и т. д., был арестован целый ряд крупнейших и активнейших партийных работников», – сообщалось в донесении Департамента полиции. Еще одна «ликвидация» состоялась 2 января 1917 г. Впрочем, в том же донесении признавалось: «Руководящий коллектив социал-демократов большевиков все же остался цел и продолжает свою подпольную работу, имея твердое намерение показать правительственным властям свою живучесть и что меры розыскного органа для них мало чувствительны»[1546]1546
  Первый легальный ПК большевиков в 1917 г. М.-Л., 1927. С. IV.


[Закрыть]. Шляпников, по утверждению Глобачева, «был намечен к задержанию в самом непродолжительном времени»[1547]1547
  Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 62.


[Закрыть].

Разгром типографской базы затормозил решение вопроса о запланированном подпольном выпуске газеты. Приостановилось печатание листовок. «Тов. Молотов вел усиленные разведки в поисках места и людей для организации нелегальной типографии»[1548]1548
  Шляпников А. Канун семнадцатого года. Ч. I. М., 1923. С. 292.


[Закрыть]. В ожидании нее издавали «Осведомительный Листок», размножая его на машинках и рассылая по организациям хоть в одном экземпляре, чтобы те размножали по мере возможности своими силами.

Под влиянием такой информации из России даже Ленин – при всем его богатейшем воображении – не мог представить скорой реализации своих революционных вожделений. Выступление перед молодыми швейцарскими социалистами в начале января 1917 года он закончил словами: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции»[1549]1549
  Ленин В.И. ПСС. Т. 30. С. 328.


[Закрыть]. Судя по работам Ленина этого периода, его гораздо больше интересовала ситуация в швейцарской соц-партии, нежели в России. Не только Ленин, давно уже живший в отрыве от родины, но и большевики, работавшие в Петрограде, не ждали революции. Когда приходилось постоянно менять явки и уходить от слежки – уцелеть бы, мысли о скором свержении самодержавия не посещали.

Большевики не ждали революции и потому, что ее скорое пришествие противоречило марксистской теории. Не вызрели ее формационные предпосылки, не обострились беспрецедентно нужда и бедствия трудящихся масс и т. д. Это потом появятся обоснования «гениального ленинского предвидения», полного соответствия произошедших событий учению об объективных и субъективных предпосылках, революционной ситуации и руководящей роли партии. А тогда, как писал Троцкий, «действительный ход февральского переворота нарушил привычную схему большевизма»[1550]1550
  Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 319.


[Закрыть].

Не большевики дали сигнал к революции.

Глава 11
Перед бурей

 
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
 

Михаил Лермонтов

Итак, список потенциальных революционеров, устремившихся на штурм власти, был весьма обширным. Но что же сама власть и ее многочисленные сторонники? Неужели она смиренно и молча ждала своей участи, ничего не предпринимая в ответ? Конечно, нет, меры принимались. Но эти меры были явно неадекватны существовавшим вызовам.

Новый, 1917 год

Рождественские праздники и встреча нового, 1917 года проходили в царской семье не очень весело. «На Рождество были обычные елки во дворце и в лазаретах; Их Величества дарили подарки окружающей свите и прислуге; но великим князьям в этот год они не посылали подарков, – вспоминала Вырубова. – Несмотря на праздник, Их Величества были очень грустны: они переживали глубокое разочарование в близких и родственниках, которым ранее доверяли и любили, и никогда, кажется, Государь и Государыня всероссийские не были так одиноки»[1551]1551
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. М., 1993. С. 270–271.


[Закрыть]. Николай вечерами собирал семью у камина и читал вслух. После рождественского богослужения императорская чета с детьми вернулась в Александровский дворец. Был небольшой концерт с участием балалаечников, собственного полка хора и танцоров-казаков. Раздав подарки под елкой, Николай, как мы помним, занялся формированием кабинета во главе с князем Голицыным.

Особое внимание он уделил содержанию высочайшего рескрипта на имя нового премьера, найдя теплые слова в адрес земства, в надежде вызвать их ответный отклик. И он последовал. Поскольку в рескрипте прямо не говорилось о Земском и Городском союзах, он был воспринят, по словам Чубинского, как материализация выдвинутой и проводимой Протопоповым идеи “убить союзы, опираясь на отдельные земства и города”»[1552]1552
  Чубинский М.П. Год революции. 1917 (Из дневника) // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция. От новых источников к новому осмыслению. М., 1997. С. 231.


[Закрыть].

В Москве на квартирах Коновалова, Рябушинского, в помещении литературного художественного кружка на Дмитровке всю праздничную неделю (с 24 декабря по 3 января) непрерывно шли частные совещания прогрессивных промышленников, гласных городской думы и московских кадетов, определявших логику действий в отношении нового главы правительства. Охранное отделение особенно выделило совещание, проходившее у Рябушинского 30 декабря, и любезно суммировало для читателей всю сумму высказывавшихся мнений и сделанных выводов. «При обсуждении предстоящей тактики кабинета кн. Голицына, почти на всех совещаниях была вынесена единообразная резолюция, сводившаяся в общих чертах к нижеследующему:

1. Конфликт правительства с Гос. думой неизбежен.

2. Ни на какие уступки и частные соглашения ни Прогрессивный блок in corpore, ни президиум Гос. думы не пойдут.

3. Следовательно, не подлежит сомнению, что Гос. дума будет распущена.

4. В случае роспуска Гос. думы объединенное большинство Думы объявит роспуск недействительным, заседания Гос. думы продолжатся в Москве в частном помещении одного из крупных московских коммерсантов. Место собрания Гос. думы держится в большом секрете, но есть основания предполагать, что оно произойдет в одной из подмосковных вилл (по-видимому – в имении Коновалова).

5. Собравшаяся в Москве Гос. дума обратится к стране с воззванием, в котором укажет, что правительство умышленно ведет Россию к поражению, дабы заключить мир с Германией и при ее помощи водворить в стране реакцию и окончательно аннулировать акт 17-го октября.

Организацию распространения воззвания Гос. думы в действующей армии примет на себя А.И. Гучков при содействии известных ему офицеров запаса»[1553]1553
  Буржуазия накануне февральской революции. М.-Л., 1927. С. 164–165.


[Закрыть]. Как мы увидим, сценарий с неподчинением Думы указу о роспуске и будет разыгран 27 февраля, правда, при этом ей не потребуется переезжать в Москву к Коновалову.

О предлагавшихся планах был проинформирован и Милюков, который на рождественские каникулы съездил в Крым (как всех тянуло к Алексееву!), а на обратном пути остановился в Москве. «Кн. Львов только что вернулся из Петербурга и на квартире Челнокова рассказывал по секрету последние столичные новости. В ближайшем будущем можно ожидать дворцового переворота. В этом замысле участвуют и военные круги, и великие князья, и политические деятели. Предполагается, по-видимому, устранить Николая II и Александру Федоровну»[1554]1554
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 241.


[Закрыть].

1 января традиционно отмечалось по всей России официальными приемами, во время которых подчиненные передавали наилучшие пожелания своим руководителям. Как нам уже известно, весьма интригующе прошел прием в Тифлисе, где великого князя Николая Николаевича поздравлял Хатисов.

Император же ознаменовал начало нового года переменами в составе Государственного совета по царскому назначению. Недрогнувшей рукой он заменил 18 сановников, примкнувших к Прогрессивному блоку, обеспечивая тем самым перевес лояльным трону фракциям. Впрочем, опять не обошлось без демарша со стороны Госсовета. Узнав, что среди вновь назначенных будет Штюрмер, фракция правых заявила, что не примет его в свой состав, и демонстративно избрала своим лидером Трепова. Председателем Госсовета царь назначил Ивана Щегловитова, вызвав новый шквал протестов. «Назначение на столь высокий пост человека, который всего шесть месяцев назад по требованию общественности был смещен с должности, было явным свидетельством того, что монарх окончательно и безвозвратно утратил чувство ответственности за положение дел в стране»[1555]1555
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 129.


[Закрыть], – возмущался Керенский. Как бы то ни было, уже Щегловитов поехал поздравлять императора от Госсовета.

Главный прием страны проходил в Царском Селе. Все шло обычным, веками заведенным порядком. «Принесение поздравлений состоялось в четвертом часу дня в Большом Царскосельском дворце. Император прибыл во дворец и вошел в зал в сопровождении министра Императорского Двора и командующего Императорской главной квартирой генерал-адъютанта графа Фредерикса, помощника командующего главной квартирой генерал-адъютанта Максимовича и дежурства, – гласила официальная хроника. – Первыми приносили поздравления председатель Совета Министров князь Голицын, члены Совета Министров, председатели Г. Совета ст. – секретарь Щегловитов и Г. Думы камергер Родзянко, главноуправляющие, министр и статс-секретарь Великого Княжества Финляндского генерал-лейтенант Марков, государственный секретарь статс-секретарь Крыжановский, помощник министра Императорского Двора обер-егермейстер граф Нирод, первые чины Двора, лица Государевой свиты и среди них великие князья… По окончании приема и поздравлений Государь Император проследовал в Большой зал дворца, где собрался весь дипломатический корпус, аккредитованный при Высочайшем Дворе… В шестом часу вечера Государь Император отбыл из Большого дворца»[1556]1556
  Русское слово. 1917. № 3.


[Закрыть]. В тот же вечер весь салонный Петроград обсуждал два скандальных инцидента, которые произошли во время приема и были весьма показательны для тогдашней политической атмосферы.

Прежде всего, состоялась резкая публичная размолвка между Родзянко и Протопоповым. Вот как ее вспоминал председатель Думы: «Войдя, я попросил церемониймейстера барона Корфа и Толстого предупредить Протопопова, чтобы он ко мне не подходил… Чтобы избежать инцидента, я перешел в другое место и стал спиной к той группе, в которой был Протопопов. Тем не менее, Протопопов пошел напролом, приблизился вплотную и с радостным приветствием протянул руку. Я ему ответил:

– Нигде и никогда.

Смущенный Протопопов, не зная, как выйти из положения, дружески взял меня под локоть и сказал:

– Родной мой, ведь мы можем столковаться.

Он мне был противен.

– Оставьте меня, вы мне гадки, – сказал я»[1557]1557
  Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 205.


[Закрыть]. Происшествие это во всех деталях было описано в газетах, которые гадали только: вызовет ли Протопопов Родзянко на дуэль или нет. Не вызвал.

На второй инцидент обратили меньше внимания, но он был более серьезным. Принимая поздравления дипломатов, Николай II, любезно поговорив с Палеологом, подошел к Бьюкенену и что-то резко произнес ему по-английски. Стоявшие рядом заметили, что посол Великобритании сильно смутился и густо покраснел. Не многие знали, что император продолжил разговор с Бьюкененом, который состоялся двумя днями ранее во время личной аудиенции в Александровском дворце.

Посол выступил тогда в очень не свойственной дипломату роли, оказавшись одним из тех, кто тоже решил открыть царю глаза, чего Николай никак не ожидал и не был намерен терпеть. Состоялась едва ли не перепалка. Желая внести свой вклад в борьбу с изменой, темными силами и германскими шпионами, Бьюкенен выпалил царю:

«– Они дергают за веревки и пользуются как бессознательным орудием теми, кто обычно дает советы Вашему Величеству о выборе Ваших министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через окружающих ее лиц, и в результате вместо того, чтобы пользоваться подобающей любовью, ее величество окружена недоверием и обвиняется в том, что работает в интересах Германии.

Император еще раз выпрямился и сказал:

– Я сам выбираю своих министров и никому не разрешаю влиять на мой выбор…

– Видит ли Его Величество, – спросил я затем, – опасности положения и знает ли он, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и во всей России?»[1558]1558
  Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М.-Мн., 2001. С. 219, 220.


[Закрыть]. И далее в том же духе. Император, все больше раздражаясь, заметил, помимо прочего, что английский посол тоже вносит свой вклад в дестабилизацию, посещая откровенных врагов трона.

После холодного приема 1 января на обратном пути в Петроград Бьюкенен пригласил в свое купе поезда Палеолога и поведал французскому коллеге о происшедшем. Оказывается, Николай, подойдя к послу Великобритании, сказал, что тот не оправдал ожиданий императора. Двумя днями ранее он упрекал посла за то, что он посещал врагов монарха. Теперь царь исправлял свою неточность: Бьюкенен не посещал их, а принимал у себя в посольстве[1559]1559
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. Мн., 2004. С. 449.


[Закрыть]. Посол был крайне обескуражен, царь знал о его связях с противниками режима гораздо больше, чем ему бы хотелось.

Не успели завершиться рождественские каникулы, а Голицын уже назначил на 3 января первое заседание своего правительства. Обсуждался один вопрос: что делать с Думой. Очередное ее заседание должно было состояться 12 января, что сулило немедленный политический кризис. В то же время премьер получил из рук императора подписанный им указ с открытой датой о роспуске Думы, которым не воспользовались Штюрмер и Трепов. Пять министров не считали нужным ничего менять – пусть депутаты соберутся в ранее установленные сроки. Голицын и еще восемь членов кабинета полагали, что при господствовавших в парламенте настроениях появление в ней нового премьера и правительства вызовет столь недопустимые выступления, что Думу придется распускать и назначать новые выборы, что нежелательно. Надвигался новый финансовый год, и предстояло утвердить государственную роспись доходов и расходов, то есть – бюджет. В итоге победила и была одобрена императором точка зрения о переносе созыва Думы на 14 февраля[1560]1560
  Блок А. Последние дни императорской власти. М., 2005. С. 14–15.


[Закрыть]. Ожидавшихся бурных протестов не последовало, очевидно, депутаты были не против отдохнуть лишний месяц.

Сам же Голицын решил использовать выигранное время, чтобы, помимо прочего, наладить отношения с Думой. Как и его предшественник Трепов, он полагал, что путь к ее сердцу лежит через удаление Протопопова (уверен, это не помогло бы: если бы не стало Протопопова, появился какой-нибудь новый символ ненависти, тот же Голицын). Премьер начал конфиденциальные переговоры со статс-секретарем Сергеем Крыжановским, предлагая ему министерство внутренних дел. «Он вряд ли мог сделать лучший выбор, так Крыжановский был умным, энергичным и опытным чиновником, который хорошо знал всех руководителей министерства»[1561]1561
  Васильев А.Т. Охрана: русская секретная полиция // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Т. 2. С. 470.


[Закрыть], – полагал директор Департамента полиции Васильев, сообщавший детали переговоров с Крыжановским. Тот соглашался, однако при условии, что корпус жандармов возглавит генерал Курлов. Но последнего думское большинство и земгоровцы ненавидели даже больше, чем Протопопова, если такое вообще возможно представить. Голицын не осмелился согласиться с условием Крыжановского и не стал даже обсуждать его кандидатуру с императором, который к тому же не был в восторге от статс-секретаря.

Царь, между тем, уединившись с семьей в Царском Селе, продолжал руководить страной в своем привычном стиле. В январе Николай принял более 140 человек, не считая приходивших к нему по военным докладам. Многие предупреждали его о заговорах, о надвигавшейся катастрофе, об угрозе личной безопасности. Так, 3 января министр иностранных дел Покровский советовал для предотвращения переворота пойти на уступки, уволить Протопопова, да и сам просился в отставку. Царь ответил, что тот сгущает краски, что все не так плохо и устроится. Отставки не дал. 5 января премьер Голицын докладывал о тревоге в обществе и о слухах из Москвы о готовящемся перевороте. Император и его успокоил и распрощался со словами: «Мы с царицей знаем, что все в руках Божьих. Да будет воля Его»[1562]1562
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 454.


[Закрыть].

7 января на аудиенцию к императору явился Родзянко, незадолго до этого принимавший у себя дома генерала Крымова. «К нашему позору в дни войны у нас во всем разруха, – спикер явно не выбирал выражений. – Правительства нет, системы нет, согласованности между тылом и фронтом до сих пор тоже нет. Куда ни посмотришь – злоупотребления и непорядки… Вокруг Вас, Государь, не осталось ни одного надежного и честного человека: все лучшие удалены или ушли, а остались только те, которые пользуются дурной славой. Ни для кого не секрет, что императрица помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры ездят к ней с докладом и что по ее желанию неугодные быстро летят со своих мест и заменяются людьми совершенно неподготовленными… Ее считают сторонницей Германии, которую она охраняет…

– Дайте факты, – сказал государь, – нет фактов, подтверждающих Ваши слова.

– Фактов нет, но все направление политики, которой, так или иначе, руководит Ее Величество, ведет к тому, что в народных умах складывается такое убеждение… Не заставляйте, Ваше Величество, чтобы народ выбирал между Вами и благом родины…

Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:

– Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..

Минута была очень трудная. Преодолев себя, я ответил:

– Да, Ваше Величество, двадцать два года вы стояли на неправильном пути»[1563]1563
  Родзянко М.В. Крушение империи. С. 206–207.


[Закрыть]. Интересно, была ли возможна подобная сцена в любой другой стране, и даже не с участием императора, а любого главы государства?! Терпению Николая II поистине не было предела. Он еще «ласково» распростился с Родзянко, который тут же поспешил поведать коллегам о своем очередном подвиге, о том, как он мужественно «сказал царю всю правду».

И так чуть ли не каждый день – московский предводитель дворянства Самарин (тот хоть честно предупредил о готовящемся перевороте), иркутский генерал-губернатор Пильц… Даже зубной врач царя Кострицкий, и тот не удержался и поведал своему пациенту о всеобщей тревоге, слухах о заговорах, а также поинтересовался, почему не создается ответственное министерство. «Сейчас это неблагоприятно отразится на фронте, – отвечал Николай. – А вот через три-четыре месяца, когда мы победим, когда окончится война, это будет возможно. Тогда народ примет реформу с благодарностью. Сейчас же все должно делаться только для фронта»[1564]1564
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 459.


[Закрыть].

За две недели до революции предупреждал о ней даже начальник дворцовой канцелярии Мосолов:

«– Как! И Вы, Мосолов, тоже говорите мне об угрозе, нависшей над моей династией? Меня часто пугают этой угрозой. Но ведь Вы везде ездите со мной и видите, как меня встречают войска и простой народ! Неужели и Вы поддались всеобщей панике?

– Простите, что осмеливаюсь говорить Вам это, но я видел народ и тогда, когда Вас нет рядом.

Царь сдержался и продолжил, улыбаясь:

– Я не обольщаюсь по поводу настроений в государстве, совсем не обольщаюсь. Но пойдемте же обедать, императрица нас ждет»[1565]1565
  Мосолов А.А. При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916. М., 2006. С. 136–137.


[Закрыть].

22 января великий князь Андрей Владимирович, вырвавшись из Петрограда («такая клоака, что тошно прямо стало за последнее время») в Кисловодск, записал в своем дневнике: «Так все заврались, изолгались, что мочи нет. Кажется, что больше нет честных людей, и все назло гадят друг другу, а главное – России. В Думе лгут, министры лгут, газеты и подавно, – одним словом, все лжет без удержи и совести. И в этой вакханалии лжи жить слишком тяжело и обидно за родину. Лучше ей от этого, конечно, не будет. Но где Ники разобраться в этой лжи, прямо не понимаю. Трудно ему, должно быть, в эти времена»[1566]1566
  Великий князь Андрей Владимирович. Дневники // Гибель монархии. Великий князь Николай Михайлович. М.В. Родзянко. Великий князь Андрей Владимирович. А.Д. Протопопов. М., 2000. С. 331.


[Закрыть]. Царю действительно было очень нелегко. 19 января у него побывал бывший премьер Коковцов. «За целый год, что я не видел его, он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось и было испещрено мелкими морщинами. Глаза, обычно такие бархатные, темно-коричневого оттенка, совершенно выцвели и как-то беспомощно передвигались с предмета на предмет, вместо обычного пристального направления на того, с кем Государь разговаривал…

– Ваше Величество, что с Вами?..

– Я совсем здоров и бодр… Вы просто давно не видели меня, да я, может быть, неважно спал эту ночь. Вот пройдусь по парку и снова приду в лучший вид»[1567]1567
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903–1919. Кн. 2. М., 1992. С. 338.


[Закрыть].

Николаю II необходимо было быть в форме. В Петрограде в середине января проходила Конференция союзных держав, требовавшая его личного участия.