Текст книги "Холодная зона"

Нет, Ли не так уж переживала. Она и сама за год многое передумала и не была уверена, хочет ли продолжать эти отношения. И все равно, особенно из-за этой раны, она была слабой, и по ночам то и дело лезли мысли – какая она, эта Халима? Уж точно не спящая красавица. Бойкая, наверное, кокетливая, в сексе все умеет. Потом вспоминались теплые крупные руки Валеры, его проникновенный голос, и нестерпимо ныло сердце.

А еще через полгода пришло новое письмо, на этот раз от командира части. Валера служил в спокойном месте, где в общем-то ничего не случалось. Не лезли через границу диверсанты, не прилетали случайные снаряды.

А тут в соседнем кишлаке началось восстание – вернулся кто-то из прежних собственников, собрал банду, вооружил…

Восстание быстро подавили. А Валера погиб от осколков – машину, в которой он ехал, обстреляли из гранатомета. Всего один погибший и трое раненых. Мелочь на войне. Надо радоваться, что такие небольшие потери.

– Он убит, Бинх, – сказала Ли, – это дикость. В тихом, спокойном месте, далеко от границы. Убит – там у них был какой-то мятеж. Ты знаешь, это так дико! На самом деле отношений между нами уже не было, мы разошлись еще раньше. Мы с ним очень разные люди, Бинх. Но я никак не могла понять – что за бред? Я тут каждый месяц за речку хожу, мне в принципе погибнуть – раз плюнуть. А он… он ведь вовсе не хотел на войну. Он хотел быть ученым, биологом. И он бы стал, он умный. Выяснял бы на атомарном уровне, как биомолекулы работают. Может, открыл бы средство, как стать бессмертными. Или ускорил бы работу мозга так, что мы все стали бы сверхлюдьми. Он хотел просто жить. Пел так хорошо, талантливый был. Музыку хорошую писал. Хотел детей, семью… А его из гранатомета.

– Война, мать ее за ногу, – пробормотал Бинх, – это все война.

– Да когда же это кончится? – спросила Ли. – Когда же мир-то на Земле наступит, сколько можно?

Бинх остановился. Взглянул на шпиль Адмиралтейства вдалеке, прищурил без того узкие глаза.

– Да, война – это болезнь человечества, симптом болезни. Она должна пройти. И мы будем над этим работать.

В части, по правде сказать, не хотели отказываться от Ли и настойчиво предлагали остаться на сверхсрочную. Ли подумывала так и сделать, и даже пообещала вернуться, если ее не примут в профшколу КБР. Ведь еще надо тесты пройти. Собеседование, анализ рекомендаций и школьного аттестата. Тесты были особенно сложны – и длились почти неделю – Ли даже не подозревала, что существуют такие методики. Ее подключали к ментоскопу, загоняли в виртуалку и заставляли там в самых головоломных условиях решать математические задачи на пределе знаний школьника – хорошо, что Ли знала математику лучше многих. Ей даже вводили какие-то вещества, а потом тестировали на ментоскопе. Результаты оказались удовлетворительными, и вскоре Ли получила в учебной части новенькое удостоверение курсанта, а на складе – форму, которую в городе, впрочем, носить не рекомендовалось.

Никаких списков курсантов нигде не существовало. Имена и фамилии были под нулевой секретностью – не то что великая тайна, но не афишировались. Каждому присвоили позывной, Ли получила кличку «Ромашка», отчего вначале расстроилась и даже поплакала. Ее соседка по комнате – здесь, в отличие от новенькой школы-коммуны, комнаты были на двоих-троих – носила позывной «Амазонка». Девушки быстро подружились. «Амазонку» на самом деле звали Рита, ей было уже двадцать шесть (Ли вообще оказалась на курсе самой младшей). Рита была черная, высокая, очень жилистая, с глазами-маслинами и ямочками на смуглых щеках. Она готовилась на арабское направление, собственно, у нее уже был боевой и агентурный опыт в Ливии. Ей предстояло отправиться либо в Африку, либо остаться на коммунистическом Ближнем Востоке, например, в Сирии или Палестине, работая в контрразведке.

Ли сразу поставили на западное направление – с ее опытом, польским языком и славянским видом, да еще английским и немецким.

Нагрузки в профшколе КБР оказались очень большими. Теоретическая учеба так же, как и раньше, была индивидуальной, но занимались по расписанию все вместе, сидя перед мониторами, время от времени преподаватели проводили индивидуальные проверки и тесты. Иногда по некоторым предметам шли и общие семинары. Физические нагрузки и спецзанятия – по технике, по стрельбе и так далее – превышали армейские. На отдых времени выделялось мало, да что там – и поспать удавалось не так уж много. По воскресеньям Ли отсыпалась. С Бинхом удавалось встречаться не часто, но все же раз в неделю они выбирались куда-нибудь в город.

– Очень непривычно, – жаловалась Ли, сидя за столиком на закрытой палубе теплохода. Берег Невы проплывал мимо, будто каменная симфония. Взяли билеты, надеясь на хорошую погоду, но небо снова затянуло тучами, и поднялся ветер.

– Даже в армии было не так.

– Тяжело? – спросил Бинх, потягивая лимонад через трубочку.

– Да не в этом дело. Я привыкну. Но в школе мы все решали сами. Даже в армии… до определенной степени. Конечно, каждый выполняет приказы, но хотя бы бытовые вопросы, распределение, планы работ, даже отношения с конкретными командирами – все это можно было решать. А здесь, в ПШ…

– Наша профшкола – не коммуна, – Бинх покачал головой, – это одно из немногих мест, где нет коммуны. Иерархия и подчинение, ничего больше. А знаешь, почему?

– Нет. И не понимаю.

– А ты заметила, что у нас регламентируется все? Что ты ешь, где и сколько спишь Школа претендует на каждую минуту твоего времени. Что читаешь даже.

– Что уж тут читать – кроме учебы, ни на что времени нет!

– Но нам дают интерактивки общие. На втором курсе со временем будет получше, вообще чем дальше – тем легче. Потому что растет внутренняя зрелость и понимание – что нужно, что нет. И все это ндоо для того, чтобы сформировалась личность – не просто профессионала, а суперпрофессионала. Решения же потом принимать придется такие, что их не сравнить с вопросами мелкого быта и отношений с командирами. Тебя это расстраивает?

Ли угрюмо смотрела на мутную поверхность оконного стекла. Первые капли дождя брызнули наискосок.

– Знаешь, Бинх, – сказала она, – с тех пор, как я… в школе еще. Как Ресков пригласил нас в секцию эту… у меня такое ощущение, что я не выбираю и не решаю, как жить, а меня куда-то тащит и тащит. И я даже сопротивляться не могу. Все получается как-то само собой. И ведь это у других совсем не так! Все в общем-то выбрали сами то, что им нравится. Ведь теперь открыты все дороги, абсолютно все! А я…

– Разве ты не хочешь развиваться в этом направлении? – спокойно спросил Бинх. – Работать в КБР?

Она покачала головой.

– Не знаю, чего я хочу! У меня еще не было времени подумать всерьез!

– Хочешь еще кофе? – спросил он. Сбегал и принес из автомата новую чашку. Ли попробовала. Поморщилась, добавила сливок.

– Помнишь, мы разговаривали с тобой. Ты еще маленькая была. И сказала мне – я хочу бороться против ФТА. Это главное зло. Я расказывал тебе о войне, и ты тогда мне это сказала.

– Я прониклась, – грустно улыбнулась Ли, – сложно было тебе не посочувствовать.

– Дождь идет. – Бинх скосил глаза за окно. Берег исчез в тумане, и казалось, что катер плывет в серой пустоте.

– Ничего. Какая разница, где сидеть? Сидели бы в городе в кафе.

Ли повернулась – сбросить чашку в люк посудоприемника, поморщилась. Мышцы болели после тренировки, они теперь болели почти постоянно. Болел синяк, полученный от Амазонки вчера во время спарринга. Действительно – какая разница, где сидеть? Здесь даже лучше, мягко покачивает, пахнет водой и ветром. Главное – можно сидеть, не напрягая мозги, разговаривая о том о сем. Можно даже просто молчать. С Бинхом вообще не обязательно говорить о чем-нибудь.

– На самом деле я тебя понимаю, – сообщил он, – у меня такое же ощущение от жизни. Только меня еще раньше стало вот так тащить. С тринадцати лет, когда наш поселок цзяофани разбили снарядами и меня взяли в часть. С тех самых пор я ничего не выбираю и все время попадаю туда, куда меня несет непреодолимый поток. Может быть, это судьба…

Аудитория в подвале, где изучали предмет под названием «военная психология», была обычным мрачноватым залом с обшарпанными стенами. На стенах висели плакаты с трудноразличимыми надписями и диаграммами. В конце аудитории белела неприметная дверь – в лаборантскую, которую первокурсники прозвали «комнатой 101».

– Современная разведка, – вещала высокая сухая преподавательница с позывным «Гагара», – это соревнование человеческой психики с техникой и фармакологией. Как вы знаете, еще во время войны произошел качественный скачок в приеме и обработке биотоков коры мозга – то есть в ментоскопировании, а сейчас метод совершенствуется с каждым годом. Если десять лет назад мы могли получать лишь неясные картины, требующие профессиональной интерпретации, сейчас ментоскопирование дает визуальную и аудиокартину, доступную для чтения даже ребенку. Целевое растормаживание нейронов психотропами позволяет считывать даже скрытые и бессознательные картины и воспоминания. Что, несомненно, крайне ценно для психиатрической диагностики, но очень вредно для нас. По нашим данным, противник обладает хорошими образцами ментотехники. Ее применяют не только на допросах, что естественно, но и, скажем, при рутинной проверке мигрантов, при медицинских осмотрах, кое-где даже прямо в аэропортах. Ментоскопирование было создано в годы войны, создано в западном блоке и повторено в странах восточного, именно с целью получения точной информации от пленных любого уровня. Достаточно захватить вражеского генерала – и вы знаете о противнике все. Однако эта техника работала недолго, так как были разработаны методы противодействия – и, что интересно, эти методы не требуют никаких приборных или химических средств. Все, что вам нужно, находится у вас вот здесь, – и Гагара постучала длинным жестким пальцем по своему черепу. – Да, Трактор, я вас слушаю.

– Проскакивала информация, – поднялся один из старших курсантов, – что где-то в ФТА разрабатываются психотропы, способные начисто подавлять волю, что-то есть об этом?

Гагара пожала плечами.

– Локализация волевых процессов известна, это лобная доля. Разрушить эти процессы несложно, беда лишь в том, что одновременно разрушается логическое мышление, речь и личность. Собственно, достаточно простой лоботомии. Можно провести лоботомию и химически. Вы правы, была такая инсайдерская информация, закрытая, о том, что какие-то концерны в ФТА разрабатывают целенаправленные психотропы этого плана. И еще другие варианты – например, сильные галлюциногены в сочетании с психотропами, отключающими реальные впечатления. Если все это будет реализовано – представляются буквально апокалиптические, антиутопические картины. Но пока это все фантастика. А мы с вами поговорим о том, как сопротивляться известным ментоскопическим техникам.

На практике сопротивление отрабатывали в «комнате 101». Техник существовало несколько. Как минимум, любой разведчик должен уметь хотя бы проходить элементарные ментоскопические проверки, которым подвергают всех жителей ФТА по разным поводам. К счастью, пока еще не существует методов дистанционного снятия биотоков мозга, то есть требуется наложить на голову хотя бы один электрод.

С электродом на голове Ли лежала на кушетке и упорно повторяла про себя:

«Немного лет тому назад, там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры…»

Амазонка оборачивала ее руку инъекционным браслетом. В голове начинало шуметь, поступающий в кровь препарат бил в сосуды. Ли хотелось смеяться, она забывала слова… кусала губы, чтобы прийти в чувство, и вылавливала из сосущей пустоты обрывки знакомых строк.

…и в час ночной, ужасный час, когда гроза пугала вас, когда, столпясь при алтаре, вы ниц лежали на земле…

Амазонка что-то говорила ей на ухо, Ли не слышала. Голос в ее голове грохотал, она слышала только себя, только Лермонтова, текли слезы, голову страшно пекло – от введенного средства ее бросило в жар.

Скажи мне, что средь этих стен могли бы дать вы мне взамен той дружбы, краткой, но живой, меж бурным сердцем и грозой?

Амазонка меняла капсулы, и жар, возбуждение сменялись слабостью. Ли не могла шевельнуть и пальцем, но вспоминать строки стало намного легче.

И стану думать я, что друг иль брат, склонившись надо мной, отер внимательной рукой с лица кончины хладный пот…

– Достаточно. Как оцениваете пробу? – голос Гагары резал воздух, как стекло.

– Хорошо, – Амазонка смотрела на монитор, – в смысле, очень мало что удалось понять… Правда, вот тут. Это вчера мы смотрели интерактивку.

– Да, вот именно, – кивнула Гагара, – Ромашка, вставайте. У вас было три крупных пробела. Фактически это провал.

Ли села на кушетке, держась руками за горящие виски. Комната плыла перед глазами.

«Наверное, я не способна к этому вообще. Есть же люди, не способные сопротивляться ментоскопированию. Наверное, я…»

– Но, тем не менее, для третьей тренировки это неплохой результат, – милостиво сообщила Гагара. – Не забудьте – к зачету, который будет в конце года, вам придется выдерживать аналогичную проверку стоя и так, чтобы создавалось впечатление, что вы ничего не заметили. Наркотик будет даваться заранее перорально. Как это и принято делать на медосмотрах в ФТА. Меняемся местами. Амазонка, ваша очередь. Ромашка, садимся за прибор.

Преподаватель научного коммунизма был невысокий, крепкий седой мужичок с цепкими внимательными глазами, с позывным «Чапай». Семинар по НК стоял в плане каждую неделю, это помимо обычных теоретических индивидуальных занятий.

– Вы знаете, – Чапай расхаживал по классу, зорко поглядывая то на одного, то на другого курсанта, – что НК как дисциплина преподавался во всех учебных заведениях Первого Союза. Тем не менее уровень знаний марксистской науки после контрреволюционного поражения страны оказался ужасающе низким. Причины? Зевс?

Вихрастый курсант поднялся.

– Ревизионизм партийной верхушки… формализация преподавания? – предположил он.

– Согласен. Садитесь. Общая причина контрреволюционного поражения Первого Союза – как раз в ужасающе низком уровне знаний научного коммунизма. А причина этого низкого уровня в том, что НК тогда преподавали как абстрактный теоретический казус, не имеющий никакого отношения к реальной жизни. Бред сивой кобылы! НК – это самый главный для вас предмет. Без него все остальные не имеют никакого смысла. Причем это самый главный практический предмет. Что является предметом вашего воздействия? С чем вы собираетесь бороться? Электрик!

– С ФТА? – предположил парень.

– Правильно. Вы собираетесь воздействовать на общество ФТА. НК – это наука об обществе и его изменении. Во времена Первого Союза любили громкие фразы вроде «единственно верное учение». Чушь. Это никакое не учение. Они бы еще религией назвали. Единственно истинной. Это научная теория с очень высокой степенью доказанности. Сколько-нибудь обоснованных альтернатив этой теории нет. Класс капиталистов также пользуется этой теорией. Мы будем ее изучать на практическом уровне и с практической целью: подготовить вас к работе по специальности.

Чапай мягко прошелся по классу. Вскочил на кафедру и уселся за стол.

– Во времена Первого Союза в мире также существовало противостояние капиталистической и социалистической систем. Кто скажет мне, в чем отличие с нашим временем?

Ли скосила глаза на блестящую стеклянную поверхность стола. В чем отличие-то? Тогда соцсистема была очень маленькой…

– Курт?

Встал долговязый белобрысый парень, как и Ли – с западного потока.

– Величина… уровень технологического развития. То есть развития производительных сил, – поправился парень, – тогда были выше у капиталистической системы. А сейчас наоборот. Как и территория.

– Верно, – кивнул Чапай, – но это не самый принципиальный момент. Величина территории – это относительно, так как мы не знаем реального объема зараженной почвы у них в сравнении с нами. Их технологический уровень тоже недооценивать не стоит. Не забывайте – до войны на территориях ФТА располагались США и Евросоюз, которые были развиты на порядок выше других, вряд ли они уже потеряли это преимущество. Еще что? Миледи?

Поднялась крупная, уже не очень молодая курсантка с буйными пшеничными кудрями, стриженными чуть ниже ушей.

– Во времена СССР системы не были принципиально отделены друг от друга. С самого начала СССР был вынужден торговать с капиталистическим миром. Даже перед Второй мировой войной был заключен пакт с Германией, имеющий в том числе экономическое значение – из гитлеровской Германии СССР все еще продолжал получать технику, которой в стране не хватало. Торговля шла во время и после войны, а начиная с семидесятых значительную часть в бюджете СССР стали составлять доходы от продажи нефти. Это была эпоха, когда было провозглашено… ревизионистами, конечно… мирное сосуществование систем. Да и все социалистические страны так или иначе были завязаны на мировую систему торговли. Достаточно было объявить эмбарго, чтобы Куба или Северная Корея погрузились в нищету. Сейчас это не так. ФТА и СТК – полностью изолированные системы, они не торгуют друг с другом.

– Блестящий ответ! – воскликнул Чапай. – Молодец, курсант! Садитесь.

Миледи хмыкнула и села на место.

– Совершенно верно, – продолжал преподаватель, – хотя в мировой системе социализма тогда тоже преобладали внутрисистемные связи, внутрисистемная специализация каждой экономики, и в сущности, они могли бы прожить и без торговли с империалистами – но, тем не менее, эта торговля существовала. Сейчас это не так, потому что… Жук?

– Исторически, – ответил рыжий плотный курсант, – после войны вначале и государств не существовало. В ФТА сейчас границы государств тоже не охраняются, гораздо более реальна граница между Федерацией и ЗР. В СТК государств нет. Нет партнеров, которые устанавливали бы торговые соглашения.

– Это не совсем так, – возразил Чапай, – хотя в целом вы правы. Садитесь. Отдельные капиталисты пытались установить связи с производственными коммунами СТК. Еще до установления централизованного планирования. Но коммуны неизменно отвечали отказом. Им хватало внутреннего обмена, и предложения капиталистов были в общем ни к чему. Были редкие случаи, когда такой обмен имел место, но потом заглох. В общем курсе истории мы это пройдем. В целом, все производственные коммуны и их территориальные объединения приняли решение не сотрудничать с частными собственниками из мира ФТА. Если противостояние СССР и империалистических держав обозначали когда-то как «железный занавес», нынешнее положение дел можно изобразить как Великую Китайскую стену. Между нами и ФТА – пропасть. Мы отдельно изучим пропаганду и отношение к нам в ФТА. Их представление о нас крайне далеко от реального положения дел, хотя власть имущие и имеющие допуск к информации, конечно, в курсе всего. Их ученые, астрофизики, метеорологи и так далее, не могут не замечать нашей деятельности на планете и на орбите. Но широкие массы уверены, что в СТК либо сплошная ядерная пустыня с хозяйничающими здесь бандами, либо какие-то террористические анклавы, либо тоталитарные республики с лагерями и голодом. Цель власть имущих в ФТА – разумеется, уничтожение Союза, но они понимают, что сейчас эта цель недостижима. А что вы скажете о нашем отношении к ФТА?

Амазонка поднялась.

– ФТА должна быть уничтожена, – негромко произнесла она.

Чапай поморщился.

– Мы не собираемся нападать на ФТА. Нам и так хватает войн. Нам хватило Третьей мировой войны, а сейчас хватает конфликтов на границах, о которых каждый из вас может рассказать многое.

– Я и не говорю о масштабном вторжении в ФТА. Она будет уничтожена изнутри. Потому что империализм исторически обречен. Собственный пролетариат ФТА…

– Садитесь, верно, – Чапай кивнул. – ФТА будет уничтожена изнутри. А мы поможем ей в этом. Кстати, интересный казус – в конце ХХ века империализм также применял методики разрушения государств-противников изнутри, с помощью спецслужб и так называемой теории управляемого хаоса. Это был эффективный метод, беда лишь в том, что хаос в итоге становился неуправляемым и возникала необходимость новых и новых вмешательств, уже военных. Но мы не собираемся пользоваться методиками цветных революций. Мы будем работать аккуратно и надежно, на основе научной теории коммунизма. Вы будете точно знать, как устроено и работает общество, как функционируют общественные механизмы и как их можно менять. Электрик?

– Нам представлялось, что мы тут готовимся к работе в разведке, – нерешительно сказал парень.

– Это одна из ваших задач, – согласился Чапай, – добывать данные на вражеской территории. Или выслеживать вражеских разведчиков здесь. Это верно. Но часть из вас будет работать в третьем управлении КБР, а оно как раз и занимается преобразованием общества ФТА. Разумеется, под руководством партии, которая в свою очередь связана с подпольными рабочими организациями ФТА. Им нужны хорошо подготовленные агенты. Некоторые из вас будут заниматься этим.

Он прошелся взад и вперед по кафедре.

– Но вообще-то каждый из вас, работающих за линией… Чем бы вы ни занимались, вы должны помнить ежечасно, кто вы и какова главная цель вашей работы. Вот для этого мы и займемся с вами изучением практической научной теории коммунизма!

За валом работы, за тяжелыми тренировками незаметно подошел Новый год. Праздновали скромно, в общежитии. Мальчишки притащили шампанского – в ПШ был сухой закон, но в эту ночь никто ничего не проверял. Амазонка приготовила умопомрачительно вкусное «Птичье гнездо» по арабским рецептам. Дарвин – ее коллега по направлению и даг по национальности – сделал кебаб. Каждый привнес какой-нибудь вклад в праздник. Ли на пару с Миледи делали обычный оливье и селедку под шубой. Бинх отмечал со своей группой. Когда Часы Новой Эры, установленные в Пекине, на экране отбивали двенадцать для их часового пояса, все чокнулись бокалами, и Амазонка обняла Ли справа, а Крот – слева. Шампанское сразу ударило в голову, и Ли показалось, что загадывать желания уже не надо – все сбудется и так. ФТА падет. На Марсе будет построен город. Голод и страдания исчезнут навсегда. На глаза навернулись слезы – то ли от возбуждения, то ли от алкоголя. На стенном экране гремел умопомрачительный салют. Курсанты стали кидаться друг другу на шею, парни с особенным удовольствием чмокали Ли в щеки, она отвечала тем же. Все уже было хорошо – ничего не надо загадывать. Но Ли еще успела подумать: «Чтобы все остались живы». Во время салюта дверь чуть приоткрылась, и в комнату заглянул Бинх.

– Аньен! – сказал он негромко, – с Новым годом!..

Им дали неделю отпуска – скупые курсантские каникулы. Вообще-то каникул предусматривалось очень мало все четыре года.

Ли так и не могла понять, как относится к ней Бинх. Они по-прежнему встречались хотя бы раз в неделю, заочной связью Бинх по-прежнему пренебрегал. Во время этих коротких встреч Ли успевала пожаловаться на всех преподавателей, на боль, усталость, ужасную несправедливость всего, на недосып, на «комнату 101», на непреодолимые трудности, а Бинх успевал дать ей полезные советы, поделиться опытом и посидеть с ней в обнимку, так что она иногда засыпала у него на плече. Этим их отношения ограничивались. Похоже на общение брата и сестры, которые поступили в одну профшколу и теперь вот должны встречаться по-родственному время от времени. Собственно, думала Ли, в определенной степени так и есть. Все коммунары их школы – братья и сестры. Разве мы иначе поступали бы, если бы учились в одной профшколе с Гулей, Юлькой, Ринатом?

Поэтому она удивилась, когда Бинх вызвался сопровождать ее к родственникам в Вологду.

Брат Димка был старше Ли на десять лет и давно уже, получив профобразование, работал на новопостроенном вологодском комбинате машин молекулярного синтеза. У него была жена Марина, работающая салвером, и трехлетний сынок Максик, а весной намечалась еще и дочка.

Вагон скоростного магнитного поезда «Север» был комфортабельным, сверкал белыми и синими линиями и домчал до Вологды за полтора часа – пейзажи за окном слились в полосу, так что Ли и Бинх просто сидели и разговаривали. На главном вокзале пересели на городской трамвай. Вагончики текли по центру Пошехонского шоссе почти сплошным потоком, перелетали от остановки к остановке мгновенно. Через полчаса Ли и Бинх вышли в районе Бывалово, где за старыми заводами виднелся сверкающий футуристический параллелепипед комбината ММС.

Димка встречал их на остановке – обнял Ли, пожал руку Бинху. Ли погладила Диминого серебристого пуделя Грея, весело прыгающего вокруг нее. Они двинулись в жилые микрорайоны, частично еще довоенные – здесь даже попадались серые унылые пятиэтажки «хрущевской» архитектуры прошлого века. Дряхлые на вид, хотя и чуть более молодые, позднесоветские и РФ-овские многоэтажники. Но Дима с семьей, после пяти лет в блоке общежития, получил два года назад квартиру не в старом фонде, а в новопостроенном микрорайоне. Тот был виден издалека – гроздь разноцветных высотников с башенками и переходами, сверкающих огромными прочными окнами и целыми этажами из кристаллина разных оттенков, с садами на опоясывающих балконах и крышах. Каждое здание было непохоже на другие, формы – самые причудливые, современные материалы позволяли это; но вместе все складывалось в приятный глазу ансамбль, напоминающий старинный затейливый русский городок над излучиной голубой речки.

Грей неторопливо бежал за ними, обнюхивая землю, иногда поднимая лапу возле урн и деревьев. Они миновали стадион – небольшие стадионы и спортплощадки были необходимой принадлежностью каждого такого микрорайона, – продуктовый распределитель, где лавочки были оккупированы бойкими бабулями, ждущими, видно, когда подвезут какой-нибудь дефицит – самарские конфеты или мурманскую икру. В ожидании бабули проводили время, весело болтая. Дима попросил подождать минутку – надо взять еще масла, но Ли с Бинх решили зайти в распределитель вместе с ним. В Вологде все выглядело не хуже, чем в Ленинграде, – гигантский зал, длинные полки, на которые автоматически сползала продукция, можно было взять нужное хоть из середины длинного ряда, хоть из конечного лотка. Распределитель был совершенно безлюдным, хотя откуда-то доносился голос, видимо, кто-то говорил по комму.

Дима сбегал в отдел молочных продуктов и снял с полки пачку масла. Бинх прихватил коробку вологодского шоколада.

– Нашим – попробовать, – пояснил он, и Ли тоже взяла коробку. Вроде бы, фабрики везде одинаковые, но вкус у еды все равно разный.

Грей, вход которому в продуктовый зал был запрещен, дисциплинированно сидел у ступенек. Увидев своих, вскочил и завилял хвостом.

– Молодец, – похвалил его Дима. Они прошли мимо детского сада, утопающего в зелени, мимо пруда с утками, со скамеечками для пенсионеров и наконец свернули к одной из многоэтажек, сверкающей малахитовой зеленью, украшенной косой волной балконов.

Один из десятка лифтов поднял их наверх. Марина уже стояла на пороге – ореол темных кудряшек вокруг сияющего лица, воздушный шарик большого живота. За ней прятался трехлетний черноглазый Макс.

– Здравствуйте, здравствуйте! – Марина обняла Ли и чмокнула ее в щеку. Поздоровалась за руку с Бинхом, с любопытством на него взглянув. Ли представила Бинха как «товарища по профшколе».

Макс получил гостинцы от тети Ли – ленинградскую пастилу и набор движущихся солдатиков. Убежал разбираться с солдатиками в свою комнату.

– Не устала? Пойдем, покажу квартиру! – Марина потянула Ли внутрь. – Ты не представляешь, я до сих пор не перестаю радоваться. После однокомнатного блока в общаге… Это же сказка!

В квартире было четыре комнаты. Одна из них пока не была обставлена, в ней шел ремонт.

– Для Катюши, – пояснила Марина и улыбнулась, погладив себя по животу, – хотя сначала ей, конечно, никакая комната не понадобится. Поставим кроватку прямо у нас в спальне. Но все равно мы хотим заранее все подготовить. И Максу объясняем, а то он уже начал ревновать! Ее еще нет, а он уже… Недавно спросил, в каком возрасте можно будет в сад переселиться. Я обалдела! А он объясняет, ну у вас же не будет времени на меня, у вас будет малышка. Переживает!

Ли улыбнулась, не зная, что сказать. В детях она не понимала ничего.

В квартире имелись также спальня, гостиная, комната Макса и огромная кухня, не считая санитарных помещений. На кухне и уселись все вместе под низким фигурным светильником, за стол с вышитой скатертью – Марина, видно, постелила по случаю гостей.

– Мариш, ну зачем же было столько готовить! – всполошилась Ли. Дима ловко выставлял на стол бесчисленные огурчики, грибочки, салатики, блюдо с румяной индейкой, обложенной яблоками, мясной рулет, булочки из хлебопечки.

– Вы же там голодные, – сочувственно сказала Марина, – в казарме живете!

– Глупости какие! Нас хорошо кормят, – Ли покосилась на Бинха, который сделал непроницаемое лицо. Может, ему не хватает? Да вряд ли, он с детства привык есть немного.

– Ну, давайте за встречу! – Дима разлил водку по стопочкам. Марина взялась за стакан с соком.

Ли выпила залпом. В армии спиртное доставалось редко, но если уж попадалось, то пили с удовольствием, Ли привыкла к этому. Закусила скользким соленым груздем. Стала наваливать на тарелку салатики и рекомендовать их Бинху, все еще слабо знакомому с русской кухней.

Хотя откуда она знает, насколько он с этой кухней знаком? В школе, конечно, еда вся производилась промышленным способом. Семьи и друзей вне школы у него тогда не было. Но откуда ей знать, какие отношения и с кем он заводил потом? Глядя, как Бинх с удовольствием наяривает селедку под шубой, Ли слегка помрачнела. Он-то знает о ней все. А она о нем? Были ли у него девушки в это время? А может, кто-то есть и сейчас. Может, девушка не возражает против его поездок с Ли – школьная дружба, что тут такого.

Вот именно, школьная дружба, сказала себе Ли, тщательно пережевывая индейку. Грей встал столбиком, подняв передние лапы и умильно глядя на хозяев. Марина кинула ему кусок мяса, пудель ловко поймал его на лету. Ли захлопала в ладоши.

– Он еще не так умеет! – Марина встала. Повинуясь ее жестам, пудель прошелся по кухне на передних лапах, потом лег в позу «умри».

– Здорово ты с ним занимаешься! – воскликнула Ли.

– А иначе нельзя, – пояснил Дима, – теперь с собаками все строго. Это при капитализме их было полно, они размножались бесконтрольно, загаживалили, пардон, все улицы, кусали людей, сами страдали. А теперь все по-другому!