Текст книги "Восход памяти"

При этих словах Тимур Сардокович возвел очи к небу и, подняв указательный палец, добавил:

– Это билет в новую жизнь, пропуск на вершину мира!

– Очевидно, вам этот волшебный пропуск уже пообещали? Интересно, кто же такие пропуска выдает? – произнесла Марианна с иронической усмешкой.

– Напрасно вы ерничаете, ох, напрасно! Не буду скрывать свой интерес. – Тимур Сардокович заерзал на стуле. – Между нами все должно быть прозрачно. Тогда, стоя у зеркала, точно громом пораженный, я понимал, сколь ничтожна цена моих университетских знаний и многолетнего опыта. Нищий шизофреник нивелировал всю концепцию мироощущения, догм, порвал в клочья мои представления о незыблемости материи, пропустив мой взгляд через призму доступного его невероятной способности ви́дению. У меня будто пелена упала с глаз. Действительность с ее устоями и превосходством материи, как и научные подтверждения оного, единомоментно канули в черную дыру. И я узрел скрытое, и скрытое пленило меня. Я ощутил страдания этих странных фиолетовых существ, их неуемную жажду, а еще я почувствовал в них невероятную силу. Волна энергии, что исходит от них, ей-богу, неукротима, человеку перед ней не устоять.

Тимур Сардокович вновь промокнул платком вспотевший лоб и произнес с придыханием:

– Вам невдомек, а они уже здесь…

– Кто? И где это здесь? – Марианна с трудом улавливала суть.

– Бесы. Кто-то уже давно едет в маршрутке, а те, кто так и не добрался до остановки, селятся в Вихре. И как знать, сколько всем нам осталось. Сначала одна колода, за ней – другая, и так до тех пор, пока все они не станут нами…

– А вам что за дело до всего этого? – спросила Марианна, не понимая решительно ничего.

– Пропуск! Я же говорю – пропуск! Выигрышный лотерейный билет. Когда Вихрь доберется до нас, я буду спасен, мое тело не станет вместилищем потусторонних сущностей, моя душа не пойдет на корм бесам, я останусь собой в грядущем мире, который планомерно катится под откос. Хаос неизбежен. Снимите розовые очки – и вы разглядите сами без каких бы то ни было магических ухищрений, что происходит вокруг: мы сами спеленали свои души толстым слоем материи, которую возвели в культ, украсили блестящими стразами и теперь продаем направо и налево ее – упаковку, успевшую ороговеть. Мы и забыли, что под ней, под упаковкой, вообще что-то присутствует. Да и как не забыть, если тебе с утра до ночи вдалбливают один и тот же аффирматив – возлюби упаковку, как самого себя, хотя, если вдуматься, утверждение донельзя абсурдно. Ведь мы сами по сути и есть одна пустая упаковка – кто в стразах, а кто попроще – с обыкновенным бантиком. И неужели вы думаете, этим пустым картонкам под силу остановить Вихрь? Под откос! Определенно под откос! Успеть остаться собой – вот о чем я думаю и вам советую!

Тут взгляд доктора метнулся к газетной вырезке со статьей о серийном убийце. Марианна также обернулась к стене:

– Он! Это он предложил мне заветный пропуск! Мой билет в спасительное будущее, подальше от Вихря.

– Кто? Убийца? Маньяк? – недоумевала девушка, окончательно сбитая с толку.

– Раскройте глаза, милочка, никого не узнаете? Правда, когда-то этот человек был почти так же мил, как и вы. До поры, пока его не заместили и в него не вселился бес…

«"Заместили", „замещение“ – еще одно слово из бабкиного лексикона», – мелькнуло у Марианны в голове.

– Понимаю, его не узнать в этой белой рубашке…

Тут до Марианны начало доходить… Признаться, она никогда не отличалась хорошей памятью на лица. Но теперь, когда он сказал про белую одежду… Она мгновенно мысленно переодела убийцу, который затравленно взирал на нее с приколотого на стену клочка газетной бумаги. Эта морда кирпичом, этот презрительный упрямый взгляд, – со стены на нее с неуемной злобой пялился охранник-ворона. «Только этого не хватало…» – подумала Марианна, и внутри у нее все оборвалось. Он убивал женщин, жестоко и изощренно пытал, а потом убивал. Не пощадит он и ее.

– Узнали, вижу, узнали, раз так притихли. Он позаботится и о вас, уверяю.

– Этого я и боюсь, – неосознанно вырвалось у Марианны.

Однако доктор воспринял ее слова как неудачную шутку:

– Опять иронизируете, а зря. Со мной-то еще можно, а вот с ним – не советую.

– А как вы нашли его? Или он вас?

– Бросьте, милочка! Как бы он смог меня найти, сидя под замком? Я… все я!.. – сказал Тимур Сардокович, гордо подняв голову. – После того как Илюша явил мне ту сторону, до глубины впечатлившее меня инфернальное действо оставило не менее поразительный побочный эффект. Я вдруг стал замечать, что время от времени в общественных местах, прогуливаясь по парку, делая закупки в торговом центре или разглядывая людей за окнами машин в автомобильных пробках, вижу свет – слабое, но вполне различимое фиолетовое свечение, как исходит оно от некоторых людей. Стоило мне столкнуться с кем-то из них лицом к лицу, как фиолетовые кристаллы деформировались в густое чернильное облако, которое протягивало тонкие щупальца к моей шее, затягиваясь в петлю, – тогда я понимал, что передо мной существо, успевшее прыгнуть в маршрутку, походя выкинув из нее чью-то невезучую душу в опустошительный Элизиум. Те из них, кто ведал о моем знании, тут же проявляли себя – они помнили все, их разбудил Вихрь; другие, не подозревавшие о моем знании, еще спали. И я сам стал искать с ними встречи, чтобы разбудить, зная, какая сила стоит за ними. Илюша говорил, что они не связаны ни моралью, ни догмами, для них есть только бег – убегая, они ныряют в Вихрь. Все, что они делают на земле, подчинено единственной цели – бежать. И они, как табун диких лошадей, мчащий по прериям, камня на камне не оставят в этом своем оголтелом беге – ни камня, ни человечка. Потому я решил, что с такими лучше договориться, так сказать, на берегу. Так по фиолетовому сиянию я и нашел нашего симпатичного друга, – осклабился доктор, которому явно доставляло удовольствие терзать чувства нежной девушки.

– А где он, этот Вихрь? И как он может добраться до нас? – спросила Марианна, желая сменить тему, и, как оказалось, попала в точку.

Лицо Тимура Сардоковича разом просветлело.

– А вот об этом вы у него и спросите, у Илюши нашего. Те, кто в Вихре, остались без связи с Элизиумом. Вихрь и Элизиум должны пересечься, чтобы завершилось замещение, чтобы собралась полная колода, чтобы замкнулся круг.

– Значит, где Элизиум, вы знаете?

– Знаю. У него имеется материальное воплощение в нашем мире. Но вам это знать ни к чему. Пусть Илюша расскажет вам, где Вихрь, и вы получите билет в будущее и на волю.

Тяжелым грузом на уставшее сердце легло понимание собственной роли в мудреном замысле безумного доктора, а вдобавок – омерзительный осадок сопричастности к самому процессу замещения вызывал тошноту. А ведь она к тому моменту уже причастна – с той лишь разницей, что душу бедного мальчика с ужасным именем АК-47 заместила не бесовская, а ее, Марианны, человеческая душа. «Зачем только я позволила себя уговорить… зачем?» – мысленно стенала Марианна, и от стона того дурнота лишь усугублялась. И еще до боли тошнотворный облик доктора вдруг померк, став расплывчатой серой кляксой на искаженном зеркале окружающего мира, а после и клякса померкла. На последних секундах до проваливающегося в пропасть сознания, точно эхом, долетели слова: «Не противьтесь, так нужно, это всего лишь сон», а вдогонку черная ворона, мерзко каркнув, безжалостно и честно бросила в лицо: «Тебе не выбраться отсюда ни-ко-гда!»

Глава 11. Вместе осилим путь

Ночь царапала желтым пальцем на стекле водяные блики в рассеянном свете уличных фонарей. Дождевые капли нитями тонких струй скользили вниз. Убаюкивающая мелодия ниспадающих водяных струй напоминала о промозглой сырости за окном, легко и незаметно подталкивая в объятия сна с тем, чтобы под темной вуалью ночи спрятать неприглядную тоску дождливой осени.

Но сон не шел к Константину той ночью. Рой беспокойных мыслей копошился в его голове. Вот уже несколько дней Марианна как в воду канула. Ее телефон находился вне зоны доступа. Константин предпринял попытку застать ее дома, но безрезультатно – звонки в дверь остались без ответа.

А ведь она неспроста заинтересовала его. Дело было не только в провалах памяти, что привлекли внимание в их первую встречу. Когда приглашенные дружной вереницей потянулись в зал, он средь общей суеты разглядел инвалидную коляску, а позже – привлекательную блондинку со стильной стрижкой, она неуверенно протискивалась в объезд ступенек. Коляска, продвигаясь в полумраке между темных рядов, споткнулась о железный угол раскорячившегося в проходе стула. Девушке пришлось подать назад. Она, совершая вынужденный маневр, натолкнулась на высокого мужчину со стаканом кофе в руке. Пластиковый стаканчик при столкновении выпал у него из рук, а сам мужчина заорал благим матом. Девушка застыла – ни жива ни мертва. Взгляд ее был прикован к выроненному мужчиной серому стаканчику с жирной красной полосой, валявшемуся между рядов. Константин решил вмешаться: подошел к месту неприятного инцидента и укорил мужчину за недостойное поведение. Тем временем девушка вроде бы пришла в себя. Константин тут же ей представился, и они вместе проследовали в глубь зала, заняв соседние места. Но дальше его новая знакомая преподнесла сюрприз – да еще какой! Сюрприз как раз по его части. Несмотря на то что они только что познакомились, представившись дуг другу, она ни с того ни с сего снова спросила его имя и вообще вела себя так, как будто впервые заметила его во время выступления лектора Иллариона. Их первой знакомство вместе с неприятным инцидентом с пролитым кофе и дурно воспитанным мужчиной будто стерлось из ее памяти.

Но интерес Константина к Марианне был связан не только с этой странностью, он подогревался и другим – что-то однозначно связывало Марианну с Вихрем. Яркими маяками в ее истории всплывали знаки, образы, ассоциирующиеся с Вихрем и даже прямо символизирующие его. И Константин со страстью пытливого ученого принялся за исследование этой девушки. Но изучение в ее случае следовало проводить аккуратно, окольным путем, дабы не затронуть ее психику, которая, по всему видно, успела испытать не один удар.

А как же насчет простой человеческой симпатии, спросите вы. Той, на которую втайне для себя самой все же надеялась Марианна? Все дело в том, что Константин был человеком увлеченным, подверженным страсти, но и увлечение, и страсть имели одно направление. Он отдавался интересу целиком, но никогда – двум объектам одновременно. Его энтузиазм охватывал лишь одно стремление, и в тот период времени таким стремлением стало разобраться с Вихрем и устранить помеху в работе многострадального АЛИКа. Привлекательность Марианны не укрылась от его внимания, но внимание это не могло переключиться на нее в той степени, которую она заслуживала, до тех пор, пока в его одноплановом разуме сидит заноза – Вихрь, камень преткновения. Остановимся на том, что пока, если мыслить в плоскости восприятия самого Константина, его энергетические волновые вибрации не достигали Марианны. Но с каждым обнаруженным доказательством взаимосвязи девушки с Вихрем вибрации стремились к расстоянию опасной близости, грозящей зарождением нового всепоглощающего увлечения.

Сведения, почерпнутые Константином из истории болезни девушки, вызвали очередные вопросы, которые не терпелось прояснить. Потому он и думал всю ночь, не смыкая глаз, сопоставляя ее внезапное исчезновение с выявленными особенностями ее психики и всего, что знал о ней. И пазл не сходился, несостыковки находились на каждом углу. Допустим, она по каким-то причинам сменила номер, дверь она может не открывать, да и дома ее могло попросту не быть. Но, просматривая ее коммерческий аккаунт в социальной сети, Константин обнаружил ссылку на тот же номер, по которому абонент оставался по-прежнему недоступен. В то же время аккаунт регулярно обновлялся сообщениями нейтрального, неинформативного характера, как правило, дублирующими старые посты с незначительными изменениями содержания. И это было по меньшей мере странно, а скорее тревожило и настораживало.

«Я должен тебя найти, я непременно тебя найду», – Константин, словно мантру, твердил эти слова, приводя себя в порядок после бессонной ночи, решив наконец перейти от размышлений к действиям. Полицию он отмел сразу как априори неэффективный инструмент. Больницы и морги он тоже прошерстил по своим каналам – результат нулевой.

Константин систематизировал в уме все, что ему на тот момент было известно о своей свежеиспеченной приятельнице – информации накопилось немало. Для начала следовало проверить наиболее вероятную и наименее предпочтительную из версий и осмотреть ее квартиру. Константину не хотелось верить, ведь если ей дома стало плохо и помочь некому, то ему почти со стопроцентной вероятностью предстояло обнаружить труп. Так или иначе, ничего другого не оставалось, как пойти и удостовериться на месте. Для этих целей пришлось «коррумпировать» местного участкового. Тот, как водится, повозмущался для приличия, но, когда Константин предложил удвоить цену, недолго думая, согласился. Без лишнего шума и какого-либо бумагомарательства вызвали мастера и вскрыли дверь. Константин с опаской перешагнул порог. Участковый, не церемонясь, вошел следом.

– Пусто, – сказал он, быстрым взглядом пробежавшись по небольшой площади.

Константин облегченно выдохнул – трупа в квартире не оказалось. Теперь можно было осмотреться повнимательнее. В коридоре по углам скопилась пыль. Кровать в комнате аккуратно накрыта покрывалом. На подоконнике в ряд выставлены цветы в керамических горшочках. Константин потрогал землю – сухая, как и предполагалось. Рядом стояла маленькая лейка, и он, не размышляя, вылил ее содержимое в высохший грунт.

Задумался… Сомнений больше не оставалось – с Марианной что-то стряслось. Приходилось быстрее шевелить извилинами. Что еще он знал о ней? Раз работа отпадала, оставался довольно узкий круг знакомых, с кем она последнее время имела дело. Проще всего информацию получить от ее психотерапевта Эдуарда Александровича. Безусловно, язык ему связывает врачебная тайна, но Константин представился как его коллега, кем по сути и являлся, выразил обеспокоенность исчезновением приятельницы, и психотерапевт с готовностью, приняв во внимание серьезность ситуации, требующей принятия безотлагательных мер, сообщил коллеге, что Марианна не явилась на еженедельный прием, никак его не известив, что совсем на нее не похоже. В свете сложившихся обстоятельств он также поведал молодому коллеге о том, как организовал ее визит в психиатрическую лечебницу к некоему Илье Вадимовичу Седых с рекомендацией напрямую заведующему отделением смешанных состояний Мансурову Тимуру Сардоковичу. О посещении психлечебницы Константин знал лично от Марианны, сообщение психотерапевта не стало для него новостью – разве могло ему прийти в голову, что Марианна решит наведаться в клинику еще раз? Тем не менее он прилежно внес все имена и фамилии в блокнот.

Константин, распрощавшись с коллегой, понял, что в своих поисках зашел в тупик. Правда, не окончательно. Оставалось последнее средство, но на него требовалось время. Он, работая над уникальным проектом, успел завязать много полезных знакомств, в том числе и среди служащих силовых ведомств. Благодаря связям, не совсем быстро и совсем не безвозмездно ему вдалось получить распечатку телефонных звонков по номеру Марианны за последний месяц вместе с именами зарегистрированных абонентов. И тут его точно молнией ударило – вот она! Долгожданная зацепка. Константин мысленно поблагодарил себя за дотошность, которая никогда не бывает лишней для исследователя, впрочем, как и для сыщика, роль которого он в данном случае на себя примерял. Среди списка номеров звонивших девушке абонентов проскочило одно знакомое. Константин тут же сверился с блокнотом – так и есть: Мансуров Тимур Сардокович.

– Зачем ты ей звонил? – произнес молодой человек в безмолвной пустоте комнаты, нервно теребя душку очков. – Зачем? Это что-то да значит. Вот только что?

* * *

Марианна с усилием пыталась разомкнуть слипшиеся ресницы. Но даже сквозь сомкнутые веки глаза прожигал нестерпимый свет горячих ламп. Тупая головная боль, что давала о себе знать с вечера, не отпускала и по утрам. Губы пересохли, склеились – рот не разомкнуть. Так наступало новое утро очередного мучительного дня. С тех пор как под влиянием снотворного с отложенным действием Марианна в кабинете безумного доктора потеряла сознание, а наутро очнулась в отсеке № 29, где пробудившийся раньше Илья сидел на коленях, качаясь взад-вперед в безучастном созерцании унылой стены, каждый новый день повторял предыдущий. Мучительная жажда, унизительный поход в уборную в сопровождении жуткого черного санитара – маньяка в прошлом, а вероятнее всего, и в настоящем; возвращение в опостылевший отсек с убийственными лампами на потолке, бесплодные попытки сочинить хоть какую-то рифму, чтобы подобрать ключ к несговорчивому медиуму, и вместе с тем тягостные раздумья, стоит ли вообще этот ключ подбирать.

Еще со времени беседы с Тимуром Сардоковичем где-то в подкорке ее точил червь сомнения: нет никакого договора, с пленными не договариваются, от пленных избавляются, когда в них перестают нуждаться. Никакого билета в светлое (более похожее на темное) будущее у доктора для нее нет. Охранник-ворона выдает пропуск на одно лицо, и уж точно не на нее. Тогда к чему торопить события? К чему спешить разговорить медиума, когда для нее все предрешено? Но коротать дни в этом узилище было невыносимо страшно, мерзко, унизительно. Потому толика надежды на милосердие Тимура Сардоковича, врача, когда-то кому-то клявшегося не навредить, надежда на его человеческие качества заставляла Марианну все же пытаться вытянуть из Ильи Вадимовича столь интересующую доктора информацию. Она сочиняла нелепые детские рифмы (большее, как назло, не приходило в голову), которые не производили на пациента отсека ожидаемого действия. Единственное, чего она смогла от него добиться, это пара косых взглядов в свою сторону. Под конец он и вовсе отворачивался, укладываясь на свой неуютный коврик, в такие минуты Марианна видела лишь занятную татуировку на затылке Ильи – символы четырех стихий – жезл, меч, пентакль и кубок, поверх которых изображался юноша с поднятой правой рукой, а внизу – римская цифра «I» и подпись «МАГ»[7]7
  «Маг» – первый старший аркан Таро.


[Закрыть]. Маг, медиум – не все ли равно…

К вечеру начинала болеть голова. Появлялся Тимур Сардокович, строил недовольную мину, укоряя ее за плохое старание, протягивал стакан воды со снотворным, разумеется, и уходил. Вскоре Марианна засыпала глубоким сном без сновидений. А на следующее утро все сызнова повторялось.

Явился санитар-ворона и с гаденькой ухмылкой на квадратном лице протянул утренний стакан воды.

– Мне отсюда не выйти? Ведь так? – спросила Марианна, рассчитывая неизвестно на что, после чего спешно сделала несколько больших глотков.

Жуткий сторож только скривил рот и громко втянул ноздрями воздух. Не соизволив ответить, он выдернул из рук Марианны стакан и повернулся к Илье, который вдруг издал скрипучий протяжный стон, корчась в полудреме на прибитой к полу кушетке. Санитар нагнулся, чтобы растормошить спящего, оказавшись к пленнице спиной. Марианна увидела, как задралась его форменная куртка, за поясом торчала черная рукоять пистолета.

– Эй, с тобой все в порядке? – спросил он у Ильи.

Тот промычал что-то нечленораздельное и еще дальше забился в угол. Санитар, решив, что пациент в норме, шагнул к двери и лишь на мгновение обернулся – глаза его сочились черной злобой.

И тогда понимание уготованного ей в этих стенах смертельным ужасом поразило все ее существо – не стоит искать милосердия во тьме, с бесами не играют в игры. Наступивший день должен стать другим – поворотным, ей под силу сломать выстроенный для нее алгоритм подневольной рутины. Идти на поводу – не вариант. С этого момента она перестанет задавать вопросы о Вихре, она предложит Илье другое, и, кто знает, возможно, здравый смысл окажется ключом, что отворит дверь в наглухо заколоченный страхом разум медиума.

Марианна, дождавшись его окончательного пробуждения, подкатила коляску, остановившись напротив.

– Илья Вадимович, послушайте, я больше не собираюсь терзать вас вопросами. Те, кто вас здесь держат… Я на них не работаю. Они удерживают меня здесь так же, как и вас, насильно. Они обещали меня выпустить, если я узнаю у вас, где Вихрь. По этой причине вот уже который день я мучаю вас своими неудачными рифмами.

Медиум молчал, глядя вглубь себя затуманенным взором. Но Марианна не сдавалась:

– Вы не отвечали мне. И верно. Все равно ни вас, ни меня не выпустят отсюда. Они – точно нет. Но мы с вами должны попытаться. Слышите вы меня или нет? Скажите хоть что-нибудь в конце концов! – прокричала разозленная Марианна, резкими толчками тормоша Илью за плечи.

На миг ей показалось, что глаза медиума чуть просветлели, на долю секунды он поднял их и отвел чуть в сторону, после чего вернулась его прежняя отстраненность. Марианна была внимательна и заметила точку, куда стрельнул его взгляд – в той стороне под потолком на них устремлен глазок камеры. «Дура я, дура! – подумала Марианна и тут же воодушевилась: – А Илюша-то не дурак, понимает…» Четверостишие само сорвалось с губ, полетело – не остановить:

 
Ворон – чернее ночи,
Сталь за его спиной.
Может, и ты захочешь
О нем поболтать со мной.
 

Глаза медиума зажглись пониманием, а Марианна продолжала:

 
Задену я птицу словом,
И клюнет она меня.
На стали вороньей цепко
Сомкнется твоя рука.
 

Впервые за все время их совместного заключения в отсеке № 29 он посмотрел ей в лицо, не сквозь нее, а прямо, не увиливая.

Илья, разомкнув уста, сперва глотнул воздуха, как будто впервые в жизни дышал, и продекламировал нараспев:

 
Где-то там гуляет Вихрь,
Он не друг тебе – уходи!
Там, где ворон кружит над землей,
Не хлеба он ищет – беги!
В том краю мольбы не слышны
Никогда – забудь!
Боли полные очи твои – знай:
Мы вместе осилим путь!
 

Марианна едва могла унять биение сердца – если только она не ошиблась, слова поэта означали «да». Червячок сомнения появился тут как тут, неприятным холодком сводя желудок: согласие товарища по несчастью, да к тому же того, кто явно не в себе, скорее приблизит провал, обречет ее на еще более мучительное и унизительное существование, нежели принесет успех. Но червяка, успевшего кое-как выползти из тени сознания, хлесткий удар мысли стер в порошок без малейшего шанса на жалость. В сердце Марианны не осталось для нее места – так действовал древнейший из инстинктов. Когда спасаешься от жалости, то спасаешься и от страха, что питается ею. В безжалостном сердце не остается бестолковых разрушительных мыслей и в принципе никаким мыслям там нет места – очищенный от ненужного мусора разум целиком наполняет, подменяя собою все, решимость, безотчетная, дикая, неуемная решимость, что побуждает к действию, не раздумывая, немедля и без оглядки. Марианна, намаявшись в уничтожительном бездействии, любое безрассудство, какое угодно – хоть в огонь, в воду, в пропасть с головой, неважно куда, но движение, – предпочла статистике, которая разъедала изнутри.

Нетерпение и беспокойство, идущие рука об руку с решимостью, мешали разгрести ворох мыслей – различные варианты развития событий. Марианна до боли в глазах гипнотизировала ворота отсека. Живот сводило в узел. Минуты превращались в часы, и их беспрестанный отсчет действовал на нервы. «Еще немного, и он зайдет», – повторяла Марианна в уме, время от времени поглядывая на своего не вполне стабильного сообщника. Илья сидел на жестком коврике, закатив глаза, и не переставая раскачивался в такт биту, звучащему неведомо откуда лишь для него одного. Стеклянными, не желавшими видеть глазами она смотрела на эту картину, и вытесненный на глухие задворки голос разума попискивал еле слышно в голове, твердя, какой недальновидной дурой надо быть, чтобы в ее отчаянном положении сделать ставку на шизофреника. Но парадокс как раз и заключался в том, что отчаянность положения и вынуждала ставить на мутную карту, тогда как других попросту не было. И не имелось альтернатив. Никакой голос разума не мог поколебать переполнявшую девушку решимость. И секунды таяли медленно, тягуче, крадучись, одна сменялась другой – такой же неизменной.

Послышался скрежет дверного замка… Послышался? Или в самом деле кто-то открывает засов? Казалось, все тело девушки обратилось в слух. Чтобы унять дрожь в пальцах, ее руки что есть мочи вцепились в подлокотники инвалидной коляски. Так и есть – черной тучей предстал перед Марианной цербер безумного доктора, охранник-ворона, а позади него оставались распахнутые ворота, манившие пленницу, нещадно раздаривая посулы свободы, вероятнее всего напрасные. В руке охранник держал поднос с бутербродами. На его лице запечатлелась прегнуснейшая улыбка. Только он собирался поставить поднос на низенький столик и по обыкновению молча ретироваться, как пленница вдруг заговорила.

– Скажи, ты помнишь, кто ты есть на самом деле? – спросила она, напряженным усилием воли выдавливая каждый звук. – Помнишь, откуда ты взялся? Тимур Сардокович говорит, ты вышел из Вихря?

Санитар и бровью не повел, лишь поднос в его руках слегка накренился.

– От чего вы бежите? Что позабыли в нашей маршрутке?

Голос срывался, а истукан продолжал безмолвно стоять, вперившись черным взором в лицо пленницы.

– Знаешь, что я о вас думаю? – Высокие ноты плохо скрывали дрожь. Комок подступил к горлу. – То, чего вы боитесь, рано или поздно нагонит вас – тебя и подобных тебе!

Поднос в руках санитара накренился сильнее. Марианна заметила, как дернулся его кадык – санитар судорожно сглотнул.

– Тебе не спрятаться, как ни маскируйся! – продолжала девушка, наконец нащупав слабую струну. – Зловоние, смрад так и тянутся за тобой! Оглянись – и ты увидишь шлейф несусветной мерзости!

Истукан повел тяжелой шеей, заглянув через плечо, будто принимая слова девушки буквально, ожидая увидеть позади нечто отвратное. Затем он громко кашлянул и, поправив поднос, потянулся вниз поставить его на столик справа от Марианны.

Того, что произойдет дальше, цербер никак не ожидал. Тем неподдельнее стало его удивление, когда колбасные обрезки вместе с хлебными крошками в одночасье облепили его каменное лицо. Порывистым ударом выбивая поднос из рук санитара, Марианна с жаром выкрикнула:

– Я видела твое истинное обличье на той картине! Ты – мерзкий таракан! Тараканом и останешься! Тараканом и помрешь!

«Пора!» – молча взмолилась Марианна, все это время не выпуская из виду Илью, который долго присматривался к разыгравшейся на его глазах сцене, сохраняя нейтралитет, но под конец, вероятно что-то вспомнив, плавно заступил за исполинскую спину цербера, замерев и ожидая. А цербер и думать забыл о пациента 29-го отсека. Его внимание целиком поглотила дерзкая девка, которая цинично прошлась по больной мозоли средь загрубевших корней его памяти, единственной мозоли, еще сохранившей способность причинять боль.

«Пора!» – молила девушка своего помощника, передавая ему ментальное послание к действию.

Однако напичканный лекарствами Илюша не отличался быстротой реакции, в отличие от не на шутку разозлившегося цербера. Массивная шероховатая лапища сомкнулась на шее девушки – ни сглотнуть, ни вдохнуть. Ночь застлала глаза, грозя превратиться в вечность. Шорох, звон перемешались в ушах с разъяренной бранью санитара. Злость, боль, обида покидали Марианну, или Марианна ускользала от них в бесконечное ничто. Но, видно, время еще не пришло. Потускневший было мир вдруг явился вновь, ослепляя желтым светом потолочной лампы, оглушая яростным гортанным воплем санитара, наполняя грудь спертым воздухом 29-го отсека. Окрыляющая радость возвращения сменила горечь разочарования, как только Марианна поняла, что происходит.

Илья Вадимович, как и ожидалось, ошибся – простительно, учитывая его состояние, но малоутешительно. Вместо того чтобы вытащить из-за спины громилы пистолет, он схватил его резиновую дубинку, нанеся удар по охраннику, который пришелся по его подколенной ямке. Колени санитара подогнулись, и он оторвался от Марианны. Но что значит удар хилого медиума, пусть и резиновой дубинкой, для такой глыбы? Осиный укус – не более. Санитар обернулся к пациенту с гортанным ревом – этот момент и запечатлело пробудившееся сознание Марианны. «Плохо дело, плохо, – оценила ситуацию Марианна, – но не так чтобы очень». Единственный шанс, упустить который было бы роковой оплошностью, сам собой вырисовывался перед глазами, сверкая металлическим блеском из-за пояса санитара. Не теряя времени на раздумья, девушка с силой рванула обод колеса, подъехав вплотную к черному душегубу, пока тот, по всей видимости, решал, по какому месту несчастного медиума, съежившегося в углу от страха, следует нанести удар, чтобы он, однако, не стал смертельным. За долю секунды Марианна выхватила из-за пояса здоровяка девятимиллиметровый ПМ и, отъехав назад, повернула флажок предохранителя, отвела затвор, держа оружие наготове. Громила обернулся, встряхнул голову, не веря собственным глазам. Но вопреки ожиданиям Марианны, он не дрогнул, а двинулся прямиком на нее.

– Дай сюда! Поиграли, и хватит. – Выверенным движением без тени замешательства он потянулся к пистолету, как будто собирался забрать опасную игрушку у неразумного дитя.

Марианне еще не доводилось стрелять в человека – во всяком случае, санитар воспринимался таковым, хоть и с тараканьей душой, – более того, ей никогда не приходилось наводить на человека пистолет. Безудержная решимость диктовала действие. За считаные секунды она была обязана… обязана себе самой предпринять что-то. Марианна, имея непреклонное намерение выстрелить, держала охранника на прицеле. Руки ходили ходуном, но цель близка, промахнуться невозможно. Оставалось спустить курок, а пальцы словно онемели. Она твердо намеревалась стрелять и в то же время не могла переступить внутренний барьер – выстрелить в человека.

Гримаса отчаяния исказила ее лицо, когда она с истошным, каким-то утробным воплем направила пистолет вверх. Охранник тут же расслабился, будучи в полной уверенности, что девушка образумилась и возвращает ему пистолет, убиваясь от горького сожаления. Но рука девушки проскользнула мимо, выше, еще выше, нацелившись в потолок. Сработал спусковой механизм, грянул выстрел, за ним – другой, и под потолочным сводом ненавистные лампы ядовито-желтого свечения разлетелись вдребезги. Охранник, следуя направлению выстрела, в наступившей тьме задрал голову и тотчас зашелся в диком крике – рассыпавшиеся градом осколки светильников и ламп накаливания острой болью впились ему в глаза. Боль жгла, резала, ослепляла. Кровило израненное лицо.